Подземный коридор, открывшийся предо мной, образовался из двух лежащих одна над другой каменных пород — диорита и дилорита; последний, видимо, старался вытеснить первый. Пока что, соединение этих двух минералов образовывало тот коридор или, вернее, длинную узкую пещеру, тянувшуюся горизонтально, но со множеством извилин.
Эта пещера то и дело прерывалась поперечными пещерами разных величин. Некоторые из них шли вглубь, так что мне в моем движении вперед приходилось то опускаться, то вновь подниматься.
Дружба Бэби приходилась мне и вообще-то очень кстати, а тут и подавно. Утомившись прыганьем и лазаньем, я сел к ней на спину и указывал ей направление.
С замечательной быстротой и ловкостью карабкалась она со мной на скалы, спускалась с них опять вниз и перепрыгивала глубокие пропасти. Все время я освещал путь магниевой проволокой.
Таким образом она в час промчала меня через такое пространство, которое я пешком одолел бы только в день.
Наконец я захотел отдохнуть и поесть. Мы устроили привал.
Бэби отказалась есть. Быть может, она поняла, что мои консервы состоят из медвежьего мяса!
Известно, что медведи едят сразу помногу, а потом могут голодать долгое время: их питает собственный слой жира в несколько центнеров весом. Это — верблюды ледовитых пустынь и прямо были бы незаменимы при путешествиях по их холодному царству.
В промежуточных пещерах я не видел ничего особенно интересного.
Одно только поражало меня: чем дальше я подвигался вперед, тем сильнее опускалась ртуть в термометре. Наконец, она стала показывать только четыре градуса над нулем.
Я объяснил себе это явление тем, что теплота в малахитовой пещере образовывается вследствие беспрерывных химических процессов, происходящих в купоросном озере. По мере же удаления от этого источника тепла, сжатый между двумя льдами слой земли постепенно поглощал теплоту.
Я очень жалел, что не взял с собой меховой одежды. Спасибо, хоть Бэби грела меня, сколько могла.
Пропутешествовав еще несколько времени, я заметил новую странность: моя магнитная игла, с помощью которой я отыскивал направление по извилистому пути, вдруг перестала действовать. Она запрыгала во все стороны, нахально утверждая, что север внезапно стал обретаться в любом пункте.
Я понял, что вблизи должны находиться или железная руда, или же базальтовые массы.
Окружающие меня скалы состояли из долорита, который хотя и является составной частью базальта, но все же не обладает магнитной силой.
Дальше мне стали попадаться на глаза сверкающие кристаллы лабрадора, тоже входящего в состав базальта.
Я остановился, чтобы достать себе один из этих кристаллов, прельщавших меня роскошью своих цветов.
Плоскости кристалла лабрадора отсвечивают зеленым, красным, голубым и желтым цветами, а ребра отливают черным. Иногда же, при перемене направления падающих на них световых лучей, плоскости являются черными, ребра же сверкают всеми цветами радуги.
Я путешествовал, выключая время отдыха, уже третьи сутки, как вдруг заметил, что дальше некуда будет двинуться.
Опять я очутился в громадной пещере. Она была не особенно высока, но очень длинна и широка. В ней царствовал положительно непроницаемый мрак. Стены ее состояли из магнитного железняка и авгита, казавшегося издали зеленым, но вблизи радужным. Свод был весь из долорита.
Все дно пещеры занимало озеро, гладкое и неподвижное, как зеркало.
Несмотря на яркий свет магниевой проволоки, я только после двухчасовых поисков открыл в черной железной стене отверстие. Это отверстие можно было счесть за продолжение того подземного входа, по которому я добрался сюда.
Вокруг озера шли выступы скалы. Между некоторыми из них расстояние было очень велико, и вообще, прыгать по гладкому железняку представлялось крайне неудобным. Путь этот был очень рискованный, а между тем, другого не было. Или возвращайся назад ни с нем или скачи с выступа на выступ по самому краю озера, может быть, бездонного, — и только при этом условии можно рассчитывать попасть в видневшееся отверстие, ведущее Бог весть куда.
Я стал совещаться с Бэби, как нам быть.
Не лучше ли будет попытаться переплыть озеро? Раз Бэби не задумалась переправиться через купоросное озеро, то отчего бы ей не переплыть и это? Конечно, она теперь должна будет взять меня с собой и избавить этим от необходимости сооружать новый плот.
Бэби, очевидно, соглашалась.
Я сел на нее и предложил ей показать свое искусство в плавании.
Она стала на один из выступов и пристально начала всматриваться в озеро.
Не знаю, что заговорило в ней — женское ли тщеславие, что ей вдруг жаль стало перекрашиваться из василькового цвета в черный, или инстинкт, часто оказывающийся вернее всяких человеческих расчетов, — но только Бэби не хотела спускаться в озеро.
Положим, вид его вызывал и во мне ужас своей мертвенной неподвижностью и чернотой, но отдаться совсем этому ребяческому чувству мне не хотелось.
Как я ни убеждал Бэби прыгнуть в озеро, она не соглашалась. Она энергично мотала головой; но видя, что это не помогает, то есть не избавляет ее от моих понуканий, взяла да и села на задние лапы. На, мол, вот: буду тут сидеть хоть до скончания века, а в озеро ни за что не полезу.
Делать нечего! Пришлось покориться. Но если не угодно ей плыть, то, быть может, она соблаговолит доставить меня к месту назначения сухим путем?
Я повернул голову Бэби по направлению к ущелью и предложил ей переправиться туда по выступам стен пещеры.
С этим она вполне была согласна, и мы отправились в путь.
Это путешествие, вернее — прыганье с одной глыбы железняка на другую — было невообразимо трудно. Бэби должна была напрягать все свои силы, чтобы вместе со своим всадником делать громадные прыжки и успевать вцепиться когтями в следующую глыбу.
Она прекрасно сознавала трудность своей задачи и отдыхала после каждого прыжка.
На полпути она начала задыхаться и высунула язык.
Я достал фляжку с водой и уксусом и дал несколько глотков своей доброй, храброй и умной подруге. Она точно ожила после этого и снова энергично продолжала свои сальто-мортале.
Но вот вдруг прекратились выступы, а между тем, до ущелья оставалось приблизительно метров пятьдесят.
Бэби опять уперлась глазами в озеро; она, очевидно, соображала, уж не пуститься ли ей вплавь.
Но нет. Пошевелив некоторое время ушами, она вдруг с дрожью отвернулась от озера, затявкала, глядя на крутую стену перед собой, и попробовала, не удастся ли ей вскарабкаться на нее.
Я угадал ее мысли.
Сняв с себя веревочную лестницу, я обвязал концы ее вокруг Бэби и знаками показал ей, чтобы она взбиралась наверх.
Бэби была удивительно ловким гимнастом. Просто завидно было смотреть, как она карабкалась, точно муха, по гладкой скале, пользуясь незаметными для человеческого глаза трещинами!
Наконец она добралась до верха.
Теперь мне осталось только подниматься вслед за ней по лестнице, привязанной к ней. Бояться было нечего. Опора была надежная: ведь в прелестной Бэби было веса не менее пятисот килограммов!
Взобравшись в свою очередь, я очутился на довольно большой площадке, ведущей прямо к ущелью.
Несмотря на низкую температуру, я весь был мокрый. Это произошло не столько от усилий, сколько от страха во время наших перелетов через бездны.
Достигнув нового коридора, я захотел немного подкрепиться.
Кое-как мне удалось уговорить мою Бэби полакомиться жиром птеродактиля. Она совала лапу в банку и потом, свернув ее в комочек, преграциозно облизывала.
В том и состоял ее обед.
Потом мы улеглись спать и проспали подряд часов десять.
Затем мы продолжали свою экскурсию.
Но меня ожидало горькое разочарование: коридор оказался очень коротким и оканчивался тупиком. Авгитовые и долоритовые скалы кончались поперечной стеной слюдистого сланца.
В этой стене уж не было никакого прохода дальше. Тонкие слои слюдистого сланца свободно лежали друг над другом, точно карты в колоде.
Между этим сланцем могло быть пустое пространство только в том случае, если в нем образовался так называемый погреб из горного кристалла.
Рудокопы открывают эти погреба тем, что, наткнувшись в сланцевых образованиях на кварцевую жилу, начинают стучать молотком по стене и слушают, не раздастся ли ясного, гулкого звука.
Некоторые из этих погребов заключают в себе сокровища ценой в несколько сот тысяч.
Но стены моей тюрьмы издавали только глухие, тупые звуки. Следовательно, предо мною находилась сплошная стена, Бог весть во сколько метров толщиной.
Таким образом, наши громадные усилия с Бэби попасть сюда оказались бесплодными.
Я наконец озлобился, решив, что навсегда остался пленником в этом подземном царстве, и что мне остается только пробраться обратно в мою ледяную пещеру и просуществовать в ней столько времени, насколько хватит у меня запасов.
Выйдя опять из ущелья и очутившись снова на краю проклятого черного озера, я взял валявшийся у меня под ногами камень и сердито швырнул его в эту зеркальную поверхность.
Тут случилось нечто, для описания чего нет соответствующих выражений на человеческом языке, даже на самом богатейшем.
Это озеро оказалось огромным скопищем базальта в мягком состоянии, но уже настолько насыщенного, что он был готов к кристаллизации.
Недоставало лишь падения ничтожного камешка в эту массу, чтобы совершилась кристаллизация. Быть может, этот камешек ожидался уже много веков!
Когда брошенный мною камешек коснулся поверхности озера, пещера внезапно наполнилась ослепительным сиянием, которое всегда предшествует кристаллизации; а когда оно угасло, раздался страшно оглушительный грохот.
Он звучал безостановочно, все постепенно усиливаясь и разрастаясь, как бывает перед вулканическими извержениями.
Через секунду перед моими изумленными глазами внезапно поднялись из бездны новые великаны, которых я невольно вызвал к существованию. Это были шестиугольные колонны окружностью в два метра с лишком. Все они были одинаковой величины и возникали одновременно густыми, тесно сплоченными рядами.
Не останавливаясь перед сводом, базальтовые колонны пробили его с такой силой, какая не поддается человеческому вычислению.
Только что родившийся базальт полминуты тому назад представлял из себя совершенно мягкую массу вроде студня, а теперь прорезал твердый и массивный каменный слой с такой же легкостью, с какой острый нож режет бумагу.
Вероятно, это новообразование теперь уже красовалось на поверхности мыса Цихи в виде гигантского гребня или чего-либо подобного.
Вследствие громадного трения и давления, вся масса долорита, через которую проложил себе путь базальт, раскалилась докрасна, а там, где базальт еще соприкасался с долоритом, он тоже пламенел. Наконец, все колонны, в свою очередь, засияли огнем и сделались точно прозрачными. Вся пещера казалась наполненной пламенем.
Вдруг сделалась такая адская жара, что все живое тут неминуемо должно было погибнуть. Положим, единственными представителями всего живого были только мы с Бэби.
Когда жидкое тело переходит в состояние кристаллизации, то уже само собой, вследствие освобождения скрытой теплоты, является сильное повышение температуры. Тут же, от невообразимо страшного трения, жар сделался настоящий вулканический.
Я и моя верная спутница уцелели лишь благодаря новому геологическому перевороту, бывшему последствием описанного новообразования.
Оба мы полетели кувырком. Хорошо еще, что я попал на медведицу, а не наоборот, а то бы от меня и следа не осталось. При падении у меня было такое ощущение, точно меня крутило вихрем. Вместе с тем, мне казалось, что я вижу звуковые волны, как видят искры, выскакивающие из электрической машины. Эти волны так и мелькали перед моими глазами, как будто разноцветное сияющее море.
В следующую секунду я как бы ослеп и оглох.
Недоставало лишь мне изжариться живьем!
Но этого, к счастью, не случилось.
Страшное давление воздуха откинуло меня на несколько метров в тупик, и там вдруг подуло на меня холодной струей, точно морозным ветром.
И этот ветер сопровождался ужасным ревом. Откуда брался он?
Я не мог пошевельнуться, хотя и был в полном сознании.
Меня сковывало любопытство.
Мне хотелось еще поглядеть на величественное зрелище, не предназначавшееся для глаз смертного; хотелось подсмотреть падающий с свода огненный дождь, расплавленные, вероятно, уже обратившиеся в яшму каменные обломки; подсмотреть, как начнут гнуться возникшие последними базальтовые колонны и будет трескаться их поверхность, причем каждая трещина, при своем возникновении, издаст такой звук, точно бросаются в море гигантские колокола.
Бэби, однако, схватила меня за ворот и оттащила еще глубже в проход.
Но, однако, пребывание в этом коридоре было тоже не особенно приятно.
Когда я захотел подняться на ноги, это оказалось невозможным.
Поднимаясь спиной к базальтовой пещере, я падал навзничь; желая подняться лицом к ней, я летел ничком. Какая-то непонятная сила тянула мою голову к югу, а ноги — к северу.
Этой силой оказалось двойное воздушное течение. Из пещеры несся сирокко в восемьдесят градусов тепла, а из прохода тянулся борей в четыре градуса холода.
Наконец, я догадался лечь на спину Бэби, где оба течения сравнительно уравновешивались.
Но и могучая Бэби должна была собрать все силы, чтобы противостоять напору ветра.
Моя лампочка каким-то чудом не погасла.
Но откуда же брался холодный ветер? Ведь этот проход был тупой.
На этот вопрос скоро получился удовлетворительный и радостный для меня ответ.
Сила базальтового превращения совершила большие перемены и в заслонявших мне путь сланцевых наслоениях.
Аккуратно нагроможденные одна на другую сланцевые плиты теперь лежали в хаотическом беспорядке, с обращенными друг к другу острыми ребрами и краями.
В одном месте, между поднявшимися горизонтально плитами, образовалось треугольное, метра в три вышиной, шатровидное отверстие, откуда проникал холодный воздух, который превращался в настоящий ураган при встрече с горячей атмосферой, которая неслась из базальтовой пещеры.
Из всего этого я вывел заключение, что за сланцем должно находиться свободное пространство, непременно обширное, судя по силе давления воздуха.