Глава 11. Запахло забродившим вареньем




Заночевать в машине было не лучшей идеей. Спину ломило, шея затекла, ноги, скрюченные в одном положении, не хотели разгибаться. Габриэль Хартман приехал на пляж за двести километров от родного города в надежде на высокие волны, но вчерашний день оставил его ни с чем. Судя по прогнозу, сегодня утром все должно было измениться, и он, ожидая своего счастливого часа, решил переждать прямо на маленькой парковке всего на три машины.

Об этом месте почти никто не знал. Он сам обнаружил его давно, когда участвовал в первых своих соревнованиях и ехал домой ни с чем, заняв предпоследнее место с конца, в машине с поломанным кондиционером. Жара стояла нестерпимая, и, чтобы охладиться, молодой человек свернул на незнакомую дорогу в надежде искупаться в море, чтобы хоть немного остыть и переждать самое пекло на пляже в тени деревьев.

На удивление, узкая проселочная дорога вывела его на шикарный пляж с высоченными волнами и мягким дном – самое то, чтобы не бояться распороть себе спину или раскроить голову.

В следующие несколько лет Габриэль приезжал сюда нечасто. Только когда ему нужно было побыть совершенно одному, подумать или принять какое-то важное решение.

Сегодня был день, когда все это соединилось вместе.

Он вылез из машины, потянулся всем телом во все стороны, разминая затекшие мышцы, и шумно, со стоном, выдохнул.

– Что, плохой сон приснился, Гейб?

От страха он чуть не подпрыгнул. Обернувшись, Габриэль уставился во все глаза на высокую девушку в гидрокостюме и с доской для серфинга подмышкой. Ее глаза, превратившись в щелочки от смеха, искрились.

– Бет, ты тут откуда?

Молодой человек обнял ее, крепко прижав к себе, чем вызвал притворную волну возмущения и получил по голове ее доской ля серфинга – случайно.

– Отпусти, ненормальный, – смеялась девушка, пытаясь удержать выскальзывающую доску.

– Ты что тут делаешь? Откуда ты знаешь про это место? – Габриэль не мог поверить в свою удачу. Уж кого-кого, а Бетани Диллон он был рад видеть в любое время. Тем более сейчас, когда так нуждался в поддержке настоящего друга. У него был Лонни, но с ним нельзя было ночь напролет говорить по душам, абсолютно не прикасаясь к спиртному, и наутро просыпаться, словно заново родился. С новыми мыслями и осознаниями.

– Ты мне рассказал. Не помнишь? Секретное, суперкрутое. С гигантскими волнами. Я приезжаю сюда несколько раз в год, когда хочется побыть в одиночестве.

– В этот раз облом, да? – усмехнулся молодой человек и широко зевнул.

– Да, – девушка рассмеялась и тоже зевнула, смешно кривя рот. – Но тебе я рада, Гейб. Мы давно не виделись.

Чертята в ее глазах бесились. Он готов был отдать что угодно, чтобы вечно смотреть в эти глаза. Но каждый раз, когда у них вот-вот должно было завязаться что-то серьезное, Габриэль Хартман сам все портил.


***

Они познакомились очень давно, много лет назад, когда еще подростками попали в лагерь для серфинга. Она была неуклюжей, слишком худой, чересчур высокой, задиристой и больше походила на парня, да и жила на другом побережье. В то лето у них чуть не завязался роман, но… Все его мысли были заняты другой.

– Привет, меня зовут Бетани. – долговязая девчонка, одетая в нелепые широкие шорты чуть ниже колен и плетеные темно-рыжие сандалии, протягивала руку и смотрела прямо в глаза, словно говоря, что отказа не примет.

– Габриэль, – неохотно пожал ее руку парень.

Ему было всего пятнадцать лет. Вокруг него часто вились девчонки, и он вовсе не хотел тратить время на знакомство с какой-то там дылдой.

– Можно я сяду к тебе? – не отступалась она.

– Валяй, – усмехнувшись, пробормотал он, сам выглядывая в толпе новеньких очередную жертву, с кем можно было бы закрутить роман на это долгое лето на другом побережье.

На удивление, с Бетани было приятно и легко разговаривать, и вскоре они уже стали настоящими друзьями. Они вместе занимались, подстраховывая друг друга, вместе обедали. А за ужином, ковыряя надоевшее тушеное мясо с переваренными макаронами, подруга развлекала его, комментируя других девчонок так смешно, что Габриэль забыл о своем желании найти себе кого-то на лето.

Когда смена подходила к концу, Бетани стала более настойчивой. Если раньше парень только догадывался, что та испытывает к нему что-то большее, чем дружбу, то сейчас был абсолютно уверен в этом.

Но не мог ответить взаимностью.

Они разъехались каждый в свой город. Следующие несколько месяцев их жаркие споры и разговоры перелились в переписку по интернету, но потом, раз за разом становясь все короче, сошли на нет. То ли не стало тем для разговоров, то ли…

С тех они иногда встречались чаще всего на соревнованиях по серфингу, проводили друг с другом ночи напролет, разговаривая обо всем на свете. Габриэль изливал Бетани душу, а она слушала, слушала… Лишь на темы его неудачных романов она отказывалась говорить. И свои похождения не обсуждала.

Да и нечего было обсуждать.


***

– Зачем ты тут, Гейб? – Бетани смотрела в накатывающиеся на песок волны. Они оба только что вылезли из воды, уставшие, но довольные, чтобы перевести дух после заплыва.

Габриэль поморщился. Ему одновременно хотелось обсудить то, что крутилось в голове, мешая спать, есть, жить, и промолчать, чтобы не нарушить их такую крепкую дружбу. Он дорожил этой девушкой, хоть они и виделись только случайно, на соревнованиях или при таких вот нежданных встречах. Бетани Диллон никогда не была у него в городе, а он – у нее. Нейтральная территория, как нейтральные воды, охраняли их пространство.

– Мне кажется… я мог убить человека.

Бетани вздрогнула. Показалось, что запахло забродившим вареньем, плесенью и детской мочой.


***

Сильно пахло плесенью и забродившим вареньем, вытекшим из треснувшей банки. Сидя на грязном диване под единственной лампочкой, качающейся на проводе под самым потолком, Бетани смотрела на пляшущие тени и старалась не думать о том, сколько опасных существ могли в них прятаться.

Ей было всего двенадцать. Почти год прошел с того момента, как погиб ее старший брат, с которым они проводили все время, разговаривая обо всем на свете, несмотря на то, что тот был старше аж на целых восемь лет.

Его звали Габриэль. Он был нелюдим и предпочитал проводить время вне дома, но чаще приходилось оставаться, чтобы защитить свою младшую сестренку, если отец напивался до зеленых чертей и начинал воспитывать домочадцев. Сына он не трогал – тот был его первенцем, любимым и долгожданным. А вот дочка родилась помимо воли мистера Диллона, считающего, что он и так слишком много времени посвятил первому ребенку, совершенно забывая о том, что хотелось бы именно ему. Да и лет ему было много – целых пятьдесят, – когда родилась Бетани. И необходимость содержать ее следующие восемнадцать лет не прельщала.

Наверху раздались шаги – отец проснулся и пошел за очередной порцией крепкого пива, которое покупал в магазине на разлив сразу несколькими литрами и считал своим долгом все выпить, потому что «выдохнется».

Бетани притихла, стараясь не дышать, чтобы, не дай Бог, любимый папашка не услышал ее и не спустился сюда. Он-то уж точно найдет, к чему привязаться, и снова выпорет.

Голос матери. Не слышно, что она говорит, но явно не рада тому, что муж опять напился и бродит по дому в разгар буднего дня, когда другие нормальные мужики работают. Она заводила эту песню каждый раз, и Бетани знала ее наизусть. Как и то, что потом произойдет.

Удар, еще удар, крик. Что-то тяжелое упало на пол и все стихло на секунду, а потом скрипнули половицы, хлопнула дверь холодильника. Мать теперь еле слышно постанывала, видимо, забившись в угол, боясь лишиться последних зубов.

Но самым страшным было то, чем могла закончиться такая потасовка, и чем она заканчивалась обычно: мать собирала вещи и уезжала к родителям, все еще живущим в нескольких десятках миль от их города. Ее не волновало то, что она оставляет дочь с этим ублюдком, она не переживала, что девочка будет есть и как сможет сама ходить в школу, которая находилась в другом городе. Миссис Диллон всегда волновала только она сама, особенно после смерти Габриэля, и она не собиралась это скрывать или делать вид, что она лучше, чем была на самом деле.

– Бетани! – закричал отец, вдруг вспомнив про дочь. Скорее всего, пиво закончилось, и он хотел отправить ее в магазин за очередной порцией – их семью там уже знали и без проблем продавали пару литров.

Девочка тихо, чтобы не скрипнул старый диван, отдающий запахом плесени, дернула за шнур, свисающий с потолка – свет погас, – прокралась в самый угол, туда, где наставлены стеллажи со старыми банками, запчастями, инструментами, пакетами с одеждой. Там, у самой стены, куда мог протиснуться только ребенок, она устроила себе укрытие, свалив пару одеял, обоссанных ей самой в детстве и все еще хранящих слабый шлейф запаха мочи.

Дверь в подвал открылась.

– Бетани, срань ты господня. Я же знаю, что ты тут, – язык у отца заплетался, но, очевидно, до кондиции он еще не дошел, раз мог внятно формулировать мысль. – Да и черт с тобой.

Еще секунду задержавшись на пороге, мистер Диллон собирался уже уйти, когда услышал шорох в дальнем углу подвала, – девочка задела рукой стеллаж. Бормоча себе под нос, он начал спускаться. Шаг, еще один…

А потом раздался грохот, крик и стук чего-то тяжелого – гораздо тяжелее, чем недавний звук с кухни. Воцарилась тишина, слаще которой не было ничего в мире. Тишина свободы от гнусного тирана, измывающегося над своей семьей.

Заскрежетал стеллаж. Бетани вылезла из своего укрытия и дернула за шнурок. Вспыхнувший свет озарил старый диван, пахнущий плесенью, грязный, давно не мытый пол и тело, лежащее в луже крови. Мистер Диллон, ее отец, умер, разбив голову о так некстати подставленные прямо под лестницу банки, упав с лестницы, на которой так некстати чудесным образом оказалась подпилена ступенька.


***

– Убил? – переспросила Бетани.

– Да… Я… не знаю… Просто это так странно. – Габриэль замолчал, и девушка положила руку ему на плечо, успокаивая и пытаясь стать чуть ближе.

– Ты можешь мне все рассказать, Гейб, – прошептала девушка. – Ты же в курсе? Да?

– Да, – улыбнулся он и посмотрел на нее, словно видел впервые. – Это капец как трудно, Бет. Сказать такое. И я… Я сам не знаю, делал этого или не делал. Но это, кажется, еще страшнее. Понимаешь?

– Если ты мне не расскажешь все, боюсь, я не смогу понять.

– Ладно, – молодой человек вздохнул, потер нахмуренный лоб и решился. – Первый раз это случилось несколько месяцев назад. Я… я проснулся в луже крови – ничего не помню, жутко болит голова. А рядом на подушке… лежало самое настоящее сердце. Готов поспорить – это было человеческое сердце, Бет.

– Что? – нахмурилась Бетани. – Как такое можно забыть, Гейб? Да и… ты что… какой-то маньяк или…

Поежившись словно от налетевшего порыва ветра, девушка оглянулась по сторонам. Только один вопрос был сейчас важен, и ответ на него, кажется, Бетани не нравился: «Могла ли она допустить, что он и правда сделал это?».

– Я не знаю! Черт! Я понятия не имею, Бет! – Габриэль начал ходить взад-вперед, запустив в волосы пальцы, желая вырвать их вместе с мыслями, которые не замолкали ни на минуту.

– Ты сказал, первый раз… был еще второй? – Девушка не отводила от него взгляда, прикидывая, сможет ли быстро добежать до машины, и судорожно вспоминая, где оставила ключи.

– Черт, черт, черт!!! Да! Черт побери, был второй… – голос молодого человека сорвался на крик. Глаза бегали, не решаясь остановиться в какой-то одной точке. – То же самое – я дома, лужа крови. Проклятое сердце рядом, Бет. Я что схожу с ума?

Он уставился на девушку и тяжело дышал, словно только что вылез на берег. Он видел в ее глазах испуг, видел в ее глазах панику. Но, несмотря на это, она не двинулась с места, не убежала.

– Не больше, чем каждый из нас, – усмехнулась Бетани. – Но от этого понимания не становится легче.

Габриэль опять посмотрел на нее и усмехнулся. Другой реакции вряд ли стоило ожидать – она боялась его.

– Ты не бойся, я вполне мирный до захода солнца, – пошутил он.

Бетани молчала, пытаясь заглянуть в его оливкового цвета глаза и понять, что он чувствует и говорит ли сейчас всю правду. Она вдруг подумала, что перед ней какой-то чужой, совершенно незнакомый человек, с которым они провели лишь одно лето давно, еще в юности, а потом… Что она знала о нем? Что он прилично катается на серфинге, хотя она сама всегда его подначивала и смеялась над его настоящим талантом. И все. Больше она не знала о нем практически ничего.

– Думаешь о том, что не знаешь меня? Верно? – хмыкнул Габриэль. – Я и сам так думаю – я не знаю себя.

– Но… Чьи это были сердца, Гейб? – пришла в себя Бетани.

– Я… могу лишь догадываться, потому что… никому не рассказывал об этом и, конечно, не вызывал полицию. Но в тот же день, когда я находил эти… подарки у себя на подушке, в городе находили труп девушки.

– Девушки? – Она поежилась и обернулась назад на парковку. Показалось, что мелькнула чья-то тень между их машин, и стало жутковато. Ей было страшно остаться с ним и страшно уйти. Пустынный пляж теперь казался не такой уж хорошей затеей.

– Только те, с кем я спал, – ухмыльнулся Габриэль.

– Хорошо, что ты можешь шутить об этом, Гейб, – нахмурилась девушка.

– Я не шучу. А эта улыбка… Это истерика, Бет.

Он уткнулся головой в колени и обхватил голову руками. Это все казалось плохим сном, наваждением. Все эти убийства… Необходимость скрывать это, прятаться и каждое мгновение ждать, что тебя найдут. Иногда он уже готов был сам пойти с поличным и сдаться, лишь бы прекратить вздрагивать на каждый шорох, на каждый звонок, на каждый стук в дверь.

– Ты думаешь, мне нужно сдаться? – вдруг резко подняв голову, спросил он.

– Нет. Я так не думаю, – слишком быстро ответила Бетани. Кому, как не ей, было понятно его смятение. – Но ты должен научиться жить с этим, Гейб…

Молодой человек обернулся – впервые в жизни ему захотелось ее поцеловать.

Он подскочил с песка, схватил доску и побежал к морю в спасительные волны. Только в них он растворялся без остатка. Только с ними ему было легко не только говорить, но и молчать.

Бетани ждала его на берегу. Переодевшись в простые джинсовые шорты и майку, она пила кофе из термоса и откусывала большие куски от сэндвича с лососем. Впервые им больше не о чем было поговорить, и это было так странно, что становилось не по себе. Габриэль пытался шутить, уклоняясь от им самим начатой темы, но девушка только молчала.

– Ты не боишься меня? – не выдержал он.

– Боюсь, – честно ответила Бетани и нервно улыбнулась. – Но мне кажется, я с тобой справлюсь. Ты всегда не дотягивал.

Только им двоим понятная шутка разрядила обстановку и Габриэль засмеялся. Вдруг показалось, что его проблема – не что иное, как игра воображения. Будто и не было Оливии Портер и ее растерзанного тела с горстью переспелой малины. И не было Кьяры Зейн с залитой багровой краской грудной клеткой. Был только этот момент, этот пляж и эта девушка. Родственная душа, самый близкий друг, единственный человек, с кем можно было поделиться самым сокровенным.

Песок колол кожу, прилипал к ногам и спине, путался в волосах. Он любил ее нежно, боясь сделать больно или отпугнуть. Она любила его отзывчиво, стараясь отвечать на каждое движение. И у обоих мелькала одна и та же мысль – разве стоило столько ждать?

«Стоило», – улыбнувшись, подумал Габриэль. Он понимал – попробуй они начать отношения раньше, из этого бы ничего не вышло. Слишком молод он был. Слишком озлоблен на весь мир.


***

Мать ушла от них, когда Габриэлю только исполнилось пятнадцать. Стоял декабрь, приближались праздники. Отец впервые в жизни решил закодироваться и не пил вот уже третью неделю, и их бесконечный кошмар наконец-то стал напоминать нормальную жизнь. Лора, первая влюбленность мальчика, уехала с каким-то заезжим дальнобойщиком, даже не попрощавшись, но это было даже к лучшему – он перестал чувствовать себя игрушкой в руках слишком взрослой для него женщины.

Никто не понял, что произошло. Просто в один день не был приготовлен завтрак, а из шкафа пропали все вещи. Мать не сказали ничего мужу и детям, не оставила даже записку.

Даниэль Хартман не стал заявлять в полицию о пропаже, решив, что «туда этой суке и дорога», и стал, как мог, растить сыновей сам. А мог он только силой, побоями, криками и издевками.

Габриэль начал пить. Он не мог поверить, что единственная женщина, которая должна была – просто обязана – любить его беззаветно, бросила его, то ли не выдержав многолетних побоев, то ли того, что они внезапно прекратились.

У него появилась компания и лучший друг Лонни, живший на другом конце города с матерью в небольшом, давно требовавшим ремонта доме. Габриэль стал большую часть времени проводить у них, и, несмотря на то, что жили они бедно, а мать Лонни постоянно работала, пытаясь прокормить их с сыном, у них сложились отличные дружеские отношения. Женщина часто по дороге домой захватывала упаковку пива, и они все втроем сидели и болтали обо всем на свете. И тогда не хотелось идти на улицу к компании более взрослых парней, курить с ними траву или употреблять кое-что похлеще.

– Гейб, – усталый голос отвлек его от экрана телевизора, транслирующего погоню за сбежавшим преступником в режиме реального времени. Подключились вертолеты, и машины были на как ладони.

– А? – он обернулся буквально на секунду и снова прилип взглядом к экрану.

– Я хочу кое-что тебе сказать. Тебе же можно верить? Ты никому не скажешь? – Мать Лонни сегодня выглядела хуже, чем обычно. Слишком бледная кожа, впалые глаза, ставшие еще глубже морщины.

– Что? Кому не скажу? – парень хмурился и оглядывался в поисках друга. Он убежал куда-то на кухню, как обычно, проголодавшись. И теперь шуршал пакетами где-то в другом конце дома.

– Лонни, – женщина закашлялась. – Он хороший мальчик. И мне… не хочется оставлять его одного, но…

Габриэль, вздохнув, нажал кнопку выключения телевизора – все равно нормально посмотреть не получится – и уставился на сидящую в кресле рядом женщину.

– Что случалось, миссис Пи? – Фамилия Лонни была Пайпер, но его мать все звали, сокращая ее до первой буквы.

– Мне кажется, я больна, – улыбка получилась вымученной и только добавила неприятного впечатления от одного ее вида. – Но мне надо съездить к врачу. А Лонни… Он хороший мальчик, но он не справится. Мне нужен кто-то сильный рядом, чтобы я сама смогла выдержать, если новости будут неутешительные.

– Новости… какие? – Две бутылки пива тормозили его мозги, мешая думать.

– Не важно, – засмеялась миссис Пи. – Может быть, я драматизирую. Но ты съездишь со мной, Гейб?

Вернулся Лонни, плюхнулся на диван и, пробормотав себе что-то под нос, включил телевизор.

На следующий день Габриэль сидел в старой разбитой тойоте, трясясь по дороге в больницу. Ехать было не близко, и впервые за все время им не о чем было говорить, или просто не хотелось. Молчание растянулось на два часа и вымотало больше, чем тренировки по плаванию, на которые он совсем недавно записался по воле отца, который считал, что сыну иначе не поступить в институт на бюджетное место, только через спортивную стипендию. А платить за него или терпеть и дальше этих трех увальней Даниэль Хартман не собирался.

– Подожди меня здесь, – прошептала мать Лонни. Они приехали уже двадцать минут назад, а она все никак не могла решиться выйти из машины.

– Конечно, миссис Пи, – буркнул Габриэль, стараясь не смотреть на нее.

На парковке было много машин. Одни приезжали, другие уезжали. Некоторые люди были одни, другие в компании с родными или друзьями. Кто-то возвращался воодушевленный, кто-то еле шел, глядя перед собой невидящим взглядом. Вот привезли маленькую девочку. Ее голова, вся перемотанная кое-как бинтами, болталась из стороны в сторону, пока отец нес ее на руках, стараясь смотреть себе под ноги, а мать заламывала руки и только причитала. Он вернулся через двадцать минут и долго курил, забывая стряхивать пепел, и он падал ему на одежду. Но кого это волнует, когда твой ребенок болен? Когда он прикуривал третью сигарету, из дверей больницы выбежала его жена. Она еле перебирала ногами и вопила так, что кровь застывала в венах. Едва дойдя до мужа, она упала, цепляясь за его свитер, и сползла на землю. Свернувшись в клубок, она выла, и выла, и выла. Не нужно было слов, чтобы понять, что произошло что-то ужасное. И отец девочки понял это. Оставив жену на парковке, он убежал в здание больницы и долго не появлялся.

Габриэль отвернулся, стараясь смотреть куда угодно, только не на скрючившуюся фигуру у урны для курения. Наверно, надо было подойти и как-то утешить ее, но не хватало сил. Да и желания не было.

Еще через пять минут наконец-то из больницы вышла мать Лонни. Она была заторможена, но вполне адекватна. Подойдя ближе, она было повернулась, чтобы подойти к женщине, так и лежавшей в грязных окурках, но передумала и быстрым шагом пошла к машине.

– Поехали? – нервно улыбнулась она, сразу заводя мотор. Габриэль кивнул, внимательно рассматривая выражение ее лица – что ей сказали?

– Что вам сказали, миссис Пи?

– Ничего не ясно. Взяли анализы, просканировали. И отпустили. Сказали, что позвонят. Но разве такие новости могут говорить по телефону? Я думаю, не могут.

– Какие новости, миссис Пи?

– Плохие, Гейб. Плохие… – женщина ухмыльнулась, открыла окно и закурила. Она редко брала сигареты и им не разрешала, беспокоясь о здоровье. Но сейчас, видимо, ей было все равно.

– Вы же еще ничего не знаете, – возразил Габриэль и отвернулся, глядя в окно.

Матери Лонни позвонили через две недели с неутешительным диагнозом. Она не рассказывала ничего ни сыну, ни его другу, но когда ей стало совсем плохо, они вдвоем проводили все время в больнице у ее кровати и долго говорили обо всем. Как когда-то дома, под бутылочку легкого пива.

Она умерла быстро. Третья женщина, которую Габриэль Хартман любил, бросила его.


***

Это случилось в третий раз. Габриэль Хартман только вернулся домой с тайного пляжа вместе с Бетани, впервые оказавшейся у него в городе. Чтобы не смущать себя и его, девушка поселилась в маленьком бунгало на пляже, и они, решив не торопиться, расстались всего на одну ночь.

А утром опять лужа крови. Опять еще недавно пульсирующее сердце. Это больше не было похоже на злую шутку – это напоминало злой рок, потусторонние силы, вмешивающиеся в его жизнь так нахально, что от возмущения перехватывало дыхания.

Габриэль знал, чье это сердце. Не мог не знать. И от этого осознания хотелось выть диким голосом, перекрикивая реальность.

Он же только ее узнал по-настоящему. Только позволил себе переступить черту, которую ни он сам, ни девушка не хотели переступать, чтобы не испортить то светлое и теплое, что зародилось у них однажды очень давно, больше десяти лет назад.

Возле бунгало у моря было тихо. Оно стояло чуть вдали от общественного пляжа, да и слишком рано было для наплыва отдыхающих. Только маленькие черные птицы скакали в поисках брошенной еды. Габриэль тихо вошел внутрь через незапертую дверь, одновременно боясь того, что увидит, и надеясь на то, что ошибся.

Но не думал, что увиденное в единственной маленькой комнате навсегда врежется в память, словно фотография, запечатлевшая это мгновение на века.

Девушка лежала на полу, головой упираясь в свою доску для серфинга. Руки и ноги, как и у двух других девушек, были разрезаны вдоль вен и артерий, а грудная клетка растерзана. Сердце пропало. А вместо него блестела комковатая жижа, пахнущая забродившим вареньем.


Загрузка...