Николай I Освободитель

Глава 23

Неопределенный результат летней кампании 1809 года в Европе вызвал настоящий политический кризис в Российской столице. Все неудачи войн против Наполеона последних пяти лет, казалось, были враз забыты, а Петербургским обществом овладели ястребиные настроения. Генералы буквально обивали пороги императорской приемной, пытаясь убедить Александра в том, что вступление России в войну позволит раз и на всегда решить вопрос с корсиканцем и приведет к освобождению континента от революционной чумы.

Александр, все еще хорошо помнивший свой позор 1807 года, на этот раз был настроен несколько осторожнее, тем более что не смотря на все численное и стратегическое преимущество коалиционеров они постоянно, одно за другим, терпели поражения. Можно сколько угодно заявлять о своей победе, но если после сражения ты сбегаешь с поля боя, бросив раненных и часть обозов, то очевидно успехом это можно считать весьма условно.

Окончательно же идею смены Россией стороны в этой войне похоронил сам французский император. Когда пруссаки с австрийцами в конце октября отошли на зимние квартиры, посчитав кампанию этого года оконченной, Наполеон, выждав некоторое время, стремительным броском вторгся в пределы Пруссии, создав таким образом угрозу взятия Берлина. Второй раз за два года, впрочем, для той же Вены периодические визиты французов уже тоже стали, можно сказать, привычными.

Под Галле прусская армия преградила путь французским корпусам – австрийцы к месту сражения вовремя подойти не успевали – где и была наголову разломлена Бонапартом. Только жестокая непогода в виде снежной бури и опустившаяся до минус десяти температура, что было достаточно редким явлением для этих мест, уберегли немецкую столицу и вообще коалицию от развала. Французский император просто не успел воспользоваться плодами победы и был вынужден отступить в Саксонию на зимовку.

Поражение под Галле мгновенно заткнуло всех Питерских ястребов, еще вчера требующих вступления России в войну. Стало очевидно, что позиция мудрой обезьяны – я при случае рассказал Александру эту китайскую притчу – сидящей на ветке и наблюдающей за дракой двух тигров, подходит для нас как нельзя лучше. В конце концов, мы в любом случае останемся с прибытком. Даже если победит Наполеон – заберем себе Галицию и дело с концом.

- Добрый день, господа, я рад что несмотря на вашу занятость, вы нашли время чтобы приехать в столицу, - как радушный хозяин я первым взял слово. Посетители хоть и относились к дворянству, по большей части обретались в провинции и были слегка прибиты роскошными интерьерами Зимнего. Михайловский замок мне отжать все еще не удалось, хотя я и не оставлял надежды наконец вылететь из родительского гнезда. – Вы вероятно уже знакомы между собой, все же в одной и той же сфере работаете…

Дождавшись утвердительных кивков, я продолжил.

- В таком случае, вы, скорее всего, уже и сами догадались, о чем пойдет речь.

- Вероятно, дело в сахарной свекле, к выращиванию и переработке коей мы все так или иначе причастны, ваше императорское высочество, - сделал резонное предположение Егор Иванович Бланкеннагель, отставной генерал екатерининской еще эпохи, ныне владеющий парой заводов уже озвученного профиля.

- Просто Николай Павлович, прошу. Не нужно титулований в такой неформальной обстановке. Может чаю или чего покрепче? Погода сегодня в Питере просто отвратительная.

Никогда не думал, что буду заниматься сахарной свеклой. Ну ладно там пшеницу выращивать или рожь – кто их только тут не выращивает. Картошку опять же как любому нормальному попаданцу еще предстоит внедрять. Ну или кукурузу, на худой конец, но свеклу…

Все началось с письма, пришедшего как раз по линии изобретений и новаций. Как оно не затерялось среди тысяч подобных – одному Богу известно, - скорее всего автор обратил на себя внимание обстоятельностью подхода и к проблемам выращивания культуры, и к проблемам ее переработки, и даже вопросу актуальности спроса на рынке империи. Последний вследствие затруднений торговли с Англией был достаточно высок: сахар в это время являлся типичным колониальным товаром, который возили кораблями с Кубы и Ямайки, и оттого был чрезвычайно дорог.

Автором письма был Иван Акимович Мальцов, который оказался одним из первопроходцев сахаропромышленного дела в России, и у которого уже работало пара заводов соответствующей направленности на Брянщине. Он сетовал на то, что при огромном внутреннем спросе на сладкую продукцию казна продолжает закупать дорогой импортный тростниковый сахар, чиновники не только не помогают развивать дело, но и мешают, а оборотных средств на расширение постоянно не хватает. Плюс для массового распространения сахарной свеклы как технической культуры требовалась вдумчивая селекционная работа, поскольку сейчас в свекле содержание сахарозы было около 2-5%, и по мнению заводчика эту цифру можно было увеличить по меньшей мере в два раза.

Когда я навел справки по этой области, у меня что называется щелкнуло! Если соединить государственную переселенческую программу с опытом и знаниями этих людей, добавить туда несколько десятков тысяч рублей инвестиций, то можно на выходе получить отличный результат.

Примерно такую идею я и изложил сидевшим передо мной заводчикам.

- Со своей стороны могу гарантировать, что весь сахар, произведенный на новых землях Таврической и Екатеринославской губерний, будет выкуплен по среднерыночной цене. У меня тут как раз кондитерская фабрика в прошлом году заработала в Петербурге, еще одна в Москве стоится, так что со сбытом проблем не будет.

- Разрешите вопрос… Николай Павлович, - по-ученически поднял руку вверх Мальцов.

- Да Иван Акимович.

- Почему именно Причерноморье. У нас на Брянщине можно поставить еще не один и не два завода, и местные крестьяне будут только рады появлению возможности заработать, сбывая нам свеклу. Зачем обустраивать предприятие на юге России?

- Обратите внимание карту, господа, - я стал и подошел к большой карте Российской империи, висящей на стене кабинета. Нужно отметить, что почти весь север страны, а также изрядная часть ее востока была отображена весьма схематично, а некоторые места и вовсе зияли позорной белизной. Хоть драконов и псеглавцев там рисуй. Более-менее четко отображена была только западная часть страны. – Вот эти земли присоединила Россия по итогам последних войн с османами. Прекрасная земля, теплый климат, мягкие зимы – это все вы и без меня знаете. Вот только население здесь почти отсутствует, отчего земли эти лежат впусте. Моим венценосном братом было принято решение запустить программу переселения крестьян из западных и центральных губерний в Приазовье и Причерноморье. Уже следующей весной первые колонисты отправятся из Смоленщины на юг дабы по-настоящему утвердить там Российский флаг.

- По-настоящему? – Немного пришибленный пафосной речью переспросил Мальцов.

- Да, господа, по-настоящему. Россия заканчивается там, где заканчивается последнее поле, которое распахал русский крестьянин, - я оглядел еще раз присутствующих, кажется все прониклись этой мыслью. – Поэтому я и хочу привлечь вас к этому проекту. Идея заключается в том, чтобы прибывшие на место крестьяне сразу были включены в систему товарно-денежных отношений и не чувствовали себя брошенными на произвол судьбы. От вас требуется исключительно вложение своего опыта, времени и организаторских способностей. Капиталом могу в это дело вступить лично я, благо имею некий излишек средств пригодных для инвестирования в достойное дело. В ближайшие несколько лет на юг будут переселены тысячи семей, и если не зевать, то значительную их часть можно вовлечь в выращивание сахарной свеклы. Ну и конечно могу гарантировать, что государство обязательно не забудет своих сыновей пришедших на помощь в ту минуту, когда это требовалось больше всего.

Пассаж про сыновей государства от тринадцатилетнего мальчишки звучал вероятно бы забавно, если бы в нем не было слышно звона возможных наград, к коим в этом времени относились весьма серьезно. Ради получения, например, Владимира четвертой степени порой жаловалось на благотворительность десятки тысяч рублей.

Собравшиеся по моему приглашению промышленники переглянулись. С одной стороны, переться куда-то за тысячу верст им явно не хотелось, тем более что и у себя дома можно было более чем успешно развивать любимое дело. С другой стороны, если посмотреть на предложение чисто с коммерческой стороны, не учитывая целой кучи мелких проблем, которые обязательно вылезут по ходу дела, то выглядело оно достаточно привлекательно. Тут и государственная поддержка, и инвестиции, и гарантированный сбыт. В ином случае о таком можно было бы только мечтать.

- О каких суммах идет речь, Николай Павлович? – После короткой паузы – как раз внесли большой самовар, и расторопные лакеи быстро наполнили всем присутствующим чашки - первым подал голос Бланкеннагель. – Какое количество крестьян предполагается привлечь и какова будет посевная площадь, которую предполагается занять свеклой?

- Как я уже говорил первые переселенцы примерно четыреста-шестьсот семей планируется переправить на юг уже следующей весной. Сейчас идет заготовка для них провизии, стройматериалов и всего прочего, что понадобится на новом месте. Дальше это количество планируется только увеличивать. Что же касается инвестиций, - я сделал глоток чая. Чай был Китайский и очень качественный, в прошлой жизни такой найти было достаточно не просто, - я готов выделить любую разумную сумму денег, которую вы сможете освоить. Под надзором моих людей естественно. Тоже касается посевных площадей: любое разумное количество. Земли на юге много, чернозем, для выращивания свеклы, кстати, подходит куда лучше, чем на Брянщине.

- Хм… - Задумчиво нахмурил брови Мальцов, глянул на коллег и озвучил мысль, - если крестьянам гарантировать выкуп осенью свеклы по стабильной цене, они с удовольствием будут выращивать именно ее, дабы зерновыми перекупами не связываться. Под это дело можно и ссуду выдать семенами и инструментом.

- Более того, - кивнул я, как бы предлагая развивать мысль в практической плоскости, - вот тут я подготовил примерную роспись возможной продукции потенциального завода по переработке сахарной свеклы. Куда, предположим, продать спирт вы и сами найдете, а вот что касается прочих отходов, то у меня есть предложение создать большой животноводческий комплекс. Коровок в общем, кормить отходами сахарного производства. А если развить идею дальше – то можно и сырное производство еще добавить, как вариант.

- Коровы? Сыр? – Не понял к чему я клоню Мальцов. Животноводство было совсем не профильной темой собравшихся.

- Видите ли, там на юге стоят наши войска. В Бессарабии, в Крыму, по берегам Черного и Азовского морей. Солдаты при этом тоже хотят кушать, каждый причем день, а из-за того крестьян в округе не много, провизию приходится либо завозить из центральных губерний что дорого, либо импортировать, что тоже не слишком приятно. Вы понимаете, к чему я клоню?

Обсуждение деталей в итоге затянулось надолго: промышленники были обстоятельными людьми привыкшими считать деньги и мыслить цифрами. С одной стороны цифры им говорили, что предложение заманчивое, возможно даже слишком, с другой идея ехать обустраивать достаточно сложное и высокотехнологичное по нынешнему времени производство с нуля практически в голую степь – это задачка была, что называется, со звездочкой. Результатом прошедшей встречи стало создание «Южнорусского сахарного общества» которое объединило главных энтузиастов этой отрасли и стало впоследствии важнейшим столпом освоения края.

Уже к осени следующего 1810 года на берегу Днепра южнее Екатеринослава был построен первый в этом регионе сахарный завод, способный переработать за сезон 35000 пудов сладкого продукта. А еще за следующие пять лет подобных заводов товариществу стало принадлежать уже четыре штуки.

Еще одним брильянтом, который удалось вытащить из кучи шлака стал академик Петров Василий Владимирович. Собственно, он к концу нулевых уже был вполне сформировавшимся ученым достаточно известным как в России, так и за рубежом. В процессе сбора информации по этому человеку я быстро просмотрел несколько его монографий и был поражён тем, что такой человек к середине двадцать первого века оказался практически полностью забыт. Ну то есть профессионалы о нем скорее всего помнили, но лично я из всех русских ученых, так или иначе занимавшихся электричеством, смог бы вероятнее всего вспомнить только Яблочкова и Лодыгина. И то без подробностей. Естественно, мимо такого человека, написавшего письмо с просьбой выделения средств на дальнейшие исследования в обозначенной области, пройти я не смог.

Для знакомства с физиком я отправился во все ту же медико-хирургическую академию, прихватив с собой Воронцова и Севергина. Первый по традиции придавал моей фигуре веса, а второй - выступал прекрасным примером того, каких успехом можно достичь, согласившись работать на молодого великого князя. Василий Михайлович за прошедшие шесть лет не только заработал достаточно приличный капитал, стал руководителем настоящего по нынешним временам химического концерна, в который входило несколько производств и исследовательских лабораторий, но и написал десяток монографий по несекретным разработкам ведущимся под его руководством. А за открытие йода и обустройства его выделки – естественно деньги на это пришлось давать мне, поскольку у государства на такие «игрушки» их никогда не было – он был награжден орденами Св. Анны третьей и второй степеней соответственно. Достаточно завидный рывок карьеры как за такой невеликий срок.

- Как думаете, Яков Васильевич будет сильно ругаться, что мы у него такого спеца похитить собираемся?

- Не думаю, - пожал плечами Воронцов, спрыгивая с подножки кареты и стремясь не слишком испачкать сапоги в грязи. Как это бывает в Питере, вслед за холодной осенью, когда все было засыпано снегом и стоял изряднейший дубарь, природа преподнесла достаточно теплый декабрь. Снег тут же растаял, превратившись в мерзкую жижу, а с неба то и дело начинало падать что-то неопределенное: не дождь, не снег, не туман… В украинском языке есть очень подходящее, неприятное даже на слух слово «мряка», характеризующее такого рода осадки, так вот это было именно оно. – Все ж физика – не основной профиль заведения.

- Если что, сделаем небольшое пожертвование в фонд академии, и на этом вопрос закроется, - показался из кареты Севергин. Я ему наобещал огромные перспективы для исследований на стыке химии и электротехники, отчего ученый был весьма и весьма воодушевлен.

- Экий вы меркантильный, - подначил я химика.

- Просто трезво смотрю на вещи, - не повелся тот. Общение со мной явно дурно влияло на местных, делая из них даже больших материалистов чем я сам.

Впрочем, общение с председателем академии Виллие действительно прошло без особых проблем, и шотландец совершенно не возражал против возможного похищения одного из своих преподавателей, высказав только надежду, что тот не будут забывать академию и иногда будет устраивать тут открытые лекции, рассказывая о своих открытиях. Видимо пример Севергина, чье имя стало за время работы со мной весьма авторитетным в научном сообществе столицы, недвусмысленно говорил о радужных перспективах физика.

Сам Василий Владимирович оказался таким себе невысоким сухоньким мужичком пятидесяти лет, с немного бегающим взглядом безумного профессора, который долго не мог понять, что он него хотят эти люди. Потом, когда ему показали его же письмо, о котором физик видимо уже успел забыть, тот подскочил с места и принялся носиться по кабинету, что-то бурча про отсутствующий интерес и недостаток финансирования. Пришлось встать, поймать ученого, и немного его встряхнуть. Благо в свои не полных четырнадцать, ростом я уже был повыше Петрова.

- Василий Владимирович, - когда в глазах физика вновь появилась осмысленность, я принялся объяснять зачем мы приехали. – Личная лаборатория, неограниченное финансирование, возможность набрать учеников и помощь в публикации работ как в отечественных журналах, так и за рубежом.

- А как же мое преподавание в академии? Я же не могу бросить студентов! – Нахмурился ученый.

- Можете преподавать, но не в ущерб основной деятельности, - великодушно разрешил я, заранее собираясь загрузить физика так, чтобы тот и пискнуть не мог. – Итак, что скажете?

- Я согласен, - кивнул Петров и бросился к столу, как будто прямо сейчас собираясь начать упаковывать вещи для переезда. Пришлось немного попридержать его, сообщив, что для начала нужно подобрать помещение, завезти туда мебель и оборудование, нанять людей, а уж потом можно и самому перемещаться.

Электротехническую лабораторию я задумывал давно, понимая, что это будет одним из главнейших научных направлений в девятнадцатом веке. Останавливало меня только то, что никаких прикладных идей насчет того, чтобы можно было бы изобрести вот прямо сейчас и сразу пустить в производство, не было. Либо у меня не хватало знаний, либо предмет был слишком технологически сложен.

Например телеграф. Теоретически идея понятна – с одной стороны искровой передатчик, с другой стороны – детектор, между ними провод, ничего сложного. А вот как оно должно выглядеть на практике – хоть убей представить себе не могу. Или лампа накаливания – предмет максимально простой и утилитарный, однако ни технологии производства вольфрамовой, или что более реально - угольной, у меня в чертогах разума не завалялось.

Из простого, что можно соорудить буквально на коленке я мог предложить физику исследовать электролиз и гальванизацию, тем более что второе теоретически имело и прокладной производственный смысл. Например, хромирование стволов по идее должно было бы повысить их живучесть. Или нет, ну не металлист я не знаю! Даже не знаю открыт ли уже хром как химический элемент.

В общем, начала свою работу лаборатория уже весной десятого года и вероятно это была самая крупная и лучше всего оборудованная электротехническая исследовательская лаборатория в мире. Понимая, что именно в этой сфере наука как таковая еще только зарождалась и можно резким рывком уйти вперед, оставив конкурентов позади, создать научную школу, на которую будут равняться, денег я на пожалел. Практика, впрочем, показала, что вложения эти были совершенно не напрасны.