Академия

Третья практика

Когда я немного поостыл, то задумался: а куда, собственно, я пойду?

Даже Мин Чинь, чиновник из далекого Цай Хонг Ши, сумел отыскать меня в столице, возможности же Кун Веймина гораздо шире.

Хуже всего, что я и сам не хотел покидать академию. Я, как и Мэй, получил тут все, о чем мечтал, кроме одного: возможность самому выбирать дальнейший путь, но кто в нашем мире вообще мог это делать? Даже император не властен над своей судьбой.

Тем временем, нам принесли ответные письма, но для меня было лишь одно — от Джин Фу. Он поздравлял меня с поступлением в академию Син Шидай, описал ситуацию с Мин Чинем, признался, что воспользовался моим обвинением, чтобы в глазах семьи отречься от меня и назначить наследником Байсо. А Байсо не получил моё письмо, так как участвовал в испытаниях главы торгового дома, которые займут некоторое время, никак не меньше года.

Жаль. Я был рад за Байсо. Теперь он — официальный сын и наследник Джин Фу, а не безродный мальчишка из Черного района, и я не сомневался в его способности преодолеть любые испытания. Но один из вариантов побега стал для меня недоступен. Показываться на пороге дома Фу было бы крайне опрометчиво и неблагодарно с моей стороны.

Поэтому я решил ждать.

В конце концов, я же не знал целей Кун Веймина. Не императора же он собрался свергать! Скорее всего, он хочет развить какую-то отрасль в магии, и для исследований ему как раз и нужны маг, донор и невидимка: безграничный объем Ки, мастерство без потерь энергии и испытатель. Неужели бы я отказался от такого предложения?

Или он хочет сделать из нас чиновников и тогда… На этом мои идеи закончились. Для чиновника не так важны магические навыки и таланты, разве что кроме работников магического департамента. Законы, знания о том, как работает бюрократическая система, понимание разных слоев населения, справедливость и сострадание — этого вполне достаточно.

Если Кун Веймин не отпустит меня на третью часть практики или же Идущий к истоку будет всё время держать на привязи, как это делал Командующий, то я сделаю всё, чтобы бежать. Ведь иначе я соглашусь стать просто донором Ки и перестану быть учеником, человеком и личностью.

Но глава академии решил показать, что доверяет мне. И я бы поверил, если бы не постоянная слежка и несколько новых магических меток. У Мэй и Теданя таких меток не было, но оно и понятно: Тедань разрушает любую постороннюю магию, а Мэй и так безвылазно сидит в академии. Она довольна своим нынешним положением.

Привычные одежды простолюдинов, нестройная толпа учеников возле ворот и почти затерявшаяся среди них фигура Идущего к истоку. Снег почти весь растаял, на вымощенных камнем дорожках академии это прошло незаметно, а вот за ее стенами дороги превратились в грязевое месиво.

Идущий к истоку терпеливо вел нас вдоль стен Киньяна, пропуская первые повозки и отряды с лупоглазами, которые возвращали этих теплолюбивых животных с зимовки. Шеи и спины лупоглазов были обмотаны плотными попонами, но цвет их чешуи все равно был бледноватым от холода.

Мокрые штаны неприятно липли к ногам, комки грязи долетали до самой спины, а обмотанные тряпками ступни весили, казалось, не меньше, чем я сам. Кое-где мы обгоняли пеших людей, бредущих по краю дороги: целые семьи возвращались из города в деревни к началу посевных работ.

На занятиях Кун Веймин рассказывал про положение деревень и их трудности.

Поселения поблизости от Киньяна и других городов находились в относительной безопасности. Там постоянно проезжали патрули и зачищали местность от опасных животных и разбойников. Там стояли заставы, а в деревнях покрупнее даже располагались постоянные воинские отряды. Но и налоги с этих поселений собирали до последней рисинки, в неурожайные годы оставляя крестьян ни с чем.

Поэтому зимой многие подавались в город, чтобы заработать хоть какие-то деньги и продержаться до тепла.

Был и другой вариант — поселиться в деревушках, что затерялись среди лесов и равнин, подальше от городов и дорог. Там жили посытнее, так как караван, собирающий налоги, не каждый год добирался до них, но и безопасности никакой. Там как раз и происходили такие случаи, как у Харскуля, когда несколько вооруженных мужчин грабили всю деревню и убивали местных. Такие поселения страдали и от животных, и от других напастей.

Нас же отвели в деревушку, находящуюся в безопасной зоне, хоть и на самом краю: раз в десять дней там все же проезжал дальний патруль.

Само поселение выглядело весьма уныло. Может, до таяния снега оно еще могло очаровать чистотой и белоснежными сугробами, а летом — порадовать глаз нежными красками и буйной растительностью, но сейчас я видел лишь расползающиеся дороги, серые унылые дома с выцветшими и понурыми соломенными крышами. Его жители были такими же понурыми и серыми, в грязной замызганной одежде. Несмотря на холод из дворов выглядывали детишки в длинных рубахах, из-под которых торчали босые ступни. Девушки тут ходили в широких штанах и длинных халатах, как и мужчины, и угадать в них слабый пол можно было лишь по низкому росту и косам, выглядывающим из-под платков.

Идущий к истоку сначала отвел нас к старосте, которому принадлежал самый большой дом, единственный в деревне крытый не соломой, а глиняной черепицей. Староста, круглолицый мужчина в шелковом халате, почтительно поклонился Идущему, показав длинную косу, заплетенную на самой макушке.

— Доброго вам дня, господин! Как вы добрались до нашего забытого Небесами селения? Тяжелее пришлось, чем с предыдущими, верно? Но ничего не поделаешь, такое уж время года — земля и вода, грязь и сырость.

Идущий поклонился в ответ, но ничего не сказал. Мы привыкли к его молчанию, у нас были ребята, что подсчитывали слова, которые он говорил на занятиях, и за полгода счет только-только перевалил за тысячу.

— Жить они будут там же, где и остальные. Ох, и тяжело им придётся, не то, что предыдущим. Мы ведь уже кое-где думаем пахать. Сыровато, конечно, и холодно по ночам бывает, но тут уж ничего не поделаешь.

Идущий еще раз поклонился и отвел к длинному зданию в конце деревни. Оно было глиняным, как и все прочие, крыто подгнившей соломой, углы из-за сырости размякли и начали подтекать, кое-где проглядывали настоящие дыры. Окна, видимо, были прикрыты бумагой, но та порвалась, и лишь сероватые кусочки трепетали на ветру.

Внутри оказалось ничем не лучше. Одиноко лежал крупный огненный камень, но я сомневался, что он сможет прогреть этот дом, так как ветер гулял внутри также свободно, как и снаружи.

Идущий ткнул в халупу рукой и сказал:

— Сначала — чинить, — и ушёл. Удивительно проходит практика в Академии Син Шидай: нас бросают в новые условия, и пусть каждый выплывает, как хочет.

Но, к счастью, куратор всё же озвучил проблему старосте, так как через какое-то время к нам подошли несколько человек, в основном, местная молодежь. Они притащили нам ведра с влажной глиной, и Тедань с тремя парнями сразу же принялись заделывать щели в стенах. Наши девочки вычищали дом изнутри, выметали осыпавшуюся с крыши солому, заклеивали бумагой окна.

Только к ночи мы привели дом в порядок, закрыли дыры, переложили крышу и соорудили лежанки. В огненный камень все влили Ки, и потихоньку начало теплеть. Девушки отгородили себе уголок в конце дома и завесили его заранее прихваченным полотном, а парни расселись на полу, подстелив плоские матрасы, и загалдели. Тедань громко вспоминал истории из военной практики, заглушая остальных, и хохотал, прочие тоже от него не отставали. Говорят, что совместные трудности объединяют, и Южный округ благодаря потешным боям сплотился как никогда. На будущих турнирах в Академии мы точно победим западников и восточников!

Идущий к истоку не остался с нами, а сразу ушел в дом безмужней женщины с двумя детьми. Ребята говорили, что он, видать, познакомился с ней на предыдущих практиках, так и прикипел к ней душой. Возможно, после нашей отработки он и вовсе поселится тут, женится на ней и будет крестьянствовать. Ну, или заберет ее с детьми в Академию, — такой вариант тоже промелькивал.

Как и предупреждал староста, нам пришлось тяжелее, чем предыдущим группам. Те, в основном, помогали с ремонтом и скотиной: вычищали загоны, меняли подстилки. У них оставалось много свободного времени, поэтому они могли устраивать бои снежками с местной молодежью, развлекаться и заниматься своими делами.

Нас же со второго дня отправили работать в поля. Там, где земля немного подсохла, девушки убирали будыли, оставшиеся с осени, а мы пахали на быках и вручную рыхлили землю.

Сначала крестьяне смотрели с недоверием на то, как мы работаем, а Уко и вовсе вызывала у них панический ужас своей прической. Девушкам открыто запрещали смотреть на Уко и разговаривать с ней, зато парни недвусмысленно предлагали пройти с ними в овин. Яну пришлось даже пару раз подраться, чтобы объяснить, что короткие волосы ещё не означают доступность девушки.

Уко порывалась сама расправиться с ними, с кнутом она не расставалась ни днем, ни ночью, но мы смогли ее убедить, что ничего хорошего из этого не выйдет. Тут не поняли бы такого поведения у девушки и могли выпороть за излишнее своеволие.

Жаль, что основные земли у этой деревни находились в низинах, там снег таял дольше, и местами вода не уходила в почву. Когда староста отвел нас на поля подальше, мы сначала даже не поняли, что здесь собираются что-либо сажать: черная мутная вода мрачно отражала облака и наши удивленные лица. Оказывается, каждую весну крестьяне рыли небольшие каналы для отведения воды, которые потом засыпались. Зато в засушливые годы эти участки спасали жизнь всей деревне.

Я стоял по колено в воде и рыл канал. Ноги сводило судорогой от холода, порой я чувствовал, как что-то ползет по ступне, рывком вытаскивал ногу, разбрызгивая грязь, и продолжал копать. Мы до ушей перепачкались, и отличить одного от другого было почти невозможно: одни и те же пятнистые лица, широкополые шляпы, сплетенные из старой соломы, и замызганные одежды. Я вел линию канала, окапывая общее направление, которое за мной углубляли остальные.

Вокруг хлюпало, негромко ругались студенты, то и дело комки грязи с плеском срывались обратно в воду. Еще один рывок. Жирный шмат земли шлепнулся позади.

— Ты совсем глухой? — раздался резкий женский голос под ухом. Я дернулся и неловко развернулся, чуть не задев тяпкой девушку. — Уводи канал вон туда, иначе вода не уйдет.

К этому времени мы прожили в деревне уже неделю и привыкли, что местные девушки обходят нас стороной, наклоняя голову так, что невозможно разглядеть даже кончик носа, не говоря уже про глаза. Но эта смотрела прямо на меня, нахмурив брови.

Она не была красоткой, скорее миловидной. Ее по-крестьянски широкое и плоское лицо слегка смягчал плавный изгиб бровей, широкий нос казался не слишком крупным, но дело было не в этом. Не знаю, что именно: то ли слегка опущенные уголки глаз, то ли линия губ, то ли немного выступающий подбородок вдруг напомнили мне о маме. И на меня нахлынули полузабытые воспоминания: запах жареной репы, мамин тихий голос, рассказывающий об очередных приключениях знаменитого героя Деньночь, у которого одна половина лица была темная, а другая — светлая; ощущение уюта, тепла и защищенности.

— Ты слышал, что я сказала? — повторила она.

— Да, рыть в ту сторону. Но зачем? Это же в два раза длиннее!

Она вздохнула и принялась объяснять так, словно я был ребенком:

— Если продолжишь, впереди будет холмик. Маленький. Его отсюда не видно, но вода не сможет уйти. Надо уходить туда. Там будет спуск. Понял?

Я же не мог отвести взгляда с ее лица, такого серьезного и немного грустного.

— Понял?

Дождавшись моего кивка, она поправила шляпу, закрывая лоб, и ушла обратно в деревню. Ребята, конечно, не обрадовались удлинению маршрута, но к вечеру, когда канал был закончен, мы торжественно сломали тонкую перегородку, сдерживающую воду, и с восторгом смотрели на стремительный поток, весело журчавший по выкопанному нами пути.

Я никак не мог забыть ту девушку, что помогла нам советом.

Не раз я пытался угадать, которая из фигурок, торопливо пробегающих мимо нашего дома, была ею. Но мешковатые одежды, низко надвинутые шляпы и лица, всё время смотрящие в пол, не позволяли угадать даже пол и возраст человека, не говоря уже о большем.

Пару раз мне казалось, что я узнал ее, но потом слышал из-под шляпы старческий голос или мужскую хрипотцу. Ребята даже начали надо мной подшучивать, тыкали в очередную фигурку и предлагали устроить с ней встречу наедине.

Впервые я позавидовал Яну и Уко, которые могли свободно общаться, проводить время вместе, держаться за руки, хоть и видел, как нелегко приходилось Яну поначалу. Он выдержал и недоверие Уко, и презрение со стороны благородных, был период, когда с ним вообще никто, кроме меня и Теданя, не разговаривал. Отношение к нему изменилось лишь на военной практике, хотя, возможно, повлияло и то, что знатные ребята примерили на себя одежду слуг.

Через несколько дней безуспешных поисков я начал сомневаться в том, что вообще видел ее. Может, и не было никакой девушки? Может, мне она просто привиделась? Или стояние в ледяной воде так повлияло на меня, что я принял обычную женщину за ту печальную красавицу?

Крестьянский труд был очень тяжел. Нас посылали на самые сложные участки с еще непросохшей землей. Когда я поднимал тяпку, казалось, что вместе с ней я поднимал и половину поля, что налипала сверху. Сами крестьяне трудились в стороне, каждый на своем участке по мере готовности земли.

Идущий к истоку не вмешивался в нашу работу и сам пахал вместе с местными жителями, только на землях той женщины, у которой жил. Не знаю, как было с другими группами, но к нам он приходил всего пару раз. После полученных уроков на предыдущих практиках мы не доставляли хлопот. Первая научила нас смирению, вторая — дисциплине. Чему должна была научить эта, я пока не понимал.

Тедань как-то не выдержал и спросил старосту, зачем мы пашем сырую землю, что ещё не готова к посеву, и тот нам подробно всё объяснил.

Согласно закону, помимо налога в виде урожая и Ки мужчины должны отработать пятьдесят дней в году на государство. Горожане обычно трудились на стройках, улучшали дороги или обрабатывали строительные материалы, а крестьяне порой толком не могли вспахать свои поля вовремя, так как староста принуждал их в самую страду отдавать долг на общественных землях.

Мы работали на общественных полях, тем самым облегчая жизнь крестьянам. И нашу помощь, как мы поняли, записывали в оплату трудодней местных крестьян, позволяя хоть как-то улучшить им жизнь. Староста торопился со вспашкой земель, пока была возможность использовать дармовой труд, ведь скоро мы должны были уехать.

А после тяжелой работы, после которой ломило спину даже у тренированных бойцов, мы собирались в нашем общем доме, сидели возле огненного камня, девушки заваривали вкусный травяной чай, и кто-нибудь начинал рассказывать истории, которые ему читали в детстве. Но в тот вечер я не смог усидеть на месте и пошел на окраину деревни, подальше от домов и людей, подальше от нашей счастливой парочки.

— Ты же говорил, что не придешь сегодня? — шепнули мне на ухо. Я обернулся и увидел ее. Шляпу она держала в руках, и я мог видеть ее гладкие черные волосы, туго заплетенные в косы. И ее глаза. И улыбку, что сразу же пропала. Девушка отшатнулась и снова надела шляпу, скрывающую ее лицо. — Прошу прощения, я перепутала уважаемого.

— Нет, стой, — я схватил ее за руку. — Как тебя зовут? Меня — Юсо Шен.

— Вам не нужно знать мое имя. Мне пора домой. Отпусти! — она выдернула ладонь и убежала.

Но я все равно был счастлив. Я видел ее лицо, я смог немного поговорить с ней и успел поставить магическую метку. Теперь я всегда буду знать, какая из фигурок — ее.

Я подождал немного и отследил по метке, где она жила. Ее дом находился по соседству от старосты, всего через два дома: обычная глиняная халупа, только выглядела она похуже прочих. Крышу на ней обновили частично, заменив солому лишь в самых прохудившихся местах, поэтому издалека она выглядела как шляпка желтого мухомора — вся в пятнах. Окна также были пятнистыми и многослойными, там на каждую прореху сверху прилепили маленькие кусочки бумаги. Изможденная женщина с пожелтевшим лицом выбежала из дома, направилась к старосте, а через минуту вышла оттуда с корзиной белья. И тут я услышал протяжный мужской вой из дома:

— Холодно! Как же холодно-о-о! Жена!

Женщина вздрогнула, втянула голову и просеменила к ближайшему ручью.

Неужели это семья той девушки? Метка показывала, что девушка была внутри дома, где выл мужчина.

Вдруг вой прекратился. Приглушенный стук. И крик:

— Да чего ты кочевряжишься-то? Не ты первая, не ты последняя. А он обещал земли добавить и денег отсыпать! Ты мать-то пожалей!

Дверь хлопнула, и девушка выскочила наружу. Я ожидал, что она расплачется или что-то в этом роде, но девушка лишь поправила шляпу на голове и последовала за матерью.

Как только часть полей была подготовлена, вода уведена в сторону, и земля немного подсохла, староста объявил подготовку к празднику сева.

Женщины кинулись стирать белье и отдраивать дома. Те, кто еще не успел подлатать свои дома после зимы, срочно доделывали все работы. На крышах закрепляли полотна с яркими рисунками: кто побогаче — накрывал четверть крыши, кто победнее — могли и головной платок положить. У старосты же весь дом оказался накрыт красным полотном с изображением солнца, колосьев и едва уловимым силуэтом журавля.

После надоевшей белизны зимы и унылых серых оттенков весны только сейчас я понял, как соскучился по ярким краскам.

Наши девушки сильно переживали, что не захватили с собой никакой одежды, кроме рабочей, и даже отказались идти на само торжество, только Уко спокойно прикрепила к неприлично коротким волосам дорогую заколку и пошла с нами в том, что было.

Я не понимал их переживаний, пока не увидел местных жителей, что собрались на площади в центре деревни. Куда делись серые обтертые одежды, закрытые лица, некрасивые фигуры? Девушки скинули надоевшие плетеные шляпы и засверкали простенькими украшениями, зашуршали юбками в вышитых цветах, закрасовались румянцем. Мне стало неудобно из-за нашего внешнего вида, что портил праздничное настроение, но Тедань даже не подумал чего-то стесняться.

— Да простят меня Небеса, какие вы все красивые сегодня! — провозгласил он на всю площадь, и даже самые недоверчивые бабульки заулыбались ему.

— Так мы всегда красивые, не только сегодня, — ответила какая-то женщина в летах.

— Но обычно-то вы прячете красоту, а сейчас — погляди! Словно бабочки на летнюю лужайку прилетели!

— Жаль, что ты как сухой пенек выглядишь! — усмехнулась другая.

Я, как и прочие ребята, недоуменно смотрел на это представление. Что происходит-то вообще? Нам даже смотреть на местных женщин запрещалось, а теперь они сами с Теданем кокетничают, пусть пока и старухи, но девушки тоже улыбались и глазками хлопали.

Тедань обернулся к нам и шепнул:

— Это ж праздник сева! Вы чего? Чем больше сегодня смеяться, тем радостней взойдут ростки и богаче будет урожай. Нужно хвалить и любить женщин, чтобы они передали хорошее настроение матери-земле.

И нырнул прямо в толпу крестьян, раскидывая шуточки и комплименты, скинул шапочку и рассыпал по плечам волосы, на кончиках все еще горевшие синим цветом. Ян пожал плечами:

— Никогда в таком не участвовал, — схватил за руку Уко и последовал за Теданем.

В стороне от крестьян я заметил ее. Она сменила безобразящий ее халат на праздничный ханьфу, что хоть и выцвел от старости, но все же замечательно смотрелся на ее стройной фигурке, вместо украшений в волосах были лишь яркие полоски ткани. А позади нее стояла мать в повседневной одежде, только на плечи накинут красный платок.

— Пришло время принести дары земле! — сипловато возопил староста. В его руках была чаша с белым рисом, политая медом и острым соусом, — редкое угощение для крестьян. Он торжественно понес ее через расступающуюся толпу, а с противоположной стороны к нему шла пышно одетая девушка. Ее лицо щедро было посыпано белой пудрой, глаза жирно подведены черной краской, волос не было видно из-за украшений. Она еле-еле ступала, удерживая многослойный наряд, который весил, наверное, не меньше рогача Командующего.

Думаю, рядом с этой красавицей даже наша экстравагантная Старшая сестра показалась бы блеклой и невзрачной нищенкой.

Староста дошел до напудренной девицы, низко поклонился ей и начал говорить-напевать:

— Не побрезгуй нашей скромной пищи, напитайся щедростью Небес, обогрейся жаром солнца, одари нас своими богатствами. Не обдели своим вниманием ни одного зернышка, помоги вытянуться колосьям выше человека. Мы польем тебя своим потом, каждую пядь погладим своими руками, будем заботиться о тебе все время, так и ты уж не оставь нас!

Я же пробрался к той девушке и уже представлял, как скажу ей, какая она красивая сегодня, а она смущенно опустит голову, потупит глаза, и нежный румянец покроет ее щеки и уши. Мое сердце стучало, как сумасшедшее. Но стоило только подойти ближе, как она посмотрела в упор на меня и сказала:

— Ненавижу этот праздник.

Мое воодушевление тут же исчезло. Кажется, я успел за эти дни выдумать себе идеальную девушку, которой никогда и не было.

— Почему? — растерявшись, спросил я.

— Потому что он лживый. Смотри, все веселятся, смеются, говорят друг другу любезности. Обычно все друг друга ненавидят, пускают сплетни, завидуют, делают пакости. Это мерзко, но хотя бы честно.

— Аи! — возмущенно сказала мать девушки и тут же поклонилась мне. — Не слушайте ее. Обычно она тихая и скромная. Но в последнее время с ней что-то творится. Надо бы к лекарю сводить, но…

— Но у нас нет денег, — перебила Аи, а потом, прищурившись, взглянула на меня. — Я тебе нравлюсь?

— Аи! — снова вмешалась мать.

— Тогда будешь со мной на празднике, — она схватила меня за рукав и потащила в толпу.

На Уко уже кто-то надел ленты и бусы, и она теперь также весело смеялась, как и прочие девушки. А Тедань, возвышающийся над низкорослыми крестьянами, как башня с девятью крышами над Киньяном, и вовсе сменил одежку: красовался в длинном праздничном халате с красным широким поясом. Женщины так и норовили дотянуться и потрогать его синие волосы. Я даже слышал его голос:

— Это Небеса одарили меня своим вниманием, так что запомните мое имя. Скоро оно прогремит по всей стране!

Мне Аи казалась более симпатичной, чем та разряженная девица, что сейчас ела рис из чашки, хватая его пальцами. Пусть кожа Аи не была белой, как снег, и не казалась слепленной из тонкого фарфора, ее лицо не было круглым, а нос — изящным, но меня притягивали ее грустные глаза.

— Его на самом деле выбрали Небеса? — спросила Аи, показывая на Теданя.

— Он так говорит. И думаю, что он прав.

— А как он это понял?

— Никак. Он просто решил, что избран, и ушел из деревни, чтобы найти свой путь.

— Так он крестьянин? — удивилась девушка. — А выглядит как будто из благородной семьи.

Вся толпа празднующих направилась к специально подготовленному участку земли, где под общее ликование напудренная девица бросила на почву три горсти вареного риса, полила ячменной брагой, низко поклонилась, а дальше староста засеял участок обычным просом.

Хозяева выносили из дома праздничную пищу: разные каши, выпечку, овощи, словом, блюда из того, что выросло на местной земле. Несколько мужчин переоделись в одежду из перьев, встали на короткие ходули и изображали журавлиный танец под барабаны и дудки. Девушки восторженно ахали, когда неуклюжие журавли делали вид, что вот-вот упадут.

А когда стемнело, по всей деревне зажглись бумажные фонарики, напомнившие мне о вечернем Киньяне.

Тедань выскочил из тени и всучил мне чашку:

— Пей, угощайся! — и снова исчез.

Я с сомнением понюхал содержимое, скривился от запаха, но тут Аи выхватила чашку и залпом выпила.

— Знаешь, какая у меня любимая сказка? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Про спутницу ДеньНочь — Иву. Я всегда восхищалась тем, что она смогла бросить семью, родителей и ушла с незнакомцем из родной деревни.

— Но потом она пожалела об этом. В конце же она вернулась обратно, оплакала могилы отца и матери, вышла замуж и стала жить, как ее предки. В этом смысл этой истории! У каждого своя судьба, и не стоит перечить ей.

— Не-е-ет, — протянула Аи и протянула чашку мужчине, что разливал всем теплую настойку. — Как тебя зовут? Шен? Ива не просто так ушла из деревни. Она смогла пожить иначе, посмотреть на мир, увидеть других людей. И потом сама выбрала, какая жизнь ей ближе. Не родители ей сказали, как жить. Не муж. Она сама выбрала свой путь. Совсем как ваш длинный, — она начала слегка пошатываться, и я взял ее за локоть.

— Таких героев, как Деньночь, больше нет.

— Ты все-таки очень на него похож. Очень!

— На кого? На Деньночь?

Но Аи не ответила. Она схватилась за живот, что-то невнятно буркнула и убежала с площади, всучив мне полную чашку. Я выпил содержимое, скривился от вкуса, подождал еще немного девушку, но она не вернулась, поэтому я отправился в дом.

На следующее утро я встал с больной головой, но после усиленного прогона Ки по телу мне полегчало. Девочки поили нас бодрящим травяным отваром и выспрашивали, что было на празднике.

— Кстати, а куда ты повел ту девчонку? Ну, местную, что постоянно рядом с тобой крутилась? — спросил Донгей.

— Кого? Аи? Никуда. Она убежала, едва стемнело, — я потер лоб, припоминая вчерашние события. — Я и не видел ее потом.

— Да брось! Я сам видел, как ты вел ее на окраину деревни. И фонари тогда уже светились.

— Может, она с кем-то другим ушла?

— Что я, знаменитого Шена не узнал бы?

Я отмахнулся, но тут дверь резко отворилась, и в дом вошел Идущий к истоку. Его волосы торчали в разные стороны, глаза были красными, лицо помятым, словно он только что встал с кровати.

— Все — живо на улицу! — бросил он.

Когда мы вышли, то обнаружили целую толпу крестьян, стоящих перед домом.

— Вот он, — вцепилась в меня женщина, в которой я узнал мать Аи. — Аи вчера с ним была!

— Где девушка? — спросил Идущий к истоку. Я невольно поежился от угрозы в его голосе.

— Не знаю. Ей стало нехорошо, и она убежала.

— Да, вчера Аи вела себя не как подобает девушке в ее возрасте. Но… — и женщина разрыдалась.

— Шен, объясни, — потребовал Идущий к истоку.

— Что объяснять? — разозлился я. — Мне понравилась Аи, мы с ней поговорили, она выпила немного, потом ей стало плохо, и она ушла.

— Кто-то видел потом девушку или Шена?

Донгей виновато глянул на меня, затем шагнул вперед:

— Я видел, как кто-то похожий на Шена вел ее за деревню.

Крестьяне зашумели, но одна из наших девушек, что оставалась в доме, по имени Венкиан вступилась за меня:

— Шен одним из первых вернулся с праздника. Он был один и сразу пошел спать.

— Я могу проверить, где она сейчас, — сказал я, вспомнив про метку на руке девушки. Идущий к истоку приподнял брови. — Я… — мне очень не хотелось объяснять, зачем поставил ее, — у меня есть способ узнать, где она и как далеко.

Идущий к истоку понял и кивнул.

Я проверил магическую метку и подпрыгнул на месте: Аи сейчас была не в деревне.

— Она… она далеко на востоке. Точное место сказать не могу, так как слишком велико расстояние. И кажется, она уходит все дальше.

— Да врет он! — выкрикнул кто-то из деревенских. Но староста не торопился кого-либо обвинять или наказывать. Он обратился к матери Аи:

— Твоя дочь и раньше вела себя непозволительно, а теперь вовсе сбежала из родного дома. Не стоит сгоряча обвинять наших гостей.

И тут со стороны деревни подошел Тедань, взъерошенный, но довольный, и тут же принялся раскланиваться с тетушками и мужчинами из толпы:

— Доброе утро! Доброе утро! Как хорошо вчера погуляли! А что за сборище? Что-то случилось? — его громкий голос подействовал на людей, как успокоительный отвар: хмурые лица разгладились, кое-кто начал невольно улыбаться. — Кого-то потеряли?

Несколько женщин наперебой принялись ему пересказывать историю, а Тедань покивал и, широко улыбаясь, сказал:

— Мой друг Шен не виноват. К нему девушки всегда были неравнодушны. Еще в Киньяне я сам видел, как к нему на улице пристала благородная красавица в шелках и золоте. Он отнекивался, но она всё равно затащила его к себе домой. И теперь он обручен с ней, поэтому Шен не стал бы делать что-то подобное.

Студенты академии изумленно смотрели то на Теданя, ожидая, что он вот-вот рассмеется и скажет, что это шутка, то на меня, пытаясь понять, что такого особенного во мне могла найти знатная девушка.

— Ученик не виноват, — вмешался Идущий к истоку, — но мы готовы догнать ее и вернуть. Шен, идешь со мной.

— И я, — тут же сказал Тедань.

Ян тоже шагнул было вперед, но Идущий к истоку покачал головой:

— Троих достаточно.

— Должен пойти кто-то из нас, чтобы подтвердить ваши слова, — сказал староста, хотя было видно, что ему эта затея не нравится.

— Мы пойдем быстро, — заметил Идущий.

— Ячменный Лоб! — из толпы вышагнул крупный парень с прыщавым лицом, от чего и впрямь казалось, что к его коже прилепились ячменные зерна. — Отправишься с ними.

Полчаса на сборы, за время которых я перекусил, перетянул обмотки на ногах, проверил обувь и спрятал в рукаве кистень. Тедань также поел и прихватил с собой серп, закрепив его на поясе так, чтобы он не мешал при беге.

Идущий к истоку оглядел нас, махнул головой, и мы побежали.

Когда деревня осталась далеко за спиной, наставник протянул мне кристалл:

— Поставь защиту себе и крестьянину.

Ячменный Лоб выпучил глаза, увидев такое сокровище:

— Это что? Ради какой-то девки?

Надо было видеть его лицо, когда я взял кристалл и начал рисовать защитный массив вокруг парня. С каждым движением яркость кристалла тускнела, и даже дураку было понятно, что Ки становилось все меньше и меньше. Парень даже хотел перехватить мою руку, чтобы я перестал тратить энергию, но Идущий к истоку вовремя остановил его.

После мы продолжили преследование. Наставник постоянно чередовал бег и быстрый шаг так, чтобы мы успевали восстановить дыхание и отдохнуть. Ячменный Лоб сначала посмеивался над изнеженными городскими, что не способны бежать так долго, как он, но чем дальше, тем молчаливее он становился. Его дыхание становилось громче, лоб покрылся потом, и коротких передышек ему уже не хватало для передышки.

Спустя несколько часов, когда мы приблизились к Аи, я уже четко мог ощутить ее положение и расстояние до нее. Оставалось сделать небольшой рывок. И тут я почувствовал, что потерял указатель.

— Идущий к истоку, — сказал я, — метка пропала. Но девушка где-то неподалеку.

Наставник тут же остановился.

— Сколько оставалось?

— Метров двести, и, кажется, она остановилась.

Мы еще немного прошли по дороге, потом, повинуясь знаку Идущего, свернули в лес и пошли вдоль. Спустя несколько минут мы услышали голоса и, подкравшись ближе, затаились:

— Бок, ты еле успел. Что, быстрее никак не мог?

— Ждал праздника сева, чтобы все упились, — этот голос прозвучал одновременно и знакомо, и чуждо.

На дороге расположился настоящий караван, только немного странный. По центру стояли девушки в крестьянской одежде, их было не меньше двадцати, они стояли, понуро опустив плечи и головы, и молчали. Среди них стояла и Аи, такая же покорная и безмолвная, и возле ее головы, как и у прочих, в магическом зрении виднелась легкая сеточка заклинания.

Помимо всадников там были парни в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет, у них не было лупоглазов, зато было оружие: серпы, косы, молотила. Со стороны могло показаться, что кто-то решил основать новое поселение, собрал молодежь и под охраной нескольких воинов вел их на место. Я бы и сам так подумал, если бы не тот факт, что девушки были все украдены и находились под каким-то заклинанием.

Тут один из парней повернулся в мою сторону, и я увидел, насколько он похож на меня. Не один в один, нет. У него лицо было пошире, волосы темнее, на щеках и верхней губе пробивалась щетина. Он выглядел так, как мог бы выглядеть мой старший брат. В темноте и при смазанном свете фонарей я бы тоже спутал его с собой.

И среди юношей в караване было несколько человек, что тоже походили на меня, хоть и не настолько сильно.

— Десятый, там, в деревне был парень… — нерешительно заговорил Бок, — он выглядел так, словно из наших. Из поросли Второго.

Всадник дернулся:

— Вот Второму это и скажешь.

У них был непривычный говор: они растягивали звуки и мягко раскатывали звук «р», отчего казалось, что они пересказывают песню, сбиваясь изредка на ее напев.

— Всё. Полдень третьего дня. Отправляемся, — пропел Десятый, и вся процессия тут же перестроилась и двинулась дальше по дороге.

Я проверил их магическим зрением. Никаких массивов, никаких магических щитов, таланты колебались от десяти до двадцати пяти. Оружие только у всадников. Кристаллов с Ки я тоже не заметил, лишь несколько амулетов непонятного назначения.

Когда караван скрылся из вида, Тедань спросил:

— Что будем делать? Нападем?

Ячменный лоб ошарашенно посмотрел на моего друга:

— Ты что? Чокнутый? Ты видел, какие они? Они же на лупоглазах! С оружием! Их там вон сколько!

Идущий к истоку с сомнением посмотрел вслед похитителям:

— Нет. Расскажем в столице. Это непростые воры.

— Никто не будет искать их ради обычных девушек, — возразил я. — А метку они уже сняли.

— Я отвечаю за вас. Ты все видел? — спросил наставник у крестьянского парня.

— Да-да. Аи увел какой-то парень, похожий на него, — и Ячменный лоб кивнул на меня, — их там таких полно, словно братья. А еще украли кучу других девчонок и увели за собой. Ваш — ни при чем.

— Возвращаемся!