Двоеверие

Глава 5 Пожирающий солнце

Зима уходила, ночные морозы опускались всё реже и дни становились теплее. Сам воздух изменил аромат, исчезла мёртвая изморозь, на смену ей пришёл запах прелой земли и влажного дерева. Пусть снег лежал ещё под деревьями и в низинах, но с прежним белым сплошным покрывалом уже не сравнить.

На пассажирском сидении внедорожника Женя вспомнила, как поздней осенью в Монастыре готовились к холодам. Люди укладывали запасы дров в просторных сенях, подвалы заполняли едой, щели затыкали, замазывали, пол и двери утепляли коврами и войлоком. Соседи прощались друг с другом до будущей весны – кто знает, доведётся ли свидеться снова? – и накрепко запирали избы.

В самые лютые морозы, «полсотники» и «шестерцы», выйти на улицу уже страшно. Ночи Мора обрушивались на людей, как чума. В самую страшную стужу печи раскаливались до красного жара и люди молились, дай Бог родное тепло устоит. Иногда случалось и так, что дым из трубы идти переставал, само дыхание жизни исчезало в запертом на Зиму доме. По весне такая изба не откроется и некому выйти наружу. Выстывшие тепло станет могилой для целой семьи.

По весне соседи вскроют топорами крепкие двери, войдут и мрачно остановятся на пороге. Никто не отведёт глаз от кровати, где в груде тряпья жмутся к матери насмерть замёрзшие ребятишки, никто не проронит слёз над телом отца, разломавшего собственный пол на доски. К такой смерти слишком привыкли. Каждому может не хватить дров или пищи, если Зима выдастся чересчур морозной или слишком затянется.

Но случалось, что, вскрывая тепло, соседи видели совсем другое. Не найдя добрых слов в семье, родные убивали друг друга, или сходили с ума и накладывали на себя руки. Пять с лишним месяцев за запертыми дверями иногда творилось такое, о чём в глаза не расскажешь.

В тепле Зимой всё стерпится, или смерть. Только вера спасает.

– Так что это за Серые такие, о которых ты на Вороньей Горе рассказывала? – спросил Данила. Машина тряслась по разбитой дороге, вздымая за собой волны грязи. Броненосец спешил в Монастырь, самая трудная часть пути позади, но из-за задержки на Вороньей Горе каравану пришлось поторапливаться. Машина едва пробиралась по весенней распутице, иначе и конный отряд за ней не поспевал, да и старый мотор на высоких оборотах мог в любое время заглохнуть.

– Неужто ты никогда не слыхал, Данила, о Серой Орде? – удивилась Женя, полушутя.

Данила пожал плечами. Он, конечно, слышал байки о «Финистах», но сегодня сам видел двигатель одного из «трёхглавых драконов», о которых детям в Монастыре старики сказки рассказывали.

– Сорок Зим назад Серая Орда шла по перевалу через горы Пояса, – сказала Женя. – С западной стороны возле самого подножия скрыты убежища.

– Это те древние бункеры, которые нынче разграбили подчистую? – переспросил сотник.

– Да, сегодня многие бункеры вскрыты, но в те дни они стояли нетронутыми. Вот и пытались ордынцы убежища захватить и в них переждать Второй Мор, но Путь Орде преградили язычники из шести городов Поднебесья. Монастырь в те времена сражаться не собирался, да и не смог бы: мы были только маленькой слабой общиной.

– Получается, если бы язычники ордынцам по шее не надавали, Серые и до нашего бы дома дошли?

– Ты сильно не радуйся, – предостерегла Женя. – Поднебесье всегда сражается за себя. Их города стоят дальше к западу, но многобожцы уверились, что орда идёт к ним.

– Всё едино, слава Богу, Серых на перевале разбили. Это же какая была моща! Говорят, одних только людей там собралось десять тысяч, да ещё бронетехника!

– Не разбили их. Небесная Дружина то сражение Орде проиграла, – вдруг ответила Женя.

Данила с удивлением уставился на неё. О битве Серой Орды с дружинниками Поднебесья рассказывали повсюду одно и тоже, что многобожцы одержали победу.

– В разгар схватки на дружинников с неба обрушились Финисты, – Женя показала шлем, который везла у себя на коленях. – Мой дед видел своими глазами, как язычников разбомбили. Орде оставалось лишь пройти по телам защитников перевала. Не было у Серых никакой другой техники, кроме трёх самолётов. Орда спасалась от холодов, в ней шли женщины, дети, подростки, но никто об этом не вспоминает. Дружинникам не к лицу говорить, в кого они на самом деле стреляли. Но не успела битва утихнуть, как землю сковал Второй Мор – десять Долгих Зим без весны и без лета. Орда перемёрзла в горах, они так и не успели добраться до бункеров, к которым так хотели прорваться, а их Серый Повелитель погиб. Некому было рассказать правду о сражении на перевале, потому и про Финистов позабыли.

Женя взвесила шлем в руках. От пластыря с именем лётчика остался лишь маленький обрывок с размытыми буквами.

– Не все забыли, раз ты помнишь, – подбодрил её сотник. – Только зачем тебе эта штука сдалась? Гляди, она испорчена вся, ничего ты из неё не узнаешь.

– Может быть не узнаю. Только есть у меня одна мысль… – на этих словах Женя остановилась. Даже Даниле не всё полагалось знать, пусть он и охранял её три с лишним года. От семейных тайн Жене самой стало тошно, но Данила ничего не заметил.

– Ох и забита у тебя голова ерундой! Это всё оттого, что воспитывали тебя не так, как положено. В твои годы девке надо думать лишь о...

– Замужестве, – закончила за него Женя.

– Правильно! – Данила глянул в зеркало заднего видна на конное охранение. – Эвона сколько у нас славных ребят и половина ещё не женатых! Я за каждого поручиться готов. В ратниках сызмальства парни воспитываются по уставу. Любой бы тебя в жёны взял, и была бы ты счастлива!

– Это Дашутка всё сватов дожидается, – улыбнулась Женя, но как вспомнила о сестре, так сразу и погрустнела. С Дарьей она долго не виделась, и вот опять задержалась в пути, а скиталец на стоянке кочевников советовал ей больше заботится о младшей сестре. Только вот времени ни на что не хватало: весенние караваны, разъезды, торговля, сборы припасов, везде нужен порядок, учёт, что и скреплял общины вокруг Монастыря.

– Мне много дел от отца в наследство достанется. Если окажусь за мужем и муж надо мной будет, как крест над церковью, и запретит мне об общинах заботиться, то придётся смириться. Муж спасается во жене, а жена в муже, но какого я мужчину спасу, если дом не устрою, если не позабочусь о нём и буду плохой женой? Так что отыщут твои ребята себе жён получше и народят детей Богу на радость. Дети Краю сейчас очень нужны, после Обледенения нас осталась так мало, может быть сто, может двести тысяч – из нескольких-то миллионов. А после Второго Мора…

– Тысячи… – бросил сотник, – тысячи-то остались, а ты одна! До сих пор одна. И жизнь у тебя тоже одна, так на что же ты её променяешь? На ржавую ветхость, на мотание из одного медвежьего угла в другой, на сказки чужие? Якшаешься со всякими рваньём, уткнёшься носом в книжки свои дурацкие, пишешь-пишешь-пишешь, вместо того, чтобы счастье искать, как все люди!

Женя умолкла, невольно постукивая ногтями по шлему. Взгляд её опустился, лицо залилось румянцем. Одна… совершенно одна, даже сердцу тоскливо стало.

– А и правильно, не гляди на других! – рассмеялся Данила. – У меня сын подрастает! Вот обожди ещё пару годочков, и мы тебя к себе в семью примем! Он парень храбрый, я его в сотню определю и такого фору всем даст – вмиг твоё сердечко растает!

– Он у тебя в веснушках весь, да и визгливый словно чертёнок! – заулыбалась Женя. – Но спаси тебя Господь, Данила, за твою доброту и великую жертву.

Она скользнула глазами на боковое окно и неожиданно вскрикнула.

– Стой! Да остановись же!

Машина затормозила и Женя мигом выскочила на обочину, в грязь, где среди прошлогодней травы подрагивал усыпанный золотыми листьями прутик. Данила с ворчанием вышел из внедорожника.

– Липка. – Женя, словно боясь дышать на него, бережно трогала стебелёк. – Это липка, Данила!

– Гляди ж ты, ли-иственное, – прогудел сотник будто со знанием дела и нагнулся поближе.

– Впервые вижу её, настоящую, не на картинках. Лето, Данила, мы пережили Долгую Зиму! Звери, птицы, растения – всему хочется верить и жить, солнцу радоваться, теплу!

– Так радуйся и живи, – пожал плечами Данила. – Зима кончилась, пора бы и людишкам начать шевелиться. Вот ты росточек нашла – хорошо.

– Листья жёлтые… – Женя коснулась ростка и один из листков немедля рассыпался в пальцах. – Липка только взошла, но так быстро погибла. Неправильно это, в природе так не бывает!

– Ещё б знать, что тут правильно, а что нет. Природа с ума посходила, – Данила выпрямился и с тревогой огляделся по горбатому грязному полю. – Вот что, Женечка, ты давай-ка свой росточек бери, в Монастыре на него налюбуешься, а посередь дороги торчать нам нечего, поедем обратно скорее.

*************

Скорее! Срывая дыхание и захлёбываясь тягучей слюной, Яр, Вольга, Свирь и Сава бежали за ворожеей. Тёмная фигурка Сирин то появлялась среди облезших холмов, то исчезала совсем, то иногда замирала впереди Навьих Рёбер и разведывала дорогу. Но как бы она не спешила, всегда держалась чуть в стороне от состайников.

– Шустра шибко, стерва, – выругался Вольга во время новой задержки. В тяжёлом заплечном коробе он нёс припасы, хотя и бегать вообще не любил. Тем более сейчас скорость задавалась не вожаком, а босоногой девкой, кто мчалась по снегу, как обложенная лисица. Сирин застыла на невысоком холме и внимательно вглядываясь в ленту грязной дороги. Леший её знает, когда она снова сорвётся на бег, потому каждую минуту отдыха мальчишки принимали со злым облегчением.

– Нагая, а не мерзлячая! – с поволокой в глазах глядел Свирь. Кроме браслетов на руках и цветных бус на обнажённой груди, Сирин носила лишь застёгнутую на два клинка юбку. Чело ворожеи перетягивал шнур, украшенный когтями рыси и серебряными монетами. Даже Навь могла мёрзнуть, но Сирин в своём лёгком одеянии – нет.

– На чужой каравай… – пробурчал Вольга и устало плюхнулся задом на снег.

– Это вожака девка, – строго напомнил Сава, но Свирь всё равно пожирал Сирин глазами. Тогда Сава схватил его за рукав и покрепче встряхнул. – Они с ней одной матерью вскормлены, бок о бок выросли, в единой семье! Считай, что родные!

– Чего брешешь?! – напустился вдруг Яр. Сава выпустил хихикающего Свиря из рук, и вожак тут же сцапал его за волосы и злобно заглянул Саве в лицо.

– Ты что мелешь про меня, выхолосток! Та падаль, кто родную кровь портит, сама ниже зверя. Приёмыш она, всё равно, что чернуха – уразумел?

Его рык оборвался, Яр вдруг пригляделся к Саве внимательнее и ухмыльнулся.

– А хочешь, отдам её? По моей воле она с любым ляжет.

Лицо Савы вспыхнуло краской.

– Не ляжет, не такова. – Глухо ответил он.

– Не такова? – будто бы удивился Яр и нагнулся к самому его уху. – Я её лучше знаю.

Он отстранился, недобро сверкнул голубыми глазами и вдруг прижался ко лбу Савы своим лбом.

– Я хозяин всего! – прошипел он. – Воздух, лес, солнце, земля – каждая сторона в Яви – моя! Я Зимний Волк, я Чёрного Зверя потомок, во мне сила солнце пожрать! Тьма во мне, свет во мне, от света суть – дитя тьмы, я над светом конец и забвение!

Внезапно Яр ударил лбом в переносицу Савы, и тот упал и закрыл руками окровавленное лицо. Яр метнулся к притихшему Свири и схватил его следующим.

– Пожру лес, пожру небо, пожру земь, людей пожру, пожру скот, пожру всё, что Род-Отец создавал, а Черна-Мати в Зиме усыпила! Пожру снег, пожру лето, пожру ночь, пожру день, пожру братьев твоих и сестёр, пожру мать и отца, и друзей, и врагов, кости Праведных и Неправедных Предков! Я света конец, я погибель Богов! Явий мир жертвой мне брошен! Хочешь сражаться со мною? Дерись! Деритесь, сыны двоедушцев! Сильный имеет право на всё. Или ножа моего испугались?

Яр выхватил заговорённый клинок и метнул его в снег перед друзьями. Никто не схватил ножа, его вызов остался не принятым. Свирь глупо скалился, Вольга буравил вожака хмурым взглядом, Сава вообще отвернулся.

– Всё в Яви – моё, ибо я есть конец мира! – сипел Яр через зубы. – Полуволки вы, один я настоящий Волк с цельным духом! Вы – стая моя, кости мои, Навьи Рёбра. Вам вперёд всех покажу, как Явь в моих клыках запылает.

Яр подхватил серебряный нож и ткнул им в сторону солнца.

– Что сделаете, ежели солнце погаснет?

Никто не ответил. В лесу промелькнули тени крупных зверей. Только Свирь захихикал.

– А куды солнце денется?

– Яр пожрёт солнце! – немедля ответил вожак.

– Яр пожрёт солнце? – ухмыльнулся Вольга, и все развеселились, как от злой шутки.

– Яр пожрёт солнце! – в глазах наследника рода запрыгали дикие искорки, но вдруг он посуровел и смех друзей оборвался.

– Яр пожрёт солнце. Потому что солнце – моё.

– Вся Явь твоя? – хлюпнул Сава разбитым носом. Яр перевёл тяжкий взгляд на него, Сава указал вдаль – на грязной дороге остановилась машина, позади десяток осёдланных лошадей. Всадники проверяли упряжь, оглядывались и готовились ехать. Сирин смотрела на караван, дожидаясь, пока люди освободят путь. Два человека стояли возле обочины, невдалеке от броненосца. Зоркие глаза Яра заметили на машине жёлтый восьмиконечный крест.

– Крестианцы… на земле моей и не боятся.

*************

Данила повернул ключ в замке зажигания, двигатель застучал, зафыркал, но не завёлся. Он попробовал снова, поддал газу, но и это не помогло. Что бы Данила не делал, машина не двигалась с места.

– Ну всё, Женька, приехали. Не надо было останавливаться. Сейчас эту рухлядь только с толкача заводить.

Он открыл скрипнувшую дверцу и вылез наружу. Женя вышла за ним. Тихо бранясь, Данила поднял капот и печально оценил навороченные механиками ухищрения, чтобы только двигатель работал на разбавленном новогептиле.

– На чистом-то она ездила лучше.

– Что там у вас? – окликнули из охранения.

– Да, как всегда, застряли! – отмахнулся Данила, засучил рукава куртки и полез в двигатель. Из-под капота донеслись его ворчливые указания. – Вели рассёдлывать, сейчас четвёрку запряжём и потащим её до самой Обители. В позапрошлый раз мы это корыто два дня на упряжке тащили. Возьмешь её в помощь, а выходит одна морока.

– Не расстраивайся, Данила. Чистого топлива в Монастыре всё равно почти нет, – успокаивала его Женя. – Или на машине поедем, или на лошадях с грузом придётся по диким местам пробираться. Пока техника служит, надо ездить на ней. Даст Господь, наступит Долгое Лето, тогда и дороги наладятся и сразу жизнь полегчает.

– Далось тебе это Долгое Лето, – ковырялся в моторе сотник. – Чего ты ждёшь от него?

– Зимы по три месяца, а может и меньше, без шестидесятников и даже без сороковников, – размечталась Женя. – Лето жаркое, до самого октября, и осенью урожаи такие, что сотни тысяч людей прокормить можно, значит и болезни исчезнут, общины в большие города превратятся, неверующие от безверья избавятся.

Она столь упоительно рассказывала, что Данила заслушался и даже заулыбался. Но порыв северного ветра оборвал Женю. Зима напомнила ей, что сейчас миром правит совсем не Долгое Лето. Кузов сразу заиндевел, в любой миг могла начаться весенняя буря.

Женя прислушалась к ветру.

– Иногда мне кажется, что у Зимы есть какая-то тайна и так запросто она нам её не раскроет.

Данила захлопнул капот, подхватил пригоршню снега и обтер ладони.

– Готово? Можно ехать? – обрадовалась Женя.

– Конечно можно. Запрягай лошадей.

– Я так и подумала.

Для упряжки к бамперу заранее приварили металлические проушины. Своим ходом машина ездила, конечно, быстрее коня, брала больше груза, не мёрзла в дороге, не боялась обстрелов, но самой молодой технике в Монастыре давно минуло за семьдесят Зим. Легче кормить и ухаживать за лошадьми, чем ремонтировать постоянно ломающиеся внедорожники.

Не успели ратники из охранения запрячь первого коня в четвёрку, как позади них глухо захлопали выстрелы.

– Чего там? – беспокойно оглянулся Данила. Его автомат остался в машине, на поясе только пистолет в кобуре. От конного охранения подъехал боец.

– Волки, Данила! Большие, ну прямо огромные!

– Что, напали?

– Нет, пока вокруг мечутся. Лошади перепугались, нельзя тут стоять!

– Ах ты нечистая сила! Запрягай поскорее, и по волкам хорошенько ввалите, чтобы к каравану не сунулись.

Всадник поворотил всхрапнувшего коня и поскакал к остальным.

– В машину, Женя, давай, – поторопил Данила. – На заднее сидение садись и двери закрой. Я к ребятам, гляну, что там за волки…

За караваном раскатилась автоматная очередь, но внезапно из леса ответили. По внедорожнику грянули пули.

– В машину! – Данила толкнул Женю внутрь салона, а сам подхватил с водительского места автомат и оббежал броненосец. Лишь за кормой он увидел, что творится позади каравана. Громадные волки, гораздо тяжелее и крепче верховых лошадей, налетели из леса. Стаю прикрывали огнём из лесных зарослей. Гром винтовок перемежался с экономными автоматными очередями. Никогда ещё Данила не видел, чтобы волки охотились вместе с бандитами. И что это были за волки! Чёрная вздыбленная шерсть, серебряные глаза, клыки величиною с ладонь. Они не боялись ни вооруженных людей, ни грома выстрелов.

Один из ратников выпустил длинную очередь, но волк ухватил человека зубами, рванул с седла и начал трепать его на грязной дороге.

Данила вскинул автомат, выпустил половину обоймы, зверь взвизгнул и отскочил от убитого. Лесные стрелки тут же накрыли огнём Данилу. Он еле успел спрятаться за внедорожником, когда же выглянул снова, то заметил рядом с обочиной чужака в серебряной шкуре. Молодой дикарь с выбритыми висками и пепельно-бледным лицом улыбался, будто пьяный от горячки сражения. В руках у него лежала винтовка с примкнутым к ней ножом. Дикарь быстро подскочил к одному из наездников, ткнул самодельным штыком ему под ребро, провернул нож и ловко ушёл из-под ответного огня ратников.

– Навь! – закричал Данила. Из десяти бойцов охранения верхом остались лишь трое. Его опять обстреляли и лишь чудом не зацепили Данилу, пули высекли искры из броненосца.

– Бегите! – крикнул он, сам же скорее забрался в кабину, опустил бронеставни на окна и заперся. На дороге кричали ратники, дико ржали лошади. Двое всадников бешенным галопом пронеслись мимо заглохшего внедорожника, но одного из них настигли чёрные волки, стащили с седла и повалили лошадь за горло. Второму ратнику чудом удалось скрыться от звериных клыков. Хлопнул выстрел, разбойник в серебряной шкуре попал убегавшему в спину. Всадник припал к гриве перепуганного коня, и тот понёс его во весь опор. Сбежавшего не преследовали, волкам и так хватало, чем полакомиться на дороге.

Данила снова повернул ключ в замке зажигания, двигатель затарахтел и вновь не завёлся.

– Данила, это подземники! – вскликнула Женя с задних сидений.

Данила попытался опять завести внедорожник. Внезапно в машину что-то с грохотом врезалось. Когти заскребли по броне, крыша прогнулась, волки старались пробраться внутрь. Через смотровую щель он заметил, как один из зверей отходит от неподатливой железной коробки, хватает за голову человеческий труп и волочит его за собой. Страх вдруг отступил. Данила зажмурился, глубоко выдохнул и вынул пистолет из кобуры.

– Не отврати, Господи, лица своего и не уклонися гневом… помощи дай мне и не оставь меня, Боже, Спаситель мой…

Машина перестала раскачиваться, волки спрыгнули и вернулись к своему кровавому пиршеству на дороге.

– Господи, наставь меня на пути Твоём, для победы над врагами моими. Мужайся и крепись сердце моё, уповая...

Дверь возле Жени заскрежетала, кто-то принялся возиться с замком. Она вздрогнула и невольно вжалась в дальний угол салона.

Данила передёрнул затвор пистолета, развернулся и неожиданно нацелился на неё. Голубые глаза Жени округлились.

– Данила, стой!

«В лицо надо стрелять, чтобы даже после смерти не тронули, изверги», – подумал он и ствол слегка приподнялся.

– Не надо! – прошептала Женя, вжимаясь в кресло. Она не могла отвести взгляда от нацеленного в неё пистолета.

– Прости меня, дочка.

Палец на спусковом крючке напрягся, внезапно машину наполнил звон. Винтовочная пуля пробила бронеставень перед местом водителя и вошла в позвоночник Данилы. Он вздрогнул, но всё же успел выстрелить из пистолета. Женя дёрнулась на сидении и вскрикнула. Пуля разорвала ей рукав на плече. Голова Данилы безвольно повисла, из мёртвой ладони вывалился пистолет.

*************

Вольга первым подскочил к крестианской машине. Чёрные волки оскалились, остерегая его держаться подальше от растерзанных лошадей. Вольга встал перед запертым броненосцем, прислушался и разобрал внутри голоса. Недолго думая, он воткнул нож рядом с дверной ручкой и начал неумело ковыряться с замком.

Спереди к машине подошёл Яр в распахнутой куртке, вся винтовка в крови, по лицу растекаются алые брызги. Он прислушался к звукам в салоне. Подошли и другие состайники. Только Сирин обшаривала карманы убитых надземников в стороне, пока ими не заинтересовались Великие Звери.

Неожиданно Яр вскинул винтовку и выстрелил в броненосец. В машине раздался хлопок и пронзительный вскрик, в ту же секунду дверь под напором Вольги поддалась, и он ринулся внутрь. Но невольно остановился.

– Девка! – плотоядно заулыбался он. В ответ ему глядели испуганные голубые глаза златовласой девчонки. Вольга хотел забраться в машину, но тут же Яр схватил его за шиворот куртки и отволок.

– Куды поперёк вожака?! – рыкнул он и оттолкнул Вольгу в сторону. Тот оскалился, но в драку рядом с чёрными хищниками не полез. Яр заглянул внутрь салона и пару секунд смотрел на раненую крестианку.

– Первый буду. Остальные за мной.

Он полез внутрь машины. Крестианка попыталась дотянуться до пистолета, но Яр легко её обезоружил. Соседняя дверь распахнулась, Вольга схватил её за косу, намотал на запястье и опрокинул спиной на сидение. Крестианка забилась и завизжала, но Вольга перехватил её руку и нарочно надавил на свежую рану. Вновь крик, пропахший кровью салон зашатался. Рядом крутился Свирь и подбадривал в предвкушении.

– Шибче её! Давай шибче!

Яр задрал пленнице свитер. Она задыхалась от ужаса, из горла вырвался жалобный клокочущий стон. Свирь подхватил крестик и затолкал ей в распахнутый рот.

– Жри! Что, не хочешь? Не любо? Так плюнь его! Плюнь его тут же!

Сирин с охапкой съестных трофеев заглянула в машину. Сава взял с переднего сидения шлем и отвлёк её.

– Погляди, какая шапка чудна́я, крыла намалёваны.

Сирин схватила шлем, но покрутила его и тут же отбросила в грязь. Интереснее было смотреть, как насиловали добычу. Яр возился с ремнём крестианки на плотных штанах, пока ему наконец не надоело, и он просто разрезал его ножом. Опьянённый кровью и быстрой победой, он приник к обнажённой груди пленницы и вонзился в неё заточенными зубами. Крестианка завизжала, сколько было воздуха в лёгких.

– Господи, не по воле моей! Видишь, что не по воле!

Крестик вывалился у неё изо рта. Яр метнулся к губам добычи и сладострастно её поцеловал, но тут же резко отпрянул и ошалело утёрся.

– Ты чего, Ярушка? – заметил Свирь.

– Будто мать родную целую, – сплюнул он. – И очи таки же… откуда она взялася?

– Так, из Монастыря, – тупо буркнул Вольга. Глаза крестианки закатились под веки, она с трудом дышала, хрипела. Навья кровь проникла ей в горло, и добыча почти потеряла сознание. Наступало время подземников. Но вдруг по крыше забарабанили – стучала Сирин.

– Яр, чужебесые на дороге! Тяжёлая машина и две полегче! – предостерёг Сава, о чём ворожея сказать не могла.

Чёрные волки залаяли на подъезжающий караван. Издали по ним ударила пулемётная очередь. Мимо распахнутого внедорожника пробежали Великие Звери.

Свирь сунул нож Яру.

– Зарежь.

Вместе с Вольгой он бросился в лес за волками. Сава тащил за руку Сирин. Она растеряла еду по дороге и рвалась её подобрать.

Яр закрыл крестианке ладонью глаза, приставил нож к горлу, но медлил. Внутри бушевало неизведанное доселе смятение. Он хотел выместить злость за упущенную добычу, но никак не решался. В конце концов он раздосадовано зарычал, сорвал с её шеи платок и выскочил вон из машины.