Аномальная зона. Сквозь радугу

Глава 17

Дима и Вадик были не только хорошими телохранителями, но еще и заядлыми грибниками. Знали все грибные места и пели на два голоса, уговаривая Колю поехать с ними в какой-то замечательный лес, в котором и грузди, и белые найти можно, причем сразу много, и с собой полные корзины увезешь, и на месте костерок можно развести, «грибной шашлычок» изжарить и водочкой запить, потом в лесу заночевать и рассвет на природе встретить. Для них обоих лучшего досуга и придумать было нельзя. И хотя Коля никогда прежде не ходил по грибы и не знал, доставит ли это ему удовольствие, и ночевать на природе не любил, и водочку не жаловал, — все равно пришлось ему принести себя в жертву дружбе и поехать с Димой и Вадиком за грибами. Они ведь с ним хотели поделиться самым лучшим, самым прекрасным. Разве можно от такого отказываться?!

Сначала все было хорошо. Доехали на машине до деревушки Духово — это оказалось ужасно далеко, Коля не думал даже, что в такую даль можно переться ради каких-то грибов. Но стоило войти в лес и первый гриб найти, как Коля понял, что его представления об этом предмете вообще сильно отличаются от Диминых или Вадиковых: давненько он не видел такого ажиотажа. Глаза у друзей горели, руки тряслись, оба то и дело радостно вскрикивали — словно дети, право слово. И в казино такой азарт не часто увидишь. Коля даже грешным делом подумал, что грибы какие-то особенные: он слышал, что некоторые наркоманы грибы жрут. Но Дима с Вадиком не были похожи на наркоманов. И грибы были самые обыкновенные. Это ближе к вечеру выяснилось, когда притомились, набили грибами привезенные с собой корзинки — мягкие такие, складывающиеся, китайцы их особым способом плетут, так что в рюкзак можно стопочкой штук пять положить, и еще место останется, — и устроили привал. Поставили палатку, разожгли костерок, грибные шашлыки стали жарить. Оказалось — очень даже вкусно. От свежего воздуха, движения и прохлады Коля здорово проголодался. И грибы пошли в охотку, и бутерброды, и водочка… Пить Коля не стал, его и так здорово развезло от свежего воздуха и усталости. Он в палатку завалился и вырубился. А Вадик с Димой еще долго сидели у костра и разговаривали про грибы. Предавались воспоминаниям, как в таком-то году в таком-то лесу нашли во-о-от такой груздь, и вовсе даже не трухлявый!

Коля проснулся среди ночи. Костер угас, Дима и Вадик дрыхли в палатке, тесно прижавшись друг к другу и к Коле, дыша перегаром. Коля выполз из палатки. Ночь была холодной. Висел густой туман. Коля пошарил в рюкзаках, нашел бутылку минералки. Выпил. Спать не хотелось совсем. Тишина в лесу стояла невероятная: плотная, звенящая, завораживающая.

А потом он услышал зов. Как во сне, но сейчас Коля не спал. И число было неподходящее для мистических встреч с зазеркальной родней. Да и где взяться в лесу зеркалам? Но Коля все равно встал и пошел на зов. И шел, пока не увидел радугу. В ночи между стволами деревьев сияло, переливалось радужное многоцветье.

За радугой стояла его зазеркальная мама: грустная, постаревшая, но все еще красивая. В длинной вышитой рубашке, в меховой безрукавке, с переброшенными на грудь длинными косами. Сегодня на голове у нее был золотой венец, украшенный крупными синими камнями, прямо как у королевы из сказки. И она манила Колю к себе.

Холодное стекло с серебряным напылением сзади — зеркало — всегда было преградой непреодолимой. А сквозь радугу Коля шагнул, как если бы ее не было. И из леса попал сразу внутрь шатра. Здесь все было, как он помнил: стены из узорчатой ткани, ковры и подушки на полу, очаг в середине, дым от которого поднимался вверх, в отверстие в крыше. Только все, что когда-то казалось огромным, вдруг сделалось маленьким.

Но шатер он оглядел потом. А в первый миг ничего Коля не видел, кроме женщины, которая стояла перед ним. Их больше не разделяли никакие преграды, и Коля наконец смог ее обнять, прижать к себе, потом, упав на колени, вжаться лицом в ее подол, а она гладила, гладила его по коротко остриженным волосам и шептала: «Ранаан, сын мой, мальчик мой, Ранаан», а Коля всхлипывал в ответ: «Неней, неней! Мама…»

Потом они сели рядом на подушки. И мама рассказала, что на самом деле он, Ранаан, родился вовсе не в деревне Краснозорино, у соблазненной заезжим студентом крестьянской девчонки, а здесь, в сердце Великой Степи, в мире, названия которому даже мама не знала, хоть и была она великой колдуньей Несбет, женой Бокана, короля степных варваров. А Ранаан был их единственным сыном, их надеждой и наследником, которому еще до рождения суждено было вершить великие дела… Мама показала свое гаданье: она бросала цветные клубочки через круглый шаманский бубен и смотрела, как лягут и сплетутся нити. Так она нагадала будущему сыну будущее величие. Так она предсказала утрату ребенка, которой они с Боканом тщетно они пытались избежать… Так же, на нитях и бубне, да на ткацком станке своем, колдунья Несбет нагадала сыну возвращение и нашла ему суженую.

— Враги твоего отца знали, как много ты для нас значишь. И они пытались похитить тебя. Они убили твоих слуг и нянек, но Годо, любимый пес твоего отца, схватил тебя и убежал. Мы долго тебя потом искали. Мы и предположить не могли, как далеко унес тебя Годо… До сих пор не понимаю, как это случилось, как умудрился он миновать столько миров, чтобы оказаться в самом странном из них! Но теперь — все позади, наконец-то позади разлука и наши страхи… Ты снова с нами. Ты возмужал. Ты освоил в своем мире воинское искусство, которого не знают у нас. Быть может, в этом заключался смысл твоего исчезновения? Все в божьих мирах имеет какой-то смысл. Сейчас я позову твоего отца, Агею и Рамилу, и мы объявим о твоем возвращении и отпразднуем…

Мама все не хотела выпускать его руки из своих, словно боялась — он снова исчезнет, стоит ей разжать пальцы. Коле очень не хотелось огорчать ее и причинять ей, исстрадавшейся, новую боль. Но он знал, что должен. Обязан.

— Мама…

— Не надо! Не говори этого! Я слишком долго ждала… Ты должен остаться!

Она была колдуньей. Она знала, что он скажет.

— Я должен вернуться. Та моя мама… Которая воспитала меня… Я не могу ее бросить. Она тяжело болеет. У нее больше никого нет. Совсем никого.

Мама заплакала. Ее слезы разрывали Коле сердце, но все-таки он осторожно высвободил свои руки из ее рук.

— Я знала, — прошептала она. — Я знала, что ты должен вернуться туда. Отдать все долги тому миру и тем людям… Только тогда ты сможешь по-настоящему вернуться сюда и снова стать нашим сыном и наследником. Но нити предсказали тебе опасность! Огонь… Я видела огонь… Берегись, мальчик мой. Умоляю тебя.

Коля кивнул.

— Вот, возьми. Это обережет тебя, — мама торопливо сняла с шеи плетеный кожаный шнур, на котором висел золотой диск со знакомым Коле защитным знаком: натянутый лук со стрелой, заключенные в кольцо.

Коля надел на себя оберег. Последний раз обнял мать.

За его спиной, возле стены шатра, по-прежнему сияла и переливалась радуга, сквозь нее он мог видеть деревья того леса, где они с Димой и Вадиком собирали грибы… Правда, ему показалось, что за то короткое время, пока он разговаривал с мамой, в лесу наступила осень. Разве могло быть такое?

Как выяснилось, могло. Когда Коля вернулся, он долго искал костер и палатку, где он оставил друзей. Не нашел, но убедился, что осень действительно вступила в свои права. Потом он начал искать выход из леса. И выбрался после многочасовых блужданий — но не к Духову, где они оставили машину, а к другой деревеньке…

Коля почти не удивился, когда узнал, что деревенька эта называется Краснозорино: та самая, где жила мама и откуда она увезла его в город. И совсем не удивился, когда получил подтверждение своим подозрениям: он пробыл в шатре своей другой матери без малого две недели! То есть здесь прошло почти две недели, хотя он пробыл там чуть больше часа. Дима и Вадик успели объявить его в розыск.

Коля ничего не ответил на расспросы местных милиционеров. Соврал, что отошел в кусты отлить — а обернулся и увидел, что деревья уже пожелтели. По их лицам он понял, что они тоже совсем не удивлены.