Алые Евангелия

1

Люцифер пришел в мир с безошибочным пониманием того, где проложены линии власти и какой из них лучше всего следовать, если он хочет проникнуть в сердце человеческой истории тем же путем, которым он так часто пользовался в былые времена. Линии сошлись в городе Уэлком[42], штат Аризона, где он задержался на два дня, чтобы присутствовать на суде над человеком, убившим нескольких детей в окрестностях и полакомившимся их плотью.

В этом представлении не было ничего нового: родители погибших детей сидели в суде, изливая бессловесную ярость на убийцу; безумец искал убежища в своем безумии; а у здания суда демонстранты подвешивали самодельные петли на ветви платанов, росших на площади. Когда Люцифер убедился, что для него здесь ничего нет, он незаметно проскочил сквозь толпу, разок остановившись, чтобы посмотреть на пахчущие деревья, ветви которых скрипели под порывистым ветром, уносящим ранние плоды умирания осени.

Затем он снова двинулся в путь, следуя за потоком энергии, просачивающимся из-под земли. Он уже знал, какой город ожидает его в конце путешествия. Он много раз видел его название в газетах, выхваченных из мусорных баков или из-под руки какого-нибудь человеческого существа. Нью-Йорк, назывался он, и все, что он читал о нем, заставляло думать, что это величайший город известного мира, где он мог бы задержаться на некоторое время и изведать, стоящие на пороге времена. Большие расстояния он преодолел пешком, потому что линия не проходила вблизи от шоссе. Но когда такое случалось, ему никогда не приходилось ждать попутку подолгу. Находясь еще в трехстах милях от пункта назначения, его подобрала женщина, ехавшая в одиночестве. Она сказала, что ее зовут Алиса Морроу[43]. Они немного поболтали, ни о чем существенном, а затем погрузились в молчание. Прошло десять минут. Потом Алиса поделилась: — Когда я была маленькой, у меня был ночник, который я держала рядом с кроватью, чтобы бабай меня не схватил. Ваши глаза источают тот самый свет. Клянусь.

На одну ночь они остановились в мотеле, и Алиса заплатила за его комнату и еду. Он ел пиццу. Впоследствии, он больше никогда ничего не ел. На ночь он лег обнаженным в кровать и стал ждать ее. Она пришла не сразу, однако, постучала в его дверь через два часа и что-то сказала о желании увидеть его глаза в темноте. До рассвета у него с Алисой было шесть половых контактов, а к пятому она уже влюбилась в него. В середине следующего дня она спросила его, есть ли ему где остановиться в Нью-Йорке, и когда он ответил, что нет, она выглядела абсолютно счастливой, как будто это подтверждало правильность испытываемого ею чувства.

Они прибыли в Нью-Йорк в час ночи, и город поразил Люцифера. Алиса сняла им в гостинице комнаты, пообещав завтра взять его с собой в город и прикупить ему хорошую одежду. Долгая дорога вымотала ее, но сон не шел. Она пошла в его комнату, где он ожидал, в изголовье мерцали спаренные ночники.

— Кто ты? — спросила его она.

— Пока никто, — прошептал он.

2

Сенобит поднимался по ступеням к крепости, заваленным каменными обломками, но сохранившим свою функциональность после прохождения ударной волны по воздуху и земле. Он обернулся посмотреть на яркие взрывы золотого и алого пламени, вырывающиеся из проломов в камне, разрушившем город- сила извержений была достаточной, чтобы проломы широко разверзлись, высвобождая еще большие потоки огня. Он понаблюдал немного и вернулся к своему восхождению, его вытянутая, тонкая тень, отбрасываемая пожарами, простерлась перед ним до самой верхней ступени. Он не успел преодолеть последние две ступени, чтобы самому оказаться на вершине, когда прокатилась вторая ударная волна, гораздо более сильная, по сравнению с первой. На этот раз толчки не утихли. Они неуклонно усиливались. Очень осторожно Сенобит отступил на шаг, не сводя глаз с пламени. Картина из камня, дыма и подземных толчков по своему характеру претерпевала некие изменения, толчки уступали место приливным движениям, обладающим масштабом надвигающегося цунами.

Следующая ударная волна сбила его с ног, и он упал. Под напором волны, треснувшая пороговая плита провалилась под ним, усугубив его падение. При приземлении, его лицевые кости треснули в дюжине мест, и внезапный прилив боли, некогда бывшей столь надежным источником удовольствия в давно потерянные годы, теперь являла собой только страдание. Его организм восстал. Его тело было отмечено собственными цунами, проникающими глубоко в раковую яму его желудка и еще глубже, в кишки, где гниль превращалась в осколки камня. Казалось, что его тело пытается вывернуться наизнанку. Он издал звук, отчасти походивший на отрыжку, отчасти — на всхлип, а потом его вырвало: хлынула кровь, почти черная и густая словно мокрота. Сквозь шум ее журчания он услышал гораздо более низкий звук, и какая-то часть его самого, способная, даже посреди этого неистового распада, отстраненно оценивать происходящее.

Это начало конца.

Обильная рвота лишила его сил контролировать свое тело, его разбитое лицо так исказилось от крика, что губы рвались подобно мокрой бумаге. Теперь в нем не осталось ничего, кроме последней слабой надежды на то, что его глаза откроются, и он сможет посмотреть и увидеть последнее зрелище, уготовленное ему Адом.

Он извлек из своего сморщившегося, разрушающегося тела все до последней крупицы воли и, собрав воедино, обратил их на достижение единственной цели.

— Я открою глаза, — приказал он себе.

Неохотно, его тело повиновалось ему. Он разлепил веки, запечатанные серым клеем его растворяющейся плоти, и сфокусировал взгляд перед собой. Перед ним открылась полная панорама: пламя, при каждом новом надавливании на камень, вызываемом подвижками в земле, взметалось ввысь все вышее.

Он наблюдал за происходящим всего несколько секунд, когда приливные колебания в земле резко прекратились, как и сопровождавший их грохот.

Пульс жреца Ада участился в предвкушении того, что находится по ту сторону воцарившейся тишины. Его интерес был удовлетворен довольно скоро. Простой звук, как от какого-то колоссального удара, ударил в измученную землю. Куски небосвода, разрушившие город, подскочили на своем ложе из обломков; их громадный вес без труда подбросило вверх силой, высвобожденной при этом единственном ударе. В верхней точке подъема они, казалось, замерли на мгновение. А затем обрушились вниз — их масса оказалась столь огромной, что земля, на которой ранее возвышался город, просто раскололась, когда камни вперемешку с останками города начали приземляться. Пожары отыскали кладезь, некоего потлива, питавшего их, и гейзеры пламени взвились так высоко, что могли бы лизнуть небо, будь оно еще на месте.

Вспышка света осветила бушующий внизу катаклизм с жестокой четкостью. Однако внизу, не осталось ничего, стоящего обозрения. Только камни, падающие в бездну. Сенобит посмотрел в огонь, и в этот миг огонь посмотрел на него.

Жрец знал, что он наблюдает за уничтожением Ада. Его стирала с лица земли некая чудовищная, невидимая рука. Возможно, он будет воссоздан. Возможно, будет внедрена новая система. Не ему было знать. Эти мысли успокаивали его. Он бросил вызов высшей силе и проиграл. То был естественный порядок вещей. Стремясь к своей цели, он посеял хаос, а теперь умирал вместе со всеми в этом презренном месте. Уверившись, что его достоянием до конца времен будут только мучения и лишения, он распростер объятия забвению.

Его веки сомкнулись — зажмурились, на самом деле — его лицевые кости стали на столько хрупки, что раскалывались под тяжестью век, пока он опустился к порогу бытия. Он уже испускал свой последний вздох. И когда тот покинул его тело, жизнь последовала за ним.

3

Помимо внушительной коллекции телевизоров Нормы, единственными вещественными предметами, унаследованными Гарри из квартиры Нормы, были многочисленные талисманы и амулеты, которые она накопила за годы работы королевой мертвых в Нью-Йорке — почти все их прислали родственники призрачных клиентов в благодарность за помощь, оказанную супругу, брату или сестре, или, что самое печальное, ребенку.

Поскольку именно Гарри читал Норме сопроводительные письма, он проникся глубоким уважением к тому, сколько любви и благодарности было вложено в эти подарки. Все предметы, заряженные искренностью этих чувств, составляли огромную коллекцию мощных охранителей. Ни один не был выброшен.

Поскольку нужно было перевезти так много вещей из квартиры и офиса Гарри, Кэз осознавал, что эта задача займет несколько недель, если ее придется выполнять только Дейлу и ему самому. Он обсудил это с Гарри и спросил, можно ли привлечь еще людей, чтобы побыстрее закончить работу, и Кэз снова мог бы открыть свой салон и начать зарабатывать. Гарри не возражал; он только попросил, чтобы именно Кэз упаковал и перенес содержимое двух глубоких выдвижных ящиков справа и слева от его кресла.

— Что у тебя там такого особенного?

— Просто несколько памятных вещиц. Сувениры из разных переделок, в которые я попадал. Я не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, касался вещей из этих ящиков, ясно? Ты уже знаешь, кто поможет с переездом?

— Ага. Парочка моих друзей. Им можно доверять.

— А они не?..

— Бывшие приятели по перепихону, Гарольд. — Я теперь новый человек, помнишь?

— Точно. Я все время забываю, что Дейл сделал из тебя честного человека.

— Да без проблем, у него те еще причиндалы.

— Я долгое время был детективом, Кэз. Я уже так и решил.

Друзья Кэза — Армандо[44] и Райан[45] — приехали на следующий день. Лана тоже пришла, приглашенная Кэзом без уведомления Гарри, который старался не придавать этому никакого особого значения и заставил их трудиться в кладовой — упаковывать в коробки все, лежащее на заваленных полках и в шкафах. Комната имела Г-образную форму; не просматриваемый из кабинета аппендикс захламлялся уже на протяжении нескольких лет назад. Большая часть, по признанию Гарри Кэзу, — коробки со старыми канцелярскими принадлежностями, предназначавшимися секретарше в те времена, когда Гарри еще верил, что его жизнь будет ненапряжной чередой бракоразводных дел и страховых расследований, сулящей приличный доход.

Лана, Армандо и Райан трудились до седьмого пота в Г-образной кладовке, дверь между двумя комнатами была приоткрыта, но никто особо не разговаривал. Они передвинули множество коробок, которые действительно были набиты канцелярскими принадлежностями, рассказывающими свою собственную тоскливую историю. Только один предмет просочился к Кэзу.

— Взгляни на это. Там их целая коробка, — сказала Лана, передавая Кэзу рождественскую открытку. Не существовало какого-либо более печального доказательства несбывшихся надежд Гарри по поводу своего предприятия чем вот эта умело нарисованная открытка с безобидным изображением сосен и снега при лунном свете и напечатанным внутри пожеланием получателю: — Восхитительнейшего Рождества до следующего Рождества! Наилучшие поздравления от вашего детективного агентства Д'Амура.

Кэз улыбнулся. — Готов поспорить, что он ни одной не отправил.

— Что смешного? Кэз обернулся. Гарри пошире распахнул дверь.

— Просто говорили о Рождестве, — слегка запинаясь ответил Кэз. Он положил открытку на стол Гарри. — Ничего важного.

— У вас все в порядке?

— Мы потные, пыльные и хотим перекусить, — сказала Лана, — но справляемся.

— Может, заказать из китайского ресторана? Или из хорошего тайского заведения в нескольких кварталах отсюда, с доставкой? А может пиццу?

— Я — за тайскую! — крикнул Армандо из кладовой.

— Тайская — норм, — согласилась Лана. А будет тайское пиво? А то жажда замучила.

— Без проблем, — сказал Гарри. — Телефон не передвигали?

— Может, я закажу? — спросил Кэз.

— Нет, Кэз. Я слепой, но не калека.

Гарри уверенно направился к столу, с удивительной легкостью минуя сваленные в кучи папки, загромождавшие ему путь. Он добрался до своего кресла и присел.

— Знаете — это чертовски удобное кресло. Кэз, поставишь его для меня около окна?

— Имеешь в виду в большой комнате? Вместо кресла Нормы?

— Ага.

— Будет сделано.

Гарри подвинул кресло к своему столу, поднял трубку телефона и набирал номер по памяти.

— Я просто закажу всего понемножку, что у них действительно хорошо получается. Так пойдет?

— Райан не любит слишком острое, — сказал Армандо. — Ведь так, Райан?

Райан что-то пробурчал.

— У вас там все в порядке?

— Ага. Просто… сосредоточился.

— На чем?

— Да ерунда. Просто проконтролируй, чтобы не было слишком остро.

— Принято, — ответил Гарри. — Черт побери. — Он опустил трубку. — Набран неверный номер.

Он пододвинул телефон, чтобы тот оказался прямо перед ним, и пробежал пальцами по кнопкам: — Какого черта я этим занялся? У меня в голове…

Он прервался.

— Хочешь, я проверю номер? — спросил Кэз.

— Послушай, — пробормотал Гарри. — Слышишь?

— Что?

— Эту позвякивающую музыку. — Гарри резко встал, уронив трубку на стол рядом с телефоном. — Кэз, ты слышишь это? Лана? Он двинулся, обходя стол с другой стороны, к двери в складское помещение, опрокидывая в спешке несколько кип бумаг. Лана открыла дверь нараспашку, придавив ею макулатуру к стене.

— Осторожно, — сказала она Гарри. — Пол завален…

Слишком поздно. Нога Гарри зацепилась за одну из коробок, он споткнулся и упал на четвереньки в кучу из конвертов и резинок для скрепления бумаг, высыпавшихся из опрокинутой коробки.

— О Боже, Гарри, — воскликнула Лана. — Ты в порядке?

— В порядке!

Он протянул руку вправо, по памяти нащупывая пальцами ручку верхнего ящика значительно помятого картотечного шкафа. Однако, ящик оказался незаперт и пуст. Ручка выскользнула, и Гарри ударился бы об пол во второй раз, если бы Лана не навалилась всем своим весом на ящик и не захлопнула его. Гарри потребовалось еще мгновение, чтобы восстановить равновесие. Музыкальный перезвон продолжал звучать: приторное мелодичное рондо убыстрялось, подобно безумному вальсу.

— Где Райан? — спросил Гарри.

— Он там, дальше, — ответил ему Армандо. Армандо, как догадался Гарри, говорил из угла комнаты- из места, дающего хороший обзор и позволяющего видеть как Гарри, так Райана. Дальний конец комнаты был особенно захламлен. Четыре черных пластиковых мешка для мусора, в которых лежали записи вне папок и папки без записей, сломанные фотоаппараты, брошенные в коробку вместе с сотнями рулонов отснятой, но непроявленной пленки. И под всем этим бардаком были погребены несколько предметов, которые Гарри считал необходимым сохранить, но не хотел лицезреть каждый день, потому что они вызывали неприятные ассоциации: опасные сувениры из его путешествий на край света и его собственной вменяемости.

Он тихо проклинал себя за то, что забыл об опасности, погребенной здесь среди мусора: скальпель, конфискованный им у бедокурившего демона, который выдавал себя за пластического хирурга, оказывавшего услуги по сниженным ценам; несколько сувениров из демонического казино, которое он прикрыл. Он хранил их все, но…

— Не-е-е-т, — прошептал Гарри. Невозможно. Я оставил ее в Луизиане.

Гарри осторожно обогнул угол. Никаких сомнений. Перезвон шел их шкатулки — адского шедевра Лемаршана.

Музыка, воспроизводимая ею, захватила человека, на половину уже открывшего ее.

— Райан? — спросил Гарри. — Что это у тебя?

В ответ Райан пробурчал что-то невнятное. Он явно находился под гипнотическим воздействием шкатулки.

— Гарольд, что там? — прокричал Кэз. — Ты меня пугаешь, мужик!

— Райан! Я знаю, что с ней забавно повозиться, но ты должен положить ее на место.

Теперь Райан действительно заговорил, защищая свою собственность.

Я нашел ее в мусоре!

— Я знаю, — произнес Гарри как можно спокойнее. — Но ее нужно вернуть.

— Ты слышал Гарри, — сказал Кэз. Он встал на то самое место за левым плечом Гарри, где тот надежно держался на протяжении всего похода через Ад. — У Гарри не в привычках страдать херней, — продолжил Кэз. — Просто отдай эту гребаную шкатулку. Не знаю, с чем ты там возишься, а ты и тем более.

— Иероглифы прекрасны….

— Это Teufelssprache, — сказал Гарри. — Немецкий. Человек, который все это замутил, жил в Гамбурге. Сейчас он уже мертв. Но перед смертью он дал название коду.

— Teufelssprache, — сказала Лана. — Твою мать. Это…

— Язык Дьявола, ага. И я уже сыт им.

— А что здесь говорится? — Спросил Райан.

— Отдай мне шкатулку, и я скажу тебе.

— Нет, — ответил Райан.

— Райан, что ты несешь, — сказал Кэз. Во время разговора он на мгновение сжал плечо Гарри, давая понять, что собирается начать действовать.

— Я слышу лишь красивую музыку.

— Дерьмо собачье. Кэз рванулся вперед, и Гарри услышал звуки потасовки, затем болезненный вскрик Райана, и источник безумной мелодии упал на пол и покатился в сторону от схватки, замерев около ног Гарри.

Гарри опустился на корточки, его липкие от страха руки мгновенно нащупали шкатулку. Когда он поднял ее, Райан закричал:

— Она моя, урод!

— Назад, Гарри! — завопил Кэз.

Гарри развернулся, но Райан протянулся к нему и схватил за плечо, его ногти достаточно глубоко вонзились в рубашку и кожу, чтобы у Гарри пошла кровь. Гарри дернулся — ногти Райана поцарапали его — и, спотыкаясь, поковылял, как он надеялся, в правильном направлении. Лана подошла к нему и взяла за руку.

— Где Армандо? — спросил Гарри.

— Убежал, — ответила она. — Сразу же как только ты сказал про язык Дьявола. Ты куда идешь?

— В офис.

До двери было всего четыре шага; пятый — и они прошли через нее. Позади них Райан по-прежнему проклинал Гарри, но он выбросил это из головы и сосредоточился на деле. Шкатулка, очевидно, больше не нуждалась в человеческом участии, чтобы сложить головоломку. Она делала это сама, раскрываясь в руках Гарри, пока он шел, ее мелодия вгрызалась в его череп, пытаясь проникнуть внутрь и доставить неприятности, как произошло с Райаном. Маленькая дверца из изогнутой кости в задней части устройства приоткрылась, совсем чуть-чуть, и Гарри почувствовал, как знакомый поток Teufelssprache, сведший Райана с ума, ввинчивается ему в голову.

В его основе лежали остатки ангельской речи, превращавшейся в музыку, когда разгорались людские страсти. Но слова были отравлены, музыка извращена. После своего путешествия в преисподнюю, Гарри теперь знал, что вливавшееся в его голову было канализационными отбросами, смердящими мором и отчаянием. Он желал избавиться от этого.

— Где стол? — спросил он у Ланы. — Махом. Сбрось все с него. Быстро!

Лана уловила срочность в голосе Гарри и поступила как он попросил — смела все бумаги и фотографии, которые Кэз приводил в порядок, под ногами, в царивший там беспорядок. Из каждого угла комнаты и из досок под потертым ковром доносились отрывистая литания ворчаний и скрипов, пока остов старого здания испытывался на прочность механизмами, активированными в процессе решения головоломки. Откуда-то из безымянного пространства между подполом и грезами, где грубая простота кирпича и дерева теряла веру в себя, что-то проскользнуло за порог.

Гарри осторожно поставил шкатулку на свой старый письменный стол. Он провел за ним большую часть своей взрослой жизни, потратив слишком много времени впустую, ломая голову над мистериями-близнецами: жестокостью и милосердием. Теперь все это потеряло актуальность. Единственная головоломка, которая имела значение, решала сама себя прямо сейчас на его столе. Музыка снова замедлилась — высота звука снизилась до гортанного бормотания.

Произошедшее дальше, для зрячих было просто загляденье. У Ланы вырвался восторженный выкрик: — Черт, посмотрите на это.

— Что?

— Свет. Льется из верхней грани головоломки. Прямо вверх. И такой яркий. Подожди… он опускается.

— Держитесь подальше от него.

— Никого из нас и в помине рядом с ним нет. Он ползет по стене, на которой висит твоя большая карта Нью-Йорка. Теперь остановился.

— Опиши.

— Просто длинная, узкая световая линия. Один конец у основания стены, другой…

— Шестью футами выше.

— Может немного выше. Что это значит?

— Дверь. В Ад. Приоткройте чуть-чуть.

— Еще одну? — сказала Лана. — Кэз! —

— Я здесь, — отозвался Кэз. Он стоял у межкомнатной двери.

— С Райаном справился? — спросил Гарри.

— Более-менее. Усмирил его.

— Убери его отсюда. Все выметайтесь.

— Нет, к черту. Мы отсидели свое. Они не могут снова так поступить с нами!

— Не думаю, что это так работает. Скажите мне: что там за дверью?

— Свет угасает, — ответила Лана. — Он очень ярко засветился на несколько секунд, а теперь просто исчезает. Может быть, ты остановил его раньше, чем он успел сделать свое дело?

— Нет.

Литая конструкция комнаты не без возмущения встретила вызывающее появление двери посреди себя. Кирпичи, вынужденные перекоситься, чтобы вместить несанкционированную дверь, треснули сверху донизу и теперь пытались состыковать свои разбитые половинки. Черные молнии разломов пересекли потолок и зигзагами спустились по стенам, чешуйки краски сыпались сверху, мерцая при падении.

Порыв ветра, оскверненный зловонием гнили, вырвался из Ада, распахнув дверь настежь. Комната жалобно застонала, негодуя от внезапной необходимости высвободить место под целую дверь, стены задрожали от ярости, в особенности стена с картой, по которой разбегались трещины шириной в дюйм вокруг дверной коробки. Дерево скрипело и трещало, когда комфортная геометрия реальности перерасчитывалась сверхъестественным; кирпичная пыль, измельченная в мелкую красную дымку, заполняла комнату, а порывы с другой стороны заставляли её клубиться и вихриться.

— Что вы видите через дверь?

— Не много, — ответил Кэз — Если я подойду к порогу, не затянет ли меня туда?

— Со мной было по-другому, — сказал Гарри.

— А где же колокол? Помню, ты говорил мне, что слышал колокольный звон.

— Ага, — ответил Гарри. — Как похоронный.

Он закинул голову, напряженно стараясь расслышать звук. Его не было. — В Аду нет колоколов? — спросил он.

— Нет, в Аду ничего нет, — ответил Кэз, заглядывая в портал. — Гарольд, если эта коробка должна была открыть дверь в Ад, то либо Ада больше нет, либо она набрала неверный номер.

— Я иду к тебе, — сказал Гарри.

Он поднялся, и Лана снова взяла его под руку. Она помогла ему обойти стол, осторожно ступая по замусоренному полу. Когда они уже дошли до угла стола, Гарри на мгновение остановился, затем повернулся и потянулся назад, чтобы взять шкатулку-головоломку. Теперь он обращался с ней не особо трепетно, в ответ на что шкатулка издала пронзительный визг — звук оказался настолько неожиданным, что Гарри чуть не выронил ее. Звук сразу же изменился: визг стал походить на всхлипывание младенца.

— Кэз?

— Я прямо тут.

— Гарри, еще три шага, — сказала Лана. — Ага, вот так. Два. Один. Отлично. В паре дюймов перед тобой каменная ступенька. Это порог.

Гарри постучал по ступеньке носком ботинка. После чего, опустил Топологию на ступеньку. Шкатулка перевернулась несколько раз, а затем замерла, ее страдальческое хныканье стихло. Ему не требовалось зрение, чтобы представить пустошь, раскинувшуюся за порогом. Гарри повернулся лицом к пронизывающему ветру. Вотчина Люцифера пахла смертью и хворью. Ни каких мольб, ни проклятий, ни молитв, ни криков — только случайное жужжание мухи, ищущей местечко, где бы отложить яйца, и отдаленные раскаты грома из грозовых туч, полных ядовитым дождем.

— Воняет как в Аду, — сказал Гарри. — Предполагаю, что он сгинул. Слава Богу.

— Есть идеи, что делать с этой гребаной дверью? — спросил Кэз.

— Одно имеется. Ты ведь раньше был футболистом, верно?

— Я никогда не говорил тебе этого. Откуда ты…

— Пинай шкатулку.

— Что?

— Кэз, шкатулку. Пинай ее как можно дальше.

Гарри почувствовал, как Кэз расплывается в широкой ухмылке от удовольствия. — Отойди-ка чуток. Гарри с Ланой отступили на пару шагов.

Конечно, он не мог видеть удар Кэза, но Гарри почувствовал и услышал его. Порыв воздуха, когда Кэз пробегал мимо него, звук соприкосновения его ботинка с головоломкой и едва сдерживаемый вопль Кэза, затем прорычавшего Гарри:

— Твою мать! Эта чертова тварь не хотела, чтобы ее пнули.

В середине фразы снова начались сотрясения, комната задрожала, снова посыпались ошметки краски, а кирпичная пыль взметнулась в воздух. Гарри стоял на пороге, с одной стороны — Кэз, с другой — Лана, крепко сжимавшая его руку, и слушал, как раз и навсегда закрывается дверь.

4

Гарри неуверенно пробрался между башен из телевизоров, которые он выключил два часа назад, когда начало темнеть, и добрался до кресла перед окном, выходящим на реку, поставив бутылку односолодового на пол рядом с собой. По просьбе Гарри, Кэз дотошно описал ему открывающийся перед ним вид, но прежде чем он успел все представить перед своим мысленным взглядом, что-то яркое промелькнуло слева направо через место, когда-то служившее ему полем зрения. Едва первое световое пятно успело скрыться из виду, как за ним последовало второе. На этот раз Гарри проследил за пятном своим призрачным зрением до угла комнаты, а затем потерял из виду, когда оно свернуло за угол, направляясь в его кабинет, по траектории его движения осыпались гранулы свечения.

Но, даже когда они исчезли, внезапно появился массивный косяк ярких форм, привлекая его взгляд обратно влево. Формы сплетались между собой по мере их приближения и останавливались перед креслом Гарри, чтобы внимательно рассмотреть его своими блестящими глазами и дать ему возможность взглянуть на себя. Конечно, это были покойники: некоторые из них все еще носили следы насильственных умерщвлений, подобно потрепанным знакам отличия, на своих ярких телах, другие — , возможно, у их были внутренние смертельные повреждения, без опознавательных знаков, но все они мертвы, все призраки, и все потеряны, предположил Гарри, иначе почему их скитания привели их к нему?

Норма дала ему два пятичасовых урока о том, как вести себя с усопшими посетителями в случае их прихода.

— А они придут, — сказала она. — Можешь быть в этом уверен. Потому что я пройду среди заблудших душ и подскажу им, где искать помощи.

Она хорошо справилась со своей работой. Теперь остальное зависело от него. Он глотнул виски и очень медленно, чтобы не вызвать паники среди призраков, поднялся с кресла. До окна было шесть шагов. Он сделал пять, продолжая двигаться осторожно, и увидел внизу толпу духов, сбившихся с пути… Его внезапно охватило всепоглощающее осознание того, что жизнь хороша. Если ему когда-нибудь понадобится напоминание об этом, ему достаточно будет взглянуть на отчаявшихся духов усопших, ищущих ответы внизу. А что если он не сможет увидеть их? Зрительные воспоминания, имевшиеся в его распоряжении, были не слишком приятными. Казалось, что проверенная временем метафора о прохождении через огонь остается верной[46]. Гарри находился по другую сторону: сожженный, но очищенный. Может быть, сегодня вечером он даже позвонит Лане и пригласит ее на свидание, которое все уговаривали его назначить. А может быть, он сделает это завтра. С Адом было просто; романтические отношения — совсем другое дело.

Гарри глубоко вздохнул и снова переключил свое внимание на текущую задачу. После чего, он протянул правую руку и прижал ее к холодному стеклу большого окна.

— Меня зовут Гарри, — сказал он, надеясь, что они услышат его слова. — Я здесь, чтобы помочь, если у вас есть вопросы, и направить вас, если вы заблудились. Однако, я не могу гарантировать, что отвечу на все, или хотя бы некоторые. Я новичок в этом деле. Но я сделаю все окаянное — простите, все возможное — чтобы решить ваши проблемы, и вы смогли продолжить свой путь. Пожалуйста, подойдите ближе.

Едва приглашение успело сорваться с его губ, как к нему бросился весь косяк, и внезапность их приближения заставила Гарри попятиться к своему креслу. Они пролетели через комнату, их присутствие мгновенно охладило воздух на несколько градусов. Затем они закружились вокруг него, набирая скорость с каждым кругом и отстраняясь друг от друга, когда проносились мимо Гарри. Норма предупредила его, что первая пара ночей может выдаться немного напряженной, пока не распространится информация о том, что он то, что нужно, но она не посоветовала ему, как поступать в сложившейся ситуации. Неважно; Гарри в свое время изгнал достаточно демонов, чтобы знать, как справиться с энергичным духом.

— Так! — прокричал он. Думаю, вы вдоволь насмотрелись на комнату! А теперь убирайтесь отсюда! Я серьезно! Я хочу, чтобы вы очистили помещение! Вы слышите меня? Я сказал — очистить помещение!

Косяк разделился: те, кого в одночасье напугали приказы Гарри, бежали на открытый воздух, оставив трех или четырех нарушителей спокойствия продолжать кружиться, намеренно задевая его, когда пролетали мимо.

— Если вы сейчас же не уберетесь, — сказал Гарри, — то никто не услышит от меня ни единого совета. Понятно? Меня не волнует, насколько хреновыми были ваши смерти или насколько потерянными вы себя чувствуете. Все что я знаю, останется при мне.

Призраки замедлили свой полет, обмениваясь взглядами, которые Гарри не мог интерпретировать, а затем повернулись лицом к окну Гарри и полетели прямо на стекло и наружу — в ночной воздух.

Перебранка не осталась незамеченной, отнюдь. Гарри увидел, что снаружи к Большой комнате со всех сторон стягиваются духи. Некоторые прибывали в компании других странников, но большинство предпочитали уединение.

— Отлично, — тихо проговорил Гарри. — Еще одна порция виски, и займусь делом.

Он вернулся к своему креслу, взял бутылку, открыл ее и поднес к губам, замерев на секунду-другую в сладостном предвкушении, а затем прилично отпил.

— Есть вещи и похуже, которые я мог бы совершить в жизни, — подумал он, снова отставляя бутылку.

Затем Гарри повернулся, чтобы посмотреть в окно, и заметил пару призраков, являвших собой, наверное, самую грустную картину, виденную им когда-либо. Женщина с ребенком — Мальчик, — подумал Гарри, хотя он не мог сказать наверняка, так как толпа заслонила их слишком быстро. Он сел и оглядел множество лиц перед собой. Сколько их сейчас там? Сорок? Пятьдесят? Он со всеми не управится и за ночь. Многим придется подождать до завтра, а к тому времени, определенно, слухи распространятся, и подтянется еще больше новых скитальцев. Неудивительно, почему Норма была так жадна до бренди и радовалась, имея под рукой все свои телевизоры — они позволяли ей уделить немного времени себе и заглушали гомон нуждающихся душ.

В толпе возникло суматошное движение, и сквозь нее проскользнул ребенок — несомненно, тот самый мальчик, которого он видел под боком у женщины.

— Добро пожаловать, — сказал Гарри. — Пожалуйста, заходи.

— А можно и моей тете Анне? Она очень благовоспитанна.

— Она тоже может зайти.

Мальчик обернулся и позвал женщину взмахом руки. Она вошла, дрожа. Забавно, Гарри никогда не думал, что призраки так могут.

— Привет, Анна, — сказал он.

— Здравствуйте, мистер…

— Д'Амур.

— Видишь, — сказал мальчик тете. С французского это означает любовь, как я и говорил.

— Я какое-то время потеряла всякую веру, — сказала женщина, — Уже и не думала, что нам кто-то поможет.

— Ну, некоторое время было и некому, — сказал Гарри. — Но теперь я здесь. Я вижу вас.