А где-то в соседнем дворе…

Герой дня

В офисе было прохладно и в меру убрано. Висели небьющиеся шары и подмигивали гирлянды. Атмосфера праздника витала в воздухе и особенно чувствовалась в непосредственной близости от начальства. Из комнатенки девчонок приглушенно орал Басков, у нас по ящику шли новости.

Европа стоически переживала очередной циклон: в Германии порывы ветра достигали двадцати восьми метров в секунду, на Францию обрушился небывалый снегопад, Англия вот уже неделю дождливила. На Европейской территории России шел снег, за Уралом светило солнце.

— Вот скажи мне, дружище, почему все неприятности в этом мире приходятся на мое дежурство? – вздохнуло начальство, обдав волной перегара.

— Это вы про Канаду?

— Нет, это я про то, что за окном творится.

— Зима, – улыбнулся я и уточнил, – Тридцать первое декабря. Праздник.

– Остряк, – вздохнуло начальство. — Пить будешь?

— То есть за руль не садиться? — обрадовался я.

— Обойдешься. Галка, кофейку человеку организуй.

Я скинул куртку и протиснулся в щель между диваном и столиком. Басков стал крикливей, Галочка приоткрыла дверь и процокала на кухню тоненькими каблучками, с которых она не слезала, кажется, никогда: ни в ясную погоду, ни в дождь, ни в снег. Гололед также не являлся помехой красоте. Туфли и сапоги она признавала только на высоченных каблуках-шпильках, что, несомненно, выглядело хорошо, но непрактично: страдал пол и ноги не слишком внимательных коллег. Помещение было небольшим, а нас – сотрудников — не так уж и мало.

Щелкнул электрический чайник, и по офису растекся чудесный аромат эспрессо. Кофе от настоящего практически не отличался, особенно, если не пить. В ту же секунду воздух вздрогнул, и я едва успел посторониться, краем глаза заметив лохматую черную тень, внезапно материализовавшуюся в комнате.

Ка-9378 Брикет-Батон запрыгнул на стол, прищурился и проурчал что-то непереводимое. Роботы этой серии активно продавались в Японии, но в Европе, Америке и России известны не были. Обычно, разрабатывались как домашние любимцы, при необходимости подстраивались под задачи офиса, но Батон, то ли благодаря золотым рукам российских умельцев, спешно подгонявших под наши задачи программу, то ли изначальному браку, превратился в редкостную личность. Уж не знаю, как там насчет искусственного интеллекта, но характер робот проявил такой, что хоть за голову хватайся. День и ночь носился он по офису, приставал к сотрудникам с длинными разговорами ни о чем или сидел на столе у шефа, одним глазом косясь в монитор. Опустошал аптечки в поисках халявной валерьянки или горлопанил песни, подражая, так называемым, «звездам» последнего поколения. После команды «надоел, как собака», замолкал и обижался около часа, а то и вовсе уходил непонятно куда.

Японцы позиционировали его неприхотливым, верным и преданным домашним псом, не нуждавшимся в выгуле и способным употреблять пищу, чтобы не особенно отличаться от настоящих животных, но, по мне, в России робот приобрел все повадки самодовольного, наглого и хамоватого котищи, бродящего, где вздумается, и творящего, что захочется.

— Леопольд Котофеевич, — нежно осведомилась Галочка из кухни, -- вы молочка откушаете?

Батон выгнул черно-бурую спинку и потянулся, всем видом изобразив безразличие к двуногим.

– Прошу, – улыбнулась Галочка, внося на подносе небольшую чашечку кофе, круассаны, горький шоколад и суповую тарелку технических сливок. – Как вы к нам добрались, Максим Андреевич? – это уже мне.

– На крейсерской скорости пять километров в час: Москва стоит перед праздниками.

– Да-да, – вздохнула Галочка, – пробки различаются теперь не только на утренние и вечерние, но и дневные предпраздничные. Ладно, пойду: работать пора.

Она почесала Батона под подбородком, поправила очки в темно-коричневой оправе, и, соблазнительно покачивая бедрами, удалилась.

– В столице выпало около тридцати сантиметров осадков, – проинформировал диктор, – московская автоинспекция призывает граждан отказаться от использования личного автотранспорта.

– Ой, дурачье, – вздохнуло начальство. – Что ж их опыт ничему не учит, а?

– Хрым, – подтвердил Батон, разбрызгивая сливки по столу.

– Неужели сами не знают, что те, кому надо, не прислушаются, а остальные решат, будто проскочат? Помнишь, как летом было?

– Когда объявляли день «здорового воздуха»?

– Угу. Все еще надеются, что опыт запада им поможет. Однако у нас ведь менталитет особый, – продолжало начальство, медленно выговаривая слово за словом. – Помнится, тогда стояли даже там, где никогда заторов не случалось… – и в миг перейдя на бодрый тон, распорядилось: – Хватит кофеем травиться! За работу, и пусть к двадцати часам ни одного водилы на дорогах не будет! Максим, возьми Котофеича.

Я вздохнул, но спорить не стал.

***

Тридцать километров в час – катимся понемногу. Легковушки обгоняют справа и слева. Водители злятся, опаздывают, периодически сигналят. Скорость потока не выше тридцати пяти, так и так далеко не уедут, но нашего человека внушительных размеров транспорт на дороге всегда раздражает: каждый его обогнать норовит и влезть перед самым капотом.

– Присмотрись к вон той «четверке», – советует робот на чистейшем русском.

– А я думал, ты так и будешь тварь бессловесную изображать, – замечаю я.

– Сам дурак, – фыркает тот и выгибает спину.

– Так что с «Тазиком»?

– Сам смотри.

Сам так сам. Сосредотачиваюсь и четко вижу «Газель», таранящую четверочный бампер. Пострадавших, вроде, нет. На кузове «Жигули» небольшая вмятина, у маршрутки разбита фара, но нам лишний затор не нужен.

Справа, по обочине, действительно, пытается обойти «Газель». Выжимаю газ, одновременно смещаясь к краю. Горячий джигит за рулем матерится на весь салон и в бессильной злобе сигналит.

– Охолонуть бы, – говорю я Батону.

– Очень надо. Только выехали, а у тебя уже нервы сдают, что к вечеру будет? Да и затор…

– Он в крайнем правом, здесь и так становится всяк, кому не лень, плюя на знаки.

Робот прикрывает глаза.

Из-под капота маршрутки вырывается дым, водитель охает и от обиды яростнее выжимает клаксон.

– И чем ты его наградил? – интересуюсь я. Не то, что очень хочу знать, но Батон любит, когда его спрашивают.

– Перегревом.

– Надолго?

– Как тосол найдет. К тому же, пассажирам пешечком или на троллейбусе гораздо безопаснее, чем с этаким асом будет.

Не могу не согласиться, притормаживаю. С заднего сидения «четверки» улыбается крепыш лет пяти, надувает щеки, высовывает язык и произносит «Пррр».

«Не дразни папу, он за рулем», – одергивает сына стройная светловолосая женщина.

«А я не папке, а дядьке, что асфальт поливает, он на меня сейчас смотрит».

«Это снегоуборочная машина, – объясняет женщина, – к тому же она далеко. Водитель очищает улицу, и не может нас видеть».

«Еще как видит», – ухмыляется малыш, и грозит мне кулаком.

– Батон, а какое из имен у тебя настоящее? – спрашиваю робота.

– Молод еще для таких вопросов, – замечает тот и подпрыгивает на месте. – Внимание! Убийца за рулем!

Присматриваюсь. Белая «Тайота» движется по среднему ряду, поворотник включает при маневре, народ не замечает, Едет по принципу: кто не удрал, догоню. Эх, не успеть до двадцати, образованная нами пробка простоит до двадцати двух. Кошусь на Батона, но зверюга делает вид, будто не замечает.

– Побойся Бога, скотина, – возмущаюсь я, – ты же владеешь техникой вытрезвления на расстоянии!

– Спонтанное вытрезвление приведет к тарану «Примеры» справа. «Нисану» в зад въедет «Калина», а «Жигуль» – в «Уазик». А нам оно надо, ты скажи? Если бы кто-то не ограничился сокращенной программой и учился предвидению как следует...

– Я тебе покажу предвидение, – шепчу я и резко выруливаю влево. – Держись.

Легкий удар. А я так надеялся, что получу увечье. Тогда, может, хоть шеф пожалеет, а Галочка станет мазать йодом и старательно дуть на боевую царапину.

– Помечтай мне здесь! – рычит робот. – Не дождешься! А за парнокопытное ответишь.

И в эту же секунду я стукаюсь лбом о панель.

Секунды через две прихожу в себя и пытаюсь сообразить, что происходит.

– А он, между прочим, из машины выходит, – информирует Батон.

– Пожалей меня, Брикет, разберись сам, – в голове беснуется разъяренная вувузела, да и подташнивает немного.

– И как ты это себе представляешь? – вскидывается тот. – Кот, беседующий с водилой? Это даже не предновогодний глюк, а черт-те что! У меня масса не та, чтобы в человека перекидываться.

Вздыхаю и вываливаюсь из кабины, все еще плохо соображая.

– Ах ты, зараза вонючая! – набрасывается на меня водитель, потрясая весьма увесистыми кулачищами. Несет от него так, что хочется прикрыться хотя бы рукой, а еще лучше – надеть противогаз.

– Здравствуй, урод, – улыбаюсь я почти искренне. Голова вдруг становится легкой-легкой, настолько, что земля пошатывается. – Это где ж ты так успел натрескаться?

Он ненадолго замолкает, но только затем, чтобы излить ушат отборных помоев на мои уши. Водитель возвышается надо мной на целую голову, а после бутылки водки, тем более, ничего и никого не боится. Пусть: я бью редко, наверняка, и только, когда доведут. Будем считать, что сегодня именно такой случай.

Он крякает и садится на пятую точку – прямо в грязь.

– Гаишников будем вызывать, болезный, али как?

– Да, я...я ж тебе, – и бежит к автомобилю, роется в бардачке.

Догадываюсь, что будет дальше, потому отворачиваюсь и медленно бреду к своей поливалке. Пуля почти неощутимо бьет в затылок. Я охаю и отскакиваю в сторону, оскальзываюсь, падаю. Снег обжигает лицо и руки, кое-как приводит в себя. Медленно поднимаюсь. Перед глазами муть, а мир вокруг кажется черно-белым. Иду, стараясь не присматриваться к обнимающему асфальт телу: не моему, ненастоящему. Остальное – неважно.

Кабина.

Сцепление.

Коробка переключения передач.

Газ в пол.

Пролетаю сквозь пробку. В бестелесном состоянии это так легко – и мне, и образу моего четырехколесного монстра. Сворачиваю в переулок, жду, пока я, машина, и робот вновь обретем плоть и кровь. Увы, но такого убийцу остановить можно либо пулей (но это не наш метод), либо жертвой. И, несмотря на то, что сейчас я бессмертен, произошедшее бьет по нервам и отравляет душу.

Я сижу молча, с закрытыми глазами, переживая жжение и боль во всем вновь формирующемся теле. Внутри противно и тоскливо, холодно.

– Не впервой, – замечает Батон.

– Да, пора бы привыкнуть, – отвечаю я.

– К этому привыкнуть невозможно, – вздыхает тот, но я не верю в сочувствие искусственного зверя. – Ладно, рабочий день не окончен, поехали...

Выруливаем на Вернадского, намертво встаем у Лужников, потом – у Нахимовского.

– Успокоился? – спрашивает Батон.

Киваю, хотя какое там, к черту, спокойствие.

Безжизненное тело водителя снегоуборочной уже закатывают в труповозку. Наверное, оттого что его никто не опознает, а у водителя белой «Тайоты» найдется высокопоставленный приятель, убийцу отпустят. Впрочем, за руль больше тот не сядет. Никогда.

После Нахимовского – просвет. Идем под полтинник. Впереди малиновый Опель – небольшой, двудверный с миловидной девушкой за рулем. Опасности нет, но ее лицо, глаза, волосы отчего-то притягивают взгляд. Кажется, смотрел бы и смотрел.

– Прохорова Алина Владимировна. Не замужем. Работает в сорок девятой горбольнице, – докладывает робот. – Водительский стаж три года. Опасностям от автомобиля не подвержена.

А я все смотрю и смотрю на нее, забывая даже о дороге.Почему? Кто бы объяснил.

– Сворачивай. Время.

К двадцати трем Гидрометцентр сообщает о полном обледенении дорожного покрытия по всему городу. Идиотов среди автолюбителей, конечно, хватает, поехали бы и по льду, но в небольшой предновогодний морозец даже новенькие «Мерседесы» и «БМВ» вдруг отказываются заводиться.

Возвращаемся. Справа со двора выруливает бежевая «Девяносто девятая», обезображенная тюнингом и тонировкой. Сквозь закрытые окна музыка грохочет так, будто колонки снаружи, а не внутри.

– Вадик Знаменский, – зевает робот, – шестнадцать лет, из них три недели за рулем, юношеский максимализм зашкаливает. На дороге косплеит последнюю сволочь, думает, будто это круто. Едет до дома от другана Григория.

– А мы его и не тронем, – отвечаю я, – у него будущее неясное, возможно, исправится.

– Ага, – соглашается Батон.

На светофоре притормаживаю, «Девяносто девятая» обходит справа и частично заруливает на мою полосу.

– Стервец.

– Нет, наказывать не будем, поучим немного, – решаю я.

Зеленый.

Сцепление.

Передача.

Газ в пол.

Сдаю левее, прохожу «жигуленку» и утапливаю до ста шестидесяти за три с половиной секунды.

– Молодца, – вздыхает робот, – ничему жизнь тебя не учит.

***

В контору добираюсь за полчаса до Нового года. Батон выпрыгивает из кабины и несется домой, а я долго сижу в машине, поглаживая кожаный руль.

В кабине уютно. Наверное, сказывается усталость, а, может, просто ночь: черное небо, фонари и живущий своею жизнью город. Я с детства люблю вглядываться в зажженные окна. Не подглядывать, нет! Просто, кажется, именно там, где свет, обязательно тепло и ждут только меня.

Грустно? Скорее, печально. Подходит к концу очередной год заточения между жизнью и смертью. Сейчас я выйду из машины, немного пройду по скользкой дорожке до подъезда, войду в переделанную под офис квартиру на первом этаже, открою дверь, и Батон произнесет мурчащим голосом с неподражаемой улыбкой кэроловского чешира:

– А вот и он, наш герой дня! Просим-просим...

Начальство предложит подписать очередной контракт, а потом будет праздник. Вовсе не какой-нибудь дурацкий корпоратив, а тихий, душевный вечер друзей средь свечей и бокалов самого лучшего шампанского.

Выхожу из машины, иду к старому пятиэтажному зданию, вхожу. Берусь за ручку двери...

– Ветрило в Германии достиг тридцати метров, во Франции уже двухметровые сугробы, Англию вообще, наверное, смыло, и только у нас в России хорошо. А хотя бы потому, что в Москве снега не было с середины декабря, когда грянула неожиданная оттепель, а какой же Новый год без снега?

– А вот и наш герой дня! – орет Батон, а я в который раз не узнаю наш офис.

Иду, заворожено глядя по сторонам, не в силах произнести ни слова. Куда делись дешевые украшения? Когда синтетический отвратительный запах елового мыла сменился настоящим ароматом смолы?

– Ко мне. Сначала ко мне, – выплывает из полумрака начальство, – кажется, Максим Андреевич созрел для решения.

Начальство одето роскошно: в дорогой костюм-тройку. Я иду за ним в кабинет. На стол падает лист бумаги и шариковая ручка.

– Годовой контракт. Праздник праздником, а формальности нужно чтить и соблюдать.

Целый год... много это или мало?

Где-то далеко, опутанное проводами и датчиками, спит беспробудным сном мое тело. Не загнется ли оно, пока хозяин станет проживать очередную иллюзию жизни? Но с другой стороны, разве та реальность намного отличается от нынешней?

Представляю, как вытянулось бы лицо врача, узнай он, что некоторые пациенты вместо того чтобы пребывать в пустоте комы, носятся по улицам города на поливальных машинах, искусно закамуфлированных под снегоуборочные. И спасают автомобилистов, между прочим – от глупости, неприятностей, всего того, отчего не уберегли себя. Ангелы-хранители, черт нас побери.

– А ты расскажи, – начальство умеет читать мысли. Кто бы сомневался, но только не я.

– Не хочу в психушку.

Всматриваюсь в аккуратные буквы контракта и внезапно понимаю, что не в силах разобрать ни слова. Будто наваждение какое-то окутывает разум. Вскакиваю и пытаюсь всмотреться в лица друзей, но все они плывут, преображаясь в водовороты силы, которые невозможно увидеть в реальном мире, а лишь почувствовать. На прощание Галочка посылает мне воздушный поцелуй, а Батон трется о ладони мохнатой мордой – только лишь для того, чтобы реабилитация прошла как можно быстрее.

– И это еще не все сюрпризы, – шепчет робот и продолжает приглушенным тенорком:

– Циклон, несколько дней терзавший Европу, наконец, ослабевает. По всей видимости, праздники пройдут при усиленной работе спецслужб, но хотя бы спокойно.

– И что, даже Англия цела? – сиплю я, с трудом размыкая заплывшие веки.

– Доктора!

– Доктора!

Кажется, снова отключаюсь, но ненадолго.

– Где я нахожусь?

– В сорок девятой.

– А вы не Алина, случаем?

Девушка вздрагивает, и я стремлюсь скорее перепрыгнуть на другую тему:

– Сколько я здесь?

– Три месяца, никто не ожидал, что очнетесь так быстро. Вы попали в аварию и пережили клиническую смерть. Это чудо, что смогли выжить при попадании в отбойник на скорости за двести! А еще вы первое на моем веку исключение из правила ботинка... ой...

– Я знаю. Это когда тело водителя черт-те где, а его обувь стоит на педалях, – три месяца, а по моему времяисчислению не меньше трех лет.

Она кивает. Замечательную тему для разговора с хорошенькой девушкой я выбрал. Действительно, ничему меня жизнь не учит.

– Вы, наверное, очень спешили куда-то?

Точно. Спешил – на тот свет. Разозлился на жизнь, родителей, подружку, имени которой сейчас, наверное, и не вспомню, и погнал. Бесконечно выжимая педаль газа, дожидаясь скорости, при которой откажет автомобиль или моя реакция. Вот только незачем Алине об этом знать, да и остальным живым – тоже.

– Да, торопился. Но все-таки, как вас зовут?

– Прохорова... Алина, – смущается она, – ну, я еще зайду, отдыхайте.

– Конечно, хозяйка малинового «Опеля», – почти неслышно произношу я, переворачиваюсь на правый бок и засыпаю нормальным человеческим сном почти без сновидений.