Мне все-таки пришлось отправиться в свою палату, дабы не вызвать гнев магистра Бремосси. Не хотелось уходить совсем! Рядом с Овианом было так хорошо, что я даже забыла о своей недавней «любви», о падении из окна и неприятностях, случившихся на каникулах. И Васиана совсем не вспоминала.
Правда, не прошло и пары часов моего одиночества, как кое-кто особенно наглый пробрался ко мне в гости, учитывая, что соседей здесь не было, и лег уже под мое одеяло.
– Привет.
– Какой забывчивый наш кавалер. Уже не помнит, что мы виделись с ним недавно, – отозвался вместо меня Пиппи.
– Привет, – улыбнулась я, чувствуя тяжелую ладонь на своем боку.
– Не против, если я полежу с тобой?
– Я против! Ты занимаешь часть моей подушечки! – недовольно потоптался по краю одеяла кузнечик.
– Я обещал тебе новую, не злись. – отвлекся парень на моего фамильяра и придвинулся ко мне, хотя куда уж ближе. – Соскучилась?
– Овиан, я совсем недавно от тебя ушла.
– Так соскучилась? – скользнул он рукой по пояснице и обратно на бок. – Я вот – очень. Может, сделаем какую-нибудь простенькую болезнь, чтобы тебя утром не выписали?
– Вот так ты со мной, да?
– Просто тебя потом не словишь, снова начнешь прятаться, убегать. Или пообещаешь, что будешь паинькой?
– Ты вообще думаешь, что говоришь? Паинька и я – две несовместимые вещи.
– Мелкая, а почему вещи, если ты двуногая? Тебя лишили сознания, и ты больше не человек, да? – как всегда, не смог без своих вопросов кузнечик.
– Нет, к слову пришлось, – ответила ему и поддалась порыву, погладила щеку Овиана. Давно не решалась это сделать.
Очертила его скулу, подбородок, потом добралась пальцами до губ. Жаль, в палате было темно, лишь свет из окна рассеивал мрак, так бы еще посмотрела на парня, изучила каждую его черточку, чтобы запечатлеть в памяти.
– Давно хотел узнать, кто ты на самом деле, моя маленькая смертница.
– Я? Воришка. – Пожала плечом и руку убрала, но Овиан перехватил ее и вернул на свою щеку. – Я попрошайка, бездомная, маленькая дрянь, которая мозолила глаза важным господам своим жутким видом, – почему-то выдала совсем не то, что следовало бы.
У нас тут вроде бы розовая романтика, нужно о светлом и красивом, а я лила чернь, потому что прошлое было ею пропитано.
– И как ты выбралась, моя воришка?
– Это не я, брат все, – говорила и мысленно себя останавливала. Уйдет же, отвернется, зачем отпугивать парня?! – Устроил меня и себя на настоящую работу, жилье снял, чтобы не на улице мерзли. Было сложно.
– А потом?
– Потом брата убил Рианд Хэрийнс из-за обычного кристалла. Толкнул его со скалы… – ничего не утаивала, рассказывала и рассказывала, как существовала после случившегося, как запрещала себе опускать руки, потому что верила, что Рьяна можно спасти.
Поведала свой долгий путь к академии, не стала умалчивать об открытиях по поводу обмана магии, почему-то настолько открылась этому парню, что самой становилось боязно. Из уст лились слова, Овиан слушал внимательно, поглаживал мой бок, потом волосы перебирал. Кузнечик тоже помалкивал.
– В кабинете ректора, полагаю, ты искала эту самую иглу?
– И нашла, – широко улыбнулась. – Только не мешай мне, хорошо?
– А разве должен? – удивился парень.
– Да. Ты вроде бы постоянно…
– Мешал? Кажется, ты что-то путаешь. Кьяра, мне очень не нравится история, в которую ты втянута, однако понимаю, что это очень важно для тебя. Да, хотел бы запереть в надежном месте и решить твою проблему самостоятельно, чтобы не подвергала себя опасности и ни на шаг не приблизилась к этому аристократическому ублюдку. Давно хочу ему морду начистить, кулаки чешутся.
– Мелкая, видишь, у кавалера тоже чешется, как пятка моя. Хотя нет, сейчас она не чешется и не зудит, значит, все нормально, можно не переживать.
– Но тогда ты меня не простишь, – продолжил лекарь. – Поэтому предлагаю свою помощь, пожалуйста, не отказывайся от нее.
На глаза почему-то набежали слезы. Стало так трогательно от того, что поддерживал меня, не ругал, что к ректору пробралась, ведь это возмутительно, как выразился Васиан. Я проглотила подступивший к горлу ком и сама потянулась за поцелуем.
– Ты чего, плачешь? – провел пальцем по моей щеке парень.
– Нет, тебе показалось, – замотала я головой.
– Эй, маленькая моя, что случилось?
– Все хорошо, – позволила обхватить свое лицо двумя ладонями. – Просто я немного растеряна. Ты какой-то хороший.
– Я? – засмеялся он. – Уверена?
– Для меня хороший. Это непривычно и…
– Что, уже влюбляешься в меня? – нагло спросил этот лекарь.
Резко прижал к себе, коснулся носом моего носа. Легонько прихватил губы и прошептал:
– Только давай скорее, чтобы безумно и с полной самоотдачей.
– А что, можно выбирать разные виды любви?
– Конечно! Не знала? – фыркнул он и в который раз занял мой рот поцелуем.
Я попросту сходила с ума. Даже там, за печкой в доме Овиана, все было совсем иначе. Без возвышенной нежности, без головокружительной необходимости продолжать, без обжигающей жажды снова и снова его целовать, гладить, прижиматься.
Я терялась в прикосновениях. Сама не могла оторваться от парня. Казалось, перестала быть независимой и свободной, позволила покорить себя и привязать к другому человеку. Но, что самое удивительное, мне это безумно нравилось.
Зарываться пальцами в его волосы, запрокидывать голову и подставлять шею, смеяться, потому что дыхание щекотало чувствительную кожу, понимать силу его желания, потому что самой хотелось не меньше, но сдерживаться, добираться до запретной грани и сходить с ума, ведь можно его гладить под майкой. Шептать что-то. Слышать от него пошлые словечки. Сгорать от стыда, когда говорил что-то слишком дерзкое. Я порой робела, просила его остановиться. Овиан не напирал, хотя дышал тяжело и часто. В такие моменты особенно был напряжен. Заводил разговор о моем или своем прошлом. А потом все начиналось по новой.
Я узнала, что он прибыл из Рингалона, мира, где магии вообще не было. Отец пил, поколачивал мать. Сам Овиан с самого детства работал, потому что денег постоянно не хватало – папаша спускал абсолютно все на свои развлечения. Когда пришло письмо из академии, он не сразу решился, потому что переживал за родительницу. Стал лекарем, так как часто приходилось лечить себя и ее от результатов побоев. В общем, к окончанию первого курса смог заработать достаточно, чтобы привезти маму в Ильсарру, оставив второго родителя одного. Дела постепенно налаживались.
– За тот год ничего плохого с ней не случилось?
– Нет, к счастью. Я первые месяцы места себе не находил, все порывался домой вернуться. Но там болото, никаких возможностей развиваться и встать нормально на ноги.
– В болоте не стоят, в болоте тонут! – изрек Пиппи, вновь прохаживаясь по руке лекаря. – Двуногий, вы такие громкие. Скоро ночь закончится, а я не спал. Вы зачем надо мной издеваетесь?
– Ложись и спи, тебе никто не мешает.
– Как не мешает, если наш кавалер постоянно твои-мои волосы трогает? Я так спать не могу!
– Вон, смотри, там подушечка на другой койке, – указал парень.
– Она холодная, великому не положено мерзнуть. И чужая! А мне нужна своя.
– Будет тебе своя, а теперь попользуйся чужой. Ты ведь Великий, все понимаешь.
– Да, понимаю, а что я понимаю? – остановился Пиппи.
– Что сейчас тот момент, когда ты не должен нам мешать.
– Чтобы вы рты друг другу облизывали?
– Это называется поцелуем, – подсказала я.
– Неважно, твое слово сути не меняет. Но ладно, двуногие, цените мое понимание, – с важным видом заявил кузнечик и быстро переместился на соседнюю койку, где сразу улегся на подушку лапами кверху.
– Ты лучший, – сказала фамильяру.
– Именно!
Я тихо хохотнула, повернулась к Овиану, и снова началось безумие, от которого сердце стучало быстро-быстро.
Мы даже не заметили, как уснули в обнимку. А проснулись от дикого ора:
– Нет, это мое! Моя подушечка! Ироды, я только к ней привы-ы-ык!
Как оказалось, к нам тихонько зашла женщина, чтобы почистить или сменить на пустующих кроватях белье.