Арбалетчики в Вест-Индии

15. Проблемы вест-индского Эдема

– Ещё? – финикиянка повернулась на ложе так, чтобы подразнить меня своими роскошными формами.

– Хватит с тебя, да и с меня тоже, – возразил я, заняв её вполне того достойными выпуклостями руки, поскольку оставить сочную бабу совсем уж без внимания было бы невежливо. Но вот по прямому назначению – в натуре хватит. Вторая половина дня, поздний вечер, да ещё и только что утром – сколько ж можно! Это она теперь хоть целый день может отдыхать в храме в ожидании вечера, а у меня на этот день ещё хренова туча дел запланирована!

– Может, укрепляющего отвара? Я распоряжусь! – она протянула руку к подвешенному на бечеве бронзовому диску с колотушкой, дабы вызвать прислугу.

– Уймись, Аришат! – я завалил её обратно на ложе и как следует полапал, чтоб успокоилась, – Млять, ну вас на хрен с вашим кока-чифиром, наркоши грёбаные! – это я максимально ровным и миролюбивым тоном добавил по-русски. В принципе-то этот завариваемый на манер чая кока-мате – ни разу не наркота, эффект даже гораздо слабее, чем от традиционного для Анд жевания листьев, но это если нормальная доза – ну три листика на чашу, ну пять – куда ж больше-то? Но эти античные кокаинщики меры не знают и вполне сродни в этом плане нашим балдеющим от чифира мотающим срок зекам. Так те от чайного передоза мотор сажают, а эти – ну, может и не скокаиниваются они от доброго десятка листиков на чашу, но нахрена ж мне, спрашивается, такие эксперименты? Местная самобытная традиция, млять? Ну так и соблюдайте её сами, граждане местные, а я-то тут при чём? Сами мы ни разу не местные, так что я лучше сигару покурю!

Сигары оказались приятным сюрпризом. Я боялся, что их всё ещё не изобрели. Майя их знали, но то классические майя, до которых ещё не одно столетие. Знали их и островные араваки-таино, которых застал Колумб, но до этого ещё добрых полтора тысячелетия. Знала ли их первая аравакская волна, ещё даже и не земледельческая, кажется – хрен их знает, этих аравакских первопроходцев, но и этот вопрос не актуален, поскольку нет их ещё на Кубе, а есть только доаравакское население, по мнению копавших его археологов – весьма примитивное. В том, что оно курит трубки, у меня сомнений не было – раз знает табак, то наверняка как-то использует, иначе разве выращивало бы? Но трубки мы и без дикарей кубинских знаем и давно уж курим – было бы чем набить те трубки. А вот по сигаретам или по сигариллам – маленьким сигарам – я здорово соскучился. Но оказалось – и изобрели, и курят. Вожди с шаманами больше трубки, а вот простые кубинские гойкомитичи – в основном сигары. Местные туземные сигары, правда, не такие уж и маленькие – ага, "HAVANA-CLUB", кто понимает – но мы ведь ни разу не снобы, нам и забычковать не в падлу, дабы потом докурить при случае. Насрать на тонкость аромата, которую только лорды те клубные и способны различить, и без тех ароматов непередаваемый кайф после давно настозвиздевшей трубки!

– Как докуришь – может, всё-таки соберёшься ещё с силами? – млять, да она вконец охренела! Может и собрался бы, прокачав как следует эфирку, но нахрена, спрашивается?

– Уймись, Аришат! Если тебе мало – тебе нетрудно найти ещё кого-нибудь, с кем покувыркаться на ложе, а мне силы нужны ещё и на день…

– Я не хочу с кем-нибудь, я хочу с тобой, а ты отвергаешь меня! – финикиянка обиженно надула губки, – А я, между прочим, саму Астарту сейчас олицетворяю! Тебе не кажется, что ты оскорбляешь богиню? – ну, манипуляторша, млять!

– Вчера олицетворяла, – возразил я, – Праздник Астарты был вчера, а сегодня – уже сегодня.

– Праздник Астарты продолжается три дня. Три дня и три ночи, – поправила жрица, – Это светские горожанки жертвуют своё тело богине один раз и успевают сделать это все в один день – наш город невелик, и их немного, а их благочестие не таково, чтобы отдать богине больше положенного. Мы же, служительницы Астарты, служим богине на совесть! В обычные дни не у всякого хватит содержимого кошелька, чтобы заполучить на ложе кого-то из нас, но в эти три дня мы отдаёмся бесплатно тем, кто угоден ей. Ты должен гордиться тем, что оказался угоден, а ты…

– Ну, ещё ведь не вечер, верно? Вечером, если я ей – ага, в твоём лице – всё ещё буду угоден, мы с тобой снова почтим богиню, и не кое-как, а достойным её образом.

– Ты ещё смеешь торговаться с Астартой?!

– Вообщё-то – с тобой.

– Какая разница?! Я олицетворяю её!

– Послушай, Аришат, если я переспал с женщиной – это ещё не значит, что ей дозволено сесть мне на голову. Этого я не позволю ни тебе, ни Астарте. И кстати, уж не хочешь ли ты сказать, что в эту ночь я имел не столько тебя, сколько твою любящую это дело богиню?

– А разве нет? В праздник Астарты именно это и происходит!

– Ну, если так – я польщён великой честью, но… Гм! – вспомнив кое-что, я расхохотался.

– Что смешного в великом таинстве соединения с богиней?

– Да был один случай – года два с половиной назад в Гадесе. Я как раз добивался руки и сердца своей нынешней жены. Ну, точнее, сердца-то уже на тот момент добился, а вот руки и кое-чего посущественнее – ещё нет. Я в то время – ещё простой наёмный солдат. Ну, не совсем уж простой, уже из отборных, но наёмник, один из многих. А она – родная внучка моего нанимателя. Представляешь ситуацию?

– Немыслимо! – заценила схематично обрисованный ей расклад жрица.

– Ага, я тоже ошалел, когда узнал, кто она такая. В общем, отношение её матери к идее этого брака ты вполне себе представляешь, да и прочей родни, пожалуй, тоже, – я не стал уточнять, что отношение прочей родни Велии было и тогда уже не столь уж однозначным – сложно объяснять, да и лишнее это для финикиянки, – И тут будущая жена подсказала мне послать раба принести жертву Астарте, а мольбу ей написать потаинственнее, чтоб никто ничего не понял и мог только гадать, что там было на самом деле. Ну я и написал, да так, что… Гм! – я снова расхохотался, припомнив все похабные формулировки своей "молитвы".

Как и Велия с Софонибой тогда, два с половиной года назад, Аришат сперва выпала в осадок и вытаращила глаза от ужаса:

– Нечестивец! И богиня не покарала тебя за дерзость?!

– У неё была такая возможность, – пожалуй, так и следовало характеризовать наше последующее дельце с Дагоном, которе я тогда как раз и закончил, – Как раз после моих визитов в её храм несколько позже, мы и встретились на узкой дорожке с одним моим давним врагом, тоже тот храм частенько посещавшим. И это, я тебе прямо скажу, достойный был противник. Столько нервов нам с друзьями и нанимателем перепортил…

– И чем кончилось?

– Как видишь, я жив и здоров, чего не могу сказать о нём.

– Ну а твоя любовная история?

– Пришлось ещё побороться, но уже скоро два года, как женаты, и как раз недавно нашему сыну год исполнился. Славный мальчуган…

– Я с тебя балдею! – проговорила жрица, – Ни один финикиец не посмел бы так рискованно шутить с Астартой!

– Ну, я ж не финикиец. Да и Астарта, как видишь, поняла мою шутку правильно. А теперь вот и сама пошутила…

– Пошутила? Это как? Дав тебе исполнить заявленное тогда? – до неё наконец дошло, и она сама заливисто расхохоталась, – Ну, раз уж сама богиня простила тебе твою дерзость, не подобает и мне быть строже её! – она снова рассмеялась, а затем – я как раз докурил сигару – схватила меня за руки и повалила прямо на себя с явной целью раздраконить.

– Аришат! Дай мне хотя бы к вечеру силы восстановить! Я тут с тобой и так-то не выспался толком…

Трудно сказать, чем бы это дело кончилось – финикиянка своё дело знала и шансы на успех имела неплохие, но мне повезло:

– Salut, Maximus! Carpe diem! Tempori parce, buccelarius! – раздался со двора издевательский голос этруска Тарха. Если я ничего не перепутал, то он велел мне ценить наступивший день и дорожить временем, а заодно огульно обвинил в нахлебничестве и бездельи. Много он понимает!

– Млять! Иди ты на хрен! Ad corvi! – сперва я на рефлексе послал его по-русски, но затем спохватился и направил уже на латыни. Не совсем туда же, дословно – к воронам, как у греков с римлянами и принято, но надеюсь, он понял меня правильно…

– Ad turtur! – поправил он меня, подтверждая тем самым, что я в нём не ошибся, – Propera pedem, mentula! – это он мне, кажется, снова велит поспешать и сравнивает с полным комплектом мужских гениталий. А то я без него не знаю!

– Perite, morologus! – это я, если не напутал, порекомендовал ему отстать, точнее – отгребаться, а заодно и просветил его по поводу его интеллектуального уровня…

– Что это за собачий язык? – поинтересовалась жрица, несколько уязвлённая тем, что я отвлёкся от её шикарных форм на словесную перепалку не пойми с кем.

– Латынь. Язык римлян – тех, что победили Карфаген и владеют теперь Испанией и Гадесом, – я разъяснил ей предельно упрощённо, дабы не вдаваться в кучу тонкостей, которые загребался бы разжёвывать по-финикийски.

– И зачем ты говоришь на нём здесь? Разве не проще говорить по человечески?

– Проще. Но это язык победителей, и я изучаю его на будущее.

– Разве? Мне показалось, что ты на нём ругаешься, – хмыкнула финикиянка, – С кем ты там перелаиваешься? – она выглянула в окно.

– Qualem muleirculam! – тут же заценил её этот скот – ага, будто бы я и без него не знаю, что Аришат – классная тёлка, – Hic erit in lecto fortissimus! – можно подумать, мне и мои же собственные постельные возможности тоже без него не известны!

– Tarhus! Puto vos esse molestissimos! – рявкнул я ему в ответ, уже одеваясь. Ведь в натуре же достал!

– И что у тебя общего с этим тупым самодовольным животным? – спросила обескураженная моими поспешными сборами жрица Астарты.

– Это тупое самодовольное животное меня охраняет, тренирует, а заодно ещё и учит латыни. Не самой изысканной, это ты верно угадала, но мне как раз и нужна прежде всего живая разговорная речь – хорошим манерам можно будет и позже научиться…

Едва я вышел во двор, Тарх молча швырнул мне массивный деревянный меч с закругленным остриём, который я поймал на голом рефлексе, лишь через пару мгновений осознав, что мне предлагается очередная разминка – ага, для него это просто лёгкая разминка…

Не давая мне времени промедитироваться и прокачать эфирку, этруск сразу же взял меня в жёсткий оборот. В своё время мне доводилось слыхать бахвальство крутых фехтовальщиков-спортсменов – типа, попади он в какие-нибудь лохматые времена, так уж он бы там… Ха-ха три раза, млять! Я, конечно, ни разу не мастер спорта и даже не крутой разрядник, но кое-чему в секции таки наблатыкался. А хрен ли толку? Будь у меня одни только спортивные навыки – и десятка секунд не продержаться бы мне против этой гориллы! Совсем другое оружие, совсем другая сила ударов, совсем другие правила – всё это требует совсем другого исполнения даже тех же самых, казалось бы, приёмов, меняя их до неузнаваемости. Правила – это вообще что-то с чем-то! Не то, чтоб они совсем уж отсутствовали – швырять песок в глаза или лупить ногой по яйцам на разминке и в поединках для признанного бойца считается всё-же дурным тоном, но только такого рода нюансами эти правила и ограничиваются. Практически всё остальное – не только можно, но и приветствуется. Что бы вы сказали, например, о спортсмене-саблисте, который вместо положенного по всем канонам укола или рубящего удара тоненьким чисто символическим клинком своей недосабли, вдруг заехал бы противнику в маску эфесом? В спорте это немедленное прекращение боя судьёй с присуждением проигрыша в лучшем случае, а вообще-то – практически гарантированные снятие с соревнований и дисквалификация. Но то в спорте, а в реальном бою – горе побеждённым. Vae victis, кажется? Млять! Ну как есть горилла! При парировании очередного чудовищного удара у меня едва не вывернуло из руки меч. Этому неандертальцу и суперприёмов никаких навороченных не надо – силы и природной сноровки за глаза хватает.

Как и всегда, он в считанные минуты довёл меня до состояния, когда ещё немного – и делай со мной, что хошь. Развлекается он так при разминке. И вдруг, делая очередной картинный выпад, на отражение которого у меня физически не хватило бы уже силёнок, Тарх почему-то слегка промахнулся и промедлил с закрытием защиты, чем я и воспользовался на рефлексе. Он ещё картиннее разводит руками – типа, облажался, даже с ним бывает, а сам ухмыляется, зараза! Поддался, конечно, в последний момент!

– Viva victoris! – это он на весь двор, – Не позорить же тебя на глазах у твоей святой храмовой шлюхи, хе-хе! – это уже вполголоса, хоть и не владеет здесь никто не только латынью, но и турдетанским, – Но, если откровенно и между нами, то учиться тебе ещё… Добрую половину того, что я вдолбил в тебя в тот раз, ты уже успел напрочь позабыть! Как ты собираешься уцелеть в ожидающих тебя переделках, ума не приложу!

– С помощью таких как ты и Бенат. А ещё – с помощью вот этого, – прохрипел я, хлопнув по торчащей из поясной кобуры рукояти трёхствольного кремнёвого пепербокса.

– Только это ты и умеешь! – проворчал этруск, уже наблюдавший, как мы постреливали из наших трёхстволок, – И во что только превратится благородное искусство боя, если твоему примеру начнут следовать все?

– Ага, вот в это самое и превратится, – подтвердил я его худшие опасения, когда отдышался, – Не всё ж торжествовать здоровенным мордоворотам вроде тебя! Но ты не расстраивайся, это ещё нескоро будет – на твою долю куража хватит. И ещё на много поколений подобных тебе…

– Ну, спасибо, ты меня успокоил!

– Всегда пожалуйста!

Мы дождались Васькина, который составил нам компанию в пользовании праздничным "субботником" местных жриц Астарты, после чего направились в город. Точнее – на наше торговое подворье, где и обитали наши.

Город – тут Акобал оказался совершенно прав – одно название. Ну, за неимением других городов, получше – и это за город сойдёт. Дворец правительственный есть? Особняки элиты есть? Храмы есть? Городские стены – даже с башнями – есть? Ну и чем тогда этот вест-индский Эдем – не город? Какой – это уже другой вопрос. Каменного сооружения мы в нём не увидели вообще ни одного. Деревянные портовые причалы, деревянно-глинобитные дома и склады – даже дворцы знати и храмы. Дворцы с храмами, правда, оштукатурены известью и даже фресками какими-никакими расписаны, но внутри, под штукатуркой – те же самые дерево и необожжённая глина. Деревянные колонны, что характерно, часто суживающиеся книзу – как у крито-микенской культуры. И по той же самой причине, как объяснил нам Акобал – земля здесь настолько плодородна, что если нижним, корневым концом в неё бревно вкопать – может запросто пустить корни и прорасти. Критяне минойские настолько к таким колоннам привыкли, что и каменные впоследствии такими же суживающимися книзу стали делать. Местные же финикийцы до стадии капитального каменного строительства ещё даже и не доросли, и непонятно, собираются ли дорастать вообще. Им здесь и дерева с глиной хватает, и надрывать пупы без необходимости они явно желанием не горят. Городские стены тоже чисто глинобитные – не удивительно, что никаких серьёзных археологических следов – таких, которые ну никак не припишешь местным гойкомитичам – эта финикийская колония так после себя и не оставила.

Тем более, что и самих гойкомитичей тут хватает – как ассимилированных колонистами, так и натуральных. Да и сами колонисты – мало кто может похвастать чистотой финикийской или какой предшествовавшей им средиземноморской породы. Даже свободные граждане города, не говоря уж о рабах. Аришат – та похожа на чистую финикиянку, но она по здешним меркам аристократка, каких немного, а основная масса имеет заметную туземную примесь. Дело даже не в цвете кожи – и среди чистопородных средиземноморцев немало таких, что в смуглоте индейцам не уступят. Тут более мелкие характерные признаки рулят – сполошь и рядом попадаются на улицах Эдема вполне респектабельные граждане – одетые по-финикийски, подстриженные и причёсанные по-финикийски, ведущие себя как заправские финикийцы и говорящие по-финикийски правильно и без акцента – ну, не считая некоторых отдельных местных жаргонных словечек, которые повсюду свои есть, но на морду лица – чингачгуки чингачгуками. И удивляться тут нечему – легко ли перевезти бабу и мелких детей через океан? Поэтому солидные семейные переселенцы были в меньшинстве, а преобладали холостые мужики, бравшие себе в жёны местных туземок и вовлекавшие волей-неволей в жизнь колонии ещё и туземную родню своих краснокожих супружниц. И продолжался этот процесс не одно столетие, так что наблюдаемый нами антропологический результат вполне закономерен. На непривычный взгляд выглядит диковато, в какой-то мере даже шокирующее, но если въехать в расклад и вдуматься непредвзято, то – закономерен. По сравнению с этим "нормальные" чингачгуки, то бишь в набедренных повязках, в перьях и с каменными томагавками, выглядят куда естественнее. Ну, насчёт каменных томагавков – это я, конечно, просто ради стереотипной хохмы сказанул. У тутошних красножопых томагавки не в ходу, а в ходу у них дубинки, да копья с дротиками – ага, с каменными или костяными наконечниками. Причём, дубинку и дротики берут с собой на дело – на охоту или там на войну, а ради престижа с копьём разгуливают, дабы всем издали видно было, что не хренота какая-нибудь, а великий воин шествовать изволит. К порядку они уже более-менее приучены, знают, что здесь им – не тут, и в городе особо не наглеют, но и их без повода задирать тоже не рекомендуется – во избежание…

Как раз когда мы храмовый двор покидали, одно такое расфуфыренное чудо в перьях весьма недовольным взглядом нас сопроводило. Судя по цацкам и довольно густой татуировке – не просто великий воин, а целый вождь, перед которым соплеменники исключительно на цырлах ходят. При копье, естественно, как и его свита – кто ж великого человека требованием сдать оружие оскорбить посмеет? Впрочем, по этой же причине и нас в воротах храмовой ограды тоже никто не разоружал. Не заведено здесь такого порядка – нехрен дикарям превилегированность свою перед колонистами ощущать. Обезьяны – они ведь к подобным мелочам весьма чувствительны и далеко идущие выводы делать из них склонны. А в праздник Астарты их немало к храму стекается – ведь финикиянки в эти дни ДАЮТ, а священный обычай предков требует от них не кому попало дать, а чужеземцу, и хитрожопые дикари давно уж просекли фишку!

Колонисты, впрочем, местные – тоже не лыком шиты. Обычаи обычаями, но жизнь есть жизнь. Это же финикийцы! Дать себя нагребать каким-то голопузым дикарям? Обойдутся! И в Карфагене-то, как я слыхал, обычай давно уж обходить наловчились. Обязана, скажем, благочестивая карфагенская девица свою девственность с помощью чужеземца какого-нибудь Астарте пожертвовать – так что же ей теперь, имея вполне приличного жениха, перед каким-то бродягой-наёмником ноги раздвигать? Давно прошли те времена! Жених выезжает на несколько дней в отдалённое загородное имение и уж оттуда прибывает в нужный день к храму – ага, в качестве эдакого условного чужеземца, а уж в какой части храмового сада они с невестой встретятся – это у них меж собой заранее давно условлено. Случаются, конечно, и накладки, но редко, а уж у знатных людей и подавно – слуги на то есть, чтоб досадных накладок не допускать. Ну и золотая карфагенская молодёжь, само собой, случая перепихнуться со смазливой простолюдинкой – ага, исключительно во славу Астарты – тоже хрен упустит. Все поголовно к нужному дню "чужеземцами" оказываются, гы-гы! То же самое и в Эдеме тутошнем происходит. Тут даже хлеще! Ведь чем глуше захолустье, тем крепче в нём держатся давно устаревшие традиции! В принципе-то и замужние бабы раз в год отдать дань Астарте по обычаю обязаны, но в Карфагене и Гадесе, как и в большинстве прочих финикийских городов, дань эта давненько уже "монетизирована". Жертвует баба храму серебряный шекель, а уж передком ейным он в храмовом саду заработан или просто из кошелька вынут – жрецам не один ли хрен? Поэтому реально там только до замужества один раз передком богине служат, да и то – норовят схитрожопить и не случайному встречному дать, а с кем заранее договорено, а уж в следующие разы только шлюхи отмороженные "натурой" Астарту чествуют, порядочные же откупаются. Но то – там, в развитых культурных центрах, а здесь – глухая заокеанская колония. Здесь, как и в древнюю старину, если положено – вынь и положь. Точнее – задирай подол и раздвигай ноги. Замужняя, незамужняя – не гребёт. И предохраняться при этом, что самое интересное, не принято. Залетела – значит, такова была воля Астарты. Разве может быть нежелательной беременность, угодная самой богине? Вот и приспосабливаются местные эдемские финикийцы к священному обычаю предков, не смея его ни отменить, ни модифицировать "как в метрополии". Мужья на несколько дней какие-то важные и неотложные дела за городом находят, чтоб собственную жену в храмовом саду "снять", никому другому не уступив, да и женихи таким же манером "очужеземливаются" на время, дабы собственной невесте никакую постороннюю сластолюбивую сволочь ублажать не пришлось. Особенно – туземную, давно фишку просёкшую и до тел молодых финикиянок весьма охочую. И ведь всякий раз находят эти гойкомитичи, кому впендюрить! Не все, конечно, только самые крутые, но уж эти-то – находят. Если баба вдруг бесхозной оказалась или там накладка какая у ейного мужика вышла, то это ведь никого не гребёт – откупиться или каким иным образом от обязаловки уклониться в Эдеме не прокатит. Кому-то – один хрен обязана дать. В теории – вообще первому же, кто её пожелал, и если ни с кем заранее не договорилась, то изволь дать татуированному чуду в перьях – ага, расслабься, красотка, и постарайся получить удовольствие.

Но тут ведь ещё и помимо симпатий с антипатиями – да даже и беременности нежеланной – немаловажная засада имеется. Сифилис тот самый, о котором я Велтуру давеча талдычил. Среди чингачгуков этих пернатых он уже много столетий гуляет, и они отбор на устойчивость к нему пройти давно успели. Неустойчивые – вымерли на хрен, а размножились вместо них потомки устойчивых. Появились среди них и такие, кто даже и не заражается сам, но способен передать возбудителя дальше "по эстафете". Акобал рассказывал, а Аришат подтвердила, что были в своё время эпидемии этой дряни – не одна, а несколько, от которых немало колонистов скопытилось. В первый раз – лет триста с тех пор прошло – никто вообще не понял, откуда взялась зараза. Поселение не столь уж давно образовалось, разрастись не успело, жителей было немного, а унесло поветрие добрую треть. Не разобравшись в причинах, списали бедствие на гнев богов и задобрили их жертвоприношением малых детишек. Я ещё не говорил, что в этом захолустном Эдеме у тутошних финикийцев и такой милый самобытный обычай сохранился? Ну, виноват, из башки вылетело, прошу пардону. Сохранился, сволочь, и цветёт пышным цветом, млять. Но об этом – как-нибудь при случае, а пока – о грёбаном сифилисе. Зарезали, короче, на алтарях богов ни в чём не повинную детвору, до кучи и болезных закарантинили – ага, тоже с летальным исходом, финикийцы ведь – народ серьёзный и основательный. В общем, справились с напастью. Понаприплывало из-за океана пополнение, влилось в общину – но в основном-то ведь опять холостые мужики. Баб, естественно, набрали туземных, да не абы каких, а покрасивше. На этой почве случился и конфликт с красножопыми, которым такая убыль лучших невест резко не понравилась. Сдаётся мне, что вновь прибывшие колонисты и не церемонились тогда особо со сватовством и повод гойкомитичам для войны дали вполне законный. Так или иначе, заварушка вышла знатная, Эдем едва звиздой тогда не накрылся. Отбились лишь благодаря лукам, из которых тупо расстреляли изрядную часть атакующих – у дикарей островных луков нет. Ну, доходило дело пару раз и до рукопашки, но противник до неё добирался уже сильно прореженный, а железное оружие финикийцев тоже куража туземцам не прибавило.

Словом, красножопых вразумили, половой дисбаланс им подправили – ага, с хорошим запасом, потом ещё и ответный поход предприняли, в котором и рабов себе заодно наловили. Ну, в основном-то рабынь, с которыми тоже поразвлеклись, как водится. Ну и словили в результате новую эпидемию. В этот раз, поскольку поразила она только участвовавших в набеге и баловстве с пленницами салаг из пополнения, в причину беды наконец въехали. Ну, болезных снова закарантинили, распространиться заразе не дали, а главное – догадались наконец следить, кто кому и когда впендюрил. Не только бабы стали с куда большей оглядкой мужикам давать, но и мужики начали призадумываться, какой впихнуть, а какую и проигнорировать. В общем – строже стали нравы.

Единичные случаи, конечно, время от времени происходили, но народ был на стрёме, в основном их замечали своевременно и эпидемии не допускали. Так, пару раз только человек до пяти заражалось. Поэтому следующая эпидемия пришла, откуда не ждали. Лет двести назад примерно очередное пополнение прибыло. В смысле, оно постоянно понемногу прибывало – то побольше, то поменьше, и та партия вновь прибывших была далеко не самой большой по численности – так, средненькая. Никто бы и не запомнил её особо, если бы с ней не прибыла шлюха. На тот момент – бывшая, решившая остепениться. Собственно, дело обычное – и в классическую-то колонизацию Америки немалую часть первых добропорядочных американок составили сосланные туда "на исправление" работницы передка. А где ж порядочных-то в достаточном числе набрать? Бабы – они ведь в среднем куда тяжелее на подъём, чем мужики, и согласных добровольно переселиться не просто в глухомань, а ещё и в заокеанскую, со всеми вытекающими – днём с огнём искать надо. Ну, вот один и нашёл себе такую – не слишком тяжёлого поведения, зато не капризную, на всё согласную и не слишком ещё потасканную. Может, и в натуре остепенилась бы, наверняка ведь не одна она из таких была, да не судьба оказалась. Через пару лет после прибытия она овдовела, да и за старое принялась – передком ведь работать куда легче, чем руками. А баб ведь не хватает, а дикарок ведь свежих, не проверенных ещё, трахать из-за опасности сифилиса стрёмно, а проверенные тоже в дефиците – дохлячки они, от любой самой пустяковой хвори скопытиться норовят, а тут – своя, финикиянка, бояться нечего, да ещё и берёт за любовь умеренно, куда дешевле жриц Астарты. Короче, востребованной оказалась у хронических сухостойщиков, да и не у одних только сухостойщиков. Но ещё востребованнее заокеанская прошмандовка оказалась у местных чингачгуков. Настоящая финикиянка, да ещё и бесхозная, да ещё и всё время даёт, а не только раз в год! В конце концов почала она и дикарей платежеспособных обслуживать, да не в открытую, а втихаря, и вскрылось это дело лишь тогда, когда она уже и всю свою финикийскую клиентуру сифилисом наградить успела, в том числе и парочку достаточно именитых и уважаемых в Эдеме граждан. Скандал был тогда нешуточный, ведь болящих – уже традиционно для колонии – пришлось снова радикально закарантинить. Этого урока хватило надолго, и следующие полсотни лет обходились единичными случаями.

А потом начало прибывать пополнение из Карфагена. Не то, чтобы оно было таким уж проблемным – проблемных быстро вразумили, особо непонятливых – летально. Но они привезли с собой и скот – коз и овец. Их, собственно, и раньше привозили, но совсем по чуть-чуть, и развести их в колонии не удавалось, а тут – какое-никакое, а стадо. Использовали ли этих коз с овцами эдемские сухостойщики заместо недостающих баб, история умалчивает, да и не столь это важно – не от этого пришла беда, а от самого факта выпаса стада. Не поняли этого явления местные гойкомитичи. В принципе-то понятие ручной живности им известно. Добудут на охоте самку с молодняком, так молодняк тот, если добычи хватает, живым берут и в поселении выкармливают – и живые игрушки для детворы, и запас мяса на случай неудачной охоты. Такой – прирученной местной дикой живности – и у колонистов хватает. Вчера вон вечером, когда мы с Аришат в её комнату заходили, я уж было решил, что мы опоздали, и помещение уже другой парочкой занято – ага, типа сюрприз, млять! Оглядываю комнату и ни хрена не вижу, кто это тут на чистейшем местном финикийском сеанс постельного служения Астарте озвучивает. А оказалось – здоровенный попугай ара в плетёной из прутьев клетке! Ну и у многих горожан подобного рода живые домашние игрушки заведены, а у дикарей – тем более. Для них ведь это ещё и живые мясные консервы. Но тут-то – живность вне поселения!

Незнакомая, но крупная, явно мясистая, а эти финикийские глупцы и сами на неё не охотятся, и нормальным людям не дают! Разве ж это по-людски? В общем, решили дикари и справедливость восстановить, и соседей пришлых правильному поведению научить. Я даже охотно допускаю, что туши убитой скотины они при этом намеревались честно и справедливо поделить пополам с колонистами, гы-гы! Как я понял по рассказу жрицы, дикари были свои, соседи, дружественные, так что вполне могли. Но тут уж финикийские пастухи их действий не поняли. В общем, случилась заваруха, в которой каждая из сторон считала себя правой и несправедливо обиженной, а такие конфликты миром хрен разрулишь. Нападения от дружественных соседей колонисты не ждали и оказались застигнутыми врасплох. Стены-то у тогдашнего Эдема ещё легкомысленные были, не чета нынешним. Красножопые преодолели их с наскоку и, пока финикийцы спохватывались, вооружались, да организовывались, успели лихо покуролесить в захваченной части города. Попавшихся под руку колонисток, естественно, пустили при этом по кругу. Короче, после отражения наскока и наведения порядка – опять карантин, и опять летальный для заразившихся и заболевших. А набралось таковых не столь уж и мало…

Последний же случай, лет сорок назад произошедший – вообще ни в какие ворота. Срамотища – сам храм Астарты на сей раз рассадником оказался. Давно уж вёлся скрупулёзнейший учёт – кто, когда и с кем, давно уж следили и за всеми крутыми вождями окрестных дикарей и их ближайшим окружением, уже не одно поколение лакомившимися финикийской любовью в ежегодные праздники любвеобильной богини. Если какой из крутых и уважаемых чингачгуков хотя бы даже и просто под подозрением оказывался – находили благовидный повод для отказа в допуске на празднество, да и вне праздника жрицы такого, конечно, не принимали – типа, Астарта не велит. Иногда целый спектакль приходилось устраивать для особо настырных, дабы сами убедились в неблаговолении богини – а куда денешься? Дикари ведь – обидчивые до усрачки, и выгнать взашей большое и уважаемое чудо в перьях без веской и убедительной причины – войной чревато. А кому она нужна, та война? Хоть и обнесли уже город солидной глинобитной стеной, хоть и несут бдительную службу караулы, хоть и тренируется регулярно городское ополчение – на хрен, на хрен! Воевали уже, сыты по горло! Словом – уберегались от заразы как только могли, да только один хрен прошляпили. Гойкомитич был давно известный и числился в храмовой "картотеке" на хорошем счету, так что уж от него-то зловредную заразу подцепить не ожидали никак. Никогда ничем подобным не болел, никаких разнузданных групповых оргий за ним не водилось – респектабельный и надёжный клиент, а заодно – ещё и наглядный пример для прочих. Как такого не уважить? Ну и уважили на свои головы. Я, кажется, уже говорил, что среди местных дикарей есть и такие, что сами хрен заразятся, в смысле – хрен заболеют этой дрянью, но передать заразу могут? Вот и этот как раз из таких оказался. Где он сам заразу нашёл – хрен его знает, это так и осталось его тайной, но заразил он после этого не прошмандовку портовую и не прихожанку благочестивую, а жрцу Астарты, причём – высшего разряда и весьма в городе популярную. Посещали её, естественно, тоже не портовые грузчики и не мастеровые, а люди сплошь солидные и уважаемые, и когда эпидемия сифилиса вспыхнула среди городской элиты – это было что-то с чем-то! Ага, опять карантин – традиционный, млять!

Надо ли объяснять, отчего эдемские бабы от одной только мысли о необходимости перепихнуться с красножопым в ужас приходят? Особенно забавляет эта реакция у тех не шибко элитных горожанок, которые сами минимум на три четверти той же расы, а то и вовсе практически чистопородные аборигенки. Для них ведь тот сифилис ничуть не страшнее насморка – впрочем, это не шутка, а констатация факта. Я ведь уже упоминал вскользь, что беда в этом плане с туземными бабами? Привезёт финикийский мореман из своих странствий очередной какой-нибудь штамм обыкновенного гриппера или простудифилиса, так сам только покашляет, да посопливит пару-тройку недель от силы, а супружница-индианка – хорошо, если вообще от такой хрени коньки не отбросит. Это, конечно, всех индейцев касается, не только баб и не только ассимилированных, и дохлячество это ихнее тоже порой оборачивается нешуточными проблемами. Но то уже загородные проблемы, в городской же черте важен факт, что для финикийской горожанки туземного разлива сифилис не так страшен, как для настоящей финикиянки. Особенно, если и муж у неё того же разлива, что тоже не редкость. Однако ж – финикийское воспитание и общественное мнение! Да и перспективу карантина со вполне реальными шансами радикального решения вопроса тоже ведь со счёту не сбросишь…

В общем, от перепихивания с окрестными дикарями – пускай даже и во славу самой Астарты – даже при всей своей весьма нешуточной набожности гражданки Эдема уклоняются всеми правдами и неправдами. И это тоже – помимо привозимых нами ништяков из Средиземноморья – достаточно веская причина нашей популярности. Мы ведь летом прибываем, а праздник Астарты как раз на лето и приходится. Горожанка, оказавшаяся вдруг бесхозной, за счастье почтёт последнему из нашей матросни в храмовом саду дать, лишь бы гарантированно отвертеться от назойливых чингачгуков. А уж командный состав, элитарии – вообще нарасхват. Отсюда и растут ноги у моей связи с Аришат, жрицей Астарты высшего разряда, а заодно – дочерью некоего Фамея Хирамида, постоянного члена Совета Пятнадцати и – в очередной раз – городского суффета Эдема. Он сам же нас и свёл, если разобраться непредвзято, да ещё и практически сразу же после нашего прибытия. Основная масса прибывающих из-за океана мореманов на торговом подворье останавливается, но нас означенный главный финикиец колонии прямо к себе на постой определил. Типа, из уважения к высоким гостям. Акобал – и тот ошалел. Его-то, конечно, и в прежние приезды в гости приглашали частенько, но лишь на краткие визиты, а тут вдруг такой особый почёт. А хитрожопый финикийский суффет принялся ежедневно дочку свою из храма к себе вызывать, да ещё и явно сразу же ценные указания ей дал соответствующие. В первый день Аришат к нам присматривалась и уже к вечеру на меня глаз положила, а папаша ейный уже со следующего дня в качестве эдакого гида её ко мне приставил, да ещё и принялся старательно организовывать нам с ней обстановку, весьма способствующую – ну, скажем, достаточно неформальному общению. А бабёнка ведь классная, тут Тарх абсолютно прав – финикийцы со своими богами не шутят, и дурнушке заделаться жрицей Астарты не помог бы никакой блат. На третий день знакомства Фамей велел дочурке показать мне не только купальню своего особняка, но и то, как ей здесь пользуются. Причём, именно показать, а не рассказать словами, да ещё и самолично, что Аришат и послушно исполнила. Прозрачнее намекнуть на ожидаемые и явно желаемые от меня действия было уже просто невозможно, а Акобал успел проконсультировать меня об обстоятельствах, вариант подставы полностью исключающих. Ну, раз так, раз уж сами предлагают, да ещё и настолько откровенно – лишь дурак не воспользовался бы случаем.

Прямо в купальне я её тогда и отымел. Правда, не без конфуза. Я-то ведь без всякой задней мысли культурного соблазнителя включил и ломания её показушные и чисто символические предельно мягко преодолел, а она – уже после того, как дело было сделано в лучшем виде и к обоюдному удовольствию – вдруг обиду включила. Оказалось, что не так я должен был её домогаться. Грубее надо было – не совращать, а хотя бы чисто символически изнасиловать. Млять, вот ещё новости! Стараешься тут как лучше, а им не надо, им похуже подавай! Что за хрень, спрашивается? Въехав, что я не нарочно, а просто банально не в курсах об ихних финикийских тонкостях, Аришат смягчилась и просветила меня. Жрицы Астарты, как она мне объяснила, только в своём храме шлюхи, а вне храма чуть ли не целок из себя строить обязаны. А я её, выходит, не зная броду, согрешить перед богиней заставил. Млять, век живи, век учись, и один хрен дураком помрёшь! Ладно, главное – разобрались. После этого уж финикиянка и порассказала мне в общих чертах об особенностях местной жизни, а когда я, прихренев от услышанного, засыпал её уточняющими вопросами – выданные мне в ответ подробности сложились с услышанным ранее и увиденным в такую картину маслом, что хоть стой, хоть падай. В общем – позаботился хитрый финикийский папаша о здоровье дочки, пристроив её на опасные дни праздника блудливой богини в хорошие руки. Но разве одним только этим исчерпываются проблемы Эдема? Ага, хрен там!

Я уже упоминал ведь о высокой смертности гойкомитичей от самых пустяковых, казалось бы, средиземноморских болячек? Собственно, этого следовало ожидать. И в классическую ведь колонизацию Америки происходила та же самая хрень. Это протестанты – англичане с голландцами – додумались в конце концов нарочно европейскими хворями индейцев заражать, дабы зачистить территорию для своих колонистов. Испанцы и в мыслях подобного не держали. Им ведь не просто земли были нужны, а земли с индейцами, на которых благородным идальгос и кабальерос не придётся ковыряться в земле собственноручно как какому-то мужичью. Пеоны им, короче, требовались для будущих асьенд. И когда те пеоны почали вдруг дохнуть как мухи от первого же чиха, целые экспедиции конкистадоров с Эспаньолы отправлялись не за золотом и не на завоевание новых земель, а исключительно за пленниками для работы на асьендах. Уже через пятнадцать лет после открытия Эспаньолы Колумбом начались эти экспедиции, да и Кортес своих мексиканских пленников тоже на Антильские острова продавал, но хрен ли толку? Это были такие же индейцы, как и те, вымершие, и мёрли они в свой черёд точно так же. Вот то же самое примерно и сейчас вокруг финикийского Эдема происходит. Ну, не до такой степени, как во времена Конкисты, оспу финикийцы завезти сюда как-то не сподобились, однако же и то, что завезли, косит хоть и не всех подряд, но многих.

С одной стороны – так им и надо, красножопым, за сифилис ихний грёбаный, гы-гы! Но с другой – это в резервациях проблемы индейцев шерифа не гребут, где все индейцы – заведомо чужие. Но здесь-то помимо чужих индейцев и своих уже немало, не говоря уже о метисах. Это ведь и жёны туземные, и дети от них, и рабы, и сограждане из числа детей и внуков принятых в общину и вполне обфиникиившихся аборигенов. А кроме них – ещё и соседи, давно уже к финикийцам и к их странностям привычные, с которыми и отношения нормальные налажены, и взаимопонимание достигнуто. Разве спроста у берегов Пуэрто-Рико, да и у Гаити тоже, дикари о появлении наших кораблей дымовыми сигналами друг друга оповещали? Боятся ловцов рабов из Эдема! И ворона-то в собственном гнезде старается по возможности не срать, а финикийцы эдемские уж всяко не дурнее. Давно уже за рабами на другие острова плавают или хотя бы уж в отдалённые от колонии части Кубы, а ближайших соседей без веских причин не обижают. Скорее всего, не случилось бы и того давешнего инцидента с козами и овцами, что к войне и очередной эпидемии сифилиса тогда привёл, если бы соседи-чингачгуки были давние, хотя бы несколько поколений рядом с колонистами прожившие и прежние их попытки развести здесь скот заставшие. Но вышло так, что лет за двадцать до того старых соседей здорово проредила очередная завезённая из-за океана хворь, а немногочисленных уцелевших другое племя вытеснило, ранее с колонией напрямую не контачившее. Отношения-то и с ними эдемцы наладили, да только вот понимание особенностей средиземноморского образа жизни вроде понятия о домашнем скоте привить им не успели, на чём и погорели…

Есть, впрочем, у этой вирусно-бактериологической медали и удачная для нас сторона. Аборигены ведь островные нынешние, в отличие от тех араваков, что в дальнейшем их сменят – ни разу не земледельцы. Эти – собиратели. Правда, продвинутые – не просто собирают полезную растительность, где обнаружат, а ещё и пересаживают её молодую поросль поближе к своим поселениям, образуя возле них если и не настояшие плантации, то достаточно густые компактные скопления, удобные для сбора халявного урожая. Пока население не слишком плотное – хватает этого за глаза, и совершенно незачем корячиться и надрывать жилы на настоящей земледельческой обработке полей и огородов. Делать, что ли, больше нехрен? Поначалу-то колонисты пытались завести привычное им средиземноморское хозяйство. За неимением волов друг на друге пахали, млять – это ж охренеть! А оказалось, что зря горбатились – не пожелали в этом местном климате приживаться ни пшеница, ни даже ячмень – ага, даже вот на этих роскошных кубинских краснозёмах! И в результате пришлось им в конце концов у туземцев их продвинутое собирательство собезьянничать. Но то съедобной растительности касается, для себя выращиваемой. Товарной же продукции, на продажу идущей, много надо, да ещё и сорт более-менее стандартный желателен. Табак, например – как раз из этой категории. Сами местные гойкомитичи его дикорастущим собирают, и им хватает, но эдемским колонистам потребовались плантации. Сперва они схитрожопили, соседей туземных пересадить к себе и выращивать его настропалив и за бесценок его у них скупая, дабы самим с этим делом не заморачиваться. Но очередная зловредная привозная хворь повыкосила тех соседей, а новых приучать и подряжать – это не один год пройдёт. А кто же несколько лет ждать станет, когда товар каждый год нужен? Вот и начали колонисты, покряхтев от досады, сами табак выращивать – и для себя, поскольку курить у дикарей первым делом научились, и для продажи трансокеанским торговцам вроде нашего Акобала. Зато теперь у самого города небольшие, но вполне настоящие табачные плантации раскинулись. Расширить их эдемцам – ни разу не проблема, так что увеличение табачных поставок – вопрос вполне решаемый. Дайте боги, чтобы и с кокой так же легко всё разрулилось!

Ведь Акобал прав – проблем у жителей здешнего финикийского Эдема хватает. Но это их головная боль, а мы прибыли сюда из-за океана не по их делам, а по своим собственным. Вот ими и займёмся…