Амбиции гайдзина

Пролог

"Мало кто в современном, благополучном мире понимает, что такое смерть. Ущемлённая развившейся медициной, задавленная установившимся ядерным перемирием, искалеченная наукой, позволившей предсказывать катаклизмы, она забилась в уголок и почти не подавала о себе знать. Люди забыли, что такое эпидемии, выкашивающие города и страны. Войны, устилающие земли горами трупов. Катастрофы, отправляющие цивилизацию на столетия и тысячелетия назад.

Сила, родившаяся вместе с первым осознавшим свою смертность существом начала угасать.

Казалось бы, радуйся, скоро наука окончательно победит, и люди смогут жить вечно, навеки забыв о страхе."

Клик. Удалить. Добавить автора в черный список.

Порождение псевдофилософских потуг очередного ушедшего в свой влажный мирок подростка отправилось в вечный бан, подарив мне мгновение удовлетворения.

В нем уже скопилось больше тысячи имён, но надежда найти что-то стоящее не угасает.

Три хороших автора на гигабайты текста. Иногда я жалею, что интернет вообще изобрели.

Монитор устало горел самой низкой яркостью, сверкая вирусным порнобаннером, корпус нервно гудел, будто готовясь вырубится, а от жесткого диска исходил явный запах тлеющей простыни.

Похоже, придётся все-таки снять пакет с головы и выйти из дома. Хотя бы что-бы дать компу отдохнуть.

Кончено, выходить в пять утра особенно некуда, но прогулка явно будет не лишней. И не только для ноута.

Встать с кровати, накинуть кофту, не зажигая свет выйти из комнаты — практически убитые за годы ночных бдений глаза уже привыкли к темноте. Дворик пуст, только Сергей не спит — в первом окне горит свет. Ну, это его работа.

Не нужно даже ничего говорить — ворота с лёгким скрипом недостаточно хорошо смазанного железа открываются, приятно обдавая лицо тёплым ветром. Впереди — ночной горный район, настолько естественный и близкий к природе, насколько это могут устроить в месте, где один квадратный место стоит три тысячи. По крайней мере погладить оленя можно даже не занимаясь специально поисками.

Впрочем, искать одомашненных животных не хотелось.

Если идти вверх, будет вертолетная площадка и парочка симпатичных вершин. Если вниз — закрытый в такое время гольф клуб. Можно, конечно, взять машину и отправиться в город по клубам, как ушедший в очередной загул брат… Но не хотелось.

А чего мне вообще хочется?

Ведь все, ради чего люди работают годами у меня уже есть. Машина, загородный дом, счёт в банке, открытый на эту умеренно симпатичную четырнадцатилетнюю мордашку. Да даже отношения с семьёй более чем хороши… Если считать уважительную готовность выполнить любой приказ семейными отношениями.

Отказывать от этого — глупо, наслаждаться — не даёт совесть, использовать — недостаток ума.

Да, будет университет в пятнадцать. Но какое это к черту достижение после годовой подготовки университетскими преподавателям?

Все, что у меня есть своего — потуги в творчестве, да эти глаза, странным чудом оказавшиеся в моих глазницах.

Кстати о глазах…

Мир, окрашенный пурпуром. Багровые небеса, пересечённые огромной полосой и издевательски маленькой на их фоне точкой. Горы, подавляюще огромные и одновременно невероятно хрупкие. Деревья и животные, разукрашенные чёрными полосами. Каждый лист — новая линия. Каждый атом — новая точка. Бесконечность частей и совокупностей, готовая в любой миг рассыпаться на части.

Мир и правда хрупок. Невероятно, безумно хрупок.

Забавно, но я вытащил в этой жизни столько выигрышных карт, что даже не удивлён, что украл у кого-то чудо.

Истинные глаза восприятия смерти. Глаза из ада, известного как насуверс, по фамилии написавшего его автора.

Чудо, случившееся не с больным ребёнком, не с парнем с геройским комплексом, не с учёным, способным реализовать его потенциал.

А со мной. С человеком, для которого они совершенно бесполезны. Нет смысла быть способным убивать на уровне концепции в мире, в котором нет сверхъестественного. Нет смысла быть способным убить пулю, если тебе никогда не хватит на это реакции.

Да и вообще человек с такими возможностями принесёт куда больше пользы где угодно кроме несуществующей передовой.

Бесполезное чудо, доставшееся и так получившему от рождения слишком многое человеку.

Второе зрение гаснет, оставляя за собой муть практически слепых глаз. Близорукость после восьми диоптрий это не та вещь, которую можно игнорировать, а линзы мешают использовать второе зрение.

Видимо, просто вылечить глаза моей запредельной удаче показалось мало. Там, где хватило бы простой операции, выполняемой за сто баксов в любой нормальной больнице я получил придуманные эсперские глаза.

И чего я вообще страдаю? Шёл бы трахаться, или пить, или писать… Но я достаточно долг учился по своему желанию в простой школе, что бы понимать происходящее.

Пока я не глядя трачу тысячу долларов на пианино, кто-то умирает ради десяти. Я не заслуживаю таких возможностей и такой жизни.

И не могу от этого отказаться — деньги не мои, и если отец решил потратить их на меня, я могу только принять их и потратить на своё образование.

Не помочь. Пройти мимо бездомного, закрыть глаза на умирающих от болезней, которые можно вылечить. Потому что это будет благотворительность за чужой счёт.

А своего у меня нет, и до совершеннолетия не будет.

Еще как минимум четыре года иждивения, и даже тогда не факт, что я выйду на самоокупаемость.

Вот и сижу в пять утра около вертолётной площадки, непонятно на что надеясь и непонятно чего ожидая.

Конечно, через неделю снова начнётся учеба, и времени снова станет хватать только на короткий сон и перекус, но сейчас у меня целые дни свободного времени.

Времени, которое я прожигаю за пианино и прогулками. Глупо.

А ведь мог бы…

А что мог бы? Никаких альтернатив нет. Ну, только если начать шастать по клубам и борделям, что явно не полезнее.

Мне нужна идея. Что-то, ради чего стоит умереть и, что ещё сложнее, жить. Вот только развитое критическое мышление этому мешает.

Что там по идеям?

Политика — плевать, всем давно уже все понятно, время споров между социальными и экономическими моделями прошло. Свобода. Всем, каждому, и во всем — это давно стало основой всего, и глупо спорить об аксиомах.

Даже глупее, чем верить в плановую экономику в мирное время.

А что кроме политики то? Феминизм? Зеленость?

Нет, воротит от одного вида.

Благотворительность? Да, необходимо, но когда будет на что благотворительствовать.

И снова мы вернулись в начало.

Что бы помогать людям нужно иметь свои средства, а чтобы иметь свои средства нужно вырасти и начать зарабатывать. Время героев малолеток прошло. Что в общем то хорошо, но для моей насквозь максималистичной натуры.

Постепенно меня начало клонить в сон. Я сидел у горного склона, у основания небольшого плато, которое после расчистки и приспособили под вертолётную площадку. Через полчаса должен был начаться рассвет — край горизонта уже посверкивал розовым.

Конечно, мне ничего не скажут — я сижу далеко за пределами посадочной зоны, и никому не могу помешать даже в принципе, но скорее всего шум вертолёта меня разбудит. И это хорошо, так как в восемь будет семейный завтрак, и мне очень, очень рекомендуется быть там.

Заснуть я, впрочем, не успел.

Кому то этим очень ранним утром не терпелось прилететь к курортному домику. Настолько не терпелось, что он зашёл на посадку не особенно заботясь сбросом скорости.

Или кто-то очень рискованно понтуется, или у кого-то сломался вертолёт. В любом случае, находится рядом с садящимся аппаратом мне не хотелось. Уж очень он бил по ушам, даже на высоте в пару сотен метров.

Я отошёл на выезд из плато — отсюда было достаточно безопасно смотреть, даже если пилот не справится с управлением и убьет себя об землю, каменный склон закроет от осколков. Большего я сделать не могу — звонить в скорую глупо, да и не знаю я номеров спасателей, а местная служба охраны должна была давно все заметить. Сложно не заметить откровенно клюющий носом вертолёт.

Тем временем, пока я думал, события набирали оборот. Пилот, видимо, окончательно потерял управление, и теперь вертолёт, судорожно дергаясь, терял высоту.

Скорость достаточно высока. Отсюда не видно, но готов поспорить, что после удара о землю выживших не будет.

Что я там только что с помпой говорил про помощь и спасение людей? Не могу ничего сделать? Бесполезные глаза?

Вот теперь могу. А сделаю? Духа то хватит?

Сейчас посмотрим.

Мир, и без того окутанный рассветным багрянцем, вспыхнул и разошёлся линиями.

Мир хрупок. Невероятно, убийственно хрупок — он способен рассыпаться в любое мгновение.

Но мне нужно немного другое.

Вертолёт пугающе медленно приближался, время будто застыло. Мир хрупок. Линии на корпусе машины постепенно становились больше, рассыпаясь бесчисленными трещинами. Мир хрупок. Мне нужна одна, ровно одна точка. Линии не помогут — после падения с такой высоты не выживают. Точка оказалась ровно в центре корпуса. Слишком высоко, чтобы можно было достать отсюда. Мир хрупок. В руке складной нож, таскаемый из полуосознанного косплея, и в кои то веки пригодившийся. Вертолёт все приближается, падая практически диагонально — все ещё крутящийся вино пропеллера больше напоминает мясорубку. Неважно. Мир хрупок. Короткий прыжок в этом странно застывшем мире, и до заветной точки остаётся меньше сантиметра — машина сама насаживается на нож. Мне остаётся только подправить положение руки. Диаметр точки — двадцать сантиметров. Не промахнутся. Мир хрупок.

Лезвие разрезает метафизическую точку, убивая вертолёт. Уничтожая его на уровне концепции, вычеркивая из мира, изо всех процессов и освобождая от влияния всех сил. В том числе и гравитации.

На камни падают рыдающие люди, больше не запертые в уже не существующей машине. Существовавшие мгновение назад лопасти винта прорубают мою грудную клетку, тут же исчезая из реальности.

Старик, два молодых парня и девушка.

Четыре незнакомые мне жизни в обмен на все, что я имел.

Отличная сделка.

Багровые небеса сменила тьма.