Племенные войны

16. Туле и Андрусово

Тойво формировал свою команду в Волхове. Где-то здесь под ногами покоилась древняя Ладога и старинные артефакты давно ушедшей и перевранной истории. Русские цари, встав в очередь, создавали свое видение Истины, царское, таким образом, доказывая свою состоятельность, как помазанников божиих. Так, наверно, и было, только к Господу-творцу это не имело никакого отношения.

Впрочем, заниматься изысками прошлого, не было времени. Где-то на берегу Ладожского озера орудовала немецкая поисковая миссия, пусть и малочисленная, зато не обремененная идеями «равенства и братства». Их-то и надо было найти в первую очередь.

Собранные наспех восемь человек из школы командиров, как оказалось, не подходили для такой миссии. Кто-то не подходил по физическим кондициям, но все не годились по психологической совместимости. Нельзя заниматься выполнением каких-либо специальных задач, если коллектив не понимает причин, а, самое главное — не хочет понять этих самых причин.

Первый выпуск был не подведен под конкретную цель, просто выпустились специалисты. Антикайнену же нужен был сплоченный коллектив. Он тут же отправил «молнию» Рахья, настоятельно вопрошая того отправить ему в содействие двадцать три человека, из тех, кого он сам бы отобрал. Тот молниеносно — на то она и «молния» — ответил согласием.

29 апреля состоялся второй выпуск школы командиров, на арену военных действий вышли 110 человек. Их сразу же отправили в подчинение Тойво, отчего тот схватился за голову. Столько много ему не озадачить.

Оказалось, что в планы училища просто вкралась бухгалтерская ошибка, которая вскрылась 5 июля: именно в тот день покинули стены учебного заведения 23 человека. Оно и понятно — для Антикайнена важны были живые люди, а комиссар Черников уже мыслил масштабно, ему важен был процент. Впрочем, много — не мало, Тойво отобрал себе обозначенное ранее количество парней, они получили оружие и боеприпасы, не говоря уже о сухпайке, и двинулись в путь.

В тот год состоялся еще один выпуск Интернациональной школы командиров, в ноябре 19, и это было всего 9 человек. В целом в 1919 году 170 выпускников яркой диверсантской специализации отправились в войска, причем командирами стали не все: только 154. Шестнадцать курсантов остались рядовыми, потому что мертвым звания не присваивались, хотя в выпуск они попадали: погибли при исполнении служебных заданий.

Тойво сотоварищи вышел на лед Ладоги, практически, к его кромке и двинулся на северо-восток. Дело шло к весне, следующий шторм уже вполне мог разломать ледовый панцирь, но пока можно было на лыжах передвигаться сравнительно комфортно, объезжая какие-то промоины и торосы. Здесь не встречалось рыбаков, поэтому небольшой отряд, никем не замеченный, преодолел все десятки километров и очутился возле самой Андрусовской бухты. Сначала хотели добраться до одного из трех островков, что вмерзли в лед поодаль, но потом это дело отменили: будут там видны, как тополя на Плющихе.

Вышли на берег на приличном расстоянии для небольшого отдыха и рекогносцировки. Тихо и тревожно. Это когда война. Тихо и радостно — это когда мир. Главное, что просто тихо.

В Андрусово — только камыш шелестит, ни рыбаков, ни лесников, ни иных чудаков. Никольский Андриано-Андрусовский монастырь полностью заброшен, монахи, что сохранились в нем до переворота, убежали полтора года назад по первому льду прямиком на Валаам, в Финляндию. Хотя, если верить народной молве, с Андрусова есть путь на святую землю под водой, то есть, под дном озера. В лучшее время на архипелаг ездили целые подводы, и кони ушами не касались подволоков. Да только не найти теперь того пути.

Место это на берегу Ладоги знаменито не монастырем, а тем, что Андрей Первозванный, первый ученик Христа, пришел сюда, опустил натруженные ноги в Ладогу и сказал: «Лепота» (от слова «lepo» — отдых, по-фински). Потом вырезал правильный крест на камне, а потом ушел по своим делам.

Людям здесь было хорошо, вот монахам оказалось — не очень.

Так уж повелось, что есть на Земле такие места, где можно ощутить: ты не один, но Один с тобой. То есть, конечно, единственный Господь, создатель и творец. Он знает о тебе, он тебя не оставит. Если, безусловно, ты веруешь.

Также есть места, где понятно обратное: враг человечества не дремлет, он тоже тут, как тут и готов на все.

В первых издревле были дома, где можно было обратиться к Господу молитвами, либо памятным огнем на лучинах или свечах. Во вторых строили могучие каменные замки, окружающие колодцы, чтобы из этих колодцев враг не вырвался, «навь» не прорвалась в «явь».

Когда образовался государственный институт «церковь», то его служащие, в простонародье — попы, тотчас же смекнули: связь с Господом надо брать под свое крыло. Монополизировать, все действия — через посредников и за определенную мзду. То есть, эти самые святые места надо ограничить в доступе, построить на их месте церкви, храмы или часовни. Смекнули попы и замахали крыльями.

Дело не хитрое, даже можно сказать — прибыльное. И деньги получаются от страждущего народа и информация, внесенная через покаяния. Переписать быстренько иконы, переделать также быстренько обряды, переименовать с той же скоростью праздники — и дело в шляпе. «Был Андрей возле Олонца?» «Да побойтесь бога! Он по столицам ходил, ему в такой глуши делать нечего».

Однако монастырь, учрежденный в 16 веке Андрияном Ондрусовским, урожденным дворянином Андреем Завалишиным, никак не развивался. Идея того, что Андрей, обходя окрестности Ладожского озера, обнаружил Александра Свирского возле Рощинской ламбушки (маленькое лесное озеро), волшебным образом отразилась в церковных преданиях: святое слово Свирского побудило Завалишина тоже стать святым и сделать в Андрусово пустынь.

В общем, и Арсений Коневецкий, и Александр Свирский, и Герман и Сергий Валаамские, да и другие чудотворцы, что собрались вокруг Ладоги, появились по велению православной церкви и по хотению православной церкви. Вообще-то, конечно, наоборот, но это уже не в счет. Да и ладно, пусть так, так всем удобней.

А Завалишин, сделавшийся святым, собрал у себя братию, между делом привлек на монастырскую сторону ладожских пиратов с островков Сала и Сторожевого мыса, которые прежде намеревались их разорить и убить, да и стал знаменитым на всю святую Русь. Пошел, однажды, на крестины дочери Вани Грозного Анны, побыл там с рабочим визитом, сделал, что полагается, и двинулся пешком обратно.

Прошел половину Руси — ничего, но тут, на подступах к родному Андрусову, уже миновав Свирскую обитель, проходил мимо деревни Обжа. А оттуда выбежал мужик, сидевший все это время в засаде по преподобному Андрияну, и без лишних слов убил его дубиной — куриком — с целью грабежа. Ограбил единственный алтын и ушел его куда-то вкладывать. Вероятно, в кабак. Вот ведь какая злая ирония: с пиратами Андриян справился словом божьим, с обжанским мужиком — нет.

Даром что деревню Обжу ливвики прозвали «Пижи», что на руническом санскрите означает обратную сторону жизни, то есть, вовсе и не жизнь. Как противопоставление — Кижи. Она, Обжа, была «знаменита» людьми, промышляющими нехорошим колдовством: наследственными колдунами и колдовщицами. Родина знаменитого ливвиковского парня, Садко, не лишенного доброй доли экстрасенсорики, лишенного злой доли парапсихологии (см также мои книги «Не от мира сего»).

Казалось бы, после мученической смерти основателя сам монастырь должен набрать вес в духовном мире: нетленные мощи, чудотворство, святое место и все такое. Так нет! Не могли монахи уживаться на этом месте по загадочной и непонятной церковному руководству причине. С ума сходили, в пьянство ударялись — что попало! Все говорили, что мучает их тут нечистый. Даже на следы от человеческих ног, вдавленные в камень, показывали: мол, сам сатана здесь стоял.

Ну, народ-то про эти следы на огромных ладожских базальтовых глыбах говорил, что это Господь здесь стоял и смотрел на Андрея, когда тот в Ладоге ноги омывал. Вот и поди разбери: кто тут ангел, а кто — черт.

Ну, а перед Революцией с Андрусовской пустынью вообще чехарда стала твориться. Два иеромонаха, приписанные к монастырю, всю службу развалили, пустив ее на полный самотек. Иеромонах Варсонофий, по совместительству казначей, был больным. Вероятно, больным психически: бывало, целыми днями в келье сидел, запершись, и ругался визгливым голосом сквозь слезы. Никого не принимал, а по ночам бился о стенку неизвестными частями тела и какую-то хулу изрыгал.

Иеродиакон Геннадий тоже больной, но уже физически. Ничего не мог делать, несчастный. В больничку бы ему определиться, а потом в санаторий, да нет поблизости таковых.

Прочие монахи, в количестве 4 человек, носили рясу, а больше ничего монашеского не делали: болтались по соседним деревням, милостыню требовали и водку жрали. К ним можно добавить одного рясофорного и пять богорадников — вот и весь монастырь. В принципе, рясофорный — это тот же монах, только без пострига. Возможно, его просто с собой в народ не брали монастырские братья, потому что он не пострижен. Ну, а богорадники — это вообще, ни пришей, ни пристегни.

Итого всего про все набиралось 12 человек. Среди них всего один грамотный, другим это оказалось не нужно. Вероятно, грамотный и предложил прочим пацанам в рясах валить в Финляндию в начале 1918 года, пока лед на Ладоге держал.

Вот и вся информация, которой поделился Бокий с Антикайненом. Но тем она и интересна, что скудна. Значит, так было нужно неким неведомым силам, делающим цензурную обработку любых сведений, подозрительных в плане государственности.

Тойво прислушался к монастырским звукам — только сквозняк подвывает в выбитых стеклах окон. Но птиц поблизости нет. Вон они, птицы — бегают на приличном расстоянии от келий по берегу. Воронами называются.

— Итак, парни, ставлю боевую задачу, — сказал, обращаясь к своим бойцам, Антикайнен. — Немцев взять живьем и контролировать подходы: лахтарит тоже могут заявиться нежданно-негаданно.

— Какие же здесь немцы? — спросил Матти, лесоруб из-под Савонлинны.

— Германские, — объяснил Тойво. — Сидят под землей и нехорошее замышляют.

Немцы в Андрусово, действительно, были. Об этом можно было догадаться, когда красноармейцы, рассредоточившись по периметру, скрытно начали приближаться к монастырским постройкам. Ветер, временами, доносил, словно из-под земли, какой-то лай — это кто-то переговаривался на немецком языке.

Определить, откуда слышатся эти голоса, оказалось достаточно трудно: явных подземных ходов видно не было. И на поверхности людей тоже не наблюдалось. Информацией, как спуститься в катакомбы, Тойво не обладал, потому что товарищ Глеб об этом тоже не знал. Оставалось действовать по наитию.

Ну, наитие не предполагало заглядывание под каждый подозрительный камень или обшаривание подполов монастырских построек, а предполагало попытку определиться. Если есть вход под землю, изначально укрытый монахами от посторонних глаз, а потом закрытый от самих монастырских людей, значит, это будет такое место, куда вполне могла уходить вода. Дело-то весеннее — снег тает, даже если на улице минусовая температура. Его подтапливают солнечные лучи, особенно возле камней.

В одном месте, где полагалось бы находиться луже от стаявшего на камнях снега, от воды и следа не было, и льда тоже не было. Значит, она утекла. Но ручьев куда-то по сторонам не было, разве что около камней не очень это дело было, чтобы очень. То есть, не очевидно.

— Там, — заметил самый наблюдательный боец, и Антикайнен с ним согласился.

Словно бы в подтверждение догадки из-под камней залаяли немцы. Теперь сомнений не осталось, а когда они, осмотрев куски базальта, вроде бы хаотично набросанных там и сям, обнаружили нору, заточенную под особо крупного зверя, все стало совсем понятно.

Спускаться под землю в тесноту и мрак, где этому делу могут совсем не обрадоваться — в самом деле, не были же германцы безоружными — не хотелось никому. И Тойво не хотел никому приказывать.

А люди в подземелье совсем страх потеряли: они не только переговаривались, но еще и пересмеивались, и даже перекуривали. Видать, что-то интересное у них там было.

— Может, выкурим их оттуда, как лис? — предложил кто-то.

— Ну, дым сам под землю не пойдет, — сразу же возразил другой боец.

Идею с подтоплением водой тоже отвергли, как несостоятельную.

— Тогда пошумим слегка, — сказал третий красноармеец.

Вероятно, это было самым правильным решением, поэтому Тойво поставил человека в непосредственной близости от дыры, чтобы он постучал одним камнем о другой с равными промежутками времени. Конечно, нашлись еще какие-то другие выходы из-под земли, откуда тоже можно было услышать немецкую возню, но по этим ходам даже кошке было трудно пробраться. Поэтому предположили, что любопытные германцы обязательно вылезут на поверхность тем же путем, каким и спустились вниз.

На стук, однако, вылез один немец — долговязый блондинистый тип с тонким носом ужасно породистого типа. Бывают, вероятно, беспородные носы — это какой-нибудь «картошкой», например. У этого порода, кроме носа, чувствовалась во всем.

Вот по этому носу он и получил, едва высунул свою голову и стал подслеповато, с полумрака, озираться по сторонам. Удар его ошеломил настолько, что он даже забыл крикнуть что-нибудь возмутительное. Немца быстро спеленали и поставили нож к горлу: крикнешь — зарежем нахрен. Он и молчал, только носом своим аристократическим шмыгал.

Второй немец так и не появился. Вероятно, увлекся чем-то — не оторваться.

— Кто-нибудь немецкий знает? — спросил у своего народа Тойво.

— Не надо по-немецки, — проговорил аристократ. Его финский язык был натуральным.

— Так ты не немец? — возмутился Антикайнен. — А где тогда немцы?

— Так не было немцев, — сказал пленник. — Только я и Рольф.

— А Рольф тоже — финн?

— Нет, он немец, — ответил аристократ и поспешно добавил. — Но это не в счет.

Вдаваться в подробности: кто в счет, кто не в счет — не стали. Поинтересовались, как зовут, есть ли еще кто под землей, кроме них, выйдет ли напарник и прочее.

Звали его, оказывается, Юрье Гренхаген (реальный Юрьё был 1911 года рождения, так что это нереальный), коллегу — Рольф Хене (настоящий Хёне был 1908 года рождения, так что это ненастоящий). В катакомбах только они вдвоем. Если не позвать, то Рольф не выйдет. Ну, и на прочее тоже ответил.

Тойво удовлетворенно кивнул головой: тех немцев они взяли. Правда, у них в руках пока только один, но это всего лишь начало. С минуты на минуту могут лахтарит нагрянуть, поэтому начало нужно было реализовать в конец.

Юрье родился в Санкт-Петербурге, потом перебрался с родителями в Выборг, поэтому русский язык знал. А еще он знал «Калевалу» и к этому эпосу был страшно привязан. С него и начал свои изыскания, которые привели его к немецкому обществу Туле и, позднее, в фашистское Аненербе.

— Я Выборг знаю, как свои пять пальцев, — сказал ему Тойво и для наглядности сунул под нос кулак. — Сейчас ты вытащишь на свет Рольфа, мы спровадим вас до Валаама, и вы спешно уедете в Берлин. Иначе в Выборге тебе больше не бывать. Понимаешь, почему?

Юрье кивнул — вероятно, он понял по-своему: родных вырежут, не к кому больше будет ездить.

Что он сказал своему коллеге — неизвестно, но через пять минут оба уже стояли перед глазами Антикайнена и его людей. Немедля ни секунды, они отправились на остров Сала, где по легенде жили-были ладожские пираты.

Где тут жить пиратам — совершенно не представлялось, но перед отправкой немцев и пятерки вооруженных товарищей в качестве их провожатых остров вполне годился.

Пока раскладывали бездымный костер, грели воду и просто отдыхали после трудов праведных перед походом дальним, Юрье окутался дурманом словоохотливости и поведал народу концепцию их похода. Рольф, ничего не понимавший по-фински, только хлопал ушами и временами поддакивал.

Есть в Германии, оказывается, такой парень Герман Вирт. У него своя теория происхождения человечества (в 1928 году он издаст книгу «Происхождение человечества») которая утверждает, что у истоков человечества стоят две проторасы: «нордическая», являющаяся духовной расой с Севера, и пришельцы с южного континента Гондвана, охваченные низменными инстинктами, раса Юга. Южане — это особый вид существ, который в принципе отличен от человека, да что там — это анти-человек, порождение анти-Творца, Самозванца. Они не умеют плавать в воде, они по-особому пахнут, у них в морали нет понятия «ложь». В общем, странные создания.

— Йа, йа, — согласился Рольф.

Причиной деструктивных процессов в обществе нордической расы («гиперборейцев»), согласно этому Вирту, явилось расовое смешение гиперборейцев и подверженных только низменным чувствам и инстинктам существ с Гондваны. Южане, эдакие подлецы, ловко пародируют язык, так как используют языковые концепции для подчинения их грубой конкретике вещей. Их язык являлся анти-языком, а вместо мысли и возведения конкретного предмета к идее мысль анти-людей превращается в искажение интеллектуальных пропорций, в причину умственного недуга — это анти-мысль, когда поклоняются самому предмету-фетишу, или даже сатанинскому анти-богу, или же это интеллектуальное вырождение может привести к материализму, миру объектов.

— Натюрлих, — закивал головой Рольф.

— Какая бы идея ни была, но коль скоро она начинает выражаться политически — это уже становится ложью, — сказал Антикайнен. — После твоего рассказа у меня создается стойкое впечатление того, что нами сейчас как раз и управляют те анти-люди с Гондваны. И в России, и в Финляндии, и во всем мире, и в церкви, между прочим.

— Нет, — горячо возразил Юрье. — Маннергейм!

— Гитлер капут, — вставил Рольф.

— Да что там твой Маннергейм! — махнул рукой Тойво. — Режь карелов, режь неправильных финнов — и будет счастье? К черту всех твоих идейных вдохновителей, к черту политиков, к черту дам из иммиграционных служб — сук, по большому счету, к черту полицаев, да и тебя — тоже к черту! Парни, ведите этих ученых на Валаам! Если не захотят вернуться в свою Германию, то дальнейший разговор с ними будет коротким. А с местными анти-людьми мы разберемся как-нибудь сами.

— АСАВ[10], - вздохнул Рольф.