Адвокат вольного города.6

Глава 17 Липовое правосудие

Я стоял перед зданием суда. Если бы я в целом, так сказать, по жизни, курил бы, то сейчас бы непременно закурил. Хотя бы потому, что пришёл на полчаса раньше, чем следовало, вместе с тем, других задач у меня не было.

Джо остался ждать меня в офисе, компанию мне составлял только кожаный портфель с небольшим набором документов.

Третейские суды — это такие ненастоящие суды.

В одном советском фильме герой Леонова, если не ошибаюсь, кричал одному сомнительному типу — «Укротитееееель! Липовый».

Двойная ирония была в том, что Леонов тоже выдавал себя за укротителя, но не был настоящим.

В основном, это уличение кого-то в фиктивном статусе и состоянии.

Это я вообще про «липовость» и поддельность статусов. В моём случае надо знать моё собственное происхождение…

Короче, третейские суды. Третейские суды я откровенно не любил, потому что в прошлом мире с ними взаимодействовал неоднократно.

Есть, допустим, суды общегражданские и специализированные. Они назначаются судом, их деятельность регламентирована процессуальными кодексами и есть иерархия, то есть решение районного суда ты можешь разбомбить в области и так далее по возрастающей.

Был у меня, допустим, случай.

Покупали наши люди горное оборудование. Там, что ни гайка, то по чертежам и стоит дорого. Оборудование было буровым и стоило миллионов, допустим, десять.

Привезли его, вскрыли, а оно бракованное. Причём брак такой капитальный, в основе горного оборудования использовался металл низкого качества и дешёвый. У рудника, который его должен был гонять, инженеры все матёрые, у них к тому же своя лаборатория была. Они даже марку стали определили и вынесли вердикт «металл — говно» (простите мой французский). Таким ёмким приговором они подразумевали, что оборудование работать не сможет, его банально поведёт в тяжёлых условиях. Так что оно развалится, причём в лучшем случае в руках мастеровых, а в худшем, внутри горной породы, его потом поди оттуда ещё повыковыривай.

Короче, составили мы комиссионные акты, лабораторные исследования приложили, ТПП подтянули, все зафиксировали, прижали этими документами к стенке поставщика, он согласился предоплату вернуть, полную оплату не просить.

Но согласился он «на словах». А был он у нас с Украины, Днепропетровской области. Итак, в этой самой области его к бортику прижал местный финансовый контроль, мол, почему бабки не получаешь и не платишь налоги? А не уклонист ли ты, мил человек, а не хочешь ли ты сходить в направлении мест, не сильно отдалённых, годика на четыре?

И эти черти в качестве оправдания подали на нас в суд. В третейский. Что такое третейский суд? Это такая чисто коммерческая организация, которая за бабки, типа как нейтральное и мудрое лицо, берётся ваш конфликт непредвзято и авторитетно разрулить.

Про их честность, квалификацию и неподкупность — это отдельная песня.

Для попадания в эту шарагу в договоре должна быть «третейская оговорка», тогда спор будет подлежать разрешению во «Всегалактическом наивысшем суде». И если случится конфликт, и вы попадаете туда, то придётся платить довольно приличные бабки и вас там неизвестный хрен, облачённый для красоты в чёрную шёлковую мантию, типа, будет судить.

В моём случае подсудности с пацанами из Днепопетровска, таким был Коммерческий арбитраж при ТПП Украины в городе Киеве.

И попадает к ним тупое исковое «мы, мол, поставили, мы красавцы, а нас на бабки кинули».

А между прочим, если открыть гражданский кодекс любой страны (да и в международной конвенции про договоры купли-продажи ООН тоже), то там написано, что если поставили фуфло, то бабки вы и не должны, надо вернуть брак и сделать обиженное лицо, то есть поставить нарушителя на прямые убытки, неустойку ему накрутить и так далее.

И нас Киев приглашает, мол, явитесь и объясните, почему вы бабки не платите?

Ну, мы там местных деятелей наняли, но я им подготовил мощный материал.

Расписал я, как нам брак подсунули, про экспертизу, про претензии и даже что поставщик эти претензии принял, а в составе комиссии, которая констатировала позорный факт использования галимого сорта металла, был представитель поставщика, так что для их это всё ни разу не сюрприз.

Отзыв на шестнадцати страницах, приложений ещё на шестьдесят, мы это всё заверяли и сшивали.

Короче, по итогу суд нам отказал, сухо написав, в одну, мать его строчку, «покупатель серьёзных доводов и доказательств не представил».

А какие надо было… Чтоб серьёзные? Напечатанные кровью на коже, снятой с директора поставщика, расписки, что денег никто никому не должен?

Правда, наша сторона бабок всё равно не платила.

Потому что после того, как этот туфтовый суд выносит решение, радостный поставщик, который держит бумажку о том, что за поставку бракованного товара ему покупатель один чёрт заплатит, то выясняет, что ему нужен вполне отечественный исполнительный лист, который выдает только отечественный же суд.

И когда он в этот суд обратился, я туда тоже аки резвый зайчик прискакал и свои доводы по второму кругу выдал, что контракт не исполнен должным образом, а ещё и поставщик сам нам неустойку торчит.

И наш суд (характер нордический, не женат) весьма спокойно это всё расписал и отказал всем и во всем, послав всех обратно, откуда пришли.

И хотя тот третейский суд мне в итоге ущерба не нанёс, осадочек-то остался.

…

Ко мне неторопливой походкой двигался Орлов, конкурсный, у которого я когда-то купил сейф, стол и прииск. Три вещи, стало быть.

А с другой стороны, как туча, надвигался представитель из банка по моему делу. И все меня узнали.

Главное, цвет глаз и волос другой, а всё равно узнают, явно по пиджаку.

— Привет! Я себе такой же в Италии покупал, — без пафоса поздоровался со мной Орлов, кивнув на выдающий меня окружающим предмет одежды.

— Здрав будь, Павел Вячеславович. В суд? — чёрт, нахватался от Маши сельских приветствий.

— В него. Ты куришь?

Он достал серебряный потёртый портсигар.

— Нет, но постоять за компанию могу.

Представитель банка уныло потоптался и несолоно хлебавши, медленно уплыл дальше.

— Я вообще редко курю, бывает одну в неделю. Сейчас просто дело нервное… — извиняющимся тоном поведал он, я кивнул в ответ.

Паша курил, фактически, я тоже, только пассивно.

— Есть что интересного на продаже? — спросил я по привычке.

— Есть градирня. Требует ремонт.

— Не интересует.

— Пресс гидравлический, но разукомплектованный. Тебя вообще, что интересует, Аркадий?

— Я представляю интересы прииска.

— Того, что я тебе продал? — Орлов понимал, что покупателем я был номинальным, иллюзий не питал и относился к этому факту, как к само собой разумеющемуся.

— А ещё медной фабрики и нефтеперерабатывающего завода.

— Нормально с клиентами?

— На количество не жалуюсь.

— А на качество?

— На оппонентов жалуюсь, со свету меня сживают.

— О! Это я понимаю, меня самого бомбят жалобами и попытками отстранить. Главное платить мне никто не хочет, а отстранить хотят, причём в моем случае те, с кем я до этого имел договорённости.

— Люди — они такое.

Он сделал длинную затяжку. Сигаретный дым был мягким (насколько я мог судить) и ароматизированным.

— Есть в продаже сгоревший ресторан.

— С землей?

— Да, там аренда у города на пятьдесят лет, с полной передачей прав.

— А что за трагическая история стоит за этим пепелищем? Клиенты подрались? Несчастная любовь? Дуэль на бутылках с зажигательной смесью?

— Всё куда проще. Кент задолжал бандитам, они наняли ирландцев. Ну, когда у нас ещё были ирландцы.

— А что, уехали?

— Говорят, что так. Так вот, ирландцы — люди резкие, они наехали на кента и в качестве угрозы сожгли заведение.

— Большое оно хоть было?

— Два этажа, почти две тысячи квадратов, даже своя катерная стоянка.

— Единственный, надо думать, актив?

— Да, — он пустил струю дыма в сторону. — Ты прямо в корень зришь. Единственный актив, должнику теперь нечего терять, он вообще в бега подался, долг никто никому не вернул, а банкротит вообще фискальное управление по налоговым долгам.

— Банкротство отсутствующего должника?

— Да. Только не знают, кому гору сгоревших брёвен толкнуть.

— А земля что, не ценится?

— Земли в Кустовом много.

— А где вообще это заведение было?

— Недалеко от новенькой биржи макров. По диагонали.

— Ну да, я там видел какой-то забор.

— А вот за забором и само пепелище.

— Сильно выгорело?

— Бетонный фундамент, второй этаж разрушен в ноль, первый требует сильной реконструкции. Короче, никто не хочет связываться с этим барахлом. Был бы ресторан, пусть пыльный и грязный, а так…

— А какая цена?

— Девять. Ну и мне копеечку хотелось бы.

— А тебе сколько?

— Три. Актив явно не золотой, а так… Интересует?

— Слушай, ну я по-дружески поговорю с моим инвестором, может, купим, будем людей кормить лапшой удон.

— Что за лапша?

— Ну, если до этого дойдёт, я тебя угощу. Сам тысячу лет не ел. Ладно, мне пора уже в заседание двигать.

— Мне тоже.

…

Местная судья, матёрая как старый волк, немолодая и мощная, что характером, что телосложением, по фамилии Головина, встречала нас, уже сидя за судейским столом в зале заседаний.

Ну, вообще-то положено, что мы, участники, сидим, суд заходит, звучит фраза «Всем встать, суд идёт!» (секретарь тоже встаёт). Таким образом соблюдается многовековая традиция и ритуальная очередность.

Судье Головиной явно были абсолютно фиолетовы судейские традиции, она смотрела на нас с добродушным любопытством крокодила, который вот-вот собирается сожрать своих жертв.

— Так, кто тут у нас явился?

— Мы РосЕвроБанк, вот доверенность, — кратко отрапортовался оппонент. Он подал доверенность, она её приняла. Я беззвучно повторил манёвр, с той разницей, что у меня был ордер и доверенность.

— Сергей Волопасович, в какой момент своей жизни Вы вообразили себя банком? — тоном старого много повидавшего психиатра вкрадчиво спросила судья у моего коллеги.

От её вопроса веяло такой тяжестью и силой, что у меня даже потяжелел перстень, который таким образом традиционно реагировал на значительные изменения магического фона.

— А Вы? — спросила она меня после длинной паузы, по всей видимости, предназначенной для получения ответа на психиатрический вопрос.

— Адвокат Филинов, по ордеру и доверенности.

— Ну хотя бы себя не потеряли, уже ничего.

— А как же, Ваше преосвященство… — представитель банка все же решился говорить и тут же спутал регалии судья (в местном мире не было кардинала Ришелье, зато был французский политический род с той же фамилией, а таком образом обращались к руководству высшей магической академии в столице большинства европейских государств). — Мне говорили, что будет слушаться дело по иску такого-то к такому-то, потом про доверяем, про отводы, про права…

— Вам Ваши права зачитать, господин бывший полицмейстер? — с нескрываемым сарказмом спросила судья.

Кажется, она многих в городе очень хорошо знала, в том числе и моего оппонента.

— Думаю, Вам не стоит учить судью порядку отправления правосудия, это нарушение субординации и регламента, — театральным шёпотом, то есть так, что меня отлично слышала и судья, сообщил я своему оппоненту.

— Вы ведь не совсем юрист, верно? — сурово подняла бровь судья, с подозрением глядя на представителя банка. Мой здоровенный оппонент тут же визуально сократился на четверть, как курс валюты страны третьего мира под натиском биржевой спекуляции ведущих держав.

— Ну… Ваше вашество, я учился же…

— И где? Вы можете не вставать, кстати, это пока не регламентный вопрос.

Мой оппонент и не пытался встать, он сидел в какой-то странной позе, как если бы пытался поднять перед собой стол и защититься им, как щитом от стрелковой атаки.

— В Саратовском Южногородском Училище.

— И Вам прямо диплом выдавали? Ну, такую бумажку разноцветную с циферками и буковками?

— Д-да, копия в отделе кадров лежит. А оригинал ейный… если подумать…

— Не напрягайтесь, любезный, это не Ваше. В Саратове, если меня не подводит склероз, есть юридический институт при имперском следствии… В мире всего две школы детективов, там, где учат не абы кого и абы как, а именно расследовать преступления, — она сделала задумчивое лицо и посмотрела в сторону обсиженного мухами потолка.

Ни я, ни оппонент не решились её прервать, хотя, кажется, даже до него доходило, что сие лирическое отступление никак не относилось к нашему с ним вопросу.

После полутора минут воцарившейся тишины Головина тяжко вздохнула, словно возвращаясь в слегка мерзкую для неё реальность.

— А Вы, молодой… человек… учились?

Она спросила меня и произносила слово «человек» с очень большим сомнением, словно у неё были и другие варианты моей биологической классификации.

— Да.

— А где?

— Меня учили, — я не смог сходу вспомнить, откуда родом мой диплом, не готовился я к такому разговору, — основам проведения процесса, в том числе разъясняли процессуальные права. То есть, фактически, целый курс давали права и обязанности участника процесса. Впоследствии даже говорили, что после сдачи экзаменов мне должно быть стыдно спрашивать за свои права, ведь в отличие от простого народа, мне эти права тщательно разжевали.

— Вот! — Головина подняла свои массивные ладони над столом и грозно хлопнула по расположенным на нём документам.

С первой минуты я понимал, что она клала на процесс, на ритуал, последовательность и порядок — болт с прибором, но было бы фатально-ошибочно пытаться вернуть её в лоно порядка и законности. Сейчас приходилось срочно импровизировать и ориентироваться уже на ходу.

— А Вас такому учили, Сергей Вилопасович? Или Вы забыли эти знания, пока выбивали дурь из контрабандистов и дворовой шпаны, пока Вас не попёрли из полиции за раздутое самомнение и стрельбу в центре города в пьяном виде?

— Наталья Анатольевна! — взмолился оппонент. — Такого не было. Ушёл по состоянию здоровья. Уволился по собственному желанию.

Он опасливо стрельнул глазками в моём направлении.

Я сделал вид, что ничего не понимаю. Не был я заинтересован в чьём-то унижении, мне нужен результат по процессу, а не вот этот весь цирк одного актёра.

— Ой, мне-то не заливай, — отмахнулась она. — Так, что мы тут рассматриваем?

Тут она посмотрела на секретаря, которая, кажется, терпеливо ждала этого момента после такого длинного и попахивающего идиотизмом вступления.

— Вот эти… Банк, они заполучили решение Московского арбитражного третейского суда по заявлению к Мещерякову…

— Это у Вас те самые Мещеряковы? — она вперила в меня тяжёлый взгляд.

— Те самые, — уверенно ответил ей, хотя пёс его знает, что она вкладывает в это многозначительное выражение «те самые». — Те самые Мещеряковы, я из тех самых Филиновых и мы все весьма уважаем суд и конкретно вас, Наталья Анатольевна.

— Это правильно, я же тоже не с помойки к вам пришла тут… Так чего те от этих хотят?

— Долг у них перед банком, — отчеканила секретарь. — Но подали в суд не к нам, а в московский третейский…

— Ети ж ты, как завернули, — сварливо вздохнула Головина. — Дальше?

— Ну есть решение, они теперь просят выдать им исполнительный лист на взыскание долга и исполнение требований по залогу, обращение взыскания на предмет залога.

— Так, стало быть! — она посмотрела на нас с оппонентом как на школьников, которые пытались на заднем дворе школы сжечь дневники и снова выдержала пугающе долгую паузу.

— Вы, Сергей Волопасович, со своей стороны, чего просите от суда?

— Ну так, — он нерешительно привстал. — Там всё написано!

Он выпрямился, как на плацу и выпятил грудь в манере бравого пехотинца.

Но на судью этот манёвр впечатления не произвёл.

— А что там написано, Вы говорите? Вы хоть требования свои же собственные, читали, поддерживаете, а?

— Ну, дык, чего б их не поддержать?

— Сергей Волопасович, хватит превращать суд в балаган. Встаньте и скажите суду, как на духу, чего Вы хотите?

— Чтоб не уволили после такого, — откровенно вырвалось у него, но он быстро замолк и сделал вид, что ничего подобного не говорил, а это просто шелест штор в кабинете.

— А Вы, Филинов, чего хотите?

— А мы возражаем.

— Да ну? И даже может письменно подготовили? Возражения?

— Так точно, — молодцевато выдал я и передал суду солидные по толщине возражения.

— Много написали… Буквы совершенно точно прямо все знаете, это похвально, похвально.

— Разрешите доложить позицию?

— Нет. С чего бы это? Не надо тут суду мельтешить.

Она одёрнула меня и стала бодро читать моё сочинение:

— Вот Вы тут пишете, теория, концепция, принцип рос юрий какой-то деката…. латынь, мать её…

— Рес юдиката — принцип правовой определённости, базовый принцип гражданского права на континенте.

— На верховный суд наш, будь он трижды неладен и чтоб у него трещина по фасаду выскочила, а у председателя на заднице — фурункул, ссылаетесь, так?

— Так точно, Ваша честь!

— Не надо мне тут про честь, мы не в кабаке. Вы сейчас издеваетесь над судом, Филинов?

— Ни в коем случае!

— А у Вас может и кодекс есть в наличии? — сварливо спросила она.

— Да.

— Даже с собой?

— Имеется!

— А случаем, знакомы со статьями о выдаче исполнительного листа на решение третейского? — подняла бровь она.

— Ну не так близко, как хотелось бы. Или не хотелось бы. Это норма в статье четыреста двадцать три. И далее по нумерации.

— Вот что-то в голове же проскакивает у Вас. А читали, стало быть, эти статьи?

— Да, так точно, читал!

— А видели, где там написано… Вернее, про Ваш верховный суд, про юдикату эту, про теорию, там ничего нет. Не написано, я Вам точно говорю, недавно смотрела. Там есть условия, когда лист не выдаётся. Основания для отказа. В четыреста двадцать шестой, часть третья, там есть… пять оснований, когда лист не выдаётся. Первое, второе и так далее. Вот там всё и написано. Читайте. А про эту Вашу латынь не надо чушь нести. Вам понятно?

Я нервно сглотнул. Ну правда, кому я тут про теоретические конструкции, про пленум, про правовую природу третейского суда собрался рассказывать? Для такой фундаментальной судьи есть статья и там пять оснований… И мать его, всё!

— Так точно, понятно.

— Значит так, я слушанье дела откладываю. Вы, — она некультурно ткнула пальцем в направлении оппонента. — Разберитесь, чего Вы там от меня хотите. А Вы возражения переработайте в человеческий вид. И вот если будет что-то по кодексу, какие-то нарушения, я откажу. А нет, выдам. И всё, никаких этих юдикатов…