Анти-Горбачев

Глава 22. Важнейшее из искусств

Важнейшим из искусств…

А еще через несколько дней в Большом Кремлевском дворце собрался съезд работников кинематографии СССР. С отчётным докладом выступал тогдашний его первый секретарь Лев Кулиджанов, тот самый, который «Когда деревья были большими», «Преступление и наказание», ну и конечно же «Карл Маркс, молодые годы» (за это его собственно и сделали главным кино-начальником».

А перед этим проходили традиционные выдвижения делегатов на съезд — в прошлые разы на них всё было тихо и гладко, выбирали тех, на кого указывали сверху, а тут что-то засбоило. В результате не избрали Ростоцкого, Бондарчука и Сергея Аполлинарьевича Герасимова. Бунт против власть имущих случился на год раньше, чем в реальной ветке истории.

От Политбюро в президиум съезда делегировали Романова и Щербицкого, чисто как свадебных генералов, посидеть, послушать… Кулиджанов, которого тоже попытались не избрать, но неудачно, разливался соловьём с высокой трибуны, как это делало абсолютное большинство советских партийно-хозяйственных функционеров в те годы. Вроде бы все слова по отдельности знакомые, а в совокупности ни во что осмысленное не связываются. Романов тихонько в это время переговаривался со Щербицким по посторонним вопросам — того очень интересовал Тбилиси вообще и Гамсахурдия в частности, вот Романов и сообщал ему подробности.

Но тут речь Кулиджанова, наконец-то, завершилась (коротенько, минут на сорок, больше я думаю не надо, как говаривал товарищ Бывалов), раздались жиденькие аплодисменты и были объявлены прения. Сначала были проходные выступления Нехорошева, председателя ревизионной комиссии, и какого-то украинского режиссера Беликова, которые ничего существенного не сказали. А зато потом началось…

Шенгелая, председатель грузинского союза киношников… «Настала пора решительных изменений наших взаимоотношений с Госкино СССР, что, в первую очередь, должно выражаться в предоставлении больших прав республиканским комитетам и киностудиям. Было бы правильнее, если бы они сами утверждали сценарии и сами же отвечали за свою продукцию» (мало прав, ой, мало). И ещё «Необходимо реально передать все денежные лимиты республиканским комитетам и студиям. Пусть они сами по своему усмотрению и при необходимости перераспределяют финансы. Отказавшись от мелочной опеки, Госкино СССР успешно могло бы заняться кардинальными вопросами» (кто о чем, а грузин про деньги). Ну и наконец самое феерическое «План развития нашего государства, намеченный партией, охватывает период вплоть до двухтысячного года и дает представление о перспективах. А каковы перспективы развития нашего кино? Интересно, как будет выглядеть в двухтысячном году киностудия «Ленфильм», «Арменфильм» или наша киностудия?!» (а никак, Эдик, хотел было высказаться с места Романов, не будет выглядеть ваша студия в 2000 году — сдадут её под коммерческие ларьки).

Далее были утомительные речи представителей всех кино-националий, а также кино-начальников из дружеских стран, от Вьетнама и до самой Кубы. А кроме того Роллан Быков, Будрайтис и Меньшов резко покритиковали засилие косности и бюрократизма, особенно сильно проехавшись по Бондарчуку-старшему и его Красным колоколам. Единственное выступление в защиту Бондарчука было от Никиты Михалкова «Можно, к примеру, по-разному относиться к фильмам и личности Сергея Бондарчука— это дело индивидуальное. Но неизбрание делегатом съезда советских кинематографистов того, кто сделал «Судьбу человека», «Войну и мир», «Они сражались за Родину» и уже только этими фильмами вошедшего в историю отечественной культуры, есть ребячество (аплодисменты), дискредитирующее все искренние, благие

порывы оздоровить унылую формальную атмосферу, царящую в нашем Союзе».

Ну и итоговые выборы руководства Союзом были, собственно, ровно такими же, как и в реальной ветке истории — Элем Климов, Алексей Герман, Сергей Соловьев и др и пр.

Романов со Щербицким ни во что не вмешивались, но по окончании съезда всё-таки решили поговорить с новоизбранным руководством Союза.

— Товарищи кинематографисты, — так начал своё выступление Романов, — мы с Владимиром Васильевичем с большим интересом ознакомились с текущими заботами и чаяниями работников кино, и вот что хотелось бы заметить…

Тут он достал пачку сигарет и закурил, никому больше не предложив.

— Как говорил товарищ Саахов — бумага составлена верно, но есть и обратная сторона проблемы. Вот всех вас… ну хорошо, не всех, но большинство не устраивает, как работает Госкино и смущает засилие цензуры. Всё верно, и Госкино функционирует не очень, и цензура бдит на своём посту. Но худо-бедно советское кино выдает на-гора шедевры, пусть нечасто, но выдаёт. Если вы считаете, что в Голливуде снимают только выдающуюся продукцию, то зря, 90 процентов шлака оттуда выходит. То же самое в Европе — Бельмондо и Челентано хорошие артисты, но и у них случаются проходные фильмы.

Романов встал со своего места, прошёлся туда-обратно вдоль окон и продолжил.

— То же, что предложило большинство съезда, я не могу назвать другим словом, как это обозначил Михалков — ребячество и есть. Вместе с водой вы выплёскиваете и ребёнка, вот как это называется, товарищи. Хотите, я вам набросаю приблизительный план развития нашего кино, если всё будет развиваться в русле решений этого пятого съезда?

— Набросайте, Григорий Васильевич, — ответил самый смелый из сидевших Элем Климов.

— Пожалуйста, — пожал плечами Романов, — слушайте и не говорите потом, что не слышали…

— Вот нам всем на съезде показали новый фильм этого… Абуладзе, «Покаяние» называется. Что вам из него запомнилось?

— «Эта дорога ведёт к храму», — смело ответил Климов.

— «Зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?» — добавил Герман.

— И всё? — c насмешкой справился Романов.

— Разве этого недостаточно? — спросил Соловьев, — яркая и смелая фраза, квинтэссенция, если так можно выразиться, всего предыдущего действия, в других фильма и такого-то не бывает.

— Фраза яркая, — согласился Романов, — жаль только, что неверная ни в прямом, ни в переносном смыслах.

— А это как, Григорий Васильевич? — удивлённо спросил Климов.

— Если посмотреть на неё, на эту фразу, под утилитарным углом зрения, то дорога бывает нужна для очень многих жизненных ситуаций — чтобы добраться до соседнего села, например, или для похода в магазин за едой, или чтобы Скорая помощь к дому подъехала, если у Абуладзе вдруг что-то серьёзное приключится…

— Это ясно, Григорий Васильевич, — отозвался Герман, — но вы же не хуже нас понимаете, что в Покаянии это не в лоб сказано, а метафорически.

— Понимаю — легко согласился Романов, — хорошо, перейдём на следующий уровень понимания. Храм это вообще-то понятие религиозно-теократическое, в советская идеология не приветствует религию, сами наверно знаете… но хорошо, не будем в это упираться и рассмотрим проблему более широко. Зачем нужен храм? Правильно, чтобы молиться. То есть вся философия фильма сводится к тому, что надо как можно чаще и как можно усерднее возносить свои просьбы к верховному существу… на небе или где уж оно там. Правильно?

— Это вы уж слишком, — осторожно возразил Климов, а Соловьев добавил, — выходит, Покаяние опять положат на полку?

— Ни в коем случае, — резко ответил Романов, — выпустим в прокат, но в сильно ограниченный. С одновременной кампанией в прессе... чем меня так раздражило это кино, хотите узнать?

Режиссеры покивали.

— Нельзя идти в будущее на базе очернения прошлого, мировой опыт показывает, что это тупиковая версия.

— Почему же нельзя, — смело возразил Герман, — советская власть в 20-е годы только и делала, что сбрасывала с парохода современности былых классиков. Про то, что она говорила про царский режим, я уж промолчу.

— Вы правы, — с трудом начал подбирать слова Романов, — с одной стороны, но ведь вы знаете и то, что уже в тридцатые годы сбрасывание с пароходов прекратилось, а эмигранты потянулись обратно в СССР. И с царским режимом начали обходиться гораздо вежливее — фильм «Александр Невский» вспомните или «Иван Грозный». Я к чему всё это говорю — тема разоблачения культа личности конечно весьма привлекательна в выразительном плане, но это обоюдоострый клинок, запросто можно и свои руки порезать в кровь…

— Вы хотели набросать план развития советского кино, — тихо напомнил Элем Климов.

— Точно, — сел на своё место Романов, — извините, отвлёкся на Покаяние. Итак… конкретно вы, Элем Германович, больше не снимете ни одной картины, сначала некогда будет, сплошное руководство союзом, а потом вдохновение кончится… так же, как и деньги. У вас, Алексей Юрьевич, — повернулся он к Герману, — в течение 20 ближайших лет выйдет ровно две картины, одна будет про кровавый сталинский террор, вторая — экранизация братьев Стругацких.

— А вот у вас, Сергей Александрович, — остановил свой взгляд на Соловьеве, — судьба сложится гораздо удачнее — будете выпускать в среднем один фильм в два года. Молодёжной в основном тематики. Первые, снятые до конца 80-х, будут популярны, ну а далее всё будет грустнее.

— Теперь два слова про общую картину в советском кино… в ближайшие годы популярны будут два направления — разоблачение культа личности, раз, и все прочие запретные для СССР темы, два. Наркомания, проституция, секс, красивая жизнь под модную музыку, красивые наряды — всё это хлынет на экраны бурным потоком. А в 90-х годах как-то разом закончатся деньги где-то одновременно с Госкино и цензурой, и народ будет снимать абсолютно невразумительные вещи. Знаменитые артисты будут участвовать в сомнительных шоу на телевидении, чтобы заработать хотя бы на еду. Если совсем уже коротко, то приличных фильмов, которые хочется пересмотреть, в последующие 15 лет будет очень мало… если не сказать, что их совсем не будет.

— Какую-то страшную картину вы нарисовали, Григорий Васильевич, — раскрыл рот Соловьев, — но мне в любом случае приятно, что меня вы выделили в лучшую сторону. По крайней мере на зарубежные фестивали поезжу.

— Не обольщайтесь, Сергей Александрович, — скоро поездки за границу перестанут быть наградой, все смогут ездить, куда захотят… если денег наберут на поездку, конечно.

— И что же, — задал наболевший вопрос Климов, — всё это произойдёт из-за решений нашего съезда?

— Не всё, конечно, — ответил Романов, — но свой вклад в развал страны ваш съезд внесёт обязательно… и очень немаленький вклад.

— Кто виноват, вы нарисовали, — сказал Герман, — теперь остался второй извечный вопрос нашей интеллигенции — что делать?

— Не знаю, — честно признался Романов, — но будьте уверены, что второго, равно как и третьего Покаяния не будет. Китайцы придумали чеканную формулировку про Мао, не слышали?

— Нет, расскажите, Григорий Васильевич, — попросил Климов.

— У них же тоже был культ личности, причём покруче нашего, только в Культурную революцию сгинуло под десять миллионов, и это не считая умерших от голода. Так вот формулировка такая — «Мао это на 70 процентов хорошо и на 30 процентов плохо». И все на этом, никакого топтания на костях предков.