Николай I Освободитель

Глава 13

В декабре 1805 Александр вернулся из своего первого заграничного похода в Петербург. Вернулся, что называется «на щите» - а еще точнее, если уж проводить прямую аналогию – «без щита» - давненько уже российская армия не испытывала таких страшных, унизительных, а главное – молниеносных разгромов, как в эту кампанию. Ее итогом стала потеря пятидесяти тысяч русских солдат, выход Австрии из войны и полнейшее унижение императора, который даже не пытался скрыть своих чувств. Дошло до того, что по возвращении в столицу он сначала отправился к Нарышкиной и уже потом, найдя утешение в объятиях любовницы, приехал и в Зимний. Это дало придворным сплетникам повод прийти к окончательному выводу о том, что «ночная кукушка» окончательно «перекуковала» дневную.

В общем, новогодние праздники в этот раз получились не слишком веселыми. Весь Петербург, тонко чувствующий серое, под стать местной погоде, настроение императора и двора, как будто притих. Гораздо меньше было всяких гуляний, праздников, балов и приёмов: все, казалось, затаились в ожидании того, что будет дальше.

При всем при этом, не смотря на тяжесть поражения и потерю союзника, Россия не последовала примеру Австрии и мира с Наполеоном не заключила, а это означало продолжение воны, которая, исходя из послезнания, в итоге закончится через два года Тильзитом.

В этих условиях я настоял на отправке моего егерского батальона на Кавказ, где шла вялотекущая драка с Персами и, как я помнил, вскоре – то ли уже в этом 1806, то ли в следующем 1807 - должна была начаться война с турками. Отправлять егерей в Европу, где сражались стотысячные армии, и где так тщательно подготовленными по моей программе четырьмя сотнями бойцов пожертвуют при необходимости не задумываясь, я не хотел совершенно, поэтому озаботился отправкой своих подопечных на «курорты юга России». Так сказать, в более холодную горячую точку.

Последний смотр перед отправкой мы устроили прямо на дворцовой площади. Это была середина января, над столицей наконец установилась более-менее приличная зимняя погода: на землю лег снег, установился небольшой, градусов в пять-семь морозец, тяжелые свинцовые тучи до этого сплошной завесой покрывавшие небо наконец откочевали куда-то за горизонт и выглянуло Солнце. В общем, почти как у классика, который пока еще таковым не является и, вероятно, пока только учится писать:

«В тот год осенняя погода стояла долго на дворе,

Что-то там, что-то там, снег выпал только в январе,

На третье в ночь». – К своему стыду полностью этот кусок я не вспомнил, но смысл понятен и так.

В этом году снег выпадал и раньше, но таял, превращаясь в мерзкую жижу, хлюпающую под ногами, а тут, наконец, ближе к крещению подморозило.

Действо устроенное и срежиссированное мной, без ложной скромности скажу, выглядело фантасмагорически. Полнейшая эклектика. С одной стороны дворцовая площадь, с отсутствующей еще стелой в центре и не построенным еще зданием Генерального штаба – для меня, когда я первый раз увидел россыпь отдельных строений напротив Зимнего это стало настоящим шоком – развевающиеся на легком ветру триколоры, и куча людей вокруг в дорогой, шитой золотом одежде. С другой – четыре сотни бойцов, выглядящих так, как будто они сошли с плаката из 1941 года. Понятно, что точного подобия я не добивался – это было бы глупо – однако явное сходство налицо.

Придумывая форму своих егерей – это вообще у местных Романовых развлечение такое, придувать разным полкам разную форму, впрочем, в отсутствии интернета или хотя бы телевизора, судить их за попытку хоть как-то развлечься я не могу – я ориентировался на три фактора. Удобство: тут все понятно, и карманы на нужных местах и пуговицы-завязки, и вставки из многослойной кожи на коленях и локтях – в общем, форма за эти два с половиной года менялась не раз и не два. Я сразу поставил офицерам задачу проверить одежду со всех сторон и более того – установил небольшие премии – буквально в несколько рублей – за внесение удачных рацпредложений. По началу дело не шло: личный состав просто не понимал, что от них хотят, но потом что-то выправилось у них в головах, и предложения посыпались как из рога изобилия.

Вторым фактором была функциональность и третьим, как ни странно – цена.

Почему «как ни странно»? Потому что, казалось бы, на четыреста человек форму можно пошить, по сути, любую, не сильно обращая внимания на ценник, однако я все это делал с прицелом потом перенести удачные новинки на всю российскую армию в целом, и уж тут любая сэкономленная копейка была бы не лишней.

В общем, на головах была классическая, придуманная мною – поскольку как оказалось пока еще не существовала ну или была как минимум не распространена – шапка-ушанка, зимние кафтаны в которых бойцы постоянно мерзли, сменились ватными курками и штанами, ранцы поменяли конструкцию – в тех, что имели перекрещивающиеся лямки сдавливающие грудную клетку бегать было совершенно невозможно – и стали больше похожи на классические вещмешки, а на ногах, опять же по зимнему времени, были обуты валенки. И для полноты картины нужно добавить, что выкрашено все это было в зелено-черный камуфляж, к которому опять же зимой полагались белые маскхалаты.

На небольшой трибуне, установленной специально ради такого события, стоял сам Александр. Ну и я рядом с ним. Я попросил императора лично вручить своим егерям знамя новосозданного батальона и брат, прекрасно осознавая необходимость красивых жестов после такого впечатляющего разгрома, без лишних возражений согласился.

Специально для сегодняшнего дня я написал музыку. Ну как я – тут мне помог известный столичный композитор Степан Аникиевич Дегтярев, известный своими патриотическими произведениями. Опять же написал – слишком сильно сказано: как мог по памяти, ориентируясь больше на текст, чем на музыку «намурлыкал» композитору то, что хотел бы получить в итоге. Проблем была еще в том, что помнил я только первый куплет с припевом, а дальше Степану Аникиевичу пришлось выдумывать, по сути, самому. Не скажу, что получилось совсем идентично знакомой мне по будущему версии, однако мелодия узнавалась буквально с первых же нот.

Так вот. Мы с Александром поднялись на трибуну, внизу грянул оркестр и на дворцовую площадь не слишком, если уж говорить честно, ровными коробками – строевую мои егеря почти не отрабатывали – вошел «Лейб-гвардии его императорского высочества Николая Павловича отдельный егерский батальон». Слов к музыке мы, конечно, не придумали, однако в голове у меня автоматически заиграло.

- «Этот марш не смолкал на перронах,

Каждый раз заслонял горизонт,

С ним отцов наших в дымных вагонах,

В поездах увозили на фронт.

Он Москву отстоял в сорок первом,

В сорок пятом шагал на Берлин,

Он солдатом дошел до победы,

По дорогам нелёгким войны.

И если в поход

Страна позовет,

За край наш родной,

Мы все пойдем в священный бой».

Там были и другие тексты, написанные еще в Империи, однако помнил я только этой вариант, который очевидно пускать «в продашн» было никак нельзя, поэтому пока музыка осталась без слов.

Мимо трибун проходили и строились егеря совершенно советского вида со штуцерами, к которым я настоял, чтобы примкнули штыки, и которые в таком виде вполне можно было издалека принять за трехлинейки. Казалось, что сейчас эти ребята прямо отсюда отправятся защищать Ленинград на внешний обвод. К сожалению, а может к счастью, такие эмоции мог прочувствовать в силу понятных обстоятельств только я, для остальных – и для придворных, всяких прочих «приближенных» кучкующихся на стороне Зимнего и для простых зевак, толпящихся но противоположной – все выглядело просто как еще один парад, коих Питер видел, откровенно говоря, не один десяток.

- «Это еще что», - подало голос второе мое ехидное «я», вынырнувшее из глубин сознания как реакция на повлажневшие слегка глаза. – «Вот мы к двенадцатому году «Священную войну» напишем, заменив фашистов на французов, как раз в размер ложится, вот тогда да…»

Дальнейшее действо было конечно очень пафосным, но таких же эмоций у меня в душе уже не поднимало. Император толкнул короткую речь – это я тоже посоветовал сделать для большего «единения с народом» – потом принесли знамя, егеря его приняли и утопали с площади, после чего мимо трибуны, для того чтобы закруглить действо прогнали еще и прочие гвардейские части, которым, в общем-то тоже вскоре предстояло вновь поучаствовать в войне.

Вообще, в эти месяцы, после возвращения в Питер Александр был необычно податлив и относительно легко соглашался на все мои более-менее разумные и обоснованные предложения. Император, очевидно, находился в таком себе психологическом состоянии «грогги» - стоячего нокдауна – и с трудом мог принимать адекватные решения. Я было даже подкатил к брату провентилировать вопрос начет заключения мира с Наполеоном сейчас, а не через два года и еще сотню тысяч трупов наших солдат, но тот только покачал головой. Оказалось, что почву в этом направлении русская дипломатия в лице Чарторыйского – нашел, блин, кого посылать – уже прощупывала, однако условия корсиканец вкатил настолько тяжелые, что Александр на них пойти был пока не готов. Какие именно условия, причем император говорить не захотел, хотя мне это было и не нужно – вероятнее всего речь шла о континентальной блокаде Англии, на которую, как это не печально у нас было завязана большая часть внешнего экспорта. Такой маневр сильно ударил бы по казённым доходам, позволить его себе мы просто не могли.

Что же касается егерского батальона, то с его командиром капитаном Иваном Васильевичем Авдеевым я постарался обсудить все возможные варианты развития событий заранее, заодно снабдив его целой пачкой сопроводительных документов.

- Вот тут, - я вызвал капитана к себе в Зимний, где к этому времени успел обзавестись не только собственным кабинетом, но и небольшой канцелярией, состоящей из секретаря, пары делопроизводителей и пары курьеров. – сопроводительные бумаги. Вы будете подчиняться лично князю Цицианову, никто другой больше вам приказов отдавать не сможет. Более того вот тут письмо – передашь князю лично из рук в руки – где я прошу его применять ваш батальон исключительно по профилю. Дабы не додумались местные дуболомы вас в пехотную линию поставить или еще какой кунштюк вытворить. Это ясно?

О том, что князь буквально через месяц погибнет при захвате Баку я пока, естественно, не знал.

- Так точно, ваше императорское всочество! – Я поморщился, молодой парень – ему еще и тридцати не было – мне был искренне симпатичен. Происходящий из давнего Тульского дворянского рода, он был таким себе типичным арийцем – хоть на плакат о расовой чистоте помещай: высокий рост, светлые, слегка вьющиеся волосы, голубые глаза. Думается мне, что проблем с женским полом у капитана при такой внешности точно не было. Так вот все было в нем хорошо, вот только быстрый карьерной взлет еще видимо не уложился у него в мозгах и отучить его от полного титулования у меня так и не получилось.

А взлет был очень приличный: мало того, что он из 72-ого тульского пехотного перешёл в гвардию с сохранением чина поручика – это сразу считай плюс два чина, - так еще и за два с половиной прошедших года он еще немного подрос, чтобы соответствовать уровню командования батальоном до звания капитана, то есть еще на два. Впрочем, если посмотреть чуть шире, то ничего совсем уже экстраординарного в этом не было. Тут порой тридцатилетние армиями командовали – например тот же Каменский 2-ой, - причем делали это весьма талантливо так что получить в 29 лет капитана гвардии достижение отнюдь не уникальное.

- Напоминаю, что главная ваша и твоя личная задача – набраться опыта и сохранить людей. Персов, поверь мне и без тебя там есть кого бить, поэтому лезть на рожон запрещаю. Нужно обкатать тактику, посмотреть на людей в боевой обстановке. По горам со штуцером бегать это совсем не тоже самое, что в полный рост на картечь идти. Там любой дурак справится без мозгов и капли воображения, тут больше извилинами шевелить нужно. По возвращении будем батальон разворачивать в полк, поэтому сразу присматривай, кого можно повысить, а кто уже достиг своего потолка компетенции, понятно?

- Потолка компетенции?

- Кто хорош на той должности, которую занимает сейчас, но, если повысить – будет уже много ошибаться, - по-простому объяснил я термин из будущего.

Вообще, нельзя не отметить, что мой батальон был с какой ни посмотри стороны частью уникальной. В российской армии был традиционный никуда не девающийся офицерский голод и часто-густо на роту солдат приходился только один офицер, даже без единого субалтерна, чьи функции выполнялись самыми опытными из унтеров, то у меня было на каждый взвод по офицеру, что изрядно поднимало его боеспособность.

Ну и еще одним, честно говоря, полулегальным совершенно подарком, который я буквально контрабандой передал Авдееву стали пулелейки под пулю Минье. Учитывая состояние с контрразведкой в стране, я небезосновательно опасался, что как только попробую внедрить такую полезную – я бы даже сказал прорывную – штуку как пуля, с помощью которой из нарезного штуцера можно будет стрелять так же быстро, как и из гладкоствольного мушкета, уже завтра об этом будут знать во всех европейских столицах. Более того, пока наши генералы будут телиться, думая, надо ли нам такое богатство и французы, и англичане и все остальные быстро себе их внедрят и будут стрелять по нам с недостижимых для русских войск расстояний. Поэтому я в обстановке строжайшей секретности – на сколько опять же это вообще возможно – изготовил несколько вариантов пулелеек, незначительно отличавшихся между собой и отправил их на Кавказ для «войсковых» испытаний с наказом использовать их очень аккуратно и нив коем случае не допустить захвата их врагом. Даже ценой собственно жизни. Авось у диких горцев некому будет выковыривать из тел, раненных и погибших пули, и новинку удастся сохранить в тайне. Хотя бы до двенадцатого года

Забегая чуть наперёд, то немного поредевший и отлично зарекомендовавший себя батальон вернулся в Питер в начале 1808 года, где был объединен с гвардейским егерским батальоном созданным еще Павлом в 1796 году и путем формирования третьего батальона превращен в полк. Впрочем, это было дело еще отдаленного будущего.

Что же касается коммерческого направления моей деятельности, то начало 1806 года получилось в этом направлении крайне удачным. Я наконец не только придумал товар, который должен был стать первым кирпичиком в построении моей будущей торгово-промышленной империи, но и приступил к его воплощению в металле. В металле - в прямом смысле, потому что таким изобретением, которое как мне показалось будет идеально подходить под все параметры, стала обычная застежка-молния. Достаточно простая, чтобы для ее изготовления не требовалось сложное оборудование – хватит несколько человек с надфилями и немного металла – легко вводимая в оборот и при этом достаточно маржинальная, чтобы на этом можно было неплохо заработать.

Впрочем, как это обычно бывает, и тут получилось все не быстро и на доведение первого образца до приемлемого качества ушло добрых четыре месяца: застежка то застёгивалась туго, то наоборот расходилась – пришлось немало поэкспериментировать с формой зубчиков и самой собачки.

Пришлось закупать дополнительное оборудование: прессы, волочильные станки, кучу прочей мелочи, оборудовать полноценную мастерскую, где уже к середине года работало три десятка человек. Вероятно, сам бы это дело не потянул, но тут меня выручил Воронцов, не только поучаствовавший в новосозданном предприятии деньгами, но и подобрав подходящих людей, а руководить – вернее скорее осуществлять инженерный контроль - за всем этим делом я привлек не кого-либо, а самого Кулибина. Да, оказалось, что известнейший изобретатель Екатерининской эпохи, о котором я думал, что тот уже давно отдал Богу душу, в свои семьдесят с хвостиком все еще коптит небо. Более того Кулибин оказался очень даже живеньким стариком, который от предложения поработать на еще одного Романова – сколько их было в жизни Ивана Петровича страшно даже представить, - отказываться не стал и быстро навел шороху на маленьком производстве, перестроив все на свой лад.

Новое предприятие расположили на берегу Финского залива, в паре верст южнее впадения в него Невы с прицелом на дальнейшее расширение, благо всяких мелочей, которые можно изготовить на небольшом, но хорошо оборудованном производстве, я мог предложить не один десяток.

Зато какой фурор произвела новинка, когда в сшитом с использованием молнии костюме появился на приеме сам император… Словами не описать.

- «Боже», - подумал я тогда, глядя на придворных, крутящихся вокруг Александра и силящихся рассмотреть новинку, - «да с такой рекламой я смогу продать этим людям все что угодно!»