Сердце черного замка (СИ)

Глава 7

— Хозяин? — Риэрн обернулся, кивнув вошедшему, взмахом руки велел уйти. Знавший мага с рождения, Аэрн давно понимал такие вещи и без слов. Вздохнув, тихонько прикрыл за собой дверь, какое-то время стоял, глядя на исчерченную резьбой поверхность. О чем думал? О поведении ли мага? Может, о том, что пустота замка теперь казалась еще ощутимее, будто все вокруг напоминало, как скудно они живут, застывшие во времени, словно личинка в капле янтаря. Риэрн тому наглядный пример. Иногда казалось, что в холодном, пустом взгляде взрослого мужчины, сквозит испуганный мальчишка десяти лет, впервые познавший вкус смерти. Аэрн помнил тот день, как вчерашний. Разве такое забывается? Вздохнув еще горше, старик отошел от дверей хозяйского кабинета, опустив плечи, ссутулившись, медленно поплелся в сторону кухни. Был ли еще у них шанс? Был ли шанс у того мальчика?

Риэрн ощущал чужое присутствие, почти так же печально глядя на двери со своей стороны. В его голове крутились схожие мысли. Наблюдая за Мартой, он вспоминал, какой оранжерея была раньше, когда мать и отец еще хозяйничали в замке. Помнил, что в “мамином раю”, как шутливо называл это место отец, всегда стояло лето. Ни морозы за стеклом, ни ветра, не нарушали покоя живших здесь растений, самых разных, выведенных матерью. Бывшая хозяйка любила их, будто молчаливые сорняки в самом деле имели душу, могли чувствовать и слышали ласковые ее речи. Самое удивительное, они, вправду слышали. Даже для выросшего в мире волшебства и магии Ри, это казалось странным, необъяснимым и по-настоящему волшебным.

То, что лес подчинялся воле отца мальчика никогда не удивляло, но вот любовь каждой травинки в маленькой теплице к маме вызывало недоумение. Риэрн знал, что лес слушается отца, потому что у мага сила. Выстроенный на магическом источнике замок, жил и подчинялся тому, чья душа связана с ним ритуалом. Из поколения в поколение хранителями разлома были мужчины их семьи. Много веков, со времен, когда земля в этом месте треснула, выплюнув на округу страшных зверей — порождение бездны. Сплетенные из магии, никем не сдерживаемые, они ринулись разорять ближние села, выпивая и иссушая людей. Император отправил лучших магов Совета разобраться с этой аномалией. Большая часть из них погибла, сражаясь с чудовищами, а те, что достигли разлома, выяснили: источник нельзя закрыть, только подчинить. Прапрапрадед Риэрна возглавлявший отряд, принял решение связать свою душу с бездной, чтобы получить контроль над ее порождениями и опасная для мира сила не попала в дурные руки. С тех пор каждый рожденный мальчик впервые же сутки проходил ритуал слияния. Отец опускал наследника в колодец, выстроенный над разломом и навсегда связывал душу ребенка с этим местом. Лес принимал нового хозяина и подчинялся ему по праву крови. Но мать… в ней не было силы. Магии тоже не было, а растения ласкались к худым ее рукам игривыми котятами. Сегодня так ласкался к рукам Марты умиравший до ее появления луноцвет, а селянка что-то шептала ему ласково, один в один, как когда-то делала мама.

Риэрн до сих пор ощущал тоску, сдавившую грудь, помнил, как горечь затопила все внутри. Почему-то странная эта девчонка была добра ко всем: к старику-хранителю, к цветку. И только на него смотрела с ненавистью и холодным презрением, будто он самолично виноват во всех ее бедах. Самое смешное, что ничего плохого он ей не сделал. Впустил в сердце замка, позволив коснуться самого ценного, что здесь росло, выделил комнату, велел замку присматривать, чтобы не влезла куда не надо и не убилась ненароком. В чем, спрашивается, винил его колкий, злой взгляд зеленых глаз? Стоило сморгнуть, как лицо ее тут же вырисовывалось из темноты, напряженное, осуждающе, разочарованное.

Чудовище… Так она сказала накануне? Все верно. Убийца, затворник, пустивший в себя слишком много тьмы. Иногда казалось, что вобравший всю тьму разом. Куда больше, чем стоило и можно выдержать смертному. Жалел ли он? Нет. Ему нужна была сила, достаточная, чтобы убить и он, совсем еще ребенок, не готовый к такому количеству тьмы в душе, тянул ее из разлома, будучи в своем праве, посвященным наследником Хранителя. Если бы понадобилось, он бы и сейчас сделал так же, даже зная, как дорого придется всю жизнь платить за это решение.

Риэрн прошел к столу, коленом отодвинул стул, устало опустившись на него, налил себе вина. Первый контракт на поставку всего необходимого для жизни в замке заключил тот самый прадед — Аэрн Латру. Пока строили замок, дед с женой жили в ближайшей деревне. Уехать новый хозяин бездны, как его прозвали селяне, не мог. Стоило связи ослабнуть и подавленные его волей существа вновь поднимали головы, наполняя лес диким, холодящим душу воем. Как только замок вырос над лесом, Аэрн с женой и едва окончившим академию сыном переехал в самое сердце темного леса, покидая его пределы только когда кому-то из сельчан нужна помощь мага. В уплату за такую жертву селяне обслуживали замок, поставляя семье мага продовольствие и необходимые в быту мелочи. Портальные шкафы располагались в подсобках мясника, пекаря, кожевника и остальных ремесленников. Стоило опустить в шкаф посылку, та сразу же переправлялась в подвалы замка. Прямо как это вино. Столько веков прошло, а селяне все так же исполняли долг, хоть Риэрн ни разу не вышел к ним с тех пор, как стал хозяином этих земель и хранителем бездны.

Усмехнувшись, маг сделал большой глоток. Его опять знобило и алкоголь не помогал согреть черное нутро. Налив еще бокал, маг покачал перед глазами бордово-масляной жидкостью. Новую порцию доставили позавчера. Как бы не была сильна людская ненависть, а страх перед силой и чернотой первородной магии все равно сильнее. Они не посмеют нарушить установленного порядка, потому что тогда порождения тьмы выйдут из леса. Это сейчас Риэрн держит их при себе, но может ведь спустить с поводка в любой момент. Люди этого вполне заслуживали, надо сказать.

— Можно? — Риэрн вздрогнул, открыв глаза, потер затекшую шею, огляделся, осознав, со смешком, что уснул на собственном столе. Вино, которым он пытался согреться, пятном растеклось по столу, местами впитавшись в раскрытую на эпохе первого разлома книгу. Листы побагровели и набухли, как свежая, отмеченная воспалением рана.

Переведя взгляд на дверь, Риэрн скользнул по женской фигурке, смущенно мявшейся в дверях. Странная девочка. То кидается на него цепным псом, то пугливо опускает глаза в пол. Раздвоение личности у нее что ли?

Недовольный, что селянка застала его спящим вот так, прямо за столом, с опрокинутым бокалом вина (подметила, совершенно точно подметила и это), он поморщился, но войти позволил.

— Говори, — отрывисто бросил маг, не дожидаясь, когда Марта дойдет до стола.

— Уже стемнело, вы… ты говорил, что я могу пойти в оранжерею еще раз. Вечером. Скоро ночь, — теперь она будто не могла решить выкать ему или фамильярничать. С момента первого знакомства уже пробовала и так, и эдак, все еще не решив, что больше по вкусу. Ее “ты” казалось не менее холодным, чем пустое, безжизненно-официальное “вы”, так что сам Риэрн не ощущал совершенно никакой разницы. Это всего лишь буквенное облачение отношения. Если от смены звуков отношение не меняется, то какая разница?

Удивившись словам вошедшей, маг обернулся, бросив взгляд на окно за спиной. Сколько же он спал, что уже стемнело? Только что же водил дурочку эту самоотверенную отдавать свою жизнь ради призрачной надежды на чужое спасение. Наивная, глупая селянка!

— Ну пошли, раз тебе так не терпится. Умереть, как говорится, никогда не поздно.

Протянув руку, он в этот раз ждал, когда Марта сама вложит пальцы в ладонь. В конце концов, это нужно ей.

“Кого ты обманываешь, Ри. Это нужно тебе. Из вас двоих ты в более отчаянном положении. Причем, у нее-то, может еще и есть шанс, а у тебя?”

В собственный шанс он давно уже не верил. Однажды сам его раздробил. Этими вот руками, что теперь так неуверенно и робко сжимала пришедшая в замок за спасением девчонка. Сколько лет? Едва стукнуло двадцать?

— Я не хотела тебя отвлекать, думала — схожу сама и просила Аэрна меня отвести, а он сказал, что может только вывести, потому что оранжерея не пускает никого, кроме хозяина, — звучало будто Марта оправдывалась за беспокойство. Риэрн перевел взгляд на ее лицо, усмехнувшись.

— Верно, оранжерея — это сердце замка. Никто не может попасть сюда без моего позволения, — на самом деле не так. Раньше в оранжерею могла попасть только хозяйка. Даже отец не вошел бы, не захоти мама, чтобы кто-то нарушил ее покой. Но теперь хозяйки у замка не было. Его сердце пустовало, затянутое чернотой, оскверненное магией смерти. Риэрн выпустил руку Марты, отчего-то совершенно не желая отпускать ее от себя. Казалось, от ее пальцев шло тепло. Не этим ли теплом девчонка отогрела луноцвет?

“Ты опустился до зависти перед цветком, Ри? Что же дальше?”

Марта привычно присела на дощатую скамейку, уложенную поверх бетонного ограждения клумб, протянула руку, коснувшись самых свежих и оттого бумажно-тонких листьев, едва зеленых, прозрачных почти. Пальцы ее тронули острую пику листа, обвели, едва касаясь контур, словно получалая искреннее удовольствие от этого прикосновения. Риэрн сглотнул, неотрывно глядя за движением знакомых рук. По напряженному телу прошла дрожь. Когда в последний раз к ним в замок кто-то заходил? Ничего удивительного, что девчонка вызывает в нем определенные ощущения. Это нормально, закономерно даже.

Марта снова принялась что-то нашептывать побегу. Ее тихий, мелодичный голос казался лаской не менее соблазнительной, чем медленные, тягучие движения пальцев. Риэрн видел, как мягкие подушечки отдают растению силу. Знал, что Марта не та, кто смог бы делиться ею без угрозы для себя самой и злился на нее, на проклятый этот цветок и на себя, отчего-то тоже злился. И злость эта не вписывалась в теорию “с голоду во рту пересохло”.

За сутки Марта побледнела и осунулась. Если так пойдет и дальше, то ее придется носить к цветку на руках — сама девушка просто не поднимется с кровати. И ведь теперь он не сомневался, упрямое это создание будет требовать отнести ее, отдавая последнее. Дурочка!

Маг шагнул вперед, думал оторвать ее от увлекательного процесса медленного самоубийства. Марта, заметив его порыв, обернулась. Лицо ее, наполненное непривычной мягкостью, какой никогда не было при взгляде на него, побледнело еще сильнее. Темные пятна под глазами и сетка красных сосудов расползались по белесой, лишенной вчерашних красок коже. Проклятый цветок убивал ее, жрал поедом, забирая все, что теплилось в этом теле. А Марта смотрела на эту тварь с нежностью, с которой и на родное дитя не всегда смотрят. Ненормальная.

Вдруг вспомнилось, как отец, бывало, садился здесь же подле матери, накрывал ладонью ее руку, в медленной задумчивости перебирал пальцы. Однажды маленький еще Ри застал их целующимися. Смутившись, убежал и долго еще не мог прогнать из груди смущение. Повинуясь этому воспоминанию, ноги сами принесли его к скамье. Он сел чуть поодаль, так чтобы не касаться даже ткани ее платья. Сбитая с толку селянка ощутимо напрягшись, отвела взгляд, сосредоточившись полностью на своем занятии. Знать бы, о чем она думает.

Даже на таком расстоянии от девушки вело теплом. Так греет июльское солнце, если выйти раздетым в полдень, лечь на траву, раскинув руки и впитывать жар нагретой земли спиной, и солнечных лучей грудью. Когда выдавались погожие дни, Риэрн так и делал.

Марта сидела так близко, что теперь шепот ее легко достигал ушей.

— Долго ты спал, маленький, что это за дрянь к тебе привязалась, давай скинем ее, а? Смотри, ты красивый какой. Как только избавишься от черноты, сможешь цвести в полную силу. Трудно одному, знаю. Так ведь я рядом. Мы справимся вместе, — рука ее дрогнула.

"Не справишься", — обреченно подумал маг. Видел, что не хватит у нее сил. Потянулся, поймал руку, едва задев колкий лист цветка. Марта вздрогнула, но вырываться не стала. Повинуясь порыву, который и сам себе не мог бы объяснить, Риэрн приложил дрожащие пальцы к груди, прямо поверх вязаного свитера, отчаянно желая отдать ей часть своей силы. Марте удалось пошатнуть его веру, что люди подлые, жадные до денег и власти, расчётливые и испорченные создания. С пару месяцев назад в замок зашла девица примерно ее же возраста. Предложила себя в обмен на деньги. Открыто предложила, а получив хотела ещё. Забрать нажитое, правда, так и не смогла. Сгинула. Марта тоже пришла в замок в просьбой, но корысти в ней не было. Напротив, готовая платить за цветок собой, она отдавала куда большее чем изначально просил хозяин леса… Вместо тела, селянка позволяла луноцвету высасывать из себя свет и жизнь. Делилась щедро, не жадничая, не имея гарантии и при этом не торгуясь. Самоотверженная, открытая и такая теплая. Готовая умереть за того, кого любит. Этим тоже Марта напоминала ему мать.

Риэрн не хотел ей смерти, напротив жаждал спасти, пусть и не мог. Мать могла легко кормить цветы в розарии, потому что каждый раз получала от отца силу. Впитывала тьму, превращая теплом сердца в свет. И отдавала всему кругом. С Мартой так не выйдет. Она не его женщина. Не она потерянное сердце замка. Просто не может им быть, как бы ни хотелось обратного.

Даже зная все это, маг прикрыл глаза, концентрируясь на лежавшей между свитером и его ладонью руке. Ни о чем другом все равно не думалось в этот момент. Ошалелое от ее близости сердце гулко билось в ребра, желая выпрыгнуть из груди аккурат в чужие, неласковые к нему руки. Тьма первичной магии клубилась внутри, но не находила выхода, не тянулась к рукам Марты и не желала ее спасать.

"Бери же, бездна!" — все больше раздражаясь мысленно уговаривал маг, но ничего не происходило. Тьма только бунтовала внутри, сильнее вымораживая давно уж почерневшую и заледенелую его душу.

Риэрн открыл глаза. Марта смотрела на него озадаченным взглядом, обращённое к цветку тепло пропало из зрачка и сразу же захотелось отшатнуться, чтобы колючий ее взгляд не обдал дрожащее тело дополнительной порцией мороза.

— Для всех у тебя есть доброе слово, Марта, — без привычной насмешки, тихо заключил маг. — Для старого слуги, для бездушной ветки. А для меня не нашлось, выходит.

Вздохнув, Риэрн выпустил застывшую ее ладонь.

— Аэрн за тобой придет. Не засиживайся. — Голос его, глухой и тяжёлый, оборвался в вихре портала. Марта осталась одна.

МАРТА

Оранжерею наполнила давящая тишина. Марта не шевелилась, смотрела в пустоту, туда где только что стоял маг. Рука, захваченная им в плен почему-то замёрзла и теперь, заброшенная, холодила бедро даже сквозь ткань платья.

Марта не понимала, что происходит. Когда Риэрн подсел рядом, она напряглась, не зная, что ожидать от убийцы. Вчерашний сон, теперь казалось, что даже не сон, а видение, не давал покоя. В ушах звенел крик женщины, умолявшей сына не убивать, а черные пятна на растениях напоминали смертельное проклятие, кляксой распрлзавшееся по ткани светлого платья.

Маг вдруг внезапно схватил Марту за руку. К удивлению, пальцы его, жёсткие и почти ледяные держали твердо, но не причиняли боли. Всего секунда Марта ощутила под ладонью колкую шерсть свитера. Такие вязала из овечьей пряжи бабушка Мерге, жившая через три дома от них с матушкой. У Марты тоже имелась шаль из этой же нитки.

Толстая ткань пульсировала в такт биению сердца. Конечно, наличие у Риэрна сердца не новость. Марта знала прекрасно, что без этого органа не живут и понимала, что звавшие мага бессердечным выражались метафорически. И все же одно дело знать, что сердце есть и другое чувствовать кожей, как стучится тебе в ладонь, как молотит в дверь заплутавший путник.

Мужчина прикрыл глаза, а Марта все смотрела в напряжённое лицо и не могла понять, что происходит и зачем. Если он хотел получить плату за цветок, так ведь не с того начал. Марта слышала от селянок, как бывает и происходящее совершенно не походило на заигрывание и приставание.

Маг будто застыл, лицо его окаменело, только скулы рябили от напряжения мышц и чуть дрожали крылья носа. О чем думал он, настойчиво, сильнее вжимая в свою грудь ее неподвижную ладонь? Чего ждал от нее, от Марты?

Она хотела понять, но умные мысли не лезли в голову. Только лицо женщины из сна. Теперь, рассматривая его, сидящего так близко, Марта замечала их схожесть. Одинаковые брови, высокая линия скул. У Риэрна чуть шире, что придавало лицу рубленную жесткость линий. Губы, плотно сжатые, от этого чуть темнее обычного, маг тоже унаследовал от матери.

"Как же ты мог поднять на нее руку? Как теперь живёшь, глядя каждый день в зеркало и видя там ее черты? Каким чудовищем надо быть, чтобы совершить подобное? Что могло сделать тебя чудовищем? Магия? Жажда власти?"

Не походил он ни на безумца, ни на мечтавшего о покорении мира. Сейчас так вообще казался обычным вполне человеком. Усталым и одиноким. Ещё бы, живут вдвоем со слугой в этой глуши, ни людей не видят, ни мира. Почему не выходят у людям, если жаждут власти? Что-то в этой истории не сходилось… Марта нахмурилась, едва заметно пошевелив пальцами. От руки мага холодило все сильнее и холод этот уже передался ей тоже.

"Вечно ты всем находишь сочувствие, глупая Марта", — голосом отца прокатилось в голове. Марта дернулась, пошатнувшись. В самом деле, чуть не позволила себе проникнуться теплом к чудовищу и отцеубийце. Совсем одурела. Конечно, всему виной жуткая головная боль. В ушах звенело, казалось кровь бьёт в виски и вот-вот прорубит черепную коробку, фонтаном вырвавшись наружу.

Маг открыл глаза, как раз когда Марта попыталась вырвать руку в отчаянном желании стиснуть виски, чтобы не дать им расколоться на часть. Риэрн хмыкнул, лицо это потемнело. Выпустив ее руку, маг чуть качнул головой. Голос его обычно насмешливый, звучал безжизненно сухо, а слова вообще не сразу дошли до охваченного болью сознания.

Он что упрекал ее в отсутствии сострадания?! К нему? С какой стати, спрашивается. Разве кто-то вроде него заслуживал хоть толику сочувствия и приятия? Марта смотрела и смотрела в поглотившую Риэрна пустоту. Та вдруг расплылась, замылившись. Щеки тронуло влагой.

"Слезы", — подумала Марта, озадаченно проведя по лицу ладонью. — "Надо же". В груди что-то тоскливо ныло. Разум кричал, что она должна бояться хозяина здешних мест, ненавидеть его, но… Марта не ощущала ни страха, ни ненависти. Сама не могла объяснить, почему так.

Прокручивая вновь в голове брошенную обвинением фразу мага, Марта мяла в руках подол платья, пытаясь не разряжаться окончательно. Так это все было глупо. Чего, спрашивается, так тошно на душе. Ладно бы из-за страха умереть, так и не получив цветок. Или от обиды, что не сможет спасти мать. От переживаний, что даже проститься с ней не сможет. Все это казалось вполне логичными причинами для слез, но Марта плакала совсем по иной причине.

Теперь ей казалось, глупо и совершенно необъяснимо, что маг ждал чего-то, отчаянно в чем-то нуждался. Не требовал, не брал силой, а ждал. Припоминая его взгляд, Марта уже надумала себе и осуждение, и разочарование и затаенную боль. Всего этого просто не могло быть в бессердечном, бездушном чудовище. Она это, конечно, придумала, чтобы не бояться находиться с магом в одном доме. Просто глупые девчачьи выдумки для спасения собственной психики. Осталось только убедить себя в этом, вновь призвав в соратники логику и расчет.

"Кого ты обманываешь, Марта. Ты никогда не жила логикой, всегда только сердцем. Сколько раз сама же от этого страдала".

— Трудно тебе придется, дочка, — поглаживая длинные светлые волосы, причитала мать. — Слишком добрая ты для этого жестокого и алчного мира. Как бы людская подлость не раздробила твое всепрощающей сердце.

"Мама, мамочка… Как же не хватает тебя рядом, родная. Рук твоих теплых, нежных объятий и мудрых советов. Ты только держись, любимая моя. Я все сделаю. Последнюю каплю жизни отдам лишь бы спасти тебя. Дождись меня, мамочка". Почти не видя ничего от слез, дрожа и стискивая зубы от боли, Марта вновь потянулась к цветку.

— Ешь, хороший. Ешь, сколько нужно. И расти скорее, — губы едва раскрывались, слова больше походили на шелест ветра, чем на человеческую речь. Перед глазами все плыло, а Марта боялась только одного: повредить только-только набиравшиеся соком побеги цветка.

Придя в оранжерею, Аэрн нашел девушку без сознания.