220 вольт

Глава 6

— Ну что, дяревня, добегался? — и аж подался вперед, выискивая что-то у меня на лице.

— А ты чо, городской чо ли? — на одних рефлексах я тут же включил «обратку».

— Я должностное лицо! — он стукнул кулаком по столу — и извольте обращаться ко мне на вы!

— Да не проблема — я закусил удила — то есть вы — я пристально посмотрел усачу в глаза — против деревни и проживающих в ней людей и поэтому используете оскорбительные слова?

— Да я сам деревенский… — смутившись, мужик резко сбавил обороты.

— А я вот не знаю, деревенский я или нет — доверительно сообщил я ему — память потерял.

— Зато я знаю все про тебя — торжествующе произнес он — твое имя Вячеслав!

Вот сейчас я чего-то не понял. Это как?

— И? — осторожно произнес я.

— И я тебя сейчас арестую!

— За что? — я наклонился и взглянул в проем двери — и как ты меня арестуешь, если даже конвоя нет.

— Ну а как тогда? — расстроился мужик. По лицу казалось, что вот еще чуть-чуть и он заплачет.

— Ну наверное тогда задержите до выяснения всех обстоятельств — я постарался сделать серьезную физиономию — у самого главврача!

— А-а-а-а, понял — покивал он — тогда я вас задерживаю у главврача!

— Да не проблема, товарищ оперуполномоченный — усмехнулся я — ведите.

Это «должностное лицо» терпеливо дождалось, пока я погашу свет и запру дверь. Затем оно тут же попыталось покомандовать мной, выкрикивая «на ле… во» и «шаго-о-ом марш», но я быстро его убедил, что тут больница и команды тут отдаются шепотом, чтобы не мешать больным. Таким шепчущим на поворотах гуськом мы довольно быстро добрались до кабинета главврача.

Секретарши на месте не было, поэтому я по-простому постучал в дверь и тут же открыл ее. В кабинете сидел Василий Васильевич и два незнакомых мне мужика.

— О! на ловца и зверь бежит! — обрадовался главврач — Вячеслав, заходите пожалуйста!

— Василь Василич, не могу — покачал я головой — меня тут арестовывать пришли, правда за что — не говорят — я распахнул пошире дверь, чтобы стало видно усатого.

Взглянув за мою спину, доктор схватил трубку телефона и набрал номер. Пока шел гудок и ему не ответили, он жестом показал мне на одно из свободных мест около стола. Дескать, не маячь в дверях и присаживайся…

— Марат Никанорович? Успенский вас беспокоит — он кончиками пальцев начал отстукивать какой-то ритм по столу — Подскажите мне пожалуйста, почему это у вас Михайлюк опять не в больничной пижаме? Что значит как так? Ну вот так — где-то нашел и пришел арестовывать… Да, сейчас у меня в приемной. Хорошо — он повесил трубку.

— Михайлюк! — Успенский повысил голос. «Оперуполномоченный» вскинулся, как гончая от звука трубы — сиди там, а то будет бяка!

— В сущности крайне безобидный больной — перевел на меня внимание доктор — но иногда проявляет совершенно поразительное упорство в преображении. Столько раз ловили — он всплеснул руками — но ни разу так и не смогли определить, как он это делает. Уровень подделки документов и формы высочайшего качества. Спасает только то, что все про него давно знают, так что удача ему может улыбнуться только на новых людях…

— Да не в претензии, все равно хотел зайти к вам и посоветоваться — я пожал плечами и осторожно выдохнул. Вот ведь вовремя фигню заметил. А то сколько бы вопросов появилось, прими я этого «оперуполномоченного» за чистую монету…

— Но мы отвлеклись! — продолжил доктор — позвольте мне представить вам Бориса Григорьевича Егорова и Александра Ивановича Арутюнова. Оба мужика были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Волевые лица, открытые лбы, небольшие залысины. Но очки были только у Арутюнова. Массивные такие, ими по башке стукнешь — враз мысли в порядок придут.

— Очень приятно, Вячеслав — я осторожно пожал им руки. Нейрохирурги все-таки, пальцы должны быть нежнее, чем у пианистов, тут я весь такой в грязном.

— Вячеслав, хоть мы припозднились и наступила вечерняя пора, но не согласитесь ли вы пройти небольшое обследование — на меня так же пристально, как ранее «оперуполномоченный», смотрел Егоров.

— Совершенно не имею никаких возражений — даже не подумал отказываться я — мне все равно особо вечером делать нечего…

Обрадованный Василий Васильевич тут же развил бурную деятельность. Сначала мне даже показалось, что за стенами кабинета разверзлась микробуря. Заглядывавшие с разными вопросами медсестры бросали на нас восхищенные и радостные взгляды. Причем Егорову и Арутюнову доставалось внимания чуточку больше, что меня немного уязвило. Ну и что, что они профессора и наверное академики? За то я один такой… уникум.

Наконец все было готово и после приглашения Успенского мы проследовали в соседний корпус. Там мы зашли в какое-то странное помещение. Посередине стоял уже знакомый мне операционный стол, а вокруг возвышались уступами трибуны. Ну прямо как на стадионе, только очень мелком. Я повернулся, оглядываясь. Почти все места были заняты. И это вечером в субботу!

— Вот, Вячеслав, ознакомьтесь. Это наш анатомический театр — начал просвещать меня Успенский — обычно тут мы проводим обучение или лекции.

— Ну тогда если судить по ажиотажу — я еще раз повернулся вокруг себя — сегодня будет что-то особенное.

— Вы совершенно правы — согласились со мной — два таких светила мирового уровня и одновременно практический пример это большая редкость.

— Я готов — пытаясь скрыть нервозность, я сел на операционный стол и ухватился руками за край. А ну как разоблачат?

Однако реальность оказалась намного прозаичнее. Сначала меня, как лошадь, раздели до кальсон и осмотрели со всех сторон. Нашли уже поджившие следы пролежней, которые в самый первый день мне обрабатывала Евгения. Немного посовещавшись, дружно решили что это следствие, а не причина моей амнезии. Потом заставили вытянуть руки и растопырить пальцы. Поначалу сильно обрадовались, когда обнаружили легкую дрожь. Однако я честно сознался, что меня беспокоит такое количество прекрасных девушек, которые меня очень пристально разглядывают. А я один и почти голый. А ну как не выдержат и кинутся?

Отсмеявшись, меня попросили закрыть глаза и потыкать указательными пальцами в нос. Потом просто коснуться одним пальцем другого. Меня стучали молоточками, тыкали иглами, заставляли прикасаться к разным предметам и рассказывать о том, что ощущаю. Я приседал, прыгал на одной ноге и завершал предложения. Говорил басом и пищал тоненьким голоском. Катался кувырком по полу и спрыгивал со стола. В общем, делал кучу странных и не всегда понятных вещей. На мой взгляд, все происходящее было каким-то бредом, но обилие терминов на латинском и не прекращающееся, прямо-таки осязаемое внимание аудитории утверждало обратное.

— Слушайте, дайте передохнуть! — задыхаясь, наконец взмолился я — а то так пока вы будете решать, не псих ли я, я им точно стану. — я склонился и упер руки в колени, пытаясь отдышаться — не, я понимаю, что смеяться у доктора, особенно у психиатра, на приеме это плохая идея, но физические силы у меня далеко не безграничны…

Доктора согласились со мной, всучили в руки чашку с вездесущим чаем и продолжили измывательства, только уже словестно.

Я снова рассказал как очнулся и как напугал медсестру. Причем с подробностями, почему я пошел сначала в туалет, а не к медсестре. Как чинил лампу у Василий Васильевича. Как вел себя с бывшим электриком. Почему использовал именно пинцет, когда был в операционной. После моего утверждения, что любой предмет при определенной сноровке можно использовать для чего угодно, по аудитории прошла явственная волна возбуждения. Народ начал перешептываться и тыкать в меня пальцами. Не понял..

— Я вижу, многие из вас прочитали мою последнюю монографию — Александр как его там, Иванович встал рядом со мной — готовы проверить?

— Да-а-а! — выдохнула аудитория. Я поежился. Нет, шоу маст гоу он, но я чего-то не понимаю…

— Для нашего гостя я повторю выводы из нее простыми словами — доктор показал на меня рукой — в ней делается предположение, что чем более развит мозг, тем больше вариантов он найдет для решения любой ситуации.

— Постойте, но это же в основном определяется опытом, а не интеллектом — попытался я возразить.

— В общем случае да, но опыт тоже где-то должен храниться и на чем-то базироваться — он повернулся к аудитории — итак, мне нужен желающий!

После легкого бурления аудитория вытолкнула к нам худощавого и черноволосого парня. Он был настолько тощим, что в своем белом халате создавал впечатления вешалки.

— Итак, ваше слово — до этого молча наблюдающий за мной Егоров внезапно обратился к пареньку.

— Смерть! — глядя куда-то в потолок, пафосно выдохнул он.

— Патологоанатом? Опять резвитесь… — улыбнулся Арутюнов — Ну, что скажете? — повернулся он ко мне.

— А я не понял, что надо делать — пожав плечами, признался я — играть в противоположности? Смерть-жизнь? Земля-вода?

— Да, простите, не до конца рассказал — повинился доктор — вы должны рассказать нам все способы, которые можно придумать, чтобы к молодому человеку пришла смерть. Причем самое важное условие — использовать только то, что есть вокруг.

Нифига себе у вас игрища. Нет чтобы там лютики-цветочки… Но фигня вопрос, счас я вам покажу опыт и образование моей высшей нервной деятельности…

Загибая пальцы, я начал перечислять. Начал с банального испуга до смерти. Потом удушение косой одной из сидящих в аудитории девушек. Ручка из кармана профессора в глаз. Башкой об операционный стол… В общем, просто и методично перечислял все способы убийства одного человека другим из фильмов. Жалко, тут еще микроволновок нет, а то бы еще и Сигала с его «в осаде» приплел бы.

Наконец я выдохся и взглянул на доктора. Тот смотрел на меня немного охреневшими глазами.

— Что? Что-то не так? — немного испугался я. А вдруг переборщил и меня сейчас в психушку прямо отсюда заберут, как маньяка?

— Все в порядке, но признаюсь честно, ваша фантазия меня впечатляет…

— Да какая тут фантазия. Тысячи лет человечество провело в войнах, так что просто вспоминай, что прочел из книг да адаптируй к нынешним условиям. — начал оправдываться я — может, попробуем что-нибудь более жизнерадостное?

— Да-да, наверное вы правы. Давайте с места — Александр Иванович обратился к аудитории — только на этот раз позитивное.

Тут же вскочила какая-то медсестра, как я понял, не выигравшая право выхода в прошлый раз и звонко крикнула «Полет!» Зал еще немного пошумел, но потом согласился с предложенным словом.

— Ну как вам? — повернулся ко мне Арутюнов. Я снова пожал плечами. Мне все больше и больше не нравилось то, что Егоров молчал и что-то быстро писал.

— Ну, можно пойти на верхний этаж, открыть окно и спрыгнуть — начал я — несколько секунд полета вам обеспечены. Но это так, на остатках прошлого вопроса — я тут же дал заднюю, а то в самом деле, маньяк какой-то.

— Можно из халатов сшить парашют. Мы же в больнице, так что ниток тут должно быть много — продолжал я — но вместо нитей можно использовать человеческий волос. Или воздушный змей из штор и палок на которых они висят. Можно встать кружочком и подбрасывать кого-то в воздух. Или раскрутить по принципу пращи и отпустить. В конце-концов, можно развести спирт и напиться до «вертолета».

На последних словах аудитория оживилась. Видно опытные все.

— Итак — как опытный лектор, Аратюнов чувствовал аудиторию и перехватил внимание — вы на практическом опыте убедились, насколько широко можно использовать обычные в быту предметы. Кто-нибудь смог придумать больше способов, чем озвучил Вячеслав? Только честно!

Я огляделся. Нигде не было видно поднятых рук. Так-то, знай наших!

— Коллега, разрешите мне, а то мне тоже охота почестей — внезапно встал со своего места Егоров. Я напрягся. Чего же он там писал такое?

— Давайте в ассоциации? — обратился он ко мне — вы же знаете, что это такое?

Я кивнул. Он еще бы пятна Роршаха или как там его предложил бы поописывать.

— Самолет? — Танк! — Батальон? — Рота! — Свет — Радуга — Радио — Телевизор — Так мы перебрасывались минут наверное десять. Осознавая скудность своих знаний по психологии, я тем не менее пытался то отвечать первое что придет в голову, то наоборот, максимально далекое. Ну например на «солнце» я ответил «бабочка». Больше всего я боялся ляпнуть что-то из другого времени, типа «космос» — «мкс».

Наконец Егоров прекратил бросаться словами и радостно улыбаясь, тут же начал снова что-то писать в своем блокноте. Да мать его…

— Милейший Борис Григорьевич — спас меня Успенский — не томите уж нас, поделитесь тем сокровенным, что вы так увлеченно переносите на бумагу…

— Да-да, буквально пару минут — рассеяно ответил ему Егоров.

Внезапно на меня накатила апатия. Видимо переволновался и организм, непривычный к таким нагрузкам, начал тормозить. Очень захотелось сесть и ни о чем не думать и пофиг, распознают во мне попаданца или нет. В конце-концов, не убьют же… Так, поколят какой-нибудь галоперидольчик и все.

Операционный стол был занят пишущим Егоровым, поэтому я просто подошел к ближайшей трибуне и сел прямо в проходе. Ощущение чего-то жесткого под задницей и опоры для спины было настолько восхитительным, что я невольно простонал.

— Что? Вам плохо? — тут же возбудилась сидящая рядом девушка.

— Нет, мне хорошо — закрыв глаза, ответил я — но я был бы вам очень благодарен, если вы найдете мне где-то здесь мягкий диван.

— Приходите к нам в ординаторскую! У нас там и диван мягкий и чай с конфетами есть!

Я приоткрыл один глаз и посмотрел на улыбающуюся медсестру. Что, неужели началось то, о чем я предупреждал главсестру? Со мной флиртуют или это мне с устатку кажется?

— Ну вот как лампочка у вас сгорит или какой другой электроприбор придет в неисправность, так зовите — снова закрыл глаза я — или ждите своей очереди. Скоро сделаю график обхода, так вы подготовьте свои замечания и я их того… — зевнув, я прикрыл рот ладонью — устранять буду.

— Итак — привлекая внимание аудитории, похлопал в ладоши Успенский — наши великолепные доктора и мои коллеги готовы предоставить свои первоначальные выводы…. — он повернулся к Егорову и Арутюнову — Прошу!

— Василий Васильевич, я буду краток — начал Егоров — перед нами предстал несомненный образчик хомо сапиенс, образованный на уровне университета, а то и двух, с положенным ему житейским опытом. Основные реакции в норме, каких-либо существенных отклонений я не обнаружил. В некоторых темах пациент либо заблуждается, либо по каким-то причинам лжет. Но для общего вывода это совершенно несущественно. И если вернуться к основному вопросу, ради которого мы сегодня здесь собрались, то у меня неутешительный ответ: я в полнейшем недоумении по поводу причин или методики лечения такой амнезии.

Да! Мне удалось! Тщательно пытаясь скрыть улыбку, я поднял руку, дескать есть вопрос.

— Вот вы упомянули, что я образчик хомо сапиенса. Неужели были сомнения?

— Да, было мнение, что вы принадлежите к инопланетной форме жизни — внезапно сильно смутившись, за Егорова ответил Арутюнов — особенно на фоне того, как вы свободно используете слова из фантастических романов. Вот к примеру, что такое «робот»? — внезапно он обратился к аудитории. Самым близким услышанным определением было «железный человек».

— Вот! — он поднял указательный палец — а теперь вы дайте определение! — он указал на меня.

— Некий механизм, созданный для замены человека в монотонных или опасных операциях — удивленно протянул я. Про роботов же еще какой-то чех писал, причем давно до войны.

— Вот! — снова повторил он — о чем я и говорил! Явный уклон в фантастику…

Ладно, кажется все закончилось и гроза пролетела мимо меня. Опершись о ступени, я встал и демонстративно наклонился к пригласившей меня медсестре.

— Сестра! — начал громко я — прекратите записывать свои рецепты на больничных бланках! Вчера из-за вас больному в аптеке вместо лекарства сделали торт!

Под громовой хохот аудитории я подошел к смеющимся мэтрам.

— Товарищи, у меня остался один вопрос — обратился я к ним — Вы мне справку дадите, что я нормальный? А то пора определяться…

— Все будет — обнадежил меня Успенский — сегодня звонили из милиции, завтра обещали кого-нибудь прислать. Так что — он взял меня за плечи и легонько встряхнул — скоро вы станете полноправным гражданином. Так что поскорее вспоминайте или придумывайте себе фамилию.

Это же просто замечательно! Тут я вспомнил самое начало данной эпопеи. А тут как раз те, кто сможет на него ответить.

— А вот у меня еще есть один вопрос, можно сказать, что очень животрепещущий и по вашему профилю — начал я.

— Вот на операции у Василий Васильевича погас светильник. — народ разом стал серьезным — хорошо, там просто лампа перегорела. А что вы делаете, если вообще во всей больнице свет погаснет?

— А что тут сделаешь? — ответил Егоров — обеспечиваем любой свет и максимально быстро завершаем операцию. Без полноценного освещения большинство моих операций способны привести лишь к гибели или сильному травмированию больного.

— Но почему бы не сделать аварийное питание медицинских светильников? — продолжил я выяснять причины такой безалаберности заводов.

— Хороший вопрос — пожал плечами Арутюнов — я не знаю, но наверное, это невозможно в данных условиях.

— Но ведь во время войны вы же наверняка делали операции ночью — продолжал допытываться я.

— Вы предлагаете вернуть в операционные керосиновые лампы? — не понял меня Успенский.

— Нет, я предлагаю доработать операционный светильник, чтобы он мог работать без электричества в розетке — поймав устремленные на меня скептические взгляды, я продолжил уже более спокойным тоном — ну конечно, не очень длительное время…

— И вы знаете, как это сделать? — подозрительно спросил меня Егоров.

— Ну если Василий Васильевич своей властью разрешит модифицировать один светильник и даст команду завхозу обеспечить все необходимое, вернее наоборот, сначала обеспечить, а потом модифицировать, то я готов продемонстрировать это на практике!

— Василий? — в один голос произнесли оба и повернулись к Успенскому.

— А что? Я много лет уже Василий! — немедленно отшутился он, но тут же снова стал серьезным — конечно давайте пробовать. В конце концов, в самом худшем случае мы потеряем всего лишь один светильник. Ну а в лучшем… Да что я вам рассказываю! — он махнул рукой и пригласил всех на выход из уже опустевшей аудитории.

Да! Много раз да! Закутавшись в одеяло, я лежал на кровати, снова и снова прокручивая в голове сегодняшний день. Особенно экзамен на попаданца. Наверняка где-то налажал, но где и как — мне никто естественно не скажет. Да и списали наверное на последствия амнезии. Удобная она все-таки штука, эта амнезия. А еще завтра начнут оформлять документы, что вообще не может не радовать…

И все-таки, о чем так увлеченно писал Егоров?