Анифа. Пленница степей (СИ)

Глава 7

— Не наказывай ее, — тихонько попросила Анифа, — Не надо.

Она сидела на Шах-Ране абсолютно обнаженная и потому — ужасно смущающаяся. И хотя они были в некотором отдалении от костра и расположившихся вокруг него воинов, редкий кустарник был слабой защитой от случайно брошенных в их сторону взглядов. И девушке было определенно стыдно. И пока от этой стыдливости ей было трудно избавиться.

И все же — она просила. Ее неприятно покоробила жестокость Лиши, но она не желала ей зла и даже понимала девушку. Вот бы рассказать ей, что не против уступить вождя для нее. Но разве она поймет? И как объяснить ей настоящие причины такого положения дел?

— Почему? — спросил Шах-Ран холодно, сжимая грудь девушки.

— Просто — не надо. Я не злюсь. Она же просто ревнует.

Мужчина зло хмыкнул и неожиданно с силой выкрутил горошины сосков в разные стороны. Анифа сдавленно вскрикнула.

— Тем более, — заявил воин глухо, — Девка должна знать свое место.

— Она и так обижена судьбой, господин. Лиша… Она любит тебя.

Шах-Ран громко рассмеялся. А его руки опустились на стройные бедра и порывисто сжали тонкую и мягкую кожу на них. Смех не обидел и оскорбил Анифу — она понимала его причину. Но ей хотелось быть уверенной, что кочевнице ничего не угрожает.

— Прошу тебя, — снова прошептала она, слегка наклонившись и приблизив свое лицо к лицу мужчины. — Пожалей ее.

— Странно, — хмыкнул вождь, — Обычно женщины просят меня о совсем других вещах. Подарках. Украшениях. Тряпках. Но никак не о том, чтобы помиловать другую женщину.

— Прости, господин, если оскорбила тебя…

— Ну уж нет! Мне даже забавно! — Шах-Ран широко улыбнулся и прищурился, — Да, девочка! Ты действительно позабавила меня. Хорошо. Я не буду наказывать ее. Но…

— Господин?

— Хорошенько поработай своим ротиком. И тогда твоей подружке ничего не угрожает.

Анифа понимающе кивнула. И тихонько прошелестела:

— Слушаюсь, господин…

Только глядя на то, как миниатюрная девушка мягко и грациозно опускается вниз, к его ногам, и оттопыривает попку, чтобы принять более удобное положение, мужчина наполнился острым возбуждением. Его член уже стал твердым, пока та сидела на нем, а он с леностью разглядывал ее обнаженное тело, но сейчас мужское естество и вовсе стало каменным. И так легко и органично ткнулось в распахнутые полные губы! Не в силах проглотить его полностью, рабыня обхватила основание стояка ладошкой и задвигала ею — аккуратно и чересчур осторожно. Зато от теплой влажности и тугости ее рта, мгновенно укутавшие его орган, вождь тихонько зарычал. И крепко вцепился пальцами в густые шелковистые волосы и надавил на тонкий изящный затылок, чтобы поглубже насадить на себя девичий рот.

Уже привычно подавив рвотный рефлекс, Анифа принялась сосать — упруго обхватывая губами и обводя языком вздыбленную плоть. Огромное количество слюны наполнило ротовую полость и потекло наружу, по коже члена и мошонке, но Шах-Ран только довольно щурился, с наслаждением глядя на ритмично двигающуюся черноволосую макушку. И по-кошачьи урчал, погружаясь в подобное невесомости состояние.

Обучение рабыни давало свои результаты — Анифа многому научилась. И более того — с каждым разом она отдавалась чувственной страсти все ярче и искусней, будто продолжала исполнять один из своих многочисленных танцев. Она научилась предугадывать желания своего мужчины — и с легкостью находила и нужный темп и нужный угол, чтобы доставить тому еще больше удовольствия и быстрее подвести к пику наслаждения.

Дариорш располагался на древних руинах некогда прекрасного и процветающего города. О прошлом величии здесь говорили старинные каменные колонны и помосты с остатками искусно детализированных барельефов и чудом сохранившимися статуями богов и богинь. В разбитых фонтанах уже давно не было воды, зато мозаика на их дне поражала воображение своими цветами и сюжетами изображенных картин. Когда-то изящно подстриженные декоративные кустарники разрослись и превратились в настоящие чащи, но редкой красоты соцветия и бутоны пахли остро и одуряюще, с легкостью перебивая запахи пота, навоза и грязной кожи.

Но сильнее всего Анифу потрясли руина храма, расположившегося в самом центре негласной столицы степных народов. И хотя крыша у него не сохранилась, невероятно толстые и высокие колонны, густо увитые плющом, потрясли ее чувствительную к красоте и искусству душу. На самом верху этих колонн расположились огромные изображения прекрасных богов и ужаснейших чудовищ преисподней. И если у первых были идеальные черты и непередаваемой красоты украшения с самыми настоящими драгоценными камнями, сверкающими в лучах солнца, то у монстров были до ужаса жуткие детали — щупальца и иглы, несоразмерно огромные глаза и клыкастые пасти, когтистые лапы и разноцветная, вздыбленная как шерсть чешуя.

У ступень храма из простых булыжников были сложены простые и незамысловатые алтари. Вперемешку с простой глиняной посудой, наполненной кашей и уже загнивающими фруктами, с букетами цветов и грубыми украшениями были сложены и более ужасающие дары — черепа и кости. И далеко не все они принадлежали животным. На некоторых останках еще даже сохранилась гнилая плоть и их тухлая и вязкая вонь заставляла испытывать тошноту, а голову — кружиться. Но в сочетании с этим первобытным, диким и, несомненно, жестоким обычаем храм смотрелся еще более величественно и эффектно.

И то, что именно в центральном и самом большом зале этого храма были поставлены длинные пиршественные столы — грязные, неубранные, заваленные посудой и разбитыми сосудами — казалось настоящим кощунством по отношению к этому месту. Но Шах-Ран показал ей его с гордостью и самодовольством настоящего правителя. И особенно — высокую кучу какого-то сложенного в углу хлама, при ближайшем рассмотрении оказавшегося всевозможными предметами: золотой и серебряной утварью, доспехами, подсвечниками и канделябрами, мебелью и рулонами тканей. Чтобы потешить мужское эго, Анифе пришлось изобразить на лице восторг и восхищение. И, кажется, Шах-Ран остался вполне этим доволен.

Слава богу, им не пришлось оставаться здесь долго. Продолжая следовать степным обычаям, шатер вождя поставили на земле, под открытым небом, на приличном расстоянии от основных стойбищ. Все-таки людей в Дариорше оказалось достаточно много — больше, чем в любом другом ранее видимом Анифой стане.

Их шатры и палатки, костровища и биваки были беспорядочно и бессистемно разбросаны между руинами, а многочисленные скот — кони, коровы и козы — бродили среди них без какого-либо контроля и надзора. Оттого количество отходов и навозных куч здесь было просто невероятно.

Вождя здесь ждали. Вождя любили. И потому его возвращение здесь было встречено шумно и восторженно. Воины громко приветствовали Шах-Рана — криками и поднятым вверх оружием. Женщины оглушительно смеялись, ослепительно улыбались и бросали под ноги вернувшегося отряда цветы, украшения и кусочки тканей. А некоторые даже смело кидались навстречу, прижимались к лошадиным крупам и беззастенчиво касались мужских ног и бедер своими ладонями. И при этом недвусмысленно и призывно хлопали ресницами, откровенно соблазняя того или иного мужчину.

А вот взгляды, которые люди кидали на Анифу, уже привычно обжигали и неприятно кололи в самое нутро. Не помогал даже платок, в который она закуталась по самые глаза. И потому, когда она наконец-то оказалась в шатре Шах-Рана, она вздохнула с облегчением. Привычная обстановка и близость вождя окутали ее защитным коконом. И даже то, что Лиша была рядом, сейчас ее не беспокоило.

Разумеется, кочевники устроили настоящий праздник и пиршество в честь своего вождя.

И снова Анифа оказалась в храме.

Ночь в Дариорше оказалась ясной, но прохладной — сказывалось западное расположение города. Но количество факелов и жаровень с углями, расставленных по всему периметру храмового зала давали достаточно тепла, чтобы даже такой мерзлячке, как Анифа, не было холодно.

Однако ей было неуютно — причем куда сильнее, чем обычно. Привыкшая к тому, что ее место всегда было подле вождя, сейчас рабыня оказалась в так называемом женском углу — вместе с несколькими кочевницами, не принимавшими участия в разносе блюд и напитков или танцах — беременными или слишком старыми, чтобы танцевать.

А танцевали девушки много. Их смуглые, почти полностью обнаженные тела, украшенные многочисленными шнурками с колокольчиками и цепочками, расписанными по всей коже узорами и с замысловатыми прическами длинных и густых волос гибко и грациозно извивались под ритмичную музыку, а звонкие и высокие голоса выводили странные и эмоциональные песни вперемешку с вызывающими и яростными криками.

Еды и вина было много. Даже чересчур много. Возбужденные и не в меру разбушевавшиеся мужчины громко смеялись и похабно щупали беспрестанно хихикающих разносчиц. Те против смелых ласк ничего против не имели — девушки смело садились на мужские колени, соблазнительно ерзали и подставляли свои шеи и крепкие груди с темными кружками сосков под жадные руки и яростные поцелуи. А потом нехотя поднимались и возвращались к своим обязанностям.

Лиша с легкостью влилась в их общество — сказывалась общая кровь и известность имя ее отца. Девушка иногда оглядывалась на Анифу — с гордостью и торжествующим блеском в глазах — ведь той явно было не по себе. Танцовщица выглядела белой вороной среди кочевниц. И не только потому, что выглядела по-другому. Она и вела себя иначе — скромно, тихо и скованно. Анифа совершенно не улыбалась и не разговаривала, ее спина была неестественно прямой, а руки — напряжены. Ее и без того светлое лицо было бледнее чем обычно, а изящные и правильные черты скованы. Тонкий полупрозрачный наряд Анифы для выступления разительно отличался от кожаных платьев других женщин и делал ее похожей на призрака. И этот неземной и воздушный облик не сколько притягивал, сколько отталкивал от себя остальных женщин, не позволяя тем ни заговорить с ней, ни как-то развеять общее состояние неловкости.

Чтобы отвлечь себя от неприятных ощущений, Анифа устремила взгляд на танцующих девушек. Их танцы были дикими, страстными и развратными. Некоторые беззастенчиво оглаживали друг друга не только по плечам и грудям, но и по бедрам, задирая кожаные юбки и обнажая не прикрытые ни кусочком ткани гладкие промежности. Иногда они сплетались друг с другом губами и языками в порочных и мокрых поцелуях, и тонкие девичьи стоны вливались новыми нотками в общую песенную вакханалию. Эту демонстрацию чувственности и пошлости мужчины встречали восторженными криками и аплодисментами, а когда одна из девушек, усевшись голыми ягодицами на стол, стала жестко удовлетворять себя пальцами прямо на их глазах, воины поощрительно загудели и застучали ладонями по столу.

Стыд опалил Анифу, и на ее щеках наконец-то появилась краска. Но это было не все. Чем дольше продолжалось пиршество, чем больше люди пили и ели, тем громче становились крики и песни, а шутки и поведение — разузданней и развратней. И даже Шах-Ран — этот крепкий и не склонный к бесконтрольному опьянению человек — даже его заметно повело.

Он сидел во главе ствола на широком топчане с низкой спинкой, среди разноцветных подушек и покрывал, как восточный царь. Огни факелов выплясывали на коже его мускулистой груди и рук витиеватые узоры и отражались в темных глазах нездоровым и лихорадочным блеском. Вальяжная и расслабленная поза вождя делала его похожим на утомленного, но вполне себе довольного зверя, прилегшего на отдых. Зверя сильного, мощного и неукротимого.

Но сейчас он определенно был пьян — Шах-Ран довольно улыбался, смеялся и много говорил. Обычно точные и безошибочные, движения мужчины сейчас были вялыми и неуклюжими. Он несколько раз сбил чашу и разлил вино, а потом и вовсе скинул на пол блюдо с едой одним неосторожным жестом.

Пьян был и Рикс, сидящий около своего побратима. Но если вождь выглядел веселым, то северянин казался хмурым и недовольным. Он опрокидывал в себя одну чарку за другой, расплескивая алкоголь на грудь и стол, недовольно утирал разводы с подбородка и громко отрыгивал. И почему-то то и дело бросал на Анифу странные и пронзительные взгляды, которые девушка старалась просто не замечать.

В какой-то момент Шах-Ран вскинулся, будто о чем-то вспомнив. Он уставился на свою рабыню через весь зал, но та этого не увидела, рассеянно разглядывая пол перед собой. Поэтому вождь жестом подозвал Лишу, которая в соблазнительном танце извивалась в нескольких метрах от него, и, когда та подошла, счастливая и воодушевленная вниманием мужчины, проговорил:

— Отведи Анифу в шатер. Помоги ей вымыться и приготовиться. Я скоро приду.

Мгновенно потемнев лицом, Лиша пораженно замерла. Ее губы недовольно скривилась, а глаза опасно сверкнули. От обиды и разочарования сердце девушки учащенно забилось, но, сдержав себя, она молча кивнула и стремительно направилась в женский угол.

— Пойдем! — зло рявкнула она рабыне, брезгливо посмотрев на нее, — Господин приказал нам уйти!

Анифа удивленно вскинулась, а взгляд ее чистых и незамутненных алкоголем, в отличие от прочих, глаз наполнился недоверием и непониманием. В голову закралась мысль — а не обманывает ли ее Лиша? И поэтому она посмотрела на вождя. Увидев его поощрительный кивок, девушка послушно поднялась на ноги. И неторопливо пошла к выходу из храма.