Глава 2

К больнице подъехали, когда уже было темно. Я вошёл в приёмный покой и увидел спешащего мне навстречу Сашу. Похоже, его куда-то вызвали, и он ждал, когда подъедет машина.

— Почему все самые сложные случаи всегда случаются ночью? — спросил я фельдшера, остановившегося рядом со мной.

— Это на самом деле философский вопрос, требующий глубокого осмысления и не меньше бутылки на брата, — ответил Саша, задумавшись.

— Мне надо что-то ещё знать про пациента? — я посмотрел в сторону приёмника.

— Он выпивает, — ответил Саша. — Часто и много. Но вот сейчас трезвый.

— Аритмия может быть следствием того, что он как раз трезвый, — я невольно нахмурился.

— Может, — Саша пожал плечами. — А может быть, он как раз неделю назад хлебнул что-то подешевле и малосовместимое с жизнью. У него же неделю назад живот вроде бы болел. Мне он не признался в том, что пил. Может, вам признается?

— Возможно, — я снова посмотрел на него. — А ты куда?

— Да баба Клава Звягинцева вызвала для своей еженедельной дозы клофелина, — он усмехнулся. — Танька вам поможет, а там и я вернусь.

— Что за баба Клава? — я откровенно тянул время. Мне не хотелось идти к пациенту. Наверное, моя задница чувствовала, что с ним что-то не так, и настойчиво отговаривала вмешиваться. Только змея, зараза такая, продолжала светиться ярким светом, привлекая внимание.

— Да есть тут у нас бабка. Никаких таблеток не признаёт и каждую неделю вызывает, чтобы её клофелином ширнули, — Саша закатил глаза.

— А что ей мешает хотя бы клофелин пить в таблетках? — я помассировал затылок. Башка болит, надо бы тоже давление измерить.

— Вера не позволяет, — заговорщицки проговорил фельдшер, наклоняясь ко мне. — Вы бы шли уже к Баранову, Денис Викторович, — сказал он нормальным тоном, выпрямляясь. — А то змея никак не утихомирится. Хоть Славик и не жалуется особо ни на что, но… — и он указал на светящийся значок. Я как-то отстранённо отметил, что у Сашки такого украшения не было. Как-то несправедливо даже. Средний медицинский персонал что, не люди, что ли, не медики в смысле? — Потух, как только вы приехали, — проследив за моим взглядом, пояснил он. Ну вот, а я уже заговорщицких планов напридумывал.

— Да, надо идти, но всё настроиться никак не могу, — ещё раз помяв шею, решительно направился к пациенту по имени Славик, который вроде бы умирает, но при этом его почти ничего не беспокоит.

Саша же быстро пошёл к выходу, чтобы уколоть бабку-клофелинщицу и вернуться сюда, где его помощь была нужнее.

Славик спокойно сидел на кушетке. Умирающим он не выглядел. О чём-то тихо переговаривался с медсестрой, позволяя себе даже пару шуточек в её сторону отпустить. Татьяна уже поставила ему катетер, и теперь в вену медленно капал физраствор. Капал он просто так, без особой необходимости, чтобы вена была доступна.

Когда я вошёл, медсестра молча протянула мне ленту ЭКГ. Аритмия. Фибрилляция предсердий. Но это вроде бы не слишком страшно. Почему не прекращает гореть зелёным пламенем змея? Может, где-то в другом месте, неподалёку от меня находится умирающий и ждёт помощи? Не долбиться же мне в каждый дом, чтобы удостовериться в этом. Будем исходить из того, что имею в приёмном покое, а именно Баранова сорока трёх лет от роду с фибрилляцией предсердий. Да, молодой, но проблемы с сердцем и в ещё раннем возрасте бывают.

— Анализы? — я вопросительно посмотрел на Таню, она также молча протянула мне бланки, пожав плечами.

Я смотрел на показатели. Абсолютно нормальные, никаких изменений. По всем признакам этому Славику нужно купировать аритмию при условии, что она у него впервые, и отправлять домой. Но почему светится змея? И где черти носят дядюшку, когда он мне так нужен?

— Что беспокоит? — я подошёл к Славику и сел на стул, стоящий возле кушетки.

— Да ничего меня не беспокоит, я Сашке уже говорил. Сердце колотилось, как ненормальное, поэтому скорую и вызвал. А сейчас всё нормально. Да я Сашке говорил! Вообще не понимаю, зачем он меня сюда притащил, — хриплым голосом ответил Славик.

— Сколько времени уже колотится? — я осматривал мужчину, пытаясь понять, что же с ним не так. У меня всего сорок восемь часов от начала приступа, чтобы попытаться восстановить ему ритм. Если выйти за эти рамки, то только снизить частоту сердечных сокращений получится, чтобы осложнений не вызвать. Ну и на закуску самое сложное: внушить, что нужно пить таблетки каждый день, не пропуская, и отправить домой.

— Да часа три как, говорю же, скорую сразу вызвал, — проговорил Славик и перевёл взгляд на Татьяну, которая всё это время прожигала его прокурорским взглядом.

— Хорошо. Раньше сердце вот так колотилось? — задал я очередной вопрос.

— Да хрен его знает, может, и колотилось, — он наморщил лоб. — Не, не помню.

— Что пил в последний раз? — я вытащил фонендоскоп и теперь крутил его в руках. Таня подцепила к нему кардиомонитор, чтобы постоянно ЭКГ не снимать. Всё равно стоит без дела, и я заметил, что его мерный писк начал действовать на меня успокаивающе.

— Водку, — практически сразу ответил Славик, после того, как я его послушал. В лёгких чисто, шумов в сердце нет, а то, что ритм неправильный, так это и так было понятно. Застойных явлений нет, и это хорошо.

— Врёшь, — к нам подошла Татьяна, сложив руки на пышной груди. — У тебя на водку денег сроду не хватало. Постоянно ко мне занимать бегаешь на отборную сивуху, которую Зинка на какой-то траве настаивает. И я не поручусь, что трава эта не прямиком с Мёртвой пустоши в её зелье попадает. Для бешеной собаки сто километров — не круг, вот Зинка постоянно и носится к границе. Так что отвечай доктору, что пил и когда бросил?

— Ох и злющая ты баба, Танька! — Славик покосился на неё, но говорил осторожно, выглядывая из-за моего плеча. Он что, думает, я его защищать от карающей длани Татьяны буду, если он до чего-нибудь договорится? А может, поэтому змея светится, чувствует, что за длинный язык кого-то скоро будут жизни лишать? — Вот поэтому с тобой даже Димка не смог ужиться.

— На спину ложись, — быстро прервал я этого самоубийцу.

— Зачем? — он недоумённо посмотрел на меня.

— Я тебе живот потрогаю. Он же, вроде бы, болел у тебя?

— Это да, болел так, зараза, что моча брызгала в разные стороны, — признался Славик, заваливаясь на кушетку. Я потрогал абсолютно спокойный мягкий живот. Единственное — печёнка по размерам ниже пупка. Но это нормально для его стажа. Странно, что анализы при этом такие спокойные. — Но сейчас не болит. Говорю же, сейчас у меня ничего не бо…

Он не договорил. Замер, уставившись в одну точку, и захрипел. Что за… Я вскочил, и тут же монитор взвыл дурным голосом.

— Фибрилляция желудочков! — заорал я. — Сатурация падает. Отсутствие дыхания! Дефибриллятор, живо! Мешок Амбу! — мне в руки легли электроды. — Разряд!

Нужно было дышать за Славика, но я никак не мог перестать качать. В руки снова сунули электроды, а в вену пациента начали поступать нужные препараты. Мне даже не нужно было говорить, что вводить. Опытная медсестра и так всё знала,

Вбежал Саша. Он быстро понял, что происходит, и схватил мешок. Я же швырнул электроды Татьяне.

— Интубировать надо, — прошипел Саша, сжимая и разжимая мешок.

— Знаю, — процедил я. — Таня, качай.

Медсестра поменялась со мной местами и положила руки на грудь Славика.

— Аккуратнее, рёбра не сломай, — сказал я, мельком посмотрев, как она нажимает на грудину. Хрусть! Звук раздался в тот момент, когда я закончил говорить. Так, одно сломано. Ну и хрен с ним. Я схватил набор для интубации и взвёл клинок ларингоскопа. Вой монитора изменил тональность, побежала длинная прямая линия.

— Чёрт! — я подскочил к пациенту и положил руку ему на лоб, запрокидывая голову.

— Время, — Саша опустил руки. — Денис Викторович, — он тронул меня и чуть не получил ларингоскопом в лоб.

— Что тебе? — рявкнул я, разворачиваясь.

— Время. Посмотрите на свой значок. — Я перевёл взгляд на змею. Она уже не сверкала зелёным светом. В последний раз мигнул ярко-красный сигнал и потух. — Он умер. — Я помотал головой и снова запрокинул голову Славика. — Не нужно, он умер, его уже не вернёшь.

— Нет, мы… Монитор продолжал выдавать прямую линию. Таня подошла к нему и выключила, чтобы он не раздражал нас своим воем. — Но, как же… Как же так? — я опустил руки и посмотрел на часы. Ничего себе! Прошло уже двадцать минут от отпущенных идеальных шести на реанимацию. — Почему он умер? Что произошло?

— Не знаю, — вздохнул Саша, забирая у меня из рук неиспользованный набор для интубации. — Александр Савельевич скажет. Но пациенты иногда умирают. Мы не боги и не можем спасти всех.

— Саш, иди Вовку вызови и Белову сообщи. А я тут порядок наведу, — мрачно сказала Татьяна.

— У него родственники есть? — спросил я. — Кому-то сообщить можно?

— Нет, — Таня покачала головой. — Сосед он мой. Всю жизнь бобылём прожил. Как родители померли, так и вовсе один остался. Даже собаки с кошкой не завёл. Хоронить за счёт посёлка будем, — на мгновение остановившись возле кушетки, она посмотрела на Славика. — Ну что же ты так неаккуратно-то? — она покачала головой и принялась снимать с него электроды и убирать внутривенный катетер. Я же тупо стоял и смотрел в одну точку, не понимая, что же мне теперь делать.

— Денис Викторович, карту для Белова заполните, — в приёмник снова зашёл Саша. — Во сколько диагностировали смерть, во сколько прекратили реанимационные мероприятия, предварительный диагноз…

— Я не знаю диагноза, — встрепенувшись, поднял на него уже более осмысленный взгляд. — Я даже предположить не могу, что с ним произошло. ТЭЛА? Да, возможно, — я нахмурился. — Массированная ТЭЛА в принципе могла привести к одновременной остановке кровообращения и дыхания. Цвет кожных покровов не изменился, а это характерный признак, так что не похоже. Скорее всего, один из тромбов улетел прямиком на дно четвёртого желудочка. Фибрилляция же была, а во время остановки ЭКГ не снимали, поэтому монитор мог и не показать. Да, так, похоже, и было, — пробормотал я, садясь за стол. Татьяна ненадолго отвлеклась от подготовки Славика к транспортировке и протянула мне официальный бланк, который нужно было заполнить для патологоанатома.

— Можно дать вам совет, Денис Викторович? — Саша сел на соседний стул, глядя, как я быстро заполняю карту.

— Говори, — ответил я, пытаясь в свой предварительный диагноз втиснуть совершенно нормальные анализы.

— Съездите на вскрытие. Белов — хороший мужик. Он вас мурыжить не будет, всё расскажет и покажет. Вы же должны знать, что с Бобровым случилось, чтобы в следующий раз хотя бы попытаться спасти, если, конечно, это вообще возможно.

— А это можно сделать? — спросил я, нахмурившись.

— Да, — Саша пожал плечами. — Во всех инструкциях рекомендуют лечащему врачу присутствовать при вскрытии, чтобы избежать недопонимания. А Белов ещё никого не выгонял. Говорю же, хороший мужик.

— Я, пожалуй, так и сделаю, — поставив точку в сопроводительных документах, развернулся вместе со стулом и бездумно смотрел, как Татьяна ловко и явно не в первый раз, подвязывает челюсть покойному и связывает руки на груди. Ну да, скоро же гипертонус мышц начнётся. — Мы вот прямо так поедем? Ночью?

— Ну не оставлять же его здесь, — вздохнул Саша. — Пока доедете, пока всё оформите, уже и утро наступит.

— Я тогда домой позвоню, чтобы Егорыч с Настей меня не ждали, — встав со стула, направился в диспетчерскую. И мне в этот момент было совершенно наплевать, как именно звучат мои слова. Я очень плохо соображал, что происходит, а в голове упорным дятлом стучала всего одна мысль: «Что я сделал не так? Почему он так внезапно умер?»

Мы выехали почти через час. Я всё время заглядывал через окошечко в салон, ожидая какой-нибудь гадости в виде поднятия трупа. Не знаю почему, но мне где-то в глубине души этого хотелось. Хотелось уничтожить нежить и уже не думать о том, что же я сделал не так. Но труп не поднялся, и мы благополучно доехали до центрального морга в Твери.

Заполнение всех необходимых документов отняло у меня ещё час, как и предсказывал Саша. За это время подошёл патологоанатом и начал вскрытие. Я же после всех бюрократических заморочек сидел в коридоре и ждал, когда мне позволят войти. Почему-то просто ввалиться в прозекторскую я не мог себя заставить. Закрыв глаза, втянул стойкий запах смерти. А ведь раньше мне было всё равно. Почему сейчас находиться здесь доставляет мне определённый дискомфорт? Что-то во мне изменилось, но сейчас не время думать об этом. Нужно сосредоточиться на более неотложных делах.

— Денис, — я встрепенулся и увидел, что в коридор выглянул высокий темноволосый мужчина лет сорока-сорока пяти на вид. У него были посеребрённые сединой виски, но тело крепкое, а мускулистые обнажённые предплечья указывали на то, что мужчина в прекрасной физической форме. — Зайди.

Белов исчез в прозекторской, а я вскочил со скамьи, на которой сидел и побежал за ним. На столе лежало вскрытое тело. На огромных весах лежал извлечённый мозг, а на полу валялся шланг, из которого тонкой струйкой к сливному отверстию текла вода.

— Что-то удалось выяснить? — спросил я, надевая маску и натягивая на руки перчатки.

— Полиорганная недостаточность, — ответил Белов и поманил меня пальцем. — А первичным был некроз поджелудочной железы. Смотри, от неё практически ничего не осталось, — и он показал мне пальцем чёрное нечто, напоминающее поджелудочную лишь формой и то отдалённо. — Он уже был мёртв, когда его привёз ваш фельдшер. Правда, сам этого не знал и почему-то ещё дышал, а сердце билось. Отсюда и нормализация анализов и всего остального. От огромных значений они пришли в норму. Я называю эту стадию «когда уже не болит». Ты не смог бы ничего сделать, даже если бы тебе хватило времени понять и поставить диагноз. Не в этот раз.

— Нет, не сходится, — я покачал головой, глядя на полностью разрушенную поджелудочную. — Он не мог бы терпеть подобную боль. Она же даже наркотиками плохо купируется, — я поднял взгляд на патологоанатома. Подозреваю, глаза у меня сейчас красные от недосыпа, как у кролика. — Да и его живот я хорошо посмотрел, но никаких перитонеальных симптомов не было, и не реагировал он никак.

— Значит, он нашёл, чем обезболить, — задумчиво проговорил Белов. — И, Денис, выясни, что он пил. Если в состав той бурды, которой он посадил себе поджелудочную, входило нечто, способное заглушить поистине адскую боль, то этой находкой ты сможешь облегчить состояние очень многих людей, вынужденных ежедневно испытывать мучительную боль.

— Вскользь было упомянуто, что он мог выпить ядрёную настойку трав с границы с Мёртвой пустоши, — я прикрыл глаза. Всё-таки мне придётся ехать в Петровку. Хочу я или нет, Белов прав, такой шанс найти новое обезболивающее нельзя упускать. При условии, конечно, что это не оно превратило Славика в труп.

— Ну вот, видишь, тебе есть от чего оттолкнуться, — Белов похлопал меня по плечу. — Денис, посмотри на меня. — Я поднял глаза и встретился со взглядом пронзительных голубых глаз. — Первый запоминается навсегда. На всю жизнь. У тебя будут ещё уходить пациенты, это неизбежно. И ты в конце концов перестанешь их запоминать. Может быть, будешь помнить диагнозы, но лица перестанут задерживаться в памяти. Все, кроме вот этого, — и он указал пальцем на Славика. — Его ты никогда не забудешь. Пройдут годы, а ты будешь иногда просыпаться посреди ночи и спрашивать себя, а вдруг я мог его спасти?

— Да, звучит утешающе, — пробормотал я.

— Такова жизнь. Я вот знаю гораздо больше всех твоих учителей-клиницистов. Я понимаю в патологических процессах всё и знаю, как и откуда начинался любой процесс, приведший к смерти. И даже знаю, как правильно лечить все эти процессы. Вот только для моих пациентов это уже бесполезно, — Белов невесело усмехнулся.

— Никогда не понимал тех, кто идёт сюда, — я обвёл рукой прозекторскую и поёжился.

— Кому-то надо и этим заниматься, — Белов подошёл к весам, на которых лежал мозг. — Послушай совета более опытного коллеги. Поезжай домой. Забей на работу, накати стакан и завали подружку. А завтра всё уже успокоится.

— Личный опыт? — я направился к двери. Никогда не думал, что мне может быть настолько хреново. Ну подумаешь, кто-то умер. И мне действительно было бы плевать, не пытайся я перед этим его спасти.

— Можно и так сказать, — Белов взял ручку и принялся записывать какие-то параметры, а я вышел из прозекторской.

Пожалуй, надо воспользоваться его советом. Правда, с пунктом насчёт подружки может не получиться из-за присутствия в доме сестры и цесаревича, а вот всё остальное… Ну почему бы и нет? А завтра я поеду в эту проклятую Петровку. Там где-то мужик живёт, у которого «рот болит», вот заодно и узнаю, что же у него со ртом. Нужен же мне какой-то повод, кроме поиска чудо-травы, настолько приглушающей боль.

Загрузка...