А где-то в соседнем дворе…

Те, кто рядом

― Тебя что-то беспокоит? ― тонкие пальцы касаются полированного дерева шахматной доски, проводят по королевской короне, медленно, словно поглаживая, замирают над острым конусом, которым оканчивается навершие офицера.

«Все же слон или ладья?..» ― я слежу за его пальцами, словно мое внимание способно что-то изменить. Если он пойдет на размен, я, возможно, не выиграю, а если нет...

― Не отвлекайся, ― теперь он касается королевской пешки, холит коня: нехотя, будто успокаивая норовистое животное. Эту фигуру он намеренно подставил под удар еще в самом начале партии. ― Я задал вопрос.

В небольшой круглой комнате на вершине полуночной башни, которая очередной небоскреб, ― сороковой этаж, весь мир на ладони ― ярко горит камин: всего лишь иллюзия, созданная ушлым дизайнером с помощью подсветки и картинок. Подрагивают огоньки свечей в отражающихся в треугольном серебряном зеркале канделябрах. Едва слышно щебечут скрипки и флейты ― в нише притаился музыкальный центр.

Обстановка мало похожа на стандартное средневековье, в которое привычно помещают иные расы, однако кто же сказал, будто комфорт двадцать первого века не привлекателен для существ, почти не имеющих отношения к людям? Главное, здесь хорошо и спокойно, как никогда не было и быть не могло в по-настоящему реальном мире.

― Нет... ― голос внезапно садится, и я тянусь к бокалу, запивая неловкость и невольную ложь терпким вином. ― Не знаю.

Он поднимается. Я не протестую. Ему, как и мне, легче думается на ходу, в движении: проходит к окну и вглядывается в ночные сумерки. С усеянного звездами небосвода улыбается бледная луна. Полнолуние. Здесь всегда полнолуние.

Пожалуй, в том мире, из которого я родом, его назвали бы эльфом. Мой собеседник красив тонкой уверенной красотой и бессмертен ― иначе его раса вымерла бы еще несколько тысячелетий назад. Впрочем, к высокомерным существам, описанным ни одним поколением писателей, он не имеет никакого отношения. Было бы невыносимо пошло ― да, именно это слово приходит мне на ум ― сравнивать его с каким-нибудь длинноухим. Или нет? Фейри подходит лучше: высокие обитатели холмов нет-нет, а трогают тонкие струны души. Во всяком случае, они кажутся гораздо загадочнее, чем привычные фэнтезийные образы: коварны, любят интриги и игру с людьми.

На лестнице раздаются легкие шаги; он отрывается от созерцания ночного города, подходит к двери и принимает поднос. Отчего-то он не пускает в свои личные покои слуг. И гостей ― тоже, делая исключение лишь для меня.

― Ты приходишь каждый раз, когда сомневаешься в чем-то, ― вино уступило место пузатой чаше, над поверхностью которой вьется легкий дымок. ― На этот раз...

― Ничего, ― кажется, сегодня я решил изъясняться косноязычно. ― Просто... плохо.

― У тебя все есть.

С этим не поспоришь. Я касаюсь чаши и тотчас отдергиваю руку. Горячо! Ну, конечно, я ведь уже отметил дымок. Сам я могу и не прослеживать логической цепочки: отвар ― дым ― горячо. Воображение сделает все за меня. Не поворачиваю головы: и так знаю, что замечу на тонких бледных губах ироничную улыбку. Беру салфетку и осторожно приподнимаю чашу. В нос бьет легкий, слегка дурманящий сладковатый аромат, делаю первый глоток...

― Что ты чувствуешь? ― резко спрашивает он.

― Мята, ― выдыхаю я, ― перечная. Еще мелисса, лайм...

Ухмылка становится шире:

― А я хотел сказать, что рецепт этого отвара повар хранит в секрете даже от меня. Впрочем неважно, все неважно теперь, когда слабеют полюса.

― Магнитные? ― вчера я слышал что-то такое в очередной передаче, которую использовал как фон. Даже не думал, будто способен запомнить, о чем в ней шла речь.

― Магнитные, ― он улыбается шире. ― Подобное уже происходило на Земле.

― И что? Динозавры повымирали?

― Всего лишь одни физические законы сменились другими, ― собеседник веселится совсем уж открыто. ― Эпоха легенд, колдовства и магии. Слыхал?

― Конец людской цивилизации в нынешнем виде.

Он морщится как всегда, стоит мне сказать чрезмерную глупость: по его мнению, но вряд ли политики, бизнесмены, военные и прочие, заинтересованные в незыблемости устоявшегося мира, посчитают также.

― Научитесь видеть тех, кто и так находится рядом.

Черная тура приподнимается, на мгновение замирает в воздухе и делает ход.

…Мерное шуршание ноутбука. Стол, заваленный листами, исписанными мелким, летящим и небрежным почерком. Электрический чайник. И я ― уронил голову на скрещенные руки.

На экране ― шахматная доска и ничего более. Все остальное я выдумал. Нет ни полуночной башни, ни зеленоватой луны, ни собеседника-противника-приятеля, ни... Зато привкус мяты на губах слишком отчетливо ощутим, чтобы быть простой ассоциацией или игрой воображения. И именно он лучше любого врача указывает ― я схожу с ума. Не хочу! Однако поделать с этим теперь ничего невозможно. Стоило остановиться раньше, когда только появились в моей жизни странные, зовущие сны, полные звуков и запахов: до того, как я начал подменять один мир другим.

Оставаться в пустой квартире невыносимо. Я подхватываю куртку и бегу на улицу ― вниз, перемахивая сразу через три ступеньки. От одиночества у меня давно припасено свое средство: пожалуй, единственное, все еще держащее меня в этом мире.

Мотоцикл стоит в гараже. Ждет. Он всегда готов погонять с ветром, да и время подходящее ― машин на дорогах почти нет ― ночь. Полнолуние, черт его подери.

Ревет мотор. Из-под колес выстреливают мелкие камушки. Наушники заполняет скрежет, вой, плач электрогитары и неожиданно-чистый и сильный голос вокалиста. Понятия не имею, что это за группа. Главное, к моему сегодняшнему душевному состоянию она подходит, как нельзя лучше.

***

― Ну ты и дал сегодня, братец, ― слышится скрипуче с явной грассирующей «р». Пожалуй, если прислушаться чуть тщательнее, слова удастся разобрать и примитивным человеческим ухом. ― Смотри, сведешь в больницу, потом сам же переживать будешь.

― Интересно ж выходит, ― а вот этот просто так не распознать, разве лишь войдет в комнату кто-то необычный, каких рождается один на сотню. ― Точно ушел?

― Несомненно, ― отвечает из коридора рычун и кряхтит плохо смазанной дверцей древнего шкафа, в котором обитает… лет шестьдесят точно. ― Приступай.

Воздух чуть колышется, замирает, уплотняется и с громким бу-у-ух ударяет по клавиатуре. Через мгновение на ней сидит маленькое смешное существо, чем-то напоминающее мокрого синего вороненка, едва-едва поднявшегося на крыло.

― Уже третья клавиатура за месяц, ― вздыхает из-за ковра Кузьма Ваняславлевич, он же домовой, он же полтергейст, он же «чертик-чертик, поиграй», укуська-угуська-цап-царапыч и наверное с полсотни всевозможных имен, ругательств, эпитетов, которыми награждают люди невидимых соседей. Прозвания Кузьма коллекционировал, как некоторые ― оторванные пуговицы или пивные пробки, а потому временами специально устраивал что-нибудь эдакое ― вдруг наградят новеньким имечком. Раз писатель в квартире завелся, надо пользоваться. Кузьма ведь и так всегда на страже: отпугивает телефонные звонки, когда человек работает, и присматривает, чтобы не пришел или не проснулся раньше времени в такие, как сегодня, ночи.

«Вороненок» фыркает и отворачивается. Разве он виноват, что для выхода в реальный мир ему обязательно нужно сломать какую-нибудь вещицу? Портить же электронику проще и менее рискованно. Если он чашку раскокает или стул раскурочит, человек мигом заподозрит, будто в его отсутствие кто-то хозяйничал в квартире. А с техники взять нечего, она и сама собой из строя выйти может. Потому, игнорируя ворчание Кузьмы Ваняславлевича, он поворачивается к экрану монитора, тот погашен, но когда подобное кого-нибудь останавливало?

― Сроки не ждут, ― напутствует Кузьма.

«Вороненок» не отвечает. Он знает, как никто, что такое сроки, а еще ― характер своего человека, который либо закончит рукопись вовремя, либо не напишет вообще ничего.

― Человек сравнил сновида с эльфом, представляешь?

Кузьма усмехается. К ушастым существам, ворующим младенцев из колыбелей, жители снов точно не имеют ни малейшего отношения.

― Сам? Ну хоть так.

― Да! ― «Вороненок» ничего не имеет против. Его, наоборот, радует, когда человек видит дальше соплеменников. Это означает, что вскоре он оправится от затянувшейся меланхолии и снова сможет работать самостоятельно, а пока невидимые литеры появляются на погасшем экране только для того, чтобы приехавший под утро писатель прочел их, не видя, и переписал заново. В конце концов, творческий кризис случается у всех, и музы ― какими бы они ни были ― должны помогать.

***

Я возвращаюсь под утро, ставлю мотоцикл в гараж, наскоро умываюсь и сажусь за компьютер, включаю его и улыбаюсь, хотя вряд ли снова сломавшаяся клавиатура ― повод для радости. Дело в другом: месяц назад я думал, что не смогу написать ни строчки, но вот уже с неделю не вылезаю из романа, а по ночам блуждаю в придуманном мною же самим мире.

Безумен ли я? Скорее всего, да. Но это ― сладкое безумие, и жить без него я не пожелал бы ни за какие блага.

В это время где-то в сопредельном измерении, который я в шутку называю четвертым кривоколенным континуумом, спит «вороненок», свернувшись маленьким синим комочком, и улыбается во сне.

Минуты кажутся секундами, часы ― минутами, но телефон звонит, когда дневная норма закончена, а потому я спускаюсь во двор, а затем перехожу на другую сторону улицы. Разве не для того существуют друзья, чтобы встречать их время от времени или иногда разделять с ними обеденные перерывы?

— Моя стиральная машинка питается носками, – с истинным прискорбием в голосе говорит программист Артур, по привычке, преследующей его еще с третьего класса школы, в которой мы и познакомились, смешно морщит нос и вгрызается в кусок пиццы так, словно не ел с позапрошлого года. — Она их реально ест! Другого объяснения я просто не могу найти.

— О… и не только их, — замечает Татьяна, кровожадно косясь на пиццу. Она предпочла заказать овощной салатик, решив, будто в чисто мужской компании обязана выглядеть идеалом здорового образа жизни, который, как известно, недостижим.

По мнению Татьяны, образ настоящей женщины заключался в умении есть как птичка (гарантия того, что не потолстеет и будущего мужа едой не обделит) и поддержании красоты любыми средствами, не указанными в Уголовном кодексе. Увы, сослуживцы почему-то (в унисон или перебивая друг друга) восхищаться ею не торопились, и под конец обеденного перерыва голодная и недовольная Татьяна начала скучать. Впрочем, новый разговор она вполне могла и поддержать. Тему подняли жизненную и даже наболевшую.

– У тебя тоже? – не стесняясь, вопрошает Артур.

– Если производители утверждают, будто стиральные машины работают от электричества, не верьте. Они бессовестно врут! – на этом моменте Татьяна задумывается о том, а можно ли врать совестливо, но решает не отвлекаться почем зря. — Стиральные машинки работают от носков, трусов и топиков, которые они пожирают во время стирки!

Начальник отдела Николай усмехается, но сохраняет молчание.

— Готов согласиться с дамой из отдела продаж, — с энтузиазмом кивает (в этом месте многие мои коллеги непременно добавили бы «головой») логист Виктор.

— Ну а как еще объяснить-то? В барабан я запихиваю парные носки, а вытаскиваю непарные, причем иногда и совсем не те, что ложила в стирку, – обрадовавшись неожиданной поддержке, говорит Татьяна.

— Видимо потому, что одежду в стиральную машинку нужно класть, а не ложить, — замечает начальник отдела Николай как бы между прочим и пригубливает свой кофе. ― Вы вот как считаете?

Я пожимаю плечами. Сказать честно, привычки следить за носками и прочими вещами у меня никогда не было и нет. Возможно и зря: рассказик мог бы забавный выйти.

— Я именно кладу, а не ложу, -- утверждает логист Виктор, – но от правильного использования нужных слов результат не меняется. – Стоит загрузить пару носков, на выходе обязательно окажется один. И хорошо, если только носками ограничится. Трусы тоже жрет, скотина такая. Одно слово – «Вош».

– «Бош», – поправляет начальник отдела Николай.

– «Бош» – порядочная фирма, выпускающая бытовую технику, я не могу назвать этим брендом скотину, поставившую меня на край нищеты, – возражает логист Виктор.

– Телепортация! – зловещим тоном произносит Денис, тоже менеджер по продажам. Он работает с Татьяной в одном кабинете (собственно, он и зовет ее на подобного рода посиделки точно также, как меня – Артур) и считается любителем научной, околонаучной и совсем ненаучной фантастики.

– Скорее, сеть типа Интернет, – замечает начальник отдела Николай.

– А одежда – файлы! – тотчас хватается за это предположение Артур.

– Я складываю одежду по отдельности, – продолжает повествовать о своих бедах бытового толка Татьяна, – как можно аккуратнее, а достаю все скомканное и запиханное в пододеяльник. Вот как это объяснить?

– Центробежной си...

– Архивированием!

Начальник отдела Николай и менеджер по продажам Денис выкрикивают одновременно.

– Точно, – тихо ухмыляюсь я.

Разговор все больше кажется абсурдным, но мне нравится. Обожаю, когда люди развлекают друг друга, а не сидят с постными минами. Подобное в наше время, увы, редкость.

– Я вот о чем думаю, – говорит Артур, – если подобное у всех происходит, то кому-то же это выгодно?

– Мне, – признается логист Виктор. – Я… в общем, вчера закинул три носка, а вытащил четыре.

– Он мой! – восклицает Артур намного громче, чем требуется. Ближайшие посетители кафе оглядываются, четверо явно отточенным движением тянутся к телефонам, но, не увидев ничего интересного, возвращаются к прерванной трапезе.

– Или мой, – тихо произносит начальник отдела Николай.

– Я требую экспертизы! – возмущается логист Виктор.

– Согласен, – принимает его сторону менеджер по продажам Денис. – Вполне возможно, твой один носок клонировал сам себя.

– Или скопировал.

– Протестую, – начинает начальник отдела Николай.

– А смысл? – забывая об субординации, прерывает его логист Виктор. – У меня носки сплошь черные, однотонные, а машинка – зверь. Все следы стирает, по которым их удалось бы идентифицировать. Вот! А трусы у меня… эм, короче… если у кого вдруг найдется незнакомое мужское нижнее белье – в простонародье боксеры – с расцветкой в виде соленых огурчиков на серо-голубом фоне, верните. Мне их любимая девушка подарила, узнает, что посеял, ― убьет.

– Высокие отношения! – не удерживается от цитаты Татьяна.

– Найду – сообщу, – с убийственно серьезным выражением лица обещает Артур, видимо в полной мере понимая горе коллеги. – Не знаю, что и как это было, но пару каких-то вещей, мне точно не принадлежащих, я несколько раз из центрифуги вытаскивал.

– Господа, вы созданы друг для друга! – смеется менеджер по продажам Денис. – Съезжайтесь. У одного будут размножаться трусы, у другого – носки.

– А вариант, – замечает Артур. – А то ж никакой зарплаты не хватит. Только на машинку и работаю.

– Эй, – логист Виктор откашливается и хватается за стакан с вишневым соком. Отпив, принимает гордую позу и выражение лица, заявляя: – Моя свобода не продается так дешево.

Самым забавным для меня является то, что о любимой девушке он и не вспоминает.

– Я тебя HTML научу, – обещает Артур, играя бровями и фыркая.

– И CSS! Я не согласен на меньшее!

– Идет!

– Прибавьте к этому Java, и я в доле, – вклинивается в их разговор менеджер по продажам Денис. – Кстати, ни у кого футболка черная с надписью «Аристарх и Колыван – братья навек!» не находилась?

Начальник отдела Николай удивленно пожимает плечами и красноречиво молчит. Видимо, неплохая футболочка.

– Меня ж народ из ролевки убьет, – жалуется ему Денис, явно уловив подвох. – Футболка эксклюзивная, только у нас такие.

– Решим, – коротко отвечает-обещает Николай.

― Злые вы, уйду я от вас, ― вздыхает Татьяна, окончательно убеждаясь в том, что никому из сидящих за столом неинтересна, бросает взгляд на меня, удачно мимикрирующего под колер стены бледно-охристого оттенка, смотрит на часы, и, решив хотя бы пообедать нормально, быстро удаляется к стеклянной витрине – покупать пирожное с большим-пребольшим слоем шоколада и крема. В конце концов, когда в очередной раз крушатся планы на личную жизнь, это неплохо бы компенсировать, а ЗОЖ… ЗОЖем от нечего делать жены миллионеров балуются и вообще с ним неясно ничего. Одни утверждают, что щелочь спасет мир, а все зло от кислоты. Другие – наоборот. Более яростные баталии происходят разве лишь между любителями окрошки на квасе и теми, кто предпочитают кефир.

Главный вопрос о пропажах вещей и их неожиданных возникновениях остается нерешенным, а обеденный перерыв истаивает прошлогодним снегом.

― Ты не слишком скучал? ― интересуется Артур, поднимаясь из-за стола, и я качаю головой. Настроение рабочее.

Впрочем, самое забавное меня ожидает дома при заходе в ванную, поскольку на батарее сушатся…

***

– Эхе-хех, люди-люди, – вздыхает бывший банник Модест Карпыч, удобно устроившись на верхней крышке стиральной машинки «Аристон» в ванной комнате в квартире программиста Артура. Рядом с Модестом Карпычем стоит таз, в котором отмокает один носок, предварительно вытащенный бывшим банником из общей кучи. Мыльный раствор, как известно любому образованному существу, необходим, во-первых, для перемещения во временном и пространственном континууме под воздействием центробежной силы, а во-вторых, – для сохранения послания, начертанного на тончайшей бересте.

«Андрюха, я не знаю, до чего договорятся эти обормоты, но возможно скоро съедемся», – содержалось в нем.

Модест Карпыч похихикал, поправил идеально сидящую на нем черную футболку, презентованную в прошлом месяце Козамирой Львовной, и кинул в раствор еще несколько носков: событием хотелось поделиться со всей социальной группой бывших банников.