Новый старый 1978-й

Глава 1. Утро

Я не хотел открывать глаза и просыпаться. Но утренний свет, проникая сквозь веки, будил мозг. Сам мозг как-будто плавал в каком-то киселе сознания, которое начинало осознавать себя человеком. Что касается тела, то оно категорически не хотело очеловечиваться, тело хотело валяться в постели и наслаждаться бездельем. Чтобы понять, что я уже человек, пришлось открыть один свой глаз.

Этот один глаз увидел странную картину, которая была только в моей юности. Это была моя комната в московской трехкомнатной квартире, в которой все вещи мне были до боли знакомы. Вот кресло-кровать, на котором я лежу. Его привезли мои родители в 1977 году из Финляндии. Оно раскладывалось прямо на полу. В нем был удобный закрывающийся мягкой крышкой ящик для белья. Я помню, что мы выкинули это раскладывающееся кресло году в 85-ом.

Стоп. Как это может быть, если я его выбросил в 1985 году, то лежать в 2020 я на нем просто не могу. Как сказал один умный человек: «Даже если вас сожрали — у вас все равно есть два выхода…» Меня пока никто не жрал, но рассмотреть ситуацию с этой точки зрения придётся. Первый выход: закрыть глаза и снова открыть. Если ничего не изменится, значит это не сон. Закрыл — открыл. Да, как у Алладина: «Когда принцесса видит сон про не сон, ей кажется, что сон не сон про сон, а думает что сон про не сон.». Короче, я понял, что это не сон про сон.

Выход два: я это я, только на 40 лет моложе. Тело ощущало себя человеком явно юношеского возраста. Судя по рукам, которые лежали поверх одеяла, это руки не пенсионера. Резко вскочив, я подбежал к окну. За окном явно не 2020-й. Выручает настенный календарь “SOVEXPORTFILM” со звёздами советского кино, с которого загадочно улыбается Маргарита Терехова и на котором снизу крупными белыми буквами на чёрном фоне написано «МАРТ 1978». Вот и мартовская принцесса для меня, Алладина.

Выругался, правда не матом, а словами из рекламы 90-х: «Ну вот я и в Хопре». Да уж, это уже не «Хопёр», и даже не «инвест», а это полное попадалово. Вот-вот, только вчера, сорок лет вперёд, читал про писателя Карпова, который попал в 1971 год, а теперь сам, как этот Карпов, попал, только в в 1978-й. Карпову было хорошо — он в своём теле попал, а потом помолодел до 25. А я попал в себя, 15-летнего (без одного месяца).

Но, если подумать, то мне тоже неплохо. У меня есть знания на 40 лет вперёд. Помимо знания английского языка, я хорошо владею ещё и французским языком. В МГИМО, который я закончу в 1985 году, вдалбливали языки на совесть, по три языковые пары в день. А английским я продолжал заниматься и с внуком. У него школа с углубленным изучением английского языка. Там шесть часов английского в неделю, да и изучать его начали со второго класса. А здесь, в средней советской школе, английский начинают учить с пятого класса и только по два часа в неделю.

У меня также есть огромный жизненный опыт, который «сын ошибок трудных». Теперь я знаю, где эти ошибки будут совершены и как их избежать. Я умею общаться с людьми и обрастать нужными связями. Все это повышает мои шансы на успех в несколько раз.

Встал ещё вопрос — как и зачем я сюда попал. Видимо, это проделки коронавируса. Я ни разу не вирусолог, поэтому точно утверждать ничего не могу. Когда/если вернусь — разберусь. А зачем попал — «будем посмотреть». Прошлую/ будущую жизнь чуть подкорректирую, а может и не чуть. Как сказал Иван Васильевич, который меняет профессию: «Эх, Марфуша, нам ли быть в печали?» Меня, правда, Андреем зовут и без всяких уменьшительно-ласкательных, так как давно привык к отчеству. Я, конечно, не Андрей Еремеевич и не Андрей Елисеевич, но Юрьевич тоже звучит достойно. Но об Юрьевиче придётся забыть — не положено теперь по статусу.

Ладно, на будильнике уже 8.30. Хорошо не в школу. Здесь у меня весенние каникулы, а там у внука тоже каникулы, только из-за коронавируса. И вот ведь какое совпадение — внук заканчивает восьмой класс, а я, его дедушка, тоже заканчиваю восьмой класс. Кому рассказать — не поверит и, как того Ивана Васильевича завяжут, в смирительную рубашку, а потом, как Шурика, в палату к Наполеону подселят.

Да, вот что юный организм вытворяет. В том, моем возрасте, я бы ударился в меланхолию и самокопание. А здесь молодое тело грустить не умеет, ну если только чуть-чуть и недолго. Зачем грустить? Теперь молодость знает и старость может, без «если бы». Кто говорил, что история не терпит сослагательного наклонения? Вот оно я, живое сослагательное наклонение и теперь история будет меня терпеть, я очень на это надеюсь.

Так, а чем это там с кухни таким вкусненьким пахнет? Судя по запаху, это моя бабушка печёт сырники для любимого и единственного внука (две внучки не в счёт), то есть меня. Пойду крикну бабушке с добрым утром и примусь за утренний туалет, который не «типа сортир», а типа комплекс гигиенических процедур, совершаемый после окончания сна.

В ванной я увидел в зеркале то лицо, которое, мне казалось, я носил всю жизнь. Но это только казалось, потому что лицо в 60 и лицо в 15 — это, как говорят в Одессе «две большие разницы. В памяти у мужчины всегда его лицо в 15–20 лет. В 60 всегда хочется увидеть в зеркале своё лицо в 15, но это уже невозможно. А вот сейчас в зеркале я вижу то, о чем мечтал последние 35 лет.

И эта фантастическая мечта сбылась. Нет морщинистого лица с уставшими глазами, а есть молодая нахальная мордаха с наглыми глазами. Нет седины и залысин, а есть лохматая шевелюра с длинными волосами а ля Битлз 70-х. Прав был Дима Билан, что «невозможное возможно».

Теперь на кухню. Первая проверка меня старого в этом молодом теле. Мой внутренний возраст почти идентичен возрасту моей бабушки. Только от осознания этого крыша куда-то едет. Держим крышу и целуем бабушку.

— Пахнет очень вкусно.

— Садись, я сейчас положу тебе сырников.

— Спасибо, бабуль. Сметаны не надо, сырники и без сметаны вкусные.

— Что будешь делать сегодня? — спрашивает она меня, накладывая горку румяных кругляшей.

— Позвоню Димке, сходим в кино. В «Витязе» «Принцип домино» идёт. Сегодня суббота, думаю он не откажется. Потом планирую позаниматься с гитарой.

— Какой-то ты сегодня не такой, — говорит бабушка, внимательно глядя на меня сквозь очки.

Хочется ей сказать, что мне уже давно не пятнадцать и скоро на пенсию, но вовремя спохватываюсь.

— Видимо взрослею, — говорю я, запивая сырники чаем. — Скоро пятнадцать, пора думать о женитьбе.

— Какая женитьба? Мал ещё. Вот сначала закончи школу, потом институт. А потом можешь жениться.

На том и порешили. Сказав спасибо за вкусный завтрак, я пошёл к себе в комнату. Надо было обдумать, что делать дальше. Первый экзамен я прошёл, правда, чуть не спалился. Бабушки — они такие, «они сердцем видят». О, вспомнил! Недавно в Москве и Одессе Станислав Говорухин провёл кинопробы для своего фильма «Место встречи изменить нельзя». Вот там Армен Джигарханян и скажет: "Бабу не проведешь, она сердцем видит!"

А вот теперь не уверен, звонить Димке или нет. Ведь он сразу просечёт, что я какой-то необычный. А, вспомнил, мы его все Димоном зовём. Память начинает восстанавливаться. Скорее не восстанавливаться, а дополняться. Я же память не терял. У меня как-бы две информационных блока: старый и новый. Они начинают проникать друг в друга и происходит диффузия. Образуется единая общая память. Пока основная работа ложится на ассоциативную память. Один предмет напоминает нам о другом, а этот другой о третьем. Я как-бы освобождаю свои мысли и они перемещаются от предмета к предмету по цепочке умственных ассоциаций. Например, несколько музыкальных тактов могут вызвать у меня целую гамму чувственных воспоминаний. Вот опять о музыке вспомнил. Решаю так: иду гулять один, набираюсь ассоциаций, а потом за гитару. В памяти всплыли стихи Сергея Соколова:

А я вернул…