Судьба: Дитя Неба

32

Прошло много трудных часов, прежде чем лошади наконец остановились. Уже давно наступила ночь, но всякий раз, когда Рапсодия начинала засыпать, пальцы Анборна больно тыкали ее под ребра и он принимался витиевато ругаться. Большую часть времени Рапсодия находилась в полудреме, с трудом отвечая на вопросы Анборна.

И вот они подъехали к темному домику. Рапсодия едва могла разглядеть его очертания среди деревьев за пеленой непрекращавшегося снегопада. Дом был расположен на лесной прогалине — такие строения ей не раз приходилось видеть в приграничных лиринских областях.

Двери и ставни были сделаны из толстого дерева, на поверхности остались глубокие царапины. Анборн спешился, легко снял Рапсодию с седла и закинул себе на плечо, как мешок с мукой, умудрившись одновременно распаковать седельные сумки. Затем он отнес ее в дом, усадил в большое ветхое кресло, открыл дымоход камина и быстро развел огонь.

Рапсодия сидела неподвижно, не желая расставаться даже с крупицами тепла, которое помогал сохранить плащ. Она оглядела комнату затуманенным взором: стены были голыми, в холодном воздухе чувствовался слабый привкус плесени. В сумраке угадывались одинокая кровать и стол. Сбоку она разглядело нечто напоминающее шкаф.

Вскоре в комнате стало светлее: Анборн зажег лампу, а в камине разгорелся огонь. Затем ее спаситель вышел наружу и некоторое время отсутствовал. Рапсодия тут же задремала. Ее разбудил грохот закрываемой двери. Анборн ввалился в комнату, держа в руках большую лохань, которую, как показалось Рапсодии, раньше использовали в качестве кормушки.

Он поставил лохань перед камином, предварительно расчистив место от мусора, после чего вновь вышел из комнаты, но тут же вернулся с большим черным котелком и подвесил его на крюк над огнем. Анборн опять оставил Рапсодию одну, и по мере того как пламя камина нагревало воздух в комнате, она начала ощущать боль в руках и ногах. Рапсодия попыталась их растереть, но обнаружила, что руки перестали ее слушаться. К тому моменту, когда вновь вернулся Анборн, ее охватила паника.

На сей раз он принес два здоровенных ведра, воду из которых вылил в стоящую перед камином лохань. Потом Анборн подошел к камину, обернул раскалившиеся ручки котелка куском кожи и вылил в лохань горячую воду. Повалил пар, и Анборн, не теряя времени, подошел к Рапсодии, снял с нее плащ, поднял с кресла и бесцеремонно засунул в воду.

Она вскрикнула и принялась плакать без слез, когда горячая вода обожгла заледеневшее тело, возвращая ему чувствительность. Рапсодия вновь задрожала, увидев, как от пальцев рук и ног стала отслаиваться кожа и всплывать на поверхность, где уже покачивались остатки прозрачной ткани ее наряда.

Не сказав ни единого слова, Анборн в очередной раз вышел на мороз. Вскоре он вернулся с полными ведрами и вновь наполнил котел, висящий над огнем. Затем он подошел к лохани и молча стоял, глядя, как она плачет. Опустившись на колени, он спокойно оглядел ее и осторожно стянул шарф, прикрывавший ее грудь.

— Сними, — велел он, указывая на нижнюю часть костюма, плававшую на поверхности воды вместе с сучками и листьями.

Рапсодия попыталась выскользнуть из юбочки, но не смогла поднять бедра. Анборн нетерпеливо засунул в воду руки, стащил с нее юбочку и бросил на пол, а затем внимательно, словно покупатель на рынке, оценивающий животное, которое собирается приобрести, принялся рассматривать ее тело. Потом он вернулся к огню и проверил воду в котле.

— Ты чувствуешь свое тело? — спросил он, не оборачиваясь.

— Да, — сквозь всхлипывания ответила Рапсодия, пытаясь взять себя в руки. Она смотрела, как трескается почерневшая кожа на коленях и клочьями падает в воду, а под ней остаются розовые участки, к которым она боялась прикоснуться. — Где гладиатор?

Анборн повернулся и сердито посмотрел на нее.

— Нет, у тебя явно смещены приоритеты, — раздраженно проворчал он. — Тебе бы следовало тревожиться о руках и ногах, а не о судьбе своей игрушки.

Он снял котелок с огня и долил горячей воды в лохань, с удовлетворением наблюдая за тем, как Рапсодия взвыла от боли.

— Ну, выглядит многообещающе, — сказал он, возвращая котел на огонь. — Так что ты хотела у меня спросить?

Рапсодия прерывисто дышала, стараясь справиться с болью в руках и ногах.

— Пожалуйста, Анборн, — запинаясь, прошептала она, — где он?

Анборн бросил на нее пронзительный взгляд.

— Гладиатор в подвале, — резко бросил он, скрестив руки на груди. — Он твой любовник?

Перед глазами Рапсодии возникла безобразная сцена в комнате Константина, и ирония вопроса застала ее врасплох. Отвращение, которое она так долго скрывала, нахлынуло мутной волной, и она не сумела справиться с судорогой боли.

Она пыталась сдержаться, рассчитывая, что вытерпит до тех пор, пока не окажется в сильных руках Элендры, но слова Анборна оказались последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Она плакала навзрыд, ужас, пережитый ею в объятиях гладиатора, смешался с нахлынувшей болью. Анборн быстро отвернулся к огню. Вскоре он вновь поднес котелок к лохани, но теперь выливал горячую воду медленно, чтобы остывшая и горячая вода смешивались постепенно.

Закончив, он положил руку на плечо Рапсодии.

— Ладно, — пробурчал он, и хотя его голос звучал грубовато, но в нем угадывалась доброта. — Хватит плакать. Оставь это на потом, а то мои уши не выдерживают такой нагрузки. Будем считать, что ты ответила на мой вопрос «нет». Но зачем ты решилась на столь дурацкое похищение? — Он опустил руки в лохань и начал пригоршнями поливать торчавшие из воды плечи Рапсодии.

Перед глазами у Рапсодии немного прояснилось, и она смогла рассмотреть купавшего ее мужчину. В некотором смысле Анборн показался ей похожим на эту скромную хижину, лишенную украшений. Продолжая всхлипывать, она молча наблюдала, как он вычерпывает куски ее отслоившейся мертвой кожи и швыряет их на грязный пол. Затем Анборн взял ее за плечи и приподнял — так поступает мать, когда купает маленького ребенка, и сама Рапсодия именно так обходилась с детьми ф’дора у ревущего камина Элендры.

Некоторое время Рапсодия еще продолжала дрожать, а потом, немного успокоившись, попыталась рассказать ему о своем плане и о том, как все произошло. Постепенно ее голос становился спокойнее, она почти перестала всхлипывать. Когда к пальцам вернулась чувствительность, она провела ладонями по рукам и ногам, и на лице у нее вновь появилось отчаяние: новые куски кожи отслаивались, оставляя кровоточащие раны.

Наконец, когда кожа перестала слезать, Анборн стряхнул воду с рук и серьезно посмотрел на Рапсодию.

— Ты поклялась в верности Ллаурону? — спросил он.

— Нет, — покачала головой Рапсодия. — Но он многому меня научил. И я старалась следовать по пути, который он для меня наметил.

Анборн презрительно фыркнул.

— Послушай меня. Вот первое правило: когда ты кому-то поклялась в верности, следуй его указаниям до самого конца, пока тебя не остановит смерть. Ты меня понимаешь?

— Да, — раздраженно кивнула Рапсодия. — Но к чему вы клоните?

— Второе правило, — продолжал Анборн, — состоит в следующем: если ты не приносишь клятвы верности, то никому ничего не должна и тебе следует избегать ситуаций, опасных для твоей жизни, разве что ты рассчитываешь получить что-то для себя лично. Ты смотрела в лицо насилию, могла получить серьезные ранения, потерять руки или ноги, могла погибнуть ради того, кому даже не принесла клятву верности. Это глупо, мисс. Ты ничего не должна Ллаурону.

— Вы не понимаете, — ответила она, дрожа под его взглядом — то ли из-за презрения, которое появилось в его глазах, то ли из-за того, что вода быстро остывала. — Ллаурон не отдавал мне приказа увести гладиатора. Я сама решила собрать детей ф’дора.

— Хорошее дело, если бы я знал об их существовании, то сам прикончил бы их без малейших колебаний. Более того, именно так я и намерен поступить.

Он встал, направился в угол, где сложил свои вещи, и вытащил из ножен огромный блестящий меч. Рапсодия с ужасом смотрела, как он идет к двери с искаженным от ненависти лицом.

Она попыталась вылезти из лохани, чтобы остановить его, но ноги отказались ей повиноваться. Охваченная отчаянием, она позвала его, воспользовавшись своим искусством Дающей Имя.

— Анборн ап Гвиллиам, остановись, — приказала она. Воздух в комнате застыл, стало теплее, а Анборн замер на месте, спиной к Рапсодии. Она видела, как напряжены его плечи, слышала его тяжелое дыхание. — Вы не причините ему вреда, Анборн. Он под моей защитой.

— В самом деле? — презрительно усмехнулся генерал, однако же не решился взглянуть ей в глаза. — А кто защитит тебя, Рапсодия? Ты не в силах постоять за себя, не слишком удобное положение, когда имеешь дело с такими людьми, как я. — В его голосе слышалась угроза.

— Меня защитите вы, Анборн, — ответила Рапсодия, в голосе которой слышалось смирение и уважение. — Вы станете моим защитником, поскольку вы благородный человек. У вас не было никаких оснований уходить в холодную ночь, когда вы услышали Призыв Кузенов, но вы спасли меня.

Его плечи слегка расслабились, но он сохранял неподвижность.

— На то есть свои причины, — коротко ответил он. — Я дал клятву, но у меня нет никаких обязательств по отношению к этому ублюдку. Или к тебе.

— Кузены могут быть самыми разными, Анборн, — мягко возразила Рапсодия. — Их можно встретить в самом неожиданном месте, а некоторые из них даже бывают Певицами. Среди них попадаются не слишком высокие, даже слабые. — Она отпустила Анборна. — Вы чтите Маквита и древних воинов, как и тех, кто встал в строй сейчас. Иногда величайший подвиг солдата состоит в том, чтобы помочь слабому, и вы это сделали, вы заслуживаете уважения, и я благодарю вас.

«Но сначала, генерал, тебе нужно залечить разрыв в своей душе. Со смертью Гвиллиама ты стал королем солдат, но ты должен найти самого слабого из своих сородичей и защитить его, самого беззащитного из всех, иначе ты недостоин прощенья. И так будет, пока ты не получишь отпущения или умрешь, не удостоившись его».

Анборн медленно повернулся и по-новому посмотрел на Рапсодию. Потом он опустил глаза, словно только сейчас заметил, что она обнажена, вернулся в угол и убрал меч в ножны.

— Ты одна из Трех, — медленно проговорил он, и, хотя его голос прозвучал утвердительно, Рапсодия понимала, что Анборн не уверен.

— Да, — ответила она, — и вы исполнили пророчество. И да будет вам даровано прощенье.

«Если ты хочешь залечить разрыв, генерал, охраняй Небо, дабы оно не упало».

Анборн еще раз взглянул на нее, в его глазах уже не было гнева, который слышался в голосе несколько мгновений назад. Он подошел к шкафу и вернулся с грубым одеялом в одной руке и какой-то одеждой в другой, молча протянул ей одеяло и помог встать. Рапсодия завернулась в одеяло, Анборн вытащил ее из остывшей воды и тщательно растер. Потом он отдал Рапсодии шерстяное женское платье зеленого цвета, слишком для нее большое. Все так же молча Анборн вышел из дома.

Когда он вернулся, Рапсодия уже оделась и сушила волосы перед камином. Анборн принес увесистый мешок, откуда вынул зимнее яблоко и вручил его Рапсодии. Она улыбнулась и взяла его, хотя руки у нее все еще слегка дрожали.

— Я хочу принести свои извинения, — заявил Анборн, серьезно глядя на нее. — Надеюсь, ты простишь меня.

— Ну, единственное оскорбление состоит в том, что вы спасли мне жизнь. Конечно, кое-кого из моих знакомых ваш поступок может и возмутить. — Рапсодия улыбнулась. — Анборн, из того, что мое появление здесь предсказано в пророчестве, вовсе не следует, что я мистическое существо. На самом деле я самый обычный человек с весьма разнообразным прошлым. И мне бы хотелось, чтобы вы обращались со мной как с обычной женщиной, а не как с существом из легенды. Если вы помните, во время нашей первой встречи вы назвали меня «чудом природы», и я на вас не обиделась. Так что можете говорить мне все, что угодно, я отнесусь к вашим словам совершенно спокойно.

Анборн улыбнулся, в первый раз за все время в его улыбке не было иронии, и ей понравилось, как изменилось его лицо.

— Тебя никак нельзя назвать обычной женщиной, Рапсодия. Для меня честь быть рядом с тобой и помогать тебе. Полагаю, ты согрелась. Давай поспи немного. — И он показал на кровать.

— Только обещайте не тыкать меня под ребра, — улыбнулась Рапсодия. Огонь давно разгорелся, и в комнате стало тепло. Она подошла к кровати, на которой лежал набитый соломой матрас и грубое шерстяное покрывало, и с облегчением присела на нее. — И разбудить меня, когда придет мое время стоять на страже. Вам тоже нужно поспать.

— Посмотрим, — невозмутимо ответил Анборн, вынимая из седельной сумки флягу.

Он протянул ее Рапсодии, и она сделала большой глоток. Крепкий напиток обжег ей горло, она закашлялась и вернула ему флягу.

— Проклятье, что это за хрекин? — простонала она, вытирая выступивший на лбу пот рукавом зеленого платья.

Анборн рассмеялся.

— Тебе лучше этого не знать.

Рапсодия с интересом посмотрела на зеленый рукав.

— Мне кажется, вам это платье не слишком к лицу, Анборн. Чье оно?

— Оно принадлежало моей жене, — ответил Анборн, усаживаясь в старое кресло. — Она не станет возражать, если ты его поносишь, — после ее смерти прошло одиннадцать лет. — В голосе Анборна Рапсодия не услышала боли. Кстати, тебе оно идет гораздо больше.

Рапсодия удивленно посмотрела на Анборна.

— Мне очень жаль, — пробормотала она, пытаясь увидеть скорбь в его глазах.

— Тут не о чем жалеть, — откровенно признался он. — Мы не слишком любили друг друга. К тому же мы практически не жили вместе, я крайне редко с ней встречался.

Рапсодия откусила кусок высохшего яблока, оно оказалось сладким — напоминание о теплой осени. Ей стало грустно.

— Но когда-то ведь вы ее любили, — не сдалась Рапсодия, чувствуя, что вступает на опасную тропу.

Анборн улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — просто ответил он. — Для столь умной и одаренной женщины, Рапсодия, ты иногда бываешь удивительно наивна.

Рапсодия почти перестала дрожать и почувствовала, как постепенно к ней возвращаются силы.

— Тогда почему вы на ней женились?

Анборн отхлебнул из фляги.

— Она была достаточно привлекательной женщиной из уважаемой семьи. Насколько мне известно, жена никогда мне не изменяла. Да и я сохранял ей верность, пока она не умерла.

Рапсодия ждала продолжения, но Анборн молчал.

— И все? — удивленно спросила она. — Но зачем?

— Хороший вопрос, — проворчал Анборн, стягивая сапоги. — Боюсь, у меня нет на него ответа.

— У вас есть дети?

— Нет. — Выражение его лица и голос не изменились. — Мне бы не хотелось лишать тебя иллюзий, Рапсодия. Ты неплохо знаешь нашу семью, и тебе хорошо известно, что мы не страдаем склонностью к романтическим увлечениям. Да и фантастические выдумки относительно моих деда и бабки — настоящий вздор. Элинсинос соблазнила Меритина, представ перед ним в облике девушки, которую он рисовал в своих мечтах, — в этом ей помогло драконье чутье. К тому же Меритин на тот момент много лет провел в море. Она могла бы принять вид овцы, и он бы не совладал с собой.

Анборн посмотрел на Рапсодию, не выдержал и рассмеялся.

— Извини, дорогая, если я развеял твои иллюзии. И если я тебя не убедил, то добавлю, что Элинсинос его не любила. Он был первым серенном, которого она увидела, и ей захотелось, чтобы он стал ее собственностью. С самого начала секс и брак в нашей семье определялись властью и возможностью доминировать, и с тех пор ничего не изменилось. Да и вряд ли когда-нибудь изменится: кровь дракона очень сильна.

Рапсодия тяжело вздохнула, по собственному опыту зная, что Анборн говорит правду.

— Сожалею, что разочаровал тебя. Надеюсь, тебя не оскорбило то, что я сказал относительно Меритина.

Она улеглась в постель, на нее неожиданно навалилась страшная усталость.

— У меня нет никаких причин чувствовать себя оскорбленной. Речь ведь идет о вашем деде. Кроме того, будь на вашем месте Акмед, аналогия была бы куда неприятнее. Но поскольку сейчас я вряд ли в состоянии переносить рассуждения о сексуальных привычках мистического персонажа, который отдает предпочтение дуплам деревьев, расположенным на определенной высоте, то мне лучше всего поспать, если вы не возражаете.

Анборн оглушительно расхохотался.

— Весьма разумная мысль. Мне бы не хотелось окончательно тебя разочаровывать. К тому же последние несколько дней были не самыми легкими в твоей жизни, верно? Отдыхай, утром перевяжем твои раны. Я присмотрю за гладиатором, пока ты спишь, а завтра мы отправимся к Элендре.

Рапсодия уже спала. Огонь ровно горел всю ночь, согревая маленький домик на лесной прогалине.