Умереть за любовь, убить за любовь…

Глава 11. Запахло забродившим вареньем

Заночевать в машине было не лучшей идеей. Спину ломило, шея затекла, ноги, скрюченные в одном положении, не хотели разгибаться. Габриэль Хартман приехал на пляж за двести километров от родного города в надежде на высокие волны, но вчерашний день оставил его ни с чем. Судя по прогнозу, сегодня утром все должно было измениться, и он, ожидая своего счастливого часа, решил переждать прямо на маленькой парковке всего на три машины.

Об этом месте почти никто не знал. Он сам обнаружил его давно, когда участвовал в первых своих соревнованиях и ехал домой ни с чем, заняв предпоследнее место с конца, в машине с поломанным кондиционером. Жара стояла нестерпимая, и, чтобы охладиться, молодой человек свернул на незнакомую дорогу в надежде искупаться в море, чтобы хоть немного остыть и переждать самое пекло на пляже в тени деревьев.

На удивление, узкая проселочная дорога вывела его на шикарный пляж с высоченными волнами и мягким дном – самое то, чтобы не бояться распороть себе спину или раскроить голову.

В следующие несколько лет Габриэль приезжал сюда нечасто. Только когда ему нужно было побыть совершенно одному, подумать или принять какое-то важное решение.

Сегодня был день, когда все это соединилось вместе.

Он вылез из машины, потянулся всем телом во все стороны, разминая затекшие мышцы, и шумно, со стоном, выдохнул.

– Что, плохой сон приснился, Гейб?

От страха он чуть не подпрыгнул. Обернувшись, Габриэль уставился во все глаза на высокую девушку в гидрокостюме и с доской для серфинга подмышкой. Ее глаза, превратившись в щелочки от смеха, искрились.

– Бет, ты тут откуда?

Молодой человек обнял ее, крепко прижав к себе, чем вызвал притворную волну возмущения и получил по голове ее доской ля серфинга – случайно.

– Отпусти, ненормальный, – смеялась девушка, пытаясь удержать выскальзывающую доску.

– Ты что тут делаешь? Откуда ты знаешь про это место? – Габриэль не мог поверить в свою удачу. Уж кого-кого, а Бетани Диллон он был рад видеть в любое время. Тем более сейчас, когда так нуждался в поддержке настоящего друга. У него был Лонни, но с ним нельзя было ночь напролет говорить по душам, абсолютно не прикасаясь к спиртному, и наутро просыпаться, словно заново родился. С новыми мыслями и осознаниями.

– Ты мне рассказал. Не помнишь? Секретное, суперкрутое. С гигантскими волнами. Я приезжаю сюда несколько раз в год, когда хочется побыть в одиночестве.

– В этот раз облом, да? – усмехнулся молодой человек и широко зевнул.

– Да, – девушка рассмеялась и тоже зевнула, смешно кривя рот. – Но тебе я рада, Гейб. Мы давно не виделись.

Чертята в ее глазах бесились. Он готов был отдать что угодно, чтобы вечно смотреть в эти глаза. Но каждый раз, когда у них вот-вот должно было завязаться что-то серьезное, Габриэль Хартман сам все портил.

Они познакомились очень давно, много лет назад, когда еще подростками попали в лагерь для серфинга. Она была неуклюжей, слишком худой, чересчур высокой, задиристой и больше походила на парня, да и жила на другом побережье. В то лето у них чуть не завязался роман, но… Все его мысли были заняты другой.

– Привет, меня зовут Бетани. – долговязая девчонка, одетая в нелепые широкие шорты чуть ниже колен и плетеные темно-рыжие сандалии, протягивала руку и смотрела прямо в глаза, словно говоря, что отказа не примет.

– Габриэль, – неохотно пожал ее руку парень.

Ему было всего пятнадцать лет. Вокруг него часто вились девчонки, и он вовсе не хотел тратить время на знакомство с какой-то там дылдой.

– Можно я сяду к тебе? – не отступалась она.

– Валяй, – усмехнувшись, пробормотал он, сам выглядывая в толпе новеньких очередную жертву, с кем можно было бы закрутить роман на это долгое лето на другом побережье.

На удивление, с Бетани было приятно и легко разговаривать, и вскоре они уже стали настоящими друзьями. Они вместе занимались, подстраховывая друг друга, вместе обедали. А за ужином, ковыряя надоевшее тушеное мясо с переваренными макаронами, подруга развлекала его, комментируя других девчонок так смешно, что Габриэль забыл о своем желании найти себе кого-то на лето.

Когда смена подходила к концу, Бетани стала более настойчивой. Если раньше парень только догадывался, что та испытывает к нему что-то большее, чем дружбу, то сейчас был абсолютно уверен в этом.

Но не мог ответить взаимностью.

Они разъехались каждый в свой город. Следующие несколько месяцев их жаркие споры и разговоры перелились в переписку по интернету, но потом, раз за разом становясь все короче, сошли на нет. То ли не стало тем для разговоров, то ли…

С тех они иногда встречались чаще всего на соревнованиях по серфингу, проводили друг с другом ночи напролет, разговаривая обо всем на свете. Габриэль изливал Бетани душу, а она слушала, слушала… Лишь на темы его неудачных романов она отказывалась говорить. И свои похождения не обсуждала.

Да и нечего было обсуждать.

– Зачем ты тут, Гейб? – Бетани смотрела в накатывающиеся на песок волны. Они оба только что вылезли из воды, уставшие, но довольные, чтобы перевести дух после заплыва.

Габриэль поморщился. Ему одновременно хотелось обсудить то, что крутилось в голове, мешая спать, есть, жить, и промолчать, чтобы не нарушить их такую крепкую дружбу. Он дорожил этой девушкой, хоть они и виделись только случайно, на соревнованиях или при таких вот нежданных встречах. Бетани Диллон никогда не была у него в городе, а он – у нее. Нейтральная территория, как нейтральные воды, охраняли их пространство.

– Мне кажется… я мог убить человека.

Бетани вздрогнула. Показалось, что запахло забродившим вареньем, плесенью и детской мочой.

Сильно пахло плесенью и забродившим вареньем, вытекшим из треснувшей банки. Сидя на грязном диване под единственной лампочкой, качающейся на проводе под самым потолком, Бетани смотрела на пляшущие тени и старалась не думать о том, сколько опасных существ могли в них прятаться.

Ей было всего двенадцать. Почти год прошел с того момента, как погиб ее старший брат, с которым они проводили все время, разговаривая обо всем на свете, несмотря на то, что тот был старше аж на целых восемь лет.

Его звали Габриэль. Он был нелюдим и предпочитал проводить время вне дома, но чаще приходилось оставаться, чтобы защитить свою младшую сестренку, если отец напивался до зеленых чертей и начинал воспитывать домочадцев. Сына он не трогал – тот был его первенцем, любимым и долгожданным. А вот дочка родилась помимо воли мистера Диллона, считающего, что он и так слишком много времени посвятил первому ребенку, совершенно забывая о том, что хотелось бы именно ему. Да и лет ему было много – целых пятьдесят, – когда родилась Бетани. И необходимость содержать ее следующие восемнадцать лет не прельщала.

Наверху раздались шаги – отец проснулся и пошел за очередной порцией крепкого пива, которое покупал в магазине на разлив сразу несколькими литрами и считал своим долгом все выпить, потому что «выдохнется».

Бетани притихла, стараясь не дышать, чтобы, не дай Бог, любимый папашка не услышал ее и не спустился сюда. Он-то уж точно найдет, к чему привязаться, и снова выпорет.

Голос матери. Не слышно, что она говорит, но явно не рада тому, что муж опять напился и бродит по дому в разгар буднего дня, когда другие нормальные мужики работают. Она заводила эту песню каждый раз, и Бетани знала ее наизусть. Как и то, что потом произойдет.

Удар, еще удар, крик. Что-то тяжелое упало на пол и все стихло на секунду, а потом скрипнули половицы, хлопнула дверь холодильника. Мать теперь еле слышно постанывала, видимо, забившись в угол, боясь лишиться последних зубов.

Но самым страшным было то, чем могла закончиться такая потасовка, и чем она заканчивалась обычно: мать собирала вещи и уезжала к родителям, все еще живущим в нескольких десятках миль от их города. Ее не волновало то, что она оставляет дочь с этим ублюдком, она не переживала, что девочка будет есть и как сможет сама ходить в школу, которая находилась в другом городе. Миссис Диллон всегда волновала только она сама, особенно после смерти Габриэля, и она не собиралась это скрывать или делать вид, что она лучше, чем была на самом деле.

– Бетани! – закричал отец, вдруг вспомнив про дочь. Скорее всего, пиво закончилось, и он хотел отправить ее в магазин за очередной порцией – их семью там уже знали и без проблем продавали пару литров.

Девочка тихо, чтобы не скрипнул старый диван, отдающий запахом плесени, дернула за шнур, свисающий с потолка – свет погас, – прокралась в самый угол, туда, где наставлены стеллажи со старыми банками, запчастями, инструментами, пакетами с одеждой. Там, у самой стены, куда мог протиснуться только ребенок, она устроила себе укрытие, свалив пару одеял, обоссанных ей самой в детстве и все еще хранящих слабый шлейф запаха мочи.

Дверь в подвал открылась.

– Бетани, срань ты господня. Я же знаю, что ты тут, – язык у отца заплетался, но, очевидно, до кондиции он еще не дошел, раз мог внятно формулировать мысль. – Да и черт с тобой.

Еще секунду задержавшись на пороге, мистер Диллон собирался уже уйти, когда услышал шорох в дальнем углу подвала, – девочка задела рукой стеллаж. Бормоча себе под нос, он начал спускаться. Шаг, еще один…

А потом раздался грохот, крик и стук чего-то тяжелого – гораздо тяжелее, чем недавний звук с кухни. Воцарилась тишина, слаще которой не было ничего в мире. Тишина свободы от гнусного тирана, измывающегося над своей семьей.

Заскрежетал стеллаж. Бетани вылезла из своего укрытия и дернула за шнурок. Вспыхнувший свет озарил старый диван, пахнущий плесенью, грязный, давно не мытый пол и тело, лежащее в луже крови. Мистер Диллон, ее отец, умер, разбив голову о так некстати подставленные прямо под лестницу банки, упав с лестницы, на которой так некстати чудесным образом оказалась подпилена ступенька.

– Убил? – переспросила Бетани.

– Да… Я… не знаю… Просто это так странно. – Габриэль замолчал, и девушка положила руку ему на плечо, успокаивая и пытаясь стать чуть ближе.

– Ты можешь мне все рассказать, Гейб, – прошептала девушка. – Ты же в курсе? Да?

– Да, – улыбнулся он и посмотрел на нее, словно видел впервые. – Это капец как трудно, Бет. Сказать такое. И я… Я сам не знаю, делал этого или не делал. Но это, кажется, еще страшнее. Понимаешь?

– Если ты мне не расскажешь все, боюсь, я не смогу понять.

– Ладно, – молодой человек вздохнул, потер нахмуренный лоб и решился. – Первый раз это случилось несколько месяцев назад. Я… я проснулся в луже крови – ничего не помню, жутко болит голова. А рядом на подушке… лежало самое настоящее сердце. Готов поспорить – это было человеческое сердце, Бет.

– Что? – нахмурилась Бетани. – Как такое можно забыть, Гейб? Да и… ты что… какой-то маньяк или…

Поежившись словно от налетевшего порыва ветра, девушка оглянулась по сторонам. Только один вопрос был сейчас важен, и ответ на него, кажется, Бетани не нравился: «Могла ли она допустить, что он и правда сделал это?».

– Я не знаю! Черт! Я понятия не имею, Бет! – Габриэль начал ходить взад-вперед, запустив в волосы пальцы, желая вырвать их вместе с мыслями, которые не замолкали ни на минуту.

– Ты сказал, первый раз… был еще второй? – Девушка не отводила от него взгляда, прикидывая, сможет ли быстро добежать до машины, и судорожно вспоминая, где оставила ключи.

– Черт, черт, черт!!! Да! Черт побери, был второй… – голос молодого человека сорвался на крик. Глаза бегали, не решаясь остановиться в какой-то одной точке. – То же самое – я дома, лужа крови. Проклятое сердце рядом, Бет. Я что схожу с ума?

Он уставился на девушку и тяжело дышал, словно только что вылез на берег. Он видел в ее глазах испуг, видел в ее глазах панику. Но, несмотря на это, она не двинулась с места, не убежала.

– Не больше, чем каждый из нас, – усмехнулась Бетани. – Но от этого понимания не становится легче.

Габриэль опять посмотрел на нее и усмехнулся. Другой реакции вряд ли стоило ожидать – она боялась его.

– Ты не бойся, я вполне мирный до захода солнца, – пошутил он.

Бетани молчала, пытаясь заглянуть в его оливкового цвета глаза и понять, что он чувствует и говорит ли сейчас всю правду. Она вдруг подумала, что перед ней какой-то чужой, совершенно незнакомый человек, с которым они провели лишь одно лето давно, еще в юности, а потом… Что она знала о нем? Что он прилично катается на серфинге, хотя она сама всегда его подначивала и смеялась над его настоящим талантом. И все. Больше она не знала о нем практически ничего.

– Думаешь о том, что не знаешь меня? Верно? – хмыкнул Габриэль. – Я и сам так думаю – я не знаю себя.

– Но… Чьи это были сердца, Гейб? – пришла в себя Бетани.

– Я… могу лишь догадываться, потому что… никому не рассказывал об этом и, конечно, не вызывал полицию. Но в тот же день, когда я находил эти… подарки у себя на подушке, в городе находили труп девушки.

– Девушки? – Она поежилась и обернулась назад на парковку. Показалось, что мелькнула чья-то тень между их машин, и стало жутковато. Ей было страшно остаться с ним и страшно уйти. Пустынный пляж теперь казался не такой уж хорошей затеей.

– Только те, с кем я спал, – ухмыльнулся Габриэль.

– Хорошо, что ты можешь шутить об этом, Гейб, – нахмурилась девушка.

– Я не шучу. А эта улыбка… Это истерика, Бет.

Он уткнулся головой в колени и обхватил голову руками. Это все казалось плохим сном, наваждением. Все эти убийства… Необходимость скрывать это, прятаться и каждое мгновение ждать, что тебя найдут. Иногда он уже готов был сам пойти с поличным и сдаться, лишь бы прекратить вздрагивать на каждый шорох, на каждый звонок, на каждый стук в дверь.

– Ты думаешь, мне нужно сдаться? – вдруг резко подняв голову, спросил он.

– Нет. Я так не думаю, – слишком быстро ответила Бетани. Кому, как не ей, было понятно его смятение. – Но ты должен научиться жить с этим, Гейб…

Молодой человек обернулся – впервые в жизни ему захотелось ее поцеловать.

Он подскочил с песка, схватил доску и побежал к морю в спасительные волны. Только в них он растворялся без остатка. Только с ними ему было легко не только говорить, но и молчать.

Бетани ждала его на берегу. Переодевшись в простые джинсовые шорты и майку, она пила кофе из термоса и откусывала большие куски от сэндвича с лососем. Впервые им больше не о чем было поговорить, и это было так странно, что становилось не по себе. Габриэль пытался шутить, уклоняясь от им самим начатой темы, но девушка только молчала.

– Ты не боишься меня? – не выдержал он.

– Боюсь, – честно ответила Бетани и нервно улыбнулась. – Но мне кажется, я с тобой справлюсь. Ты всегда не дотягивал.

Только им двоим понятная шутка разрядила обстановку и Габриэль засмеялся. Вдруг показалось, что его проблема – не что иное, как игра воображения. Будто и не было Оливии Портер и ее растерзанного тела с горстью переспелой малины. И не было Кьяры Зейн с залитой багровой краской грудной клеткой. Был только этот момент, этот пляж и эта девушка. Родственная душа, самый близкий друг, единственный человек, с кем можно было поделиться самым сокровенным.

Песок колол кожу, прилипал к ногам и спине, путался в волосах. Он любил ее нежно, боясь сделать больно или отпугнуть. Она любила его отзывчиво, стараясь отвечать на каждое движение. И у обоих мелькала одна и та же мысль – разве стоило столько ждать?

«Стоило», – улыбнувшись, подумал Габриэль. Он понимал – попробуй они начать отношения раньше, из этого бы ничего не вышло. Слишком молод он был. Слишком озлоблен на весь мир.

Мать ушла от них, когда Габриэлю только исполнилось пятнадцать. Стоял декабрь, приближались праздники. Отец впервые в жизни решил закодироваться и не пил вот уже третью неделю, и их бесконечный кошмар наконец-то стал напоминать нормальную жизнь. Лора, первая влюбленность мальчика, уехала с каким-то заезжим дальнобойщиком, даже не попрощавшись, но это было даже к лучшему – он перестал чувствовать себя игрушкой в руках слишком взрослой для него женщины.

Никто не понял, что произошло. Просто в один день не был приготовлен завтрак, а из шкафа пропали все вещи. Мать не сказали ничего мужу и детям, не оставила даже записку.

Даниэль Хартман не стал заявлять в полицию о пропаже, решив, что «туда этой суке и дорога», и стал, как мог, растить сыновей сам. А мог он только силой, побоями, криками и издевками.

Габриэль начал пить. Он не мог поверить, что единственная женщина, которая должна была – просто обязана – любить его беззаветно, бросила его, то ли не выдержав многолетних побоев, то ли того, что они внезапно прекратились.

У него появилась компания и лучший друг Лонни, живший на другом конце города с матерью в небольшом, давно требовавшим ремонта доме. Габриэль стал большую часть времени проводить у них, и, несмотря на то, что жили они бедно, а мать Лонни постоянно работала, пытаясь прокормить их с сыном, у них сложились отличные дружеские отношения. Женщина часто по дороге домой захватывала упаковку пива, и они все втроем сидели и болтали обо всем на свете. И тогда не хотелось идти на улицу к компании более взрослых парней, курить с ними траву или употреблять кое-что похлеще.

– Гейб, – усталый голос отвлек его от экрана телевизора, транслирующего погоню за сбежавшим преступником в режиме реального времени. Подключились вертолеты, и машины были на как ладони.

– А? – он обернулся буквально на секунду и снова прилип взглядом к экрану.

– Я хочу кое-что тебе сказать. Тебе же можно верить? Ты никому не скажешь? – Мать Лонни сегодня выглядела хуже, чем обычно. Слишком бледная кожа, впалые глаза, ставшие еще глубже морщины.

– Что? Кому не скажу? – парень хмурился и оглядывался в поисках друга. Он убежал куда-то на кухню, как обычно, проголодавшись. И теперь шуршал пакетами где-то в другом конце дома.

– Лонни, – женщина закашлялась. – Он хороший мальчик. И мне… не хочется оставлять его одного, но…

Габриэль, вздохнув, нажал кнопку выключения телевизора – все равно нормально посмотреть не получится – и уставился на сидящую в кресле рядом женщину.

– Что случалось, миссис Пи? – Фамилия Лонни была Пайпер, но его мать все звали, сокращая ее до первой буквы.

– Мне кажется, я больна, – улыбка получилась вымученной и только добавила неприятного впечатления от одного ее вида. – Но мне надо съездить к врачу. А Лонни… Он хороший мальчик, но он не справится. Мне нужен кто-то сильный рядом, чтобы я сама смогла выдержать, если новости будут неутешительные.

– Новости… какие? – Две бутылки пива тормозили его мозги, мешая думать.

– Не важно, – засмеялась миссис Пи. – Может быть, я драматизирую. Но ты съездишь со мной, Гейб?

Вернулся Лонни, плюхнулся на диван и, пробормотав себе что-то под нос, включил телевизор.

На следующий день Габриэль сидел в старой разбитой тойоте, трясясь по дороге в больницу. Ехать было не близко, и впервые за все время им не о чем было говорить, или просто не хотелось. Молчание растянулось на два часа и вымотало больше, чем тренировки по плаванию, на которые он совсем недавно записался по воле отца, который считал, что сыну иначе не поступить в институт на бюджетное место, только через спортивную стипендию. А платить за него или терпеть и дальше этих трех увальней Даниэль Хартман не собирался.

– Подожди меня здесь, – прошептала мать Лонни. Они приехали уже двадцать минут назад, а она все никак не могла решиться выйти из машины.

– Конечно, миссис Пи, – буркнул Габриэль, стараясь не смотреть на нее.

На парковке было много машин. Одни приезжали, другие уезжали. Некоторые люди были одни, другие в компании с родными или друзьями. Кто-то возвращался воодушевленный, кто-то еле шел, глядя перед собой невидящим взглядом. Вот привезли маленькую девочку. Ее голова, вся перемотанная кое-как бинтами, болталась из стороны в сторону, пока отец нес ее на руках, стараясь смотреть себе под ноги, а мать заламывала руки и только причитала. Он вернулся через двадцать минут и долго курил, забывая стряхивать пепел, и он падал ему на одежду. Но кого это волнует, когда твой ребенок болен? Когда он прикуривал третью сигарету, из дверей больницы выбежала его жена. Она еле перебирала ногами и вопила так, что кровь застывала в венах. Едва дойдя до мужа, она упала, цепляясь за его свитер, и сползла на землю. Свернувшись в клубок, она выла, и выла, и выла. Не нужно было слов, чтобы понять, что произошло что-то ужасное. И отец девочки понял это. Оставив жену на парковке, он убежал в здание больницы и долго не появлялся.

Габриэль отвернулся, стараясь смотреть куда угодно, только не на скрючившуюся фигуру у урны для курения. Наверно, надо было подойти и как-то утешить ее, но не хватало сил. Да и желания не было.

Еще через пять минут наконец-то из больницы вышла мать Лонни. Она была заторможена, но вполне адекватна. Подойдя ближе, она было повернулась, чтобы подойти к женщине, так и лежавшей в грязных окурках, но передумала и быстрым шагом пошла к машине.

– Поехали? – нервно улыбнулась она, сразу заводя мотор. Габриэль кивнул, внимательно рассматривая выражение ее лица – что ей сказали?

– Что вам сказали, миссис Пи?

– Ничего не ясно. Взяли анализы, просканировали. И отпустили. Сказали, что позвонят. Но разве такие новости могут говорить по телефону? Я думаю, не могут.

– Какие новости, миссис Пи?

– Плохие, Гейб. Плохие… – женщина ухмыльнулась, открыла окно и закурила. Она редко брала сигареты и им не разрешала, беспокоясь о здоровье. Но сейчас, видимо, ей было все равно.

– Вы же еще ничего не знаете, – возразил Габриэль и отвернулся, глядя в окно.

Матери Лонни позвонили через две недели с неутешительным диагнозом. Она не рассказывала ничего ни сыну, ни его другу, но когда ей стало совсем плохо, они вдвоем проводили все время в больнице у ее кровати и долго говорили обо всем. Как когда-то дома, под бутылочку легкого пива.

Она умерла быстро. Третья женщина, которую Габриэль Хартман любил, бросила его.

Это случилось в третий раз. Габриэль Хартман только вернулся домой с тайного пляжа вместе с Бетани, впервые оказавшейся у него в городе. Чтобы не смущать себя и его, девушка поселилась в маленьком бунгало на пляже, и они, решив не торопиться, расстались всего на одну ночь.

А утром опять лужа крови. Опять еще недавно пульсирующее сердце. Это больше не было похоже на злую шутку – это напоминало злой рок, потусторонние силы, вмешивающиеся в его жизнь так нахально, что от возмущения перехватывало дыхания.

Габриэль знал, чье это сердце. Не мог не знать. И от этого осознания хотелось выть диким голосом, перекрикивая реальность.

Он же только ее узнал по-настоящему. Только позволил себе переступить черту, которую ни он сам, ни девушка не хотели переступать, чтобы не испортить то светлое и теплое, что зародилось у них однажды очень давно, больше десяти лет назад.

Возле бунгало у моря было тихо. Оно стояло чуть вдали от общественного пляжа, да и слишком рано было для наплыва отдыхающих. Только маленькие черные птицы скакали в поисках брошенной еды. Габриэль тихо вошел внутрь через незапертую дверь, одновременно боясь того, что увидит, и надеясь на то, что ошибся.

Но не думал, что увиденное в единственной маленькой комнате навсегда врежется в память, словно фотография, запечатлевшая это мгновение на века.

Девушка лежала на полу, головой упираясь в свою доску для серфинга. Руки и ноги, как и у двух других девушек, были разрезаны вдоль вен и артерий, а грудная клетка растерзана. Сердце пропало. А вместо него блестела комковатая жижа, пахнущая забродившим вареньем.