XI Первобытный человек в кристалле

Я прикрепил магниевую проволоку к одному из сверкающих конусов и пошел обозревать пещеру во всех подробностях.



Колонны, заинтересовавшие меня грандиозностью своих размеров, были выше самого высокого человеческого роста и толщиной в полтора обхвата.

Я подошел к ним и залюбовался их прямизной и безукоризненностью линий.

Обойдя кругом одну из этих колонн, я приблизился к другой, задней, и вдруг в сильнейшем испуге отскочил: в середине кристалловой призмы стоял… человек!

Как в маленьких кристаллах и кусках янтаря часто попадаются допотопные жуки, кузнечики и стрекозы, так и в этой громадной призме был заключен допотопный человек, стоявший во весь рост!

Да, это было не четверорукое существо, не допотопная обезьяна, но настоящий homo primogenius, первобытный, допотопный человек.

Человек этот, мужчина почти шести футов ростом, стоял с немного приподнятыми руками и сжатыми кулаками.

У него был высокий гладкий лоб, поражавший тем, что представлял во всей фигуре единственное место, не покрытое растительностью.

Известно, что первобытный человек снабжался природным одеянием до тех пор, пока он не выучился убивать животных и прясть шерсть. А будучи травоядным, он очень долго не имел повода учиться убийству, по крайней мере, с утилитарными целями.

То, что в настоящее время является на человеческом теле лишь в виде пушка или едва заметных волосиков, прежде составляло пушистую шерсть, защищавшую от непогод.

Грудь, шея, плечи, руки, и ноги — все было покрыто шерстью. Это было животное, только с человеческими формами, с высоким выпуклым черепом, большим выгнутым носом и с подбородком, образующим с профилем прямую линию.

Это был старик, судя по белизне его курчавых волос, бороде и всей его шерсти.

Как попал этот человек в кристаллическую массу?

Да так же точно, как попал бы и я в базальтовую колонну, если б инстинкт животного не превосходил человеческий разум. Только Бэби избавила меня от этой опасности!

Вероятно, и этот человек, спасаясь от страшной катастрофы, перевернувшей часть земного шара (а может быть, и весь), попал в пещеру как раз в то время, когда все дно ее было покрыто готовившейся к кристаллизации кварцевой кислотой.

Эта кислота показалась ему водой. Быть может, он хотел переплыть ее, а то просто пожелал напиться, и в тот момент, когда он коснулся ее поверхности, родился кристалл.



Какой роскошный гроб создала ему природа! Самородный, цельный кристалл, предохранивший его даже от разложения. В этот великолепный гроб не мог проникнуть ни один из деятелей, производящих разрушение органического тела. И смерть и заключение в гроб произошли одновременно, что тоже способствовало сохранению тела.

Образование горного кристалла не вызывает тех явлений, которые сопровождают рождение базальта: не было ни трения, ни прорыва, а потому не было и каления. Ведь попадись я в базальт, то не только испепелился бы, но из моего праха образовался бы, при данных условиях, какой-нибудь новый минерал или металл!

Рождение горного кристалла могло разве только вызвать такую степень тепла, которая не могла допустить человеческой крови спуститься ниже нуля в течение неисчислимого ряда тысячелетий. Температура эта должна была сохраниться на вечные времена в кристалловой коре, служащей, как известно, самым дурным проводником тепла.

— Здравствуй, праотец! — проговорил я, почтительно обнажая голову перед этой своеобразной антикварной редкостью.

Он не отвечал. Очевидно, он не был знаком с венгерским языком. А в самом деле, на каком же языке говорили тогда?

Я стал продолжать обход. Быть может, я найду еще несколько его современников в подобном же положении.

Но не все колонны оказались такими прозрачными. Да и этот гроб был с двух сторон покрыт слоем мелких кристаллов, не позволявших глазу проникнуть внутрь. Некоторые из колонн сплошь были одеты такой непроницаемой корой. Я пробуравливал окошечки и смотрел в них.

Мной руководило при этом особого рода соображение: где есть мужчина, там должна быть и женщина. У этого Мафусаила, наверное, были внучки; быть может, он одну из них и привел с собой…

Но вот я дошел до призмы, пять сторон которой были покрыты толстым слоем маленьких кристалликов, но шестая совершенно прозрачна. Чистая, ровная поверхность сильно преломляла лучи, переливавшиеся в ней всеми цветами радуги. И в этой чудной призме лежала… нет — стояла молодая, вполне сохранившаяся женщина.

У нее было гладкое лицо оливкового цвета, как будто малайского типа, овальной формы. Выпуклый лоб, тонкий красивый нос, прелестно очерченный рот.

В момент катастрофы, когда образовывавшийся кристалл обхватывал ее, она в ужасе подняла вверх руки.



В таком положении она и осталась. Ладони рук были сложены как бы для молитвы… Как долго она молится!.. А почему она не была измята кристаллической массой? О, кристалл очень бережно обходится с попавшими в него посторонними телами; даже тоненькие крылышки стрекозы в нем сохраняются так, как будто они живые, и шелковистые волосики попавшего в него эпидота даже не покороблены.

У этой женщины не было такой природной женской одежды, как у старика, но, тем не менее, она не была и обнажена. Это хотя и странно, но все-таки верно. Она имела золотисто-рыжеватые волосы, и они своей массой совершенно покрывали ее.

Вы видали, как тоненькие корни некоторых растений выбиваются из глиняного горшка и покрывают его весь? Точно так же, и у этой допотопной красавицы волосы не только покрывали ее, но прямо заткали тело с головы до пят. Казалось, она вся, за исключением лица и рук, была плотно завернута в золотистую ткань.

Судя по этому, волосы у нее не переставали расти с момента заключения ее в кристалловый гроб, то есть в течение двухсот веков. А из этого следует, что допотопная девица (мне сдается, что она девица: уж очень молода она) должна жить и по сие время!

Положим, говорят, что волосы обладают способностью расти и после смерти. Может быть, и так, но не думаю, чтобы этот рост мог продолжаться до бесконечности, а уж в кристалле они никак не могли бы расти на мертвом организме.

Кристалл плотно обхватывал все тело: кожа мертвеца суха и тверда. Значит, волосы могли расти в этом футляре лишь при условии, чтобы кожа была мягка и эластична, как в живом состоянии, то есть могла бы поддаваться напору волос.

Если же волосы могли так оплести тело, то не только жили волосы, но жило и само тело.

Неужели же в этих допотопных людях до сих пор тлеется искра жизни!

Что же в этом необычайного?

Не находили разве в каменном угле живых лягушек? А ведь каменный уголь — это такой земной продукт, для образования которого нужны сотни тысяч лет!

Каким же образом сохранилась в нем жизнь? Таким, что она не могла исчезнуть: не происходило никакого испарения.

Между индийскими факирами есть такие, которые морят себя голодом, затем их зарывают живыми в могилу. После нескольких недель их откапывают и пробуждают снова к жизни.

Отчего же не могло произойти того же самого с этими допотопными людьми?

Кристалловая масса в одну секунду одела их герметическим покровом.

Дыхание, тепло и электричество — все условия жизни моментально были отрешены от внешнего мира, но тело не успело отрешиться от них.

С тех пор кристалловая оболочка отдаляла от тела все факторы того прекращения обмена веществ, который мы называем смертью. Кровь не могла застыть в жилах, но и не могла больше циркулировать; нервы ослабли, мозг заглушался, каждая часть тела в отдельности и все вместе прекратили свои действия, поры кожи более не способствовали выделениям, но… все-таки жизнь не исчезла, а только… заснула.

И эту жизнь можно было снова возбудить.

При подобных мыслях меня попеременно бросало то в жар, то в холод.

Я радовался неописуемой радостью, когда додумался до того, что вот я, заброшенный на краю света человек, могу вызвать себе из скалы сотоварищей, — существ, подобных мне, которые разделят мое одиночество. Радовался тому, что снова услышу голоса людей и увижу глаза, в которых горит сознание и сочувствие человека к человеку…

Да, эти люди доисторических времен или выучатся моему языку или же научат меня своему. И сколько они порасскажут мне о тех давным-давно канувших в вечность периодах, следы которых сохранились только в раковинах, глине, песчанике, сланцевых слоях и меловых отложениях — в виде различных остатков и оттисков, а иногда в виде целых первобытных форм!

Дороже всех сокровищ, хранящихся в земле, были бы мне люди, которые могли бы в понятных мне звуках передать о том, что происходило несколько десятков веков тому назад. Я бы узнал, какой вид имела тогда земля, какое положение занимал на ней человек и что вообще делалось в те времена.

Да, я бы узнал то, чего никогда не постигнут ученые всего мира, и поведал бы этому миру о всех тех тайнах, если б угодно было Богу возвратить меня снова на землю из недр ее.

Но меня охватывал и трепет ужаса, когда я спрашивал себя, дозволено ли смертному вмешиваться в великое дело восстания из мертвых, — дело, присущее только одному Творцу? Смею ли, дерзну ли я отворять гробы и пробуждать людей, спящих в них целые тысячелетия и в этом вековом сне дожидающихся суда Божия, и сказать им: «Живите снова до следующей смерти»?

И что, если эти люди взглядами и словами спросят меня: «Где же мир? Раз ты пробудил нас к жизни, то возврати нам наш мир! Где наши поля, над которыми простиралось светящееся и ночью небо? Где источники света и тепла? Где наши обильные плодами леса? Где те деревья, из коры которых тек мед, и внутренность которых заключала в себе сладкую муку, а корни давали молоко? Где те деревья, с листьев которых лился ароматный, освежающий напиток? Где четвероногие великаны, расчищавшие нам дорогу в наших первобытных лесах и спасавшие нас от гиен? Где те могучие птицы „моа“, которых мы отгоняли камнями, чтобы взять их громадные вкусные яйца? Где вечнозеленая трава, в которой мы строили себе гнезда, подобно птице „латами“? Где же, где тот мир, в котором были только две смены года — весна и осень, вечные и нераздельные?..» И я поведу их на поверхность земли, укажу им на настоящий мир и скажу: «Вот он, мир! Тут вечные льды, вечные снега и вечная ночь! А северное сияние — вместо утренней зари!..»

Загрузка...