Аномальная зона. Сквозь радугу

Глава 12

Свое первое прозвище, причем несправедливо обидное, Коля Олиференко приобрел еще в детском саду. По вине воспитательницы. Она плохо расслышала его фамилию и переспросила: «Как? Олигофренко?» Возможно, это было сделано и без злого умысла. И сначала никто из детей даже и не понял. Слово «олигофрен» было для них слишком сложным. Но поняли другие присутствовавшие воспитательницы и стали смеяться. А дети поняли, что сказанное смешно. И тоже стали повторять, еще не понимая. И Коля плакал и боялся этого слова тоже еще тогда, когда не понимал. А когда понял… Нет, Коля так и не поверил в «случайную оговорку» и возненавидел ту воспитательницу на всю жизнь. Крупного, неповоротливого, неразговорчивого, его всегда дразнили «Олигофренко», пока в шестнадцать лет он не приобрел другое прозвище — «Стальной». Но до этого еще нужно было дожить. А дожить было задачей далеко не простой.

Детство Коля провел во всевозможных детских учреждениях. Сначала — детский сад, затем — школа и группа продленного дня. И везде к нему относились плохо. Не любили его. Хотя Коля был мальчиком добрым и никого не обижал. Ну, может, странноват он был, слишком для ребенка молчалив и мрачен, но зато никогда не капризничал и не баловался. Если его задирали — молча дрался с обидчиками. И, как правило, побеждал. Но если его все-таки побивали — случалось такое, когда на него нападали целой стайкой, — тогда не плакал и не жаловался. Но все равно скверно к нему относились. Особенно дети. Да и многие взрослые, воспитатели или учителя, всегда спешили обвинить в любом конфликте Колю, а не его обидчиков. Нигде он не стал своим. Всюду его сразу же принимали в штыки — как чужака. Словно было в нем что-то такое, что другим людям активно не нравилось.

К тому же дома у Коли было нехорошо. Мама пила и водила к себе мужиков. Но Коля никогда не протестовал против приобретения очередной бутылки. Он понимал: маме надо. Необходимо. У нее под сердцем сосет, будто червь. А если выпить — червь замирает. И тогда она может жить. И даже радоваться жизни. Но все равно Коля никогда не считал, что детство у него было несчастное. И маму любил. Она была добрая и хорошая, просто — непутевая. Она никогда, никогда не ругала его и не била, даже помыслить об этом не могла, и другим в обиду не давала. И если очередной мужик относился к Коле плохо, мама немедленно выставляла его вон — разумеется, мужика, а не Колю. Коля был для мамы на первом месте. К сожалению, на первом месте после водки. Но из всех людей, какие живут на свете, мама любила Колю больше всех. А чувствовать любовь к себе — это так важно…

Возможно, Коля не стал бы тем, кем стал, и не смог бы бороться с враждебным внешним миром, и вообще сломался бы в самом раннем детстве, если бы мамина любовь не дала ему стержень на всю оставшуюся жизнь. А так — даже когда его обзывали, и били, и обижали, и не хотели с ним играть — Коля все равно знал, что не все на свете для него потеряно, потому что дома его ждут и любят. И пусть все остальные видели в нем грязного, нищего, некрасивого, тупого. Пусть никто не хотел с ним дружить. Пусть даже школьная учительница называла его «моральный урод». Все равно — мама в него верила, мама его любила, а значит — все было не так уж плохо. И он не сомневался — когда-нибудь, когда он вырастет, все непременно станет совсем хорошо!

Он не осуждал маму даже за бесконечную череду мужиков — чужих, вонючих, пропитых, прокуренных. Он понимал: это она любовь ищет. Потому что без любви — невозможно. А не складывается у нее потому, что она по жизни непутевая такая. Но она продолжает надеяться. А как же? Без надежды-то вовсе жить нельзя…

Мама часто говорила: «Я в мае родилась, вот и маюсь всю жизнь».

Коля родился в январе, так что была надежда, что его жизнь сложится лучше.

Про своего отца Коля знал, что тот был самым милым, самым красивым и самым нежным мальчиком на свете. Почему мальчиком? Да потому, что девятнадцать ему было в то лето, когда он, студент-второкурсник, приехал на лето в колхоз по соседству с деревней Краснозорино, откуда родом мама была. Познакомились они на танцах, подружились, полюбили друг друга. А может, только мама полюбила студента, а он ее и не любил никогда, просто развлекался с глупой и доверчивой семнадцатилетней деревенской девчонкой. Потом он уехал и адреса не оставил. А осенью мама поняла, что беременна. Она искала того студента, даже сумела узнать адрес и поехала к нему в Москву. Но увидела своего любимого с другой девушкой: красивой, элегантной, хорошо одетой, очень «городской». Студент же сделал вид, что вовсе не узнал свою недавнюю возлюбленную. И мама вернулась в деревню.

Родители ее — Колины бабушка и дедушка — были злые очень, да еще и пьющие. Ругали маму, даже били. Сначала требовали, чтобы она аборт сделала, от ребенка избавилась, а потом, когда Коля все-таки родился — чтобы оставила его в роддоме, отказалась от сына. Мама тогда твердость проявила в первый и последний раз в жизни. Оставила Колю. Уже тогда она его любила больше всех.

Коле было всего полгода, когда мама оставила его у бабушки с дедушкой, а сама поехала в Москву, на стройке работать. Тяжело ей было очень, и с маленьким расставаться не хотелось, но поделать она ничего не могла. Никуда больше ее не взяли бы, разве что на птицефабрику или в коровник близ родной деревни. Но в родительском доме жить было совсем невмоготу. А на стройке и платили хорошо, и квартиру обещали с московской пропиской. Маме хотелось увезти Колю из деревни, и чтобы он вырос в Москве и стал настоящим горожанином, студентом, свободным и богатым, как его отец, ее соблазнитель. И ради этого она готова была принести свою жизнь в жертву. Тем более что все равно ее жизнь была загублена.

Обитала мама тогда в общежитии. Колю навещала каждую неделю, хотя очень далеко было ехать, и тяжело, на электричке и автобусе, а потом еще и пешком… Но все равно ездила. Не могла без него долго.

Как-то летом, когда Коле было два с половиной года, по недосмотру бабки и деда он тяжело заболел. Вернее, заболел-то он сам по себе, а бабка с дедом, вечно пьяные, к внуку равнодушные, болезнь его сразу не заметили, только тогда хватились, когда было поздно… Или почти поздно — ведь Коля же выздоровел в конце концов и вырос большим и сильным. Но мама всегда именно такими словами рассказывала: «Они не замечали, что сыночек мой болен, пока не стало слишком поздно!» — и горько плакала при этом. Для мамы Колина тяжелая болезнь была страшным потрясением. Она забрала сына к себе в город. В общежитии ее уже знали и любили, она тогда не пила еще и при этом была добрая, понимающая, тихая — в общем, согласились пустить ее вместе с Колей, даже целую комнату им одним отдали. До шести лет Коля в общежитии рос. Потом им дали однокомнатную квартиру в только что отстроенном районе. Счастье это было огромное — свой дом обрести. Правда, и квартиру не просто так дали: интересовался мамой один большой начальник. Красивая она была. А он — женатый, но все равно интересовался. Мама долго не соглашалась ему взаимностью ответить, но тут он намекнул, что может с квартирой помочь… И мама согласилась. Ради Коли опять же. Хорошо еще, начальник этот хоть в чем-то честный человек оказался: не обманул, с квартирой помог. Он к маме потом еще с год где-то ходил, всегда с букетом, тортом и с шоколадкой для Коли. Но мама пила все сильнее — и начальник перестал ходить, вместо него стали появляться гости попроще: с бутылкой в качестве подношения.

К водке мама пристрастилась вскоре после Колиной болезни и их совместного переезда в Москву. Испуг заливала, так она потом объясняла Коле. А еще боль и горечь, что в ее жизни все сложилось несправедливо, что ее никто не любил, даже родные мать с отцом, и маленького ее сына полюбить не захотели. Но пока она на стройке работала, она по чуть-чуть пила, чтобы не выгнали. Да и перед людьми стыдно было, а в общежитии ведь все на виду. Это потом уже, когда в отдельной квартире поселились, она дала себе волю. Может, если бы по-прежнему в общежитии жили, она бы и не спилась… Хотя мама считала, что от судьбы все равно не уйдешь.

Так что детство у Коли было грустное. Хоть и дома, и в любви он жил — а тяжело, бедно. И вне дома обижали его часто. Все обижали. Учился он плохо и знал, что после восьмого класса ему придется пойти в ПТУ, а после ПТУ — в армию. Но он не слишком горевал — в школе ему не нравилось, а про ПТУ он знал, что там проще. Да и в армию попасть он тоже не боялся.

А к бабушке с дедушкой они с тех пор, как случилась Колина болезнь, никогда и не ездили. Мама так и не смогла простить им, что недосмотрели они за Колей. И вообще не хотела, чтобы Коля появлялся в Краснозорино. Говорила, что плохая это деревня. Нечего там им делать. Даже когда бабушка умерла, а за ней и дедушка, мама на похороны ездила, но Колю с собой не брала. И дом просто оставила заколоченным. Не хотела там жить, и на лето приезжать не хотела. И ничего из родительского дома не взяла. Только детские свои фотографии да пса дворового, старого и забитого Кузьку с собой в город привезла: не могла же она собаку бросить, она добрая была, Колина мама. Да и жили они тогда уже в отдельной квартире и могли собаку держать. А Коля о собаке давно мечтал. Он собак просто обожал. Всех бездомных приваживал и подкармливал. Над ним всегда другие ребята смеялись, а взрослые ругали, что из-за Коли и его стаи по двору страшно пройти. Коля отмалчивался: он привык все обиды и насмешки встречать угрюмым молчанием. И продолжал кормить собак.

Коля точно знал, что когда-то в далеком детстве у него была своя собака. Огромный-преогромный пес, у которого маленький Коля запросто под брюхом проходил. Коля отчетливо помнил жесткую черную шерсть, за которую он цеплялся, чтобы удержаться на ногах. Помнил страшную пасть, полную острых зубов, и то, как благодушно пес улыбался своему маленькому хозяину и как сурово защищал его от любого незнакомца. Его горячее дыхание, влажный язык, которым он «умывал» Колю, если ему случалось плакать… Помнил понимающий, преданный взгляд янтарно-карих глаз. Помнил, как пес хватал его зубами сзади за рубашечку и уносил, если чуял опасность… Коля ясно помнил все это!

Но мама уверяла, что у ее родителей всегда были мелкие и невзрачные собачки, вроде этого несчастного пегого Кузьки. А большую черную собаку Коля себе придумал.

Странно: мама терпеть не могла, когда Коля про эту собаку принимался рассказывать. Вообще собак любила, но только не эту, которую Коля считал реальной, а мама — вымышленной.

У Коли много было и других воспоминаний о том, чего в его жизни на самом деле никогда не случалось. Например, он помнил, как жил в огромном доме со стенами из плотной узорчатой материи (позже Коля узнал, что это называется «шатер»), где пол был устлан коврами, всюду разбросаны подушки, а в самой середине пылал очаг, к которому запрещали приближаться, потому что огонь жжется. Помнил людей на лошадях, целое море лошадей и всадников, целый лес конских ног, и как он ходил между ними и восхищенно, задрав голову, рассматривал упряжь. Помнил огромные повозки, влекомые медлительными могучими быками. Помнил знамена, плещущие по ветру. Помнил неистовую скачку. Свист стрел… Свой страх… Много всякого помнил такого, чего в реальной жизни никак не могло быть.