Арбалетчики в Вест-Индии

13. Море Мрака

– И вот, значит, все эти крестоносцы – ну, фанатичные последователи Распятого – стеклись в Венецию. Это вот тут, – я показал Велтуру место на примитивной античной карте, только для Средиземноморья более-менее адекватной, – Один из крупнейших торговых портов был – ну, для тебя – будет. И с большим собственным флотом, что ещё важнее. Поход ведь был уже не первый, а четвёртый по счёту, и всякий раз морем переправлялись – проще ведь и удобнее, чем на сухопутных горе-дорогах пыль глотать. Так и в этот раз задумали, только своих кораблей ни у кого не было, и решили воспользоваться венецианскими. Но при этом рассчитывали, что венецианцы перевезут их даром – в качестве своего вклада в общее богоугодное дело. Ну, или хотя бы уж недорого возьмут. А те – торгаши до мозга костей, не хуже нынешних финикийцев. А когда ж это финикиец свою выгоду упускал? Вот и эти – такие же. Поняли, что без них хрен обойдутся, ну и заломили цену. Денег таких ни у кого нет, не готовились к такому варианту, а отменить поход тоже нельзя – все обет дали, вроде клятвы нынешней, только ещё хлеще. Ну и стоит войско под Венецией, топчется, и никто не знает, хрен ли делать. А благородная солдатня – сам понимаешь, один хрен солдатня. Жрёт, пьёт, срёт, а когда заняться больше нечем – так ещё и буянит, и к бабам пристаёт. А где ж тут напастись шлюх на такую прорву вояк? Тем более, что шлюхи ведь даром не дают, а они там уже последние деньги проедали, им жрать скоро не на что было бы – не то, что шлюхам платить. Представляешь, к чему там дело шло? То-то же! Ну, венецианские толстосумы – тоже не дураки и тоже легко представили себе эту картину маслом в лицах и в цвете. Прикинули хрен к носу, перебздели и тоже озадачились, как бы им это крестоносное воинство и из Венеции куда-нибудь на хрен спровадить, и выгоду при этом с него всё-таки поиметь. Ну и придумали наконец – перевезут их за счёт городской казны, но те свой перевоз должны заработать. А как солдатне заработать? Исключительно по специальности. Город был один спорный в Далмации, это нынешняя Иллирия, – я показал на карте весьма приблизительное место, – На тот момент другой стране принадлежал, тоже чтящей Распятого, но до того был венецианским – несколько раз хозяев менял, и хрен разберёшь, чьим был исходно, так что обе стороны считали его своим по праву и владели, когда могли подтвердить своё право силой. Вот венецианцы и решили, что самое время им снова правыми оказаться, раз сила подходящая под рукой появилась. А крестоносцам, хоть и воротит от такой сделки, а деваться некуда – обет-то исполнять надо, а для этого – перевоз мечами зарабатывать, раз звонкой монеты в кошельках негусто…

– А почему воротит? – не понял Велтур, – Сделка, вроде бы, честная.

– Так они ведь не за этим в поход шли. Шли иноверцам звиздюлей давать и освобождать из-под их власти Иерусалим, а получилось, что с людьми своей же веры воевать пришлось.

– А где этот… как его… Ерусалим?

– Иерусалим. Вот, где-то тут, – я ткнул пальцем куда-то в район Палестины – точнее не получалось, поскольку мой палец накрывал её на карте всю.

– Так это же южная Финикия! Разве там есть такой город?

– Не на побережье, а дальше вглубь суши. Там, сразу за Финикией – другая страна, маленькая и задрипанная – Иудея. Так Иерусалим – это её столица. Распятый родом из этой страны, а в Иерусалиме – его гробница, священная для его последователей.

– То есть, им нужно было доплыть морем до южной Финикии, высадиться на берег и немного – ну, несколько дней пути – пройти по суше?

– Ага, примерно так. На самом деле план сложнее был, но в конечном итоге – туда, – разжевать шурину в понятных ему античных терминах план крестоносцев по захвату Египта, в котором всё ещё преобладали на тот момент христиане-копты, и лишь затем вместе с ними идти на Иерусалим, представлялось мне делом настолько муторным, а на суть рассказа не влияющим, что я решил его опустить, – Но на перевоз морем нужно было заработать.

– Всё, теперь понял. И что там дальше было… тьфу, будет?

– Подступили вместе с венецианцами к этому спорному городу…

– Который в Иллирии?

– Ага, к нему. Ну, построили осадные машины, пошли на приступ, местным звизды вломили, те обосрались и сдались – взяли, короче. Всё, работа сделана, перевоз честно заработан, можно грузиться на венецианские корабли и плыть в ту Палестину. Ну, после зимовки – зима уже была на носу. И тут, пока они зимуют, к ним вдруг наследник византийского императора заявляется – бывшего, скинутого родственничком. И предлагает им восстановить его папашу на престоле, а за это обещает им от его имени и денег до хренища, и флот, и сухопутные войска для участия в их походе. С одной стороны, опять нехорошо получалось – это ж снова с единоверными греками вместо иноверцев воевать надо. Византийские греки ведь – тоже последователи Распятого, обрядность только немного другая, да верховный жрец другой, с ихним европейским хренами мерялся и считался раскольником, но сама вера – одна и та же. Воевать это не мешало – если было из-за чего, то звиздились, конечно, и с ними, и вообще меж собой, со своими, но не в крестовом же походе! Крестовый поход – это только за свою веру и против иноверцев. Но, с другой стороны – законному правителю трон вернуть, порядок навести, справедливость восстановить – дело хорошее и богоугодное. Ну и заодно сильного союзника для крестового похода заполучить, с которым вместе и вздрючить врага покруче, чем исходно планировали. Прикинули главари крестоносцев хрен к носу, да и решили, что дело стоящее. Ну и поплыли в результате весной – ага, на Константинополь вместо Палестины.

– А это где?

– Да вот тут, на Босфоре, – я показал на карте, – Греки нынешние его Боспором Киммерийским называют, и сейчас там греческий Византий стоит. Константинополь как раз на его месте и построен.

– Поэтому и страна Византией называется?

– Ага, как раз поэтому.

– Ну и как поход проходил?

– А почти никак. Хрен кто сопротивлялся толком. Греки – везде, где флот проплывал – перебздели и покорялись город за городом – боёв практически и не было. Только под самой столицей бои серьёзные и начались, да и там греков хватило ненадолго. Кому ж охота за узурпатора собственные жизни класть? Огребли звиздюлей, побежали, крестоносцы ворвались на их плечах в Константинополь, а там – ворота нараспашку, дворец пустой – император самозваный очканул и сгребался. Усадили на трон законного – и ждут, значится, когда ж тот наконец обещания свои выполнить соизволит. Деньги обещал? Флот обещал? Войско обещал? Ну и где всё это?

– Он их обманул, получается?

– Ну, по правде говоря, денег он им сколько-то всё-таки дал. Но обещал-то до хрена, а дал мизер – так, на прожитьё. Больше, наверное, и не мог – казна пустой оказалась. Но не дал ни флота, ни войска. Может, их у него и тупо не было – империя при всём её внешнем блеске на самом деле в таком раздрае была, которого крестоносцы даже и вообразить себе не могли. У них, в их собственных странах, конечно, тоже не всё путём было, хватало и своих безобразий, но не до такой степени. Чтоб пообещать то, чего выполнить не сможешь, и за базар свой не отвечать – такое для них тогда немыслимо было. А человеку ведь свойственно судить о других по себе. В общем, решили они, что их развели как лохов и нагло кинули, ну и обиделись на такое кидалово…

– Примерно как наши испанцы, если с ними без уважения обойтись?

– Ещё хлеще. Они ж – господа рыцари, благородные, честь превыше всего, и если вдруг чего не по понятиям, то обидчивые – спасу нет. А тут – эдакая гнилая хрень!

– Напали на город?

– Ну, напали… Как ты это себе представляешь? Их, если верить тому из их главарей, что книгу потом про их поход написал, семнадцать тысяч только и было. Это вместе с обычной солдатнёй, а не одних только господ рыцарей. Короче – боевого состава, всех, носивших оружие.

– Это разве мало?

– Так смотря для чего. Ты хоть представляешь себе, КАКОЙ это был город? Миллионник! В смысле – миллион жителей, тысяча тысяч.

– Не может быть! В Карфагене – пятьсот тысяч, и нет города крупнее его!

– Это сейчас нет. Но Рим при наивысшем расцвете двухмиллионным будет. Ну, это вместе с "понаехавшими", конечно, но какая на хрен разница? Им ведь тоже надо будет что-то жрать, что-то пить, где-то спать и где-то срать. И как-то будут помещаться. А Константинополь – миллион, два Карфагена нынешних. Застройка – не выше нынешней карфагенской, даже ниже – ни семиэтажек, ни шестиэтажек, пять этажей – самое большее. Так что площадь – две карфагенских с учётом Мегары считай, и вряд ли сильно нагребёшься. Протяжённость городских стен представляешь? И они были, кстати, ничуть не хуже карфагенских. Ну и число защитников потенциальных прикинь. Если даже и по самому минимуму брать, каждого десятого, то и тогда сто тысяч годных в ополчение наберётся. Сто делим на семнадцать – сколько греков на одного крестоносца выходит? У меня – шестеро получаются. Ну и как ты представляешь себе нападение на ТАКОЙ город?

– Если честно, то – никак. Ни единого шанса. Но если, как ты говоришь, эти крестоносцы такие гордые, то ведь просто так взять и уйти восвояси они тоже не могли?

– Хрен там! Только не эти!

– И что они сделали?

– А что могли при таком раскладе, то и сделали. В окрестностях, конечно, порезвились от души, а к самому Константинополю только подступили и взяли в осаду. Чисто символическую – там ворот было столько, что даже напротив каждых по сильному отряду поставить было нереально. Продемонстрировали таким манером своё неудовольствие в надежде на то, что греки, как они успели уже убедиться, вояки хреновые и враз их от города не отбросят. Взять город такими смехотворными силами, конечно, и не помышляли. Максимум, на что рассчитывали – создать горожанам такие неудобства, что те предпочтут собрать деньги и откупиться за своего неплатежеспособного монарха. Город-то ведь – богатый. Пока ждали выполнения обещаний, в нём многие уже побывать успели, и от богатств его тихо охренели. Во всех их странах столько едва ли набралось бы, да и их лучшие города – гадюшники по сравнению с этим. А им, прикинь, талдычат про пустую казну и про полную невозможность с ними по этой причине расплатиться…

– Так ты же, вроде, сказал, что осада была не полной? Тогда какой смысл? Они бы сами быстрее оголодали, чем горожане!

– Наверное, этим бы и кончилось, да тут в Константинополе опять переворот случился – левый совершенно человек власть захватил. Ну, не совсем бродяга с улицы, конечно, крутой и влиятельный вельможа, но даже ни разу не императорского рода. Ну и обоих законных – отца и сына – при этом укокошил. По европейским понятиям – полный беспредел, после которого ни о какой законной власти в Вилантии и речи быть больше не могло. Ну, греки проще на такую хрень смотрели – у них каждая новая династия примерно таким путём к власти и приходила. Но это ж не сразу, сам понимаешь. Желающих поцарствовать до хрена и больше, а права, считай, у всех на тот момент одинаково птичьи – кто сильнее, тот и прав. Короче, раздрай там такой начался, что большинство вояк хрен на службу забило – всё прикидывали, чью сторону в городе принять, а крестоносцев никто уже и не боялся. А те увидели, что служба на стенах несётся через жопу, а в успехе осады уже ведь и сами отчаяться успели – ну и рискнули таки пойти на штурм. Там, ясный хрен, не ожидали, растерялись, сопротивления им – практически никакого. Ворвались, двинулись к дворцу, покуролесили по пути, как водится. Так покуролесили, что и самим потом стыдно вспоминать было, поэтому дипломатично помалкивали. Добычу награбленную прикарманить их дипломатизм им, правда, не помешал. Новый захватчик-император сбёг, как и прежний, и сильнее крестоносцев в городе никого не оказалось. А они – не в курсах, засели с награбленным скарбом во дворце и прилегающем к нему районе и думают, что воевать ещё всерьёз придётся, город-то – огроменный. Прикидывали, что недели две на его полное завоевание уйдёт, а пока – забаррикадировались в захваченной части и всерьёз готовились отбивать атаки опомнившихся греков. И сами в осадок выпали, когда к ним уже на следующий день греческие городские чинуши явились – ага, за указаниями по управлению городом…

Велтур хохотал долго. Отсмеётся, задаст мне очередной уточняющий вопрос, я отвечу ему – как сумею и как вспомню из давненько уже читанных и порядком подзабытых мемуаров Жоффруа де Виллардуэна "Завоевание Константинополя" – и он снова складывается пополам от смеха. Я ведь начал-то рассказ с чего? С излюбленного нашими православными урря-патриотами повтора советской ещё версии о коварном и вероломном завоевании крестоносцами-католиками православной Византии. Типа, с самого начала вынашивали свой злодейский замысел. По-ихнему ведь, делать Западу было больше нехрен, и других забот у него не было, кроме как православие изничтожить. Ну, любили у нас всегда вешать на "не наших" всех мыслимых и немыслимых собак, и история Четвёртого Крестового похода – нагляднейший тому пример. А на самом ведь деле – сплошная цепь непредвиденных обстоятельств и импровицаций по ходу дела, о которых никто изначально и не помышлял. Да, приняли в конце концов решение завоевать и править самим, но когда приняли? Уже стоя под стенами и уже зная, что законной власти там теперь нет и быть не может в принципе. Да и решили-то сгоряча – не факт, что силёнок хватило бы, если бы случай не помог. Ну и сверхцентрализация эта византийская бюрократическая, из-за которой без указаний начальства шагу ступить нельзя, и уже на второй-третий день все дела встают намертво, если те указания поступать перестают. Тут – в такой ситуёвине – и чёрту лысому покоришься, лишь бы приказы нужные отдал и заторы те бюрократические преодолеть помог. Вот ведь в чём суть, если разобраться непредвзято. И когда вникнешь во всё это как следует, сопоставишь показушные блеск и величие империи с её реальными маразмом и бессилием, да оценишь известные исторические события с этой колокольни – как тут не ржать, схватившись за живот? Это мой шурин и делал, когда во всё это наконец въехал. Греки и в античности понтами и показухой славятся, так что представить себе этот эффект вживую ему нетрудно.

Вот так мы в основном и коротали дни нашего долгого плавания через Атлантику. А чем ещё прикажете заниматься, когда делать совершенно нехрен? Подобно матросне, что ли, в кости резаться? Так я уж лучше шурина попросвещаю о нашем современном мире и о тех промежуточных временах, которые и сделали его таким, какой он есть, а нас – такими, каковы мы и в натуре, да в глазах хренеющих с нас аборигенов. Без пяти минут один из нас, давно уже член нашей узкой компании – должен нас понимать, а для этого – знать, если не всё, конечно, так хотя бы солидную часть того, что знаем мы. Вот этим я и занят, и хвала богам, что есть с кем поговорить об умных и серьёзных вещах. Каково приходится Васькину, плывущему на другом корабле и лишённому доверенного и образованного собеседника, мне даже представить себе тошно. Кроме своей охраны, да начальника судна, бывшего акобаловского помощника, ему там вообще поболтать не с кем, а о чём с ними поболтаешь? В узкий круг посвящённых они не входят, и многого им знать категорически не полагается. Увы, всем вместе на одном корабле нам тоже плыть нельзя – на каждом должен быть хотя бы один из нас, умеюший обращаться с компасом, координатной сеткой на карте и с часами, которые тоже нельзя передавать аборигенам, да и просто показывать без необходимости тоже не стоит. Млять, это ж какое терпение надо иметь! Пока вдоль берега африканского плыли, да на Канарах останавливались, то для ночёвки хоть к берегу приставали и хоть вечерами могли втроём пообщаться, но теперь уже и Канары позади, так что халява кончилась. Сорок дней, если верить ссылающемуся на античных географов Эндрю Коллинзу, и Акобал адекватность этой цифири вполне подтверждает. Ну, применительно к собственному прежнему опыту плаваний на старом одномачтовом "Коне Мелькарта". На новом двухмачтовом судне, будем надеяться, что выйдет быстрее, но вот намного ли? Это покажет только будущее…

Обсудив тему деяний приплывших в Константинополь вместо Палестины крестоносцев, мы плавно переключились с неё на более злободневную тему – на корабли. Велтур уже понял по моему рассказу, что эта описанная мной ему эпоха отличалась от привычной ему практически во всём, и прежде всего – в оружии и технике. Оружейные отличия я ему в общих чертах разъяснил на примере наших арбалетов и мечей, и теперь парня заинтересовало, на каких же это судах такие войска – да ещё и с многочисленной конницей – переправлялись.

– Ну, если по сути, то ещё крупнее и ещё пузатее, чем нынешние, – разжевал я ему на пальцах, – Были даже и здоровенные двухпалубные со входом на нижнюю палубу через борт. Там и для пассажиров помещения были, и конюшни для лошадей.

– Разве такое возможно? – усомнился шурин, – Это же какой-то чудовищный корабль должен получиться! Он же плавать не сможет!

– Ну, "Сиракузия" же плавает. Я ведь рассказывал тебе про неё? А на якорях у александрийского порта ещё и корабль-крепость стоит, ещё крупнее. Вот они – да, чудовищные гиганты, и я хрен их знаю, как их такие плавучими сделать удалось. Но и римляне позже будут корабли-дворцы строить, а я тебе про обычных больших "купцов" говорю. Ты же видел в Карфагене новейшие финикийские корбиты – "лебедей" этих двухмачтовых? Ну, не обязательно лебедь, может быть и трафиционный финикийский конь, а может быть и вовсе статуя какого-нибудь бога или героя. Главное – не на носу, где наклонная мачта с малым парусом вперёд вынесена, а на жопе. На корме, в смысле. Если корабль нормальной величины – с большую гаулу примерно, так груза столько же возьмёт, а экипажа – десяти человек достаточно. Ну, для управления, конечно, охрана от пиратов не в счёт. Так это нормальной величины, а римляне сперва тупо скопируют этого "лебедя" один к одному, а потом уже и крупнее строить будут. Я ведь говорил тебе уже, что Рим со временем до двух миллионов населения разбухнет? Ну и как прикажешь кормить такую прорву народу? Африканского зерна давно уже не будет хватать, без египетского будет не обойтись, а его ж ещё и перевезти надо на чём-то. Вот и будут строить здоровенные зерновозы такого же типа, а на их верхней палубе – уже приличного размера жилые надстройки. Так от такого "лебединого" зерновоза до тех кораблей, про которые я тебе говорю – уже, считай, один шаг. Те, пожалуй, даже помельче в основном будут…

– Ты как раз такие отцу строить предлагал?

– Ну, не совсем. У тех сложная система парусов, здесь таких никто не знает, и нет людей, которые бы умели с ними обращаться. А никто из нас тоже сам под парусами не плавал – в смысле, не работали с ними, не управляли, так что мы сами ничего в этом не понимаем и научить этому здешних моряков не можем. Поэтому – ну их на хрен, эти сложные паруса. Я твоему отцу другое предлагал – сделать эту новейшую корбиту подлиннее, да ещё одну прямую мачту поставить. Тогда – вместе с передней наклонной – три мачты получаются. "Сиракузия" как раз так и оснащена. Только нам её гигантских размеров не надо, нам оснащение парусное нужно, как у неё. Я как увидел её на подходе к александрийскому порту, так и понял, что новые корабли для Моря Мрака как раз так и нужно оснащать. Парусов больше, и лавировать ими при боковом ветре легче, но каждый из них прост и морякам привычен, так что переучиваться им почти что и не надо. Зачем нам лишние сложности, от которых лишние ошибки?

– Тогда почему отец не согласился? Он разве не понял преимуществ?

– Всё он понял, не держи своего отца за дурака. Но – время, Велтур, время! В Гадесе и обычных-то корбит никто не строит, а в Карфагене не умеют строить таких прочных корабельных корпусов, как в Гадесе. Они ведь и не нужны для Внутреннего моря. Пока растолкуешь кораблестроителю, что тебе от него нужно, пока он сообразит, как это правильно сделать – ага, впервые в жизни – представляешь, сколько времени пройдёт? А у нас нет этого времени, нам поскорее надо поставки заморских снадобий для Египта увеличить. Твоему отцу и ради этих-то гораздо более простых судов пришлось срочно покупать в южноиспанских портах и перегонять в Гадес образец. Думаешь, это так просто? Будь доволен, что хоть на двухмачтовых кораблях Море Мрака пересекаем, а не на том одномачтовом старье, что плавало уже и добрых пятьсот лет назад! Акобал вон всё понимает правильно и вполне новым судном доволен…

Наш давешний знакомый – первый, кстати, в этом мире – как раз в этот момент приглядывался к солнечным часам, ловя момент полудня. Не так-то и легко это в море, в условиях морской качки. Наконец, зафиксировав полдень, финикиец подошел к довольно громоздкому прибору, устроенному аналогично, но с высоким вертикальным гномоном и без часовой шкалы, вместо которой были размечены лишь ось "север-юг" и перпендикулярные ей деления с северной стороны. Приказав вахтенному матросу развернуть прибор тенью от гномона по размеченной оси, Акобал засёк длину тени – грамотно засёк, дважды, максимальную и минимальную – для учёта влияния морской качки. Истинная длина тени, характеризующая угловую высоту солнца над горизонтов, составляет среднее арифметическое от этих крайних величин и может быть использована для определения географической широты – ага, если тонкости знать. Высота-то ведь того солнца даже на одной широте в течение года "плавает", так что надо и дату учитывать. Но наш моряк ведь не за красивые глазки и не по родственному блату в начальники судна выбился. Знал он, естественно, эти тонкости, да и "шпаргалки" у него имелись. В первый раз мы с Велтуром прихренели, когда увидели вместо папирусного или кожаного свитка аж целые скрижали на бронзовых листах с вычеканенными на них таблицами. Потом, помозговав, поняли, что иначе и нельзя. И папирус, и кожа – боятся сырости, а куда от неё денешься на примитивном античном судне? Перерисовывать же их по десять раз на свежий носитель тоже не будешь – секретность, млять! А потом я, заценив трудоёмкость вычислений и их сугубую относительность, понял и то, почему Атлантика до сих пор не кишит гаулами предприимчивых финикийских купцов, снующими за известными уже не одно столетие драгоценными заокеанскими снадобьями. Не только в секретности дело, но и в сложности определения своего местоположения в открытом океане. Не всякий эдакой премудрости научиться способен! Тут ведь и педантичная скрупулёзность ещё нужна, требующая – ага, нордического характера. А много ли таких среди горячих южных семитов? Я ведь, кажется, упоминал уже о неуравновешенности и склочности основной массы карфагенских финикийцев? Ага, заставь такого точные измерения и вычисления проводить, если это не связано с подсчётом звонкой серебряной, а ещё лучше – золотой наличности! Такие, как Акобал – исключения, единичные случайные мутанты среди семитов. Не зря ведь он и сам у этрусков Тарквиниев служит, на турдетанке женат, и в команде у него турдетаны преобладают – тоже не истинные арийцы ни разу, но куда уравновешеннее большинства финикийцев. Подобное тянется к подобному. Но и при всём этом точность определения широты даже у него – плюс-минус лапоть, что самое-то обидное. Не удивлюсь, если и до трёх градусов ошибка выскакивает. Пока одним кораблём плавали – не играло это особой роли. Малые Антилы – острова вулканические, с высокими вершинами, а протянулась их цепь с севера на юг так, что даже и без всяких координат хрен пронесёт мимо них мощное попутное течение.

Тура Хейердала вон на его несуразном папирусном "Ра" – и того прямо на Барбадос то течение вынесло. На трудноуправляемой в открытом море примитивной тростниковой лодке-плоту! Нормальный корабль, способный и при боковом ветре лавировать, и на вёслах на крайняк выгрести, уж всяко не хуже той папирусной плетёнки до места назначения добраться должен. Ну, если только ураган какой далеко к северу или к югу не отнесёт. Но ещё весна, для ураганов – не сезон, так что хватает для одиночных плаваний и лапотной точности. Вот двумя кораблями, не говоря уже о большем числе – другое дело. Один раз уже теряли друг друга из вида за ночь и только с помощью дымовых сигналов утром встретились вновь. А если далеко разнесёт? Потому-то и становится важным более точное определение своего местоположения.

– Твой способ надёжнее, – заметил Велтур.

– Ещё бы! – хмыкнул я. Морскую навигационную астролябию в этом мире то ли ещё не изобрели, то ли она не успела ещё получить широкой известности, так что наши с Хренио вполне могли прокатить на безрыбье за вершину хайтека. Но главная фишка метода не столько в самом агрегате, сколько в том, что широта меряется напрямую, минуя сложный пересчёт. Достигается же это тем, что меряется она по Полярной звезде. Чисто геометрически – из подобия треугольников – её угловая высота в градусах как раз в точности и равняется географической широте точки наблюдения.

Элементарно? Ага, в наши времена так бы оно и было. Засада в том, что время – ни разу не наше, а за два с лишним тысячелетия до нашего. 194-й год до нашей эры, если кто запамятовал. Ох уж эта мне, млять, грёбаная прецессия земной оси! Из-за неё наша привычная Полярная звезда на данный момент – ни разу не полярная, а вертится в течение суток вокруг положенной ей полярной точки вместе со всеми прочими звёздами. А сама полярная точка подло пустует. Нет, какие-то там звёзды поблизости от неё есть, и как-то худо-бедно – за неимением компаса – античные моряки направление на север по ним определяют. Но нам-то нахрена мазохизмом таким страдать, когда компас есть? А вот широта – тут жопа. Иначе разве мучался бы наш финикийский навигатор с определением высоты солнца, заранее мирясь с погрешностью замеров и громоздкостью пересчётов?

В Карфагене, думая над проблемой навигации в открытом океане, мы как-то про эту злогребучую прецессию не вспомнили и из вида её упустили, так что про отсутствие стабильной полярной звезды нас уже в пути мореманы просветили. Вот конфуз-то вышел, гы-гы! Сюрприз был, конечно, неприятным, но не смертельным. Выход-то всегда можно найти, если мозги не заржавели. Зря, что ли, геометрию и черчение в школе изучали? За Васкеса не поручусь, хрен их знает, этих западноевропецев, чему их там учат, а чему нет, а я чертил окружность в изометрической проекции – тот же эллипс по сути дела – и в школе, и в технаре, и в институте. Из той же геометрии по двум противоположным точкам окружности или эллипса всегда можно центр его найти – как раз посередине отрезка между ними он и будет. У нас задача даже проще, нам насрать на горизонталь, то бишь на восток с западом, нас только вертикаль интересует, та самая угловая высота. Меряем её у той же Полярной, которая здесь ни разу не полярная, в одной точке, меряем в противоположной, которую она же ровно через двенадцать часов займёт, вычисляем среднее арифметическое – и вот она, угловая высота нашей полярной точки, равная нашей географической широте. Ну, сами замеры, естественно, тоже по нескольку раз делаем и среднее арифметическое вычисляем, дабы влияние морской качки к минимуму свести – это-то, надеюсь, всем понятно?

Беда в том, что одна из нужных нам точек на светлое время суток попадает, когда те звёзды без хорошего телескопа хрен увидишь. Полярную – уж точно. Да только мы ведь, чёрные – все хитрожопые. Нахрена нам, спрашивается, непременно Полярная, когда любая с тем же успехом годится? Есть звёзды и поярче Полярной, и некоторые из них можно и утром или вечером невооружённым глазом наблюдать. Самая яркая звезда нашего Северного полушария, да ещё и голубоватая, хрен с какой другой спутаешь – Вега из созвездия Лиры. Первой вечером появляется, последней утром исчезает. В тропиках, правда, заходящая, но на меньшую часть суток, так что в двух противоположных точках поймать её можно. А что относительно далека от полярной точки – так это даже лучше. Погрешность-то замера у меня для любого угла одинакова, потому как обусловлена несовершенством прибора и морской качкой, и чем больше амплитуда замеренных величин – тем меньше доля погрешности как в них самих, так и в искомом среднем арифметическом.

Пять дней назад – на Канарах, где была последняя стоянка перед долгим плаванием через океан – мы с испанцем как раз и замерили широту по Веге. По сравнению с координатной сеткой карты – нашей современной, конечно – меньше, чем на полградуса нагребались. Сам замер, правда, на практике потруднее оказался, чем я рассчитывал. Хрен его знает, из-за чего, но в это время Вега, оказывается, всё-же меньшую часть суток видна, и прямого замера двух противоположных точек эллипса не получается. Пришлось хитрожопить и маяться бессонницей, замеряя её угловые высоты через час, дабы построить по точкам достаточно длинную для последующего нахождения центра дугу. Но справились и методику на будущее отработали.

На тех Канарах и оторвались хорошенько – от всей души, попировав до отвала и нагулявшись напоследок по бабам. К счастью, не весь архипелаг дикими гуанчами населён – два ближайших к материку острова давно уж финикийцами колонизованы и обжиты. Гуанчей их предки там то ли зачистили, то ли ассимилировали, хрен их знает, да и не столь важно. Главное – нормальные финикийские острова. Глухая дыра, конечно – даже по сравнению с Гадесом, не говоря уже о Карфагене, но где-то на уровне дальних западноафриканских колоний. Такая же древняя финикийская архаика без малейших признаков эллинизации, какой давно уже не встретишь в развитых городах на перекрёстках оживлённых торговых путей. Сами финикийцы тамошние – это что-то с чем-то, ещё склочнее карфагенских. Прямо как евреи в натуре – не рафинированная городская интеллигенция, а кондовое местечковое хамьё, и хвала богам, что жить с ними бок о бок нам не нужно. Когда речь об их барыше, их цена тебя устраивает, и ты платишь звонкой монетой – их будто подменяют, и дело с ними иметь можно. Цены же, как и всегда в глухом захолустье, просто смешные, так что торговаться и смысла особого нет. Вино хорошее, свежей жратвы от пуза, баб симпатичных тоже хватает. С бабами там, правда, строго – в смысле, с порядочными, и насчёт этого Акобал нас и новичков в экипаже предупредил особо. Но какой же финикийский город без шлюх-профессионалок, которые всегда к услугам страждущей матросни? И какой же финикийский город без храма Астарты с её элитными шлюхами-жрицами? А цены там ведь на всё смешные, в том числе и на это дело, так что нам с Хренио и Велтуром даже визит к самым элитным храмовым красоткам – на порядок дороже, чем портовые – вполне по карману оказался. На других же островах, всё ещё гуанчами населённых, даже не останавливались. Васькин, проводивший как-то раз один из своих отпусков на Тенерифе, предложил было высадиться на нём – наломать обсидиана, которого там целые глыбы, а местами – и скалы. На Больших Антилах его ведь нет, верно? Значит – цениться должен. Кремень и обсидиан – лучшие материалы для каменных орудий, и для живущих в каменном веке туземцев должны быть желаннейшим товаром. Но Акобал – после того, как отсмеялся – объяснил нам, что гуанчи свирепы и неприветливы к чужеземцам, и без сильного вооружённого до зубов отряда высаживаться на их островах – чистейшее безумие. Тем более – ради какого-то обсидиана. Вот будь те глыбы золотыми или хотя бы уж серебряными – тогда другое дело. Проплывая мимо третьего острова – всё ещё населенной гуанчами Гран-Канарии, мы убедились в правоте моряка – высыпавшие при виде наших кораблей на берег туземцы грозили нам копьями и пращами, и в их действиях на случай нашей высадки сомневаться не приходилось. И учитывая, каковы здешние финикийцы, я этим почему-то ни разу не удивлён…

Сейчас, спустя несколько дней после оставления за кормой последнего из Канарских островов, вглядываясь в безбрежные просторы Атлантики, все уже не без ностальгии вспоминали даже Канары. Финикийские, конечно, а не гуанчей. Особенно Велтур с его юношеской гиперсексуальностью. Арунтий ведь ему на совершеннолетие не только крутой меч, но и весьма смазливую наложницу подарил, и парень, конечно, успел уже войти во вкус по этой части. Да только остались дома и стальной карфагенский меч, и жаркая податливая красавица. Меч тот с собой брать я ему отсоветовал, порекомендовав прихватить вместо него наш бронзовый. И не заржавеет от морской сырости, и компас не нагребёт. А наложницу ему отец велел дома оставить. Античный мир патриархален, и отцовская власть в нём – далеко не чистая формальность и уж всяко не пустой звук. По сравнению с той его наложницей – как и по сравнению с моей Софонибой – даже те элитнейшие жрицы Астарты из оставленного нами неделю назад захолустного канарского городишки выглядели не слишком презентабельно, но на нынешнем безрыбье посреди океана шурин тоскует уже и по ним.

– Не понимаю я отца! Неужели он думает, что я на ложе с красивой рабыней забуду о важных делах? Вот ещё! Разве для этого я просился в это плавание? Наоборот – не имея под рукой своей женщины, я то и дело буду пялиться на всякую встречную и думать о том, как бы мне с ней… Как ты это называешь? Потолкаться?

– Ага, перепихнуться.

– Ну и зачем это нужно? Почему отец не понимает таких простых вещей?

– Всё он понимает. Но и я, как видишь, свою Софонибу тоже с собой не взял.

– А ты-то почему? Ладно я, мне отец запретил, и я обязан повиноваться ему даже в этом, но тебе-то кто мог запретить? Велия ведь всё понимает правильно – прошлый раз сама же её с тобой и послала…

– То – в прошлый раз. Не сравнивай Внутреннее море с Морем Мрака. Взгляни на Акобала. Вряд ли он заметно беднее нас с тобой и наверняка тоже имеет шикарную наложницу – вряд ли она сильно уступает нашим. Ну и где она? Ты видишь её на судне? А ведь он на этом корабле – царь и бог, и никто не вправе запретить ему чего бы то ни было.

– Женщина на корабле приносит несчастье? Но ведь это же глупое суеверие! Он – моряк и может верить в этот вздор, но ты-то ведь образованный человек. Ты же плавал с Софонибой и в Гадес, и обратно, и ничего страшного не случилось. Внутреннее море или Море Мрака – какая разница?

– Большая, Велтур, очень большая. На Внутреннем море плавание редко продолжается больше трёх дней. Чаще – меньше. Бывает, что и каждая ночёвка – в каком-нибудь порту. Воинам и матросам есть где найти себе шлюх и выпустить пар. Поэтому там – в таких условиях – я мог позволить себе прихватить с собой собственную женщину. Когда простой человек может без труда получить своё – он легче и спокойнее относится к тому, что кто-то имеет больше его. Но мы – в Море Мрака. Сорок дней плавания! Ты представляешь, что это такое? Не ты один соскучился по женской ласке – все соскучились. И Акобал, и я, и Хренио, и наши бойцы, и матросня. А ведь прошло только пять дней из сорока – посчитай сам, сколько осталось.

– Не напоминай, Максим! – страдальчески простонал парень, – Не знаю, как я это выдержу!

– Выдержишь, как и все. Придётся. Вот, представь себе на миг, что мы все трое – Васькин на другом корабле, и его я не считаю – дружно сбрендили и взяли с собой своих наложниц. Ты – свою, я – свою, Акобал – свою. Прикинь – три бабы, да ещё и штучных, высшего сорта, куда там до них потасканным портовым лахудрам, разгуливают по палубе среди кучи оголодавших по хоть какой-нибудь влажной дыре мужиков. Уже сейчас, всего через пять дней, все пялились бы только на них. А что было бы ещё через десять дней? А теперь – взгляни на нашу кормовую каюту, в которой мы спим все трое. Мало того, что она невелика, так и стенки у неё – одно название. А дверей и вовсе нет – только матерчатая занавеска. И вот – представь себе на миг – мы договорились, кинули жребий и распределили очередь, кому в какую ночь заниматься любовью. Сегодня, допустим, тебе выпало, и мы с Акобалом и нашими бабами спим на палубе среди всех, а ты наслаждаешься в каюте на ложе со своей. Много ли толку от того, что вас с ней никто не видит глазами? Вас слышно! Ложе скрипит и ходит ходуном, твоя шикарная краля ахает и повизгивает от восторга – ты ведь не заткнёшь ей рот кляпом, верно? И значит, все эти звуки разносятся по всему кораблю и прекрасно слышны всем. И практически каждый не просто знает, что происходит в каюте, а по каждому аху и взвизгу твоей красавицы безошибочно угадывает каждое твоё движение. Качка с её размеренным ритмом и так-то наводит на ассоциации – особенно, если весь день перед этим чужие и недоступные для них бабы глаза им мозолили, а тут ещё такой концерт, гы-гы!

– Ну, ты уж преувеличиваешь, ха-ха!

– Утрирую для наглядности. Не весь корабль – так половина. Тем, кто не слыхал, слыхавшие расскажут утром и – будь уверен – преувеличат похлеще моего. Ну и как ты им прикажешь на это реагировать? Так это ведь ещё и не одну ночь, а каждую. Сегодня ты, завтра я, послезавтра Акобал. Как ты думаешь, на какой день плавания нам придётся загнать своих баб в каюту, а самим стоять у входа с мечами наголо?

– Ну а если не каждую ночь? Ну, хотя бы изредка и потихонечку…

– А ты утерпел бы, имея свою под рукой? Но – хрен с ним, допустим, утерпел бы. И хрен ли толку? Не в первую же неделю, так на вторую, не на вторую, так на третью – какая на хрен разница? Хрен доплыли бы мы так до земель по ту сторону океана! Нельзя раздражать людей, надолго лишённых того, что легко доступно тебе. Именно тем, что мы все здесь в равном – ну, в этом смысле в равном – положении, и обеспечивается порядок на судне. Даже сам вид красивых баб, доступных нам и недоступных им – уже доводил бы их до белого каления. Так что, Велтур, не такое уж это и глупое суеверие. В долгом плавании женщина на корабле может запросто принести несчастье…

– Верно, я не подумал об этом сгоряча. Но сколько ж это ещё терпеть! Тридцать пять дней?

– Сейчас проверим. Полдень был недавно, так что сильно не нагребёмся, – я взглянул на часы, – Что тут у нас? Ага, 1 – 22 по Гринвичу. Ну, две минуты мы с тобой уж точно проболтали, так что смело округляем до двадцати минут. Час – это пятнадцать градусов по долготе, двадцать минут – треть от часа, так что ещё пять. Двадцать градусов западной долготы примерно получается.

– И что это значит?

– А то, что четыре дня назад мы проплывали мимо Гран-Канарии – это тот остров с дикарями, и его долгота – пятнадцать с половиной градусов. Почти пять градусов за четыре дня. Ну, немного меньше, но мы ведь и плывём не строго на запад, а пока ещё на юго-запад. Даже ещё круче к югу – видишь ведь, где солнце? Когда течение уже строго на запад повернёт, будем преодолевать около полутора градусов за день. А долгота тех малых островов по ту сторону океана, на которые нас должно вынести – шестьдесят два градуса. Ну, на самом деле немного ближе, но я округляю. Отнимаем двадцать пять – остаётся тридцать семь. Делим на полтора… Так-так… Гм… У меня двадцать пять дней получается. Но это – сам понимаешь, очень прикидочно и без учёта целой кучи возможных обстоятельств, так что тут – никаких гарантий. А учитывая закон подлости, по которому какая-нибудь пакость случится обязательно – тридцать дней надо брать…

Что "очень прикидочно" – это не то слово, если совсем уж в тонкости влезть. Даже безо всяких неизбежных на море случайностей, я ведь ещё и поправку на дату сделать поленился. Ну, лень было идти в каюту, где у меня в моём дорожном бауле была и скопированная из Воловича таблица поправок. А по ней в наиболее крутых случаях и до шестнадцати минут разница набегает. Ну, в конце весны и начале лета не так всё хреново, несколько минут всего, точно не помню.

Причина этого безобразия в том, что – из-за годового вращения нашего шарика вокруг Солнца и собственного движения самого Солнца – угловая скорость его суточного вращения в течение года неравномерна. А ещё одна крутая подлянка в том, что и датам в той таблице тоже верить нельзя. И не в календаре даже дело – смена Юлианского календаря Григорианским просто набежавшую за века погрешность компенсировала, и будь у меня точная дата по Юлианскому календарю – можно было бы смело насрать на разницу между ними. Но засада в том, что нет ещё и Юлианского календаря, который только Цезарь Тот Самый и введёт, а вместо него и сами римляне пользуются пока-что этрусским. А этрусский календарь – да простят меня тесть и все остальные весьма уважаемые мной Тарквинии – довольно ублюдочен. Там меньше дней в году, и раз в несколько лет жрецы для компенсации дополнительный месяц вводят. Ну и какая может быть в звизду астрономическая точность дат по такому календарю? По этой же причине я и географическую широту по долготе дня определять остерегаюсь. Казалось бы, чего проще, при наличии скопированной из того же Воловича номограммы? Нашёл засеченную по часам с рассвета до заката долготу дня на левой оси, текущую дату на правой, соединил обе точки ниткой или линейкой и получил на её пересечении с горизонталью свои градусы широты. Но дата – млять, урыл бы на хрен того этруска, что календарь ихний уродский внедрил!

– Значит, всё-таки на пять дней раньше? – Велтуру по барабану все мои уточняющие оговорки, он слышит только то, что хочет услыхать – что терпеть, оказывается, не так долго, как он боялся. Млять, мне б его юношеский оптимизм!

– Ну, может быть. Всё-таки сорок дней – это для одномачтовой гаулы, а у нас корабли двухмачтовые и вполне могут добраться быстрее. Но это я только до цепи малых островов подсчитал.

– А, какая разница! Главное – земля, на которой живут люди, а значит – и женщины!

– Не уверен. Людей там может и не оказаться, – первая волна араваков по моим сведениям ещё только осваивает Малые Антилы, а сибонеи Больших Антил по мнению некоторых историков – выходцы не из Южной Америки, а из Флориды. И если так, то северная часть Малых Антил вполне может быть пока ещё и никем не заселена.

– Боги, сделайте так, чтобы на этих островах оказались люди! – взмолился шурин, – Я уже заранее влюблён во всех тамошних прекрасных островитянок!

– А если они там и есть, то я не уверен в том, что они там красавицы.

– Почему ты так думаешь?

– Гм… Как тебе объяснить-то… В общем – это дикари, – мне-то ничего объяснять не надо, я видел фотки амазонских индейцев и кое-какие документальные фильмы про них, и уж голых амазонских индианок на тех фотках и в тех фильмах было предостаточно. Бррррр! И не думаю, чтобы оринокские, откуда родом те араваки, так уж сильно отличались от тех амазонских. Но парень-то ведь тех фоток с фильмами не видел, и ему надо разжёвывать, дабы заранее подготовить к будущему горькому разочарованию.

– Понимаешь, дикари – это обычно изгнанники. Те, кого сильные соседи выгнали с хороших земель на неудобные для жизни, и они там одичали. А кто же переселится на плохие земли с хороших добровольно? Поэтому бабы ихние ушли с ними в изгнание только те, на которых победители не позарились. Самые уродливые, на которых без слёз не взглянешь. А яблоко от яблони – сам понимаешь, далеко не падает. Не хочу тебя расстраивать, но боюсь, что именно таких мы там и встретим, если встретим вообще.

– А ты уверен, что это именно изгнанники? Ты же сказал "обычно"?

– Почти. Я ведь видел тех потомков этих племён, что дожили до МОЕГО времени. И баб ихних тоже видел. И у меня они ни малейшего вожделения не вызывали. На ТАКУЮ у меня не встанет!

– А они не могли выродиться за последующие времена? Ты ведь говорил, что до ТВОИХ времён – больше двух тысячелетий? – но уверенности в этой версии его голосе уже не ощущалось, – Ну и вообще, знаешь ведь, как говорят? Что не бывает некрасивых женщин, а бывает только мало вина.

– Велтур! Я СТОЛЬКО не выпью! Особенно – того мерзкого пойла, которое у них вместо вина! Ты знаешь, КАК они его готовят? Ихние бабы пережёвывают печёные коренья до состояния жидкой кашицы и сплёвывают эту жвачку в тыквенный сосуд. Потом отжимают сок со слюной от жмыха, и он бродит от слюны. И когда он перебродит – они ЭТО пьют! Но – хрен с ним, пускай даже и нашлось бы у них нормальное вино. Если я даже каким-то чудом и выпью его столько, сколько надо, чтобы ТАКАЯ баба не показалась мне безобразной – так мне после ТАКОЙ дозы будет хотеться уже просто свалиться и заснуть, а не бабу.

– Ну, если даже до такой степени… Тогда конечно, – тон парня выдавал крайне испорченное настроение.

– Ладно, Велтур, не бери в голову. Ну их на хрен, всех этих дикарских баб! Слухай-ка ты лучше сюды. Лет где-то примерно за пятьсот до МОИХ времён жил один моряк – Христофор Колумб. В то время привычный путь в Индию через Египет был перекрыт враждебной Европе империей, и все европейцы искали другой путь – в обход преграды. В основном – вокруг Африки. А этот Колумб верил, что наша Земля – шар.

– Так это ведь и Эратосфен в Александрии доказывает. Я, правда, не читал его трактата сам, отец не успел ещё его раздобыть, но мне рассказывали о нём. Я понял не всё, но то, что я всё-таки понял из пересказа – выглядит убедительно.

– Эратосфен прав. Но в последующие времена его учение было забыто, и вспомнили о нём только незадолго до этого Колумба. Вот он и был одним из тех, кто поверил учению Эратосфена. Но труд мудреца дошёл до потомков через множество переписчиков, и в него закрались ошибки. Колумб считал, что наш земной шарик гораздо меньше, чем он есть на самом деле. И о той земле, к которой мы сейчас плывём, он тоже ничего не знал. Тогда о ней вообще никто не знал. И он решил, что плывя через Море Мрака на запад, можно тоже достичь Индии. Долго убеждал правителей той страны, что будет на месте нынешней Испании, а когда убедил и получил от них наконец корабли и людей, то и поплыл на запад – ага, в Индию…