20 000 лет подо льдом

VI Тюрьма нового образца

Никто еще никогда не примирялся с мыслью быть заключенным пожизненно. Каждый заключенный день и ночь думает лишь одну неотвязную думу: как бы ему пробить стены своей тюрьмы и вырваться на свободу. Один приступает к делу с разбитой подковой, другой с подпилком, а третий так просто-напросто с кусочком хрупкого стекла в руках.

У меня к услугам всевозможного рода орудия, но стены моей тюрьмы помассивнее других; да если я и выберусь из них, то куда же мне держать путь?

Времени для обдумывания было много. Авось, и додумаюсь до чего-нибудь дельного.

Огонь я поддерживал мясом, так что он не горел только во время моего сна.

Бэби я приучил быть мне полезной кое в чем. Она притаскивала нагруженные мясом сани, доставала лапами из груды этого необычайного топлива по куску и аккуратно подбрасывала в огонь.

После нескольких дней мне стоило только сказать ей, чтобы она привезла топлива и следила за огнем, — все исполнялось ею вполне добросовестно.

Пока она возилась с этим, сам я ходил на разведку.

Надежды мои открыть путь к выходу из пещеры на вольный воздух основывались на бесчисленном множестве ледяных сосулек, спускавшихся со сводов пещеры.

Для того, чтобы могли образоваться ледяные сосульки, лед должен таять; а для того, чтобы он таял, температура должна быть выше нуля. Теплый воздух проникает откуда-нибудь извне, чем и объясняется то явление, что в нижней пещере на четыре градуса теплее верхней, между тем как, по законам природы, должно быть наоборот.

Я решил, что теплый воздух пробирается в пещеру из-за органа.

Есть ледяные пещеры и в Венгрии. В них интересно то, что лед держится только летом, зимой же, растаивая, совершенно исчезает. Тут же лед вечен, но вместе с тем постоянно тает.

Спускающиеся сверху сосульки, разнообразнейшей длины и толщины, представляют собой поистине фантастический вид. Местами они образуют целые своды, как будто из бесчисленных острых трубочек, которым соответствует внизу одинаковое количество тонких столбиков. От медленного таяния верхнего слоя льда отростки одинаково увеличиваются как сверху, так и снизу. В конце концов они встречаются, — и вот готов ряд легких, воздушных, но тем не менее очень крепких колонн.

Я то и дело прибегал к самому тяжелому молотку, чтобы проложить себе путь посреди этой ледяной колоннады.

Наконец, случай натолкнул меня на то, чего я искал.

Лед проломился подо мной, и я свалился в углубление. К счастью, все обстоятельства, сопровождавшие мое падение, были благоприятны, а то иначе я бы расшибся в пух и прах. Во-первых, вокруг меня была обвязана веревка, прикрепленная другим концом к ледяному столбу; во-вторых, стенки провала, куда я попал, были не отвесны, а отлоги, так что я скорее скользил по ним, чем летел, да вдобавок еще на них не было никаких выступов или расщелин с острыми краями; лучше же всего было то, что я не имел при себе друммондовской лампы, которая несомненно разбилась бы. Вместо нее у меня висела на поясе лампа по системе Дэви, так как я имел в виду, что могу попасть в область взрывчатых газов. Кроме нее, я захватил два фунта магниевой проволоки, которая светит не хуже лампы Друммонда и требует меньше приспособлений.

Мягкий воздух доказывал, что я нахожусь во входе в туннель, ведущий в третью пещеру, расположенную несравненно ниже второй. При свете лампы Дэви я мог рассмотреть, что узкое отверстие усажено вверху сталактитовыми формациями.

Веревка мешала моему дальнейшему спуску, и потому я вскарабкался по ней обратно наверх.

Пока мне было достаточно знать, что существует сообщение с другой пещерой и, как я успел заметить, уже не ледяной, но обыкновенной горной.

Эта пещера может быть очень обширной и длинной, как, например, пещера Гумород-Алмазер в Зибенбюргене, которая тянется на две мили. В виду этого мне следовало запастись для обозрения ее провизией и различными орудиями.

Бэби я ничего не сообщил о своем предприятии, но она, тем не менее, так глядела на меня своими зеленоватыми глазами, точно хотела сказать: «И ты можешь покинуть меня здесь?»

Но я надеялся возвратиться к ней, потому что я оставлял под ее охраной все свое имущество и вообще — свою главную квартиру.

Я привязал обитые железными гвоздями подошвы, вооружился топором и ломом, обвязался веревочной лестницей и при входе в туннель сбросил свой меховой костюм.

Затем я начал осторожно спускаться по отлогой стенке шахты, причем держался за прикрепленную вверху веревку.

Когда спуск кончился, я очутился пред входом в коридор, упиравшийся в меловую скалу. Вдоль этого коридора тянулся молочно-белый ручей. Это был продукт таяния верхней пещеры, смешанный с мелом. Рудокопы называют это горным молоком.

Меловой поток исчезал в боковом отверстии, где почва поднималась опять отлого вверх. Я направился туда и открыл там по стенкам наслоения силурийских формаций.

В этом месте мой термометр показывал уже восемь градусов выше нуля.

Согласно указанию магнитной иглы, этот ход шел на северо-запад, по направлению к долине возле мыса Цихи.

Чем было объяснить это сильное повышение температуры? Действуют ли тут причины химические или какие другие? Ведь центральный земной огонь тут уж не может иметь влияния.

Пока я ломал себе голову над этими интересными вопросами, ход кончился.

Передо мной открылось обширное, неопределенной формы пространство, которого моя лампа не была в состоянии осветить всего, а под моими ногами зияла бездна, очевидно, очень глубокая.

Я зажег магниевую проволоку и при ее ярком сиянии заметил, что нахожусь в ограниченном со всех сторон пространстве, имевшем в продольном разрезе форму буквы Д, а в поперечном — воронкообразную. Левую черту Д образовала стена диоритовой скалы, местами выказывавшей присутствие сланца и сернистой окиси.

С другой стороны я увидал ход в новую пещеру. Полукруглая стена над этим отверстием представляла волшебный вид. Она вся состояла как будто из искусно подобранной мозаики, составленной горными духами для своего короля.

Основанием служили слои сланца, покрытого белым алебастром и зелеными малахитовыми пластинками. Там и сям сланец, однако, прерывался уже целыми громадными глыбами великолепнейшего, испещренного жилками малахита, весом в несколько сот центнеров. Одна из этих глыб на простой глазомер была в три раза больше знаменитого монолита, вывезенного из нижнетагильской малахитовой шахты и весившего шестьсот центнеров. Она одна могла бы доставить материал на целую часовню.

Как будто с целью еще более выделить красоту этих драгоценных каменных глыб, вокруг них лег бархатистым слоем густой осадок темно-синей медной лазури. А эта бархатная рамка усеяна сверкающими звездообразными крапинками красной меди, мерцающими жилками висмута и нежными кобальтовыми розетками персикового цвета.

В одном месте тянется серебристая лента асбеста; там и сям сияют чудные кристаллы меди, поражающие прелестью своих очертаний, образуя фантастические деревья и кусты.

В глубине этой роскошной тронной залы стоит и сам трон подземного короля — массивная глыба красной меди, вышиной в двадцать, а шириной в девять метров, превосходящая размерами найденную в Англии гигантскую глыбу того лее металла. Да эта, на которую теперь любовался я, и гораздо ценнее той, потому что по ее темно-красному, местами отливающему всеми цветами радуги основанию вьются прихотливые темно-синие арабески чистого серебра и белые, розоватые завитушки чистой же селенистой меди.

К этому трону ведут ступеньками нагроможденные друг на друга малахитовые глыбы, весом от десяти до двадцати центнеров.

Предо мною находились сокровища ценностью в несколько сот миллионов!

Будь гора Цихи на пятнадцать градусов ближе к экватору, то лет двадцать спустя на простиравшейся над моей головой долине появился бы город с златоглавыми церквами, какой был выстроен возле Тагила под названием Нижнетагильска — предков нынешней русской княжеской фамилии Демидовых-Сан-Донато. В этом городе кормится работами, связанными с горным промыслом, 25 000 человек, а потомки его основателя имеют многомиллионное состояние. Все это сделалось благодаря только тому, что Демидов случайно попал в такую же пещеру, в какой находился я.

Но я вовсе не радовался этим неисчерпаемым сокровищам. Для меня эта пещера представлялась только новой тюрьмой.

Интересовало меня во всем этом волшебном дворце лишь то отверстие в стене, которое могло быть началом хода куда-нибудь, откуда бы можно было выбраться на поверхность земли.

Я вступил в саму залу и начал обходить ее кругом. Прозрачные массы колчедана уступами вели к красивой полукруглой каменной галерее. Во многих местах колчедан образовал точно виноградные кисти; в других он был перемешан с агатом.

Полукруг легко было обойти. Я взобрался сперва на малахитовую глыбу, потом на медную, но попасть в расщелину стены никак не мог.

Посреди воронкообразного пространства было озеро, через которое надо было переправиться, чтобы достигнуть расщелины.

Это озеро отличалось темно-синим цветом. В неподвижном воздухе и при сиянии магниевой проволоки оно представлялось громадным черным зеркалом. Когда я бросил в него камень, кверху поднялись брызги точно расплавленного сапфира, между тем как все более расширявшиеся на поверхности его круги сверкали чудной синевой.

Я убедился, что смело могу перейти озеро вброд, так как погружусь в него только до бедер. Все оно состояло из цельного купороса.

Но мне не хотелось выкраситься на долгое время в синий цвет. К тому же, я хотя и знал, что купорос не обладает ужасными свойствами серной кислоты, но все-таки не вполне доверял ему.

Надо было заняться постройкой какой-нибудь лодки или, еще лучше — плота.

Но из чего же я сделаю то или другое? Дерева тут не было. Есть камни. И я отважусь пуститься на каменном плоту по озеру? Отчего же и нет? Ведь в этом озере не вода, но купорос, на поверхности которого плавает как пробка даже глинистый сланец.