Держи меч крепче, Каллахан

Глава 1

Приквел

Планета Земля, 2785 год н. э, ближайшая параллельная реальность. Пространственное расстояние в один пимен

Тусклый свет ложился на острые камни, вытягивая черные тени. Они шевелились и дрожали как живые, не в силах оторваться от своих хозяев — больших и малых валунов. Но некоторым это все же удавалось.

— Лезет всякая мелочь, вуивры и гаки… ничего серьезного. Это малый телепорт, зачем он привел нас сюда? — Хеларт вынул меч из ножен и всадил в одну из теней. Та взвизгнула и испустила дух черным смогом. Отвратительная полупрозрачная жижа распростерлась по земле, пачкая носки сапог.

Тени зашевелились сильнее. Перестав притворяться, некоторые выползли из-под камней. Темные пятна ринулись врассыпную, словно испуганные личинки мух. Кое-кого встретило остриё меча, кому-то досталась подошва сапог. Большинство теней кинулось в глубину каменистой долины, стараясь быстрее скрыться от прожигающего взгляда крестоносцев. Никто не стал преследовать их. Храмовники проделали долгий путь, и тратить силы на никчемного врага никто не хотел.

— Он увел нас в другую сторону, — догадался Каллахан. Следовало понять это гораздо раньше, не пришлось бы тогда терять время.

Бледный свет телепорта ложился на его рыхлую вислую кожу, играя бликами на глубоких морщинах. Ему исполнилось уже пятьдесят — для его мира немалый срок. Но в новой реальности он считался еще молодым. Жаль, что юным он себя совсем не чувствовал.

— В этом нет никакого смысла, — Хеларт, не пряча меч в ножны, направился к телепорту вместе с другими братьями. Телепорт изрыгал черные личинки Теней, словно тухлую рвоту. — Инквизитор знает, что мы все равно найдем этого ублюдка. Рано или поздно.

— Они оба знают. Оттянуть неизбежное хочет либо трус, либо безумец. Марбас, безусловно, безумец, но стал он таким не из-за страха. Нас повели по ложному следу не от отчаянья.

— Да они все там с катушек слетели. Ни разу еще не видел нормального Инквизитора.

— И много ты их встречал? — засмеялся Павел, но разрядить напряженную обстановку у него все равно не получилось. — На Инквизитора можно посмотреть только два раза — правым и левым глазом.

— Когда Конор попался Толерину, он выколол ему сразу оба, — возразил Асгред.

— Я и не говорил, что это хорошая шутка.

Братья принялись ломать телепорт. Тот лишился подпорок и завалился набок, прочная оправа из крионановолокна почти сплавилась. Тонкие, словно волос, черные нити скрутились в прочный жгут, внутри когда-то подвижной оправы мерцало бледно-туманное зеркало. Все телепорты давно имели только одну встречную координату. Когда ткань бытия окончательно порвалась, они, все как один, настроились на соседний параллельный мир и не захотели видеть что-то иное. Тысячи тоннелей между мирами, спрятанные в глубине материков по всему миру, из которых лезли тени. Они работали уже десятки лет, наводняя Землю невидимыми монстрами.

За сегодняшний день Каллахан испытал жалость уже во второй раз — жаль, что чистильщиков меньше, чем тварей, заполонивших эту благодатную землю. Он всегда мечтал увидеть стальных драконов, рассекающих небо. Так предвещало ему Пламя, и он ждал этого часа. Это, наконец, случилось. Только он не предполагал, что огнедышащие драконы, покорившие Богов и звезды, окажутся такими беспомощными. Крестоносцам то и дело приходилось охранять транспортники в космопортах, чтобы те не разлетелись на куски от пожирающих ядерную энергию теней. А вместо алмазных сердец, раскаленных до жара солнца, в груди таких драконов ревели двигатели. Не менее жаркие, предполагал Каллахан, да и парочка алмазов внутри них, наверняка, была припасена. Где-то он об этом слышал…

Но кто сказал, что у настоящих драконов не должно быть уязвимых мест? Даже если это хрупкое место — его раскаленное алмазное сердце. И у Великой Матери зубастое вулканическое дитя кусало сосок, а она плакала от боли, кормя ненасытный рот Млечным Путем. На этой планете тоже виднелся Млечный Путь. Вот только до него драконы еще не долетели.

— Какая твердая, зараза, — Асгред явно жалел меч. — Оторн Каллахан, может, этой штуке хватит парочки вспышек вашего Пламени?

— Называй меня Проявитель, рыцарь. Минуло десять весен, как мы здесь, а ты так и не привык, — Каллахан задрал голову к небу. Усталый взгляд прошелся по серым тучам. Над их головами уже давно не было солнца, и несколько дней подряд их преследовали сумерки, сменяющиеся ночью. — Вам придется справиться самим, братья. Сила Пламени должна налиться, как спелый плод. Когда я сорву его, с плеч полетит еще одна голова. Надеюсь, это случится в скором времени.

— Хорошо бы, а то мой меч скоро затупится от этого издевательства. В штабе за такое по голове не погладят, — все рыцари жалели свои мечи, но только Павел постоянно говорил об этом вслух. Его собственный меч достался ему от отца, и он старался не делать лишних щербин в ткани Преданной. Так она хуже считывала ДНК. — Хотя, все лучше, чем лезть руками в эту клоаку. Не хочу, чтобы мои пальцы пощупали это чертово междумирье. Говорят, сиськи у ихних баб страшные, — Павел хохотнул.

— Я встречал такую, — отозвался Хеларт. — У нее было целых три. Все бы ничего, но и хвостов у нее тоже было три.

— Когда ткань бытия натягивается, телепорты перестают поддаваться тлену, — пояснил Кллахан, не отрывая взгляда от небес. В своем мире он изредка читал проповеди, и в новом ему иногда пригождался этот навык. Правда, пользовался он им редко, потому как проповеди читать не любил. — Время останавливается, останавливается и разложение. Что было бы с камнем, если бы его не стачивали ветра и воды? Поэтому телепорты такие прочные. Но не следует страшиться этого, ибо все это не важно. А важно то, что меч — продолжение вашего сердца, память об этом должна быть всегда. Меч находит своего хозяина и на краю земли, но кого ему искать, если хозяин сгинул? Вы все еще живы — так что продолжайте работу. А с Айзеком Исааковичем я поговорю. Писарь действительно дерет мзду не по силам.

По пути сюда они встречали зеленые рощи и еловые просеки, болота утопали во мху и рое комаров, широкие и малые речки разрезали холмистые поля, лисицы душили змей и приносили их своим детям. По пути сюда солнце грело жарко, заставляя краснеть кожу и слезать с лица клочьями, а ветер освежал разгоряченные тела, принося облегчение. Там кипела жизнь, какая есть на самом деле.

Ближе к скалам солнце начало тускнеть, как сердце ветреной девицы. Когда свет иссяк, скалы оказались голыми. Травы, деревьев и всякой жизни становилось все меньше, пока вокруг не осталось ничего, кроме лысых камней, казавшихся почти черными под пасмурным небом. Каллахан предполагал, что, если на небе вновь покажется солнце, свой свет они не изменят. На них не окажется ни мха, жадного до влаги, ни осторожных насекомых, ни содержимого нутра чаек, любивших скалы больше, чем небо. Иссякло солнце — иссякла и жизнь. Всего лишь совпадение, но походило оно на дурное предзнаменование.

— Держи гадину! — Хеларт вонзил меч в большую тьму, успевшую протиснуться в треснувший телепорт.

Совершенно прозрачная, лишь слегка подернутая дымкой, она испустила истошный визг и проявилась, но только лишь наполовину. Где-то внизу стала видна пара сотен бегающих глазок, рассыпанных по подолу тьмы, словно жемчужины. От глазок внутри тени тянулись кишащие жилы с ртами на концах — уже на плоской макушке. Хеларт сделал два точных выпада мечом, пронзив тень насквозь. Она выпустила коричневые полупрозрачные кишки наружу и зашлась черным смогом. Нестерпимая вонь ударила в нос, монстр шлепнулся на землю, как коровье дерьмо.

Хеларт никогда не видел таких, как она, как и не видел многих других. Их было нескончаемое количество, и каждая не походила на другую.

Смрад стоял такой ужасный, что стало интересно, откуда все-таки пахнет. Разглядеть не получилось — он уже пронзил ее и отправил обратно домой. Да и Тень сначала должна была обрести плоть, чтобы показать все свои бугорки и щупальца. Иной раз монстры были такими отвратными, что меч не добирался до них, пока не освободится желудок. Выдернуть в этот мир полностью и сделать их уязвимыми могли только Проявители. Такие, как Каллахан, но тот копил силу и проявлять мелочь не торопился. Приходилось храмовникам махать мечами и сдирать кожу с рук, чтобы достать их между мирами. Ведь в них тоже имелась сила Пламени, но не такая большая, чтобы монстр стал осязаем. Глаза у них не горели, только сердца, как говаривал Проявитель Каллахан.

— Было бы у меня Пламя, я бы не лишился премии, — сказал Хеларт, вонзив меч в трещину в ободе телепорта. — Вот прямо сейчас!

Меч заскрежетал и треснул, но только после того, как от телепорта откололся огромный кусок стали. Слабо потрескивая искрами нановолокна, телепорт зашатался, потом прошелся мигающей рябью по белесой глади. Храмовники навалились втроем и откинули его на камни, разбив по центру. Зеркало вспыхнуло и потухло, швырнув в воздух рой мелких темных мошек. Хеларт чихнул, когда две из них залетели ему в нос. По губе потекла дурно пахнущая жижа и повалил дым, словно храмовник задышал огнем. Послышался громкий смех Павла. Даже рыжий Асгред, всегда серьезный и сосредоточенный, невольно улыбнулся.

— Пламени в тебе вполне достаточно, чтобы прихлопнуть ноздрями парочку теней, — Павел отер вспотевший лоб. — На Арене дадут хорошие чаевые за такие навыки. Только гляди не поубивай их чем-нибудь другим, ха-ха.

— Зависть хуже, чем пьянство, — Хеларт попытался отряхнуть красный крест на тунике, но еще больше его запачкал. Он выругался и сразу помолился в извинение. — Все, из этой дырки уже никто не пролезет. Теперь это просто груда бесполезного нановолокна. Славно я сегодня заработал — штраф, выговор и тройную процентную ставку.

Налитая грузная туча с плоским брюхом преследовала их с самого начала Уральских гор — от горизонта до горизонта. Вот уже больше сотни миль, изо дня в день, из ночи в ночь. За это время с неба не упало ни капли, и не встретилось ни одной птицы по пути. Каллахана это тревожило.

Будь это настоящая туча, она давно бы разродилась каплями дождя. За то время, пока она их преследует, в ней должно накопиться очень много влаги. Проливной ливень мог промочить их насквозь, затопив по щиколотки, но воздух оставался сух и драл горло.

Только безумец будет призывать гиганта, с ужасом подумал Каллахан. Только безумец рискнёт собственной жизнью, чтобы избавиться от ненавистного ему врага. Он наполнил глазницы Пламенем, чтобы увидеть правду. Сквозь призму силы проступили очертания длинных лент, полоскавших бескрайнее небо. Они тянулись за тучей, далеко на горизонте и за горизонт, отстегивая воздух гибкими хлыстами. От лент отставали бесчисленные юркие ниточки, с дальнего расстояния казавшиеся тонкими, словно волоски новорожденного котенка. Плоские живые ленты вырастали из огромного тела тучи, но что находилось внутри нее Проявитель не видел. Да и какой в этом толк? Он разглядел достаточно.

Только один безумец безумен настолько, чтобы вытащить из бездны существо столь же опасное и прожорливое, как и он сам. Марбас — Инквизитор, имя которого он не знал. Пройдет не так много времени, как он доберется до него и выяснит подлинное название этой сущности. Его заставит ответить само Пламя.

Каллахан даже не хотел думать о том, какой величины телепорт понадобился для призыва гиганта.

— Какое жадное облачко, — Павел поравнялся с Проявителем, взглянув туда же, куда и он — на небо. Храмовник развернул ладонь кверху без особой надежды. — Хоть бы одна капля упала.

— Если эта стихия обронит слезы, никому из вас не выжить, — Каллахан держал Пламя в глазницах, растрачивая силу на зрение миров. Белые всполохи вырывались мелкими язычками, лаская кожу прохладным огнем. — Над нами гигант. Он преследует нас с самого начала и набирает силу. Мое Пламя сможет противостоять ему, но не ваше.

— Призванный? — поразился Хеларт, ему не хватало силы, чтобы видеть так же, как Проявитель. — Тогда почему он не прозрачный? На него вряд ли воздействовало Пламя, поэтому он должен находиться сразу в двух мирах. Непроявленные не могут быть видимыми — у них нет мяса.

— Ты забываешь самое главное, отрок, — Каллахан посмотрел на Хеларта, заранее погасив взгляд. Незачем ему было разглядывать чужие грехи. Хеларт был молод, а молодости, будь она даже благословлена прикосновением Пламени, свойственна горячность. — Тени могут прикоснуться к этому миру, но мир ничем не может ответить им, кроме подчинения и смерти. Дождь и гроза, птицы, летящие по небу, пыль и солнечные лучи — все это поглощается гигантом, как вода иссушенным мхом. Он может переломать летящие крылья, но крылья не могут причинить ему вреда — так устроена их природа, и таковы правила. Пока Пламя не выведет его на свет, он продолжит пожирать все, что встретит на своем пути и темнеть.

— В своем мире он должен быть легче пуха, если ему удается держаться в небе и не падать.

— Стало быть, так и есть.

— А в нашем? — в глазах Хеларта проскользнул страх. — Что будет, если он проявится? Отяжелеет или сможет так же лететь, размазав брюхо по воздуху?

— Этого я не знаю, — честно ответил Каллахан, не теряя могильного спокойствия. — До проявления еще очень далеко. Инквизитор важнее. Сила моего Пламени не одолеет Марбаса после сражения с гигантом. Все, что мы можем сейчас — не попадаться гиганту на глаза.

— Но как?

— Этого я тоже не знаю.

Темнота сгущалась. Последние тени отрывались от камней, устав притворяться их продолжением. Чем плотнее становился гигант, тем меньше он пропускал солнца, и постоянные сумерки превращались в глубокую ночь. Что-то зашевелилось неподалеку и сигануло вперед. Халарт метнулся за бесформенной тенью. Он понял, что тварь боится его и бежит от обжигающей силы, чтобы найти добычу попроще, менее опасную — полевых мышей и чешуйчатых змей, спрятавшихся под навесами скал. Монстр жаждет, он явился из своего мира уже смертельно голодным — твари ничем не могли насытиться, даже друг другом.

— Знать бы его имя… — задумчиво прошептал Каллахан, не отрывая взгляда от неба.

Проявитель уже жаждал сражения, но мысли о Марбасе останавливали его — каков смысл биться с деревьями в безудержном селевом потоке, когда необходимо усмирить сам поток? Гигант лишь оружие. Не обрубив запястье, держащее его поводок, им не победить. Марбас призовет еще с десяток таких, и что же им тогда делать? Мир погрузится во тьму, еще большую, чем сейчас. Хотя Каллахан совершенно не знал, возможна ли еще большая тьма в этом мире. Иногда он неделями не видел ни солнца, ни надежды.

Никто из живых существ — ни птицы, ни рыбы, ни люди не могли прикоснуться к Теням в их мире, дотянуться до них могли только храмовники и Проявители — отмеченные Пламенем, обязанные взять в руки меч. Их судьба была предопределена еще в колыбели. Каллахан знал, что Хеларт не хотел сжимать в ладонях стальную рукоять — будучи ребенком он выбрасывал ее на грунтовую дорогу и бежал глазеть на стальных драконов с алмазными сердцами. Маленький Хеларт Уилсон мечтал держать в руках штурвал и летать к богам и небесным мирам, но боги и миры привязали его к земле.

Зря Хеларт погнался за монстром, пытаясь разрубить свой страх надвое: монстра он убил, но страх только усилился. Он стал смердеть так же, как вонючая жижа, выпущенная треснутым лезвием из брюха монстра. Черный смог пополз по земле, увлекая рассечённую тварь обратно в свой мир. Взмах, выпад — Хеларт рубил на куски уже полностью мертвое, все еще надеясь избавиться от натянутого ужаса. Исполнись его мечта, он с таким же проворством держал бы штурвал космолета. Когда он боялся, то всегда глядел на звезды. Они успокаивали его. Но сейчас он не мог даже задрать голову к небу — в такое не поднимется ни один стальной дракон.

Перед глазами Хеларта сверкнул клинок из закаленного стекла и тут же исчез по центру его живота, до самой рукояти. Острие разорвало белую ткань с вышитым алым крестом, пробило броню из ткани Преданной и вошло в живот легко, словно раскаленная медь в сугроб. Белая ткань туники обагрилась красным, смешавшись с алой краской креста.

Он не заметил его, не заметил — тьма вокруг слишком сгустилась, чтобы различить ее оттенки. Рука Инквизитора выросла внезапно, буквально из ниоткуда — слишком белая, чтобы спутать ее с чем-то другим. Когда он показался из-за большого валуна, сжимая тонкой ладонью клинок из каленого хрусталя, Хеларт уже испустил дух.

— Вы перебили всех моих воинов, возьму и я свою долю, — проговорил Инквизитор, брезгливо отбрасывая навалившегося на него Хеларта в сторону вместе с его мечтами. — Все равно от него никакой пользы. У вашего пса треснул меч — еще парочка моих друзей, и от его лезвия остались бы только осколки. Храмовник без меча все равно что труп. Надо же… посмотрите — он действительно мертв.

Инквизитор осклабился, показывая белые зубы, ровно такие же, как и кожа на его руках, и на лице тоже — идеально выточенном, как скульптура из молочного мрамора. Серебряные волосы скрывались под черным капюшоном, сам Инквизитор кутался в балахон, расшитый золотой вышивкой-вязью на незнакомом языке по подолу и бархатным рукавам.

— Асгред, Павел, назад, быстро, — отдал приказ Проявитель, и крестоносцы спрятались за спину Каллахана без дополнительных увещеваний.

В самом начале пути, еще на выходе из Агропояса крестоносцев насчитывалось более дюжины. Угасало солнце, таяло и число воинов в их строю: Олег, Якоб, Дарел, Канси… Ульрих был самым молодым из них — пареньку едва исполнилось пятнадцать, но прочная сила Пламени повела его на острие мечей одним из первых. Он забрал с собой троих из свиты Инквизитора. Теперь храмовников насчитывалось всего четверо, нет… уже трое, однако Инквизитор остался в одиночестве. Толерину некуда было бежать, храмовники настигли бы его в течении нескольких часов.

Каллахан всматривался огненным взглядом в сияющее красотой лицо Инквизитора, гадая, что за тварь поселилась в этом теле. Она не оставила ни единой отметины на его бледных покровах — ни черных вен, проступающих на коже ломаными ветвями дерева, ни язв и рубцов на губах, носу и щеках, ни когтистых рук, покрывшихся чешуей под воздействием Тени внутри захваченного тела. Сущность внутри Инквизитора ничуть его не изменила. «Просто не успела», — догадался Каллахан, он молод и неопытен. Тень Инквизитора еще не пустила глубокие корни в плоть, изуродовав тело до неузнаваемости.

И тем не менее, Толерин убил почти всех, кто отправился охотиться на самых опасных Теней этой реальности. Теней, которых может уничтожить исключительно крепкое Пламя. Такое имелось только у одного Проявителя — его, Каллахана.

Кровь Хеларта обагрила ладони Толерина, окрасив молочные мальцы в светло-алый. Идеальное лицо скривилось, Инквизитор отёр испачканные ладони о бархатную ткань — на месте пятен проступили ожоги. Кровь храмовника разъедала кожу.

— Понял, что некуда бежать и решил забрать с собой как можно больше моих братьев? — подавляя неуместную злость, прогремел Каллахан. Пламя бушевало, вырываясь из глазниц — гнев его готов был спалить Толерина на месте.

— Так бывает всегда, когда бешеному зверю нечего терять, — оскалился Толерин, отбросив мокрый клинок в сторону. Тот звякнул о камни, коснувшись каленым остриём треснувшего лезвия меча. — Загони такого в угол — по-настоящему узнаешь, на что он способен.

— Ты правильно назвал себя. Бешеный зверь в оболочке звездного бога.

— Для этого мира твои рассуждения слишком плесневелые. Оставался бы ты в своем, — ехидство в голосе Толерина дразнило и подначивало Пламя.

Не время… не время… он еще должен рассказать где прячется Марбас и назвать имена.

— ОН где-то рядом, я чувствую.

— Может быть да… а может, и нет, — Толерин радостно тянул губы.

— Ты выглядишь слишком счастливым для того, кому осталось жить всего несколько мгновений.

— Нет ничего приятней, как приговорить к смерти несколько скверных крестоносцев. Эта плата за жизнь в новой реальности.

— Нравится отравлять мир, который вам не принадлежит?

— Нравится. А почему бы и нет? Таким как мы редко дается шанс на новую жизнь, — Толерин мягким движением спустил капюшон с волос, серебряные пряди рассыпались по плечам, словно волны лунного озера. — Вот только ты попутал немного — это наш мир, и уже давно. Мелкие шавки — это армия, а телепорты способ пополнить ряды. Их так много, что никому не справиться. Даже вам. Особенно вам. Дураки. Инквизиторы нужны, чтобы следить за всем этим сбродом. Если бы храмовники пошевелили своими крохотными мозгами, то поняли бы это. — Толерин не стал открывать, на что они рассчитывают, призывая гигантов. — Все ради нашей Королевы. Мы — идеальная система, владеющая миром. Выверенный механизм. Не мешайте нам.

— Крестоносцы появились именно для этого — мешать. Великий Воин призвал меня в другой мир, чтобы восстановить прежнее равновесие. Каждому действию должно быть противодействие, ибо небесные своды всегда находятся в равновесии.

— Отличное равновесие — миллион на одного и дохнуть как мухи.

Проявитель нахмурился.

— Так было у истоков мира, так есть и сейчас, — Каллахан двинулся вперед, удерживая Пламя внутри, но скоро его воли перестанет хватать, и оно убьет Инквизитора. — Глупец. Ты не изменишь предопределения Богов.

— Не удивлен, что все твои подстилки передохли по очереди, — рассмеялся Толерин. — Такого зануду еще поискать. Наверняка, они предпочли окочуриться, чем слушать твои тоскливые проповеди. Просто убийственная скука.

Теперь Каллахан стоял в полуметре от Инквизитора, и тот, не переставая улыбаться, начал медленно сползать на колени. Пламя гнуло волю и выжигало, как костер сухую щепу. Улыбка не спадала с фарфорового лица, превратившись в вымученную, выдолбленную долотом в мраморе. Он не хотел сдаваться — до самого конца.

Каллахан дал волю Пламени, не в силах больше удерживать силу. Белый огонь вырвался далеко за пределы глазниц, ослепив Инквизитора. Из его глаз хлынула кровь, он заплакал черными слезами, но не переставал улыбаться.

— Гигант у нас над головами, — прогремел Каллахан. — Назови его имя.

— Не такой уж это и секрет, — хихикнул Толерин, изнемогая от боли. Он не мог раскрыть глаз. — Крайнон. Ну что, полегчало тебе? Что ты намерен сделать? Сразиться с ним прямо сейчас?

— Слишком много ответов для такого как ты. Марбас специально призвал гиганта, чтобы вымотать меня, а тебя послал, чтобы запутать. Он выигрывает время. Для чего? Что он задумал?

— Как-то это несправедливо. Ты не ответил ни на один мой вопрос, а сам задал целых два. А как же ваша хваленая справедливость?

— Твоя бешеная кровь уже течет тебе в горло, — сказал Каллахан, глядя, как белоснежные зубы Толерана окрасились в черный. — Так ты не сможешь назвать свое имя. Сомкни губы, и не улыбайся так широко.

— Не смей мне приказывать! Мне нет смысла грустить. Жизнь она ведь… хороша. Ха.

— У всех Инквизиторов, которых я отправил в пекло была прочная уверенность, что их снова призовут из бездны. Отравлять этот мир. Ни один из двухсот еще не вернулся. Нет поводов для радости.

— Ты недооцениваешь Марбаса… какая гордыня.

— Они все надеялись на него. Никто не вытащил их, не вытащит и Толерана.

— Обсудим это после его щедрых подарков. Он так долго готовил их для тебя.

— Тогда ты должен знать, где он находится.

— На Лысой горе, где же еще? Прямо как твоя башка, — Толерин задрал голову, с готовностью подставляя виски под ладони Каллахана. Он знал, что будет происходить дальше. — Мы обязательно встретимся, старый, СТАРЫЙ друг. Но роли будут уже другие, — прошипел Инквизитор, не в силах вынести обжигающее прикосновение Проявителя. — Я буду охотником, а ты — добычей. — Кровь из его глаз хлынула сильнее, запачкав черный крест Каллахана на белой тунике.

Красная кровь к красному кресту, черная — к черному. Этот день выдался слишком идеальным, чтобы в нем не было подвоха. Каллахан обхватил голову Толерана ладонями, пытаясь уловить его выжженный взгляд. Все бесполезно. Из глубоких глазниц вываливалось спутанное подгоревшее месиво. Пламя прожигало череп Инквизитора через кожу. Рано. Рано…

— Назови свое имя, — прогудело Пламя из нутра Каллахана. Губы у Проявителя были сомкнуты и перестали шевелиться.

Прямо сейчас… ему нужно… Высшие Тени обнажали естество только с собственным именем. Так они проваливались в бездну без шансов закрепиться в этом мире. Не назвав свое имя, они продолжали шататься по земле, неприкаянно и уныло, не в силах занять чье-то тело, но и не возвращаясь в свой мир. При них оставались только голод и жажда. Такие Тени были опасней, чем все прочие. За ними медленно плелась смерть, протягиваясь длинным следом из крови, гниения и костей.

Инквизитор до онемения сжал челюсть, чтобы не называть своего имени. Зубы его скрипнули и поломались. Боль, невыносимая боль, бьющая в виски… и чувство самосохранения — сильнее любой надежды на Марбаса. Не произноси этих букв… не называй… со звуком твоего имени Пламя изгонит твою сущность из тела, принадлежащего тебе по праву. А дальше только бездна и боль. Ты не хочешь домой — в вечную тюрьму без стен. Ты не самый сильный хищник в ядовитом пекле. Здесь ты один из лучших, там лишь добыча.

Пламя сковывало волю и пекло до костей.

— Тамиморэ, — забулькал Инквизитор, глотая кровь и собственные зубы. — И я тоже не уйду без подарка.

Каллахан потянул голову Тамиморэ на себя, позвонки хрустнули. Проявитель скрутил шею, порвав вены и мышцы. Они почти сразу задубели и стали хрустальными, поэтому оторвать голову оказалось не так сложно, она покатилась по лысому склону и из шеи начала вытекать черная кровь. Ее оказалось не много — сердце Инквизиторов уже давно не билось. Гораздо больше оказалось черного смога, тот струился и струился, и не было этому конца. Проявитель терпеливо ждал, пока он иссякнет. Пламя пристально следило, чтобы в хрустальном теле не осталось ни капли.

Павел и Асгред поравнялись с Каллаханом.

— Надо же, как просто, — цокнул Павел, сплюнув в сторону, по привычке. Он попал Инквизитору прямо в ухо, но по этому поводу расстроился не сильно. — Помнится, точно так же я пытался открутить башку Валдану. Получилось, если честно, не очень квалифицированно. Так, оттянул немного уши. Шея на месте осталась.

— Ты все еще жив? — удивился Асгред, предположив, что Павел просто храбрится и, конечно же, соврал ему.

— Нет, я дохлый перед тобой стою, — покачал головой Павел. Храмовник стоял спиной к неподвижному Хеларту и еще не привык, что его друг умер. — А ты разве не пробовал? Мне кажется, каждому бы захотелось.

— Хотелось… так ведь опасно.

— Совсем не опасно, когда у тебя за спиной Проявитель, — пожал плечами Павел. — Было забавно.

— Я лишь пытался понять веселье молодости, — пояснил Каллахан, пряча Пламя глубоко в глазах. Теперь они были обычные — серые, почти бесцветные, и глядели устало. — Смерть — не игрушка. Не важно, чья она. Таковые потехи я больше поощрять не намерен.

— Ты действительно хотел его убить? — украдкой спросил Асгред, тише, чем обычно, чтобы Каллахан не услышал. Но Проявитель всегда слышал.

— Конечно нет, — ответил Павел. — Просто хотел ощутить, как это.

— И как?

— Круто.

— Круто… — с завистью повторил Асгред, понимая, что ему самому никогда не выпадет такой возможности.

— Нужно похоронить Хеларта, — одернул их Каллахан.

Его беспокоило, что с каждой смертью храмовники дуреют, разговаривая после гибели братьев так, будто ничего не случилось. Скорби не было — дурной знак. Значит, она посеяла свои семена так глубоко, что даст гнилые всходы, расколов души.

— А про какой подарок говорил этот урод? — озадаченно спросил Павел.

Каллахан не сразу его почувствовал — убийство Инквизитора отняло слишком много сил. От сумерек отделилась большая тьма и выросла у них над головами. Когда рыжие волосы на затылке встали дыбом, Асгред резко развернулся, держа меч обеими руками и выставив его вперед. Павел рубанул наотмашь сразу, как только желейное месиво протянуло к нему свое щупальце. То отвалилось и выросло вновь.

Каллахан взглянул вдаль — Тень тянулась, словно жирная гусеница, ползая брюхом и подминая под себя камни. И не было ей конца и края. Они лениво повалилась на бок, вытянув ближайший к храмовникам рот. Потом втянула его в себя, быстро — почти мгновенно, поняв, что ее добыча не еда, а хищник.

— Гигант?! — воскликнул Асгред, отбив лезвием комок сухой грязи.

Жирная, практически невидимая гусеница поднимала камни брюхом, пропускала сквозь себя и кидала в храмовников. Неизвестно, чего она желала больше — забить их насмерть или сбежать отсюда. Гусеница поджимала бока, когда храмовники приближались к ней и избегала мечей. Она была слишком огромной и неповоротливой, чтобы скрыться и найти добычу посговорчивей. Пространство искажалось и плыло сквозь призму ее прозрачного тела.

— Нет, не гигант, — бесцветным голосом ответил Каллахан, зажигая взгляд. Он был тусклым и горел плохо. — Мне нужно время, чтобы проявить ее.

Легко сказать — время… Эти Инквизиторы призывают таких существ, что не знаешь куда и мечом тыкаться. Будь это очередная букашка, через которую насквозь проходит меч, храмовники бы и не задумывались о проявлении. Лезвие вошло с одной стороны, а с другой вышло — вот и вся работа. Павел допускал противника вдвое выше себя, или даже в трое, если до жизненных важных органов можно было достать его любимыми выпадами. А у этого… еще разбери, где перед, а где зад. Острие меча запутается в желейной плоти, только разозлив монстра.

У него получилось увернуться целых два раза, прежде чем тучная плоть подстерегла еще и сзади — тогда Павел оказался в кольце, чувствуя движение невидимых кишок внутри монстра. Знать бы, что и откуда растет… так ведь не видно ничего.

— Павел, два шага ко мне! — взревел Асгред, заскочив на высокий валун, будто не имел веса. Он глядел сверху, на лезвие его меча намотался мокрый клок шевелящихся волос.

Асгред был зорче, чем Павел, а потому пришла пора ему довериться. Глубоко глотнув потяжелевший воздух, Павел вошел в знойную плоть и на секунду потерял дыхание. Шаг в обжигающем пекле, еще один… второй ему дался с трудом, шею обмотало что-то очень склизкое — Павел надеялся, что это хотя бы не сопля. Шевелится… Павел резко сорвал нечто с шеи, пока оно его не задушило. Мелькнула и снова пропала из поля зрения какая-то конечность, не щупальце — похожа на пятку. Монстр, ощутив в своем теле храмовника, взвыл. Даже небольшая сила Пламени в крестоносце причинял ему боль, выжигая внутренности. Голос монстра был похож на бред сумасшедшего. Казалось, шепот непонятных слов вырывался из тысячи ртов.

— Руку! — крикнул Асгред и подал ладонь, Павел схватил ее с охотой.

Асгред втащил Павла наверх. По пути на вершину тело храмовника порвало что-то внутри монстра, но и сам Павел не остался без ран.

— По ладони саданула, — сморщился Павел, глядя на алую кровь.

Потом сплюнул в сторону и обхватил ладонью рукоять. Несколько капель потекло по гарде, заскользило по клинку и сорвалось с лезвия. Монстр зашептал множеством ртов на непонятном языке громче, когда кровь храмовника упала на жирные бока. От этого шепота кожа покрывалась мурашками.

— Я отсюда не слезу, — сказал Павел, сразу поняв, как ему нравится сидеть на вершине.

Если бы он видел то, что видел Асгред, ни за что бы не согласился на эти два шага. Асгред знал, что именно его так ранило — множество мелких зубок в глубоких глотках, идущих к широкому туннелю желудка. Хотя, они были слишком плоскими для зубок… смахивали на ногти. А вытолкали Павла наверх голые пятки — монстр упирался тремя ступнями ему в спину, стараясь быстрее избавиться от источника боли. Вот почему он так легко затащил брата на вершину в два роста от него самого.

Каллахан подошел к самой морде, напомнив себе: осторожно, ты не сможешь сжечь его. Силы хватит только на то, чтобы проявить. Монстр дрыгал десятками ног и ползал на брюхе, пытаясь развернуться. Тогда он смог бы уползти прочь от Пламени. Рты недовольно шептали. «Меркурас дахнан… колен виат». Каллахан понял, что это язык голода, поэтому перестал вслушиваться и приложил ладонь к широкому лбу Тени.

Мясистая плоть заволновалась, пытаясь уклониться от прикосновения, но сила Пламени обездвижила половину толстого туловища. Пламя подсветило глазницы Каллахана белым, оплело ладонь в месте прикосновения. Вспышка, толчок. Белоснежный неон вперился в монстра, стремительно растекаясь по длинным жилам и сердцам. Подсвечивая мириады путей, похожих на трещины в камне, сила пульсировала вместе с биением сердец: тук-тук, тук-тук…

Вот она, настоящая ярость Проявителя, с ужасом подумал Павел. Он не хотел, но прикрыл уши ладонями, осев на камне и зажав меч между колен ровно так же, как Асгред.

— Уууааааооо! — заревел монстр так громко, что перепонки в ушах задрожали.

Асгреду показалось, что его голова сейчас лопнет. Звук шел отовсюду, окутывая, словно в дрожащий кокон: ртов было слишком много и скрыться было негде. Из его носа потекла кровь, храмовник смахнул тугие капли на монстра — чтобы не пропадало. Звук ревел прямо в голове и не имело значения, где сейчас ладони, поэтому он отнял их от ушей. Асгред встал и приготовил меч, готовясь к скорому прыжку. Он замотал головой, пытаясь побороть головокружение.

Не отнимая ладони, Каллахан вливал силу в монстра, выдергивая его плоть из межмирья в текущую реальность. Ууаааоо! Уууу… монстр изнывал от боли и выл, выл. Его плоть утяжелялась, становясь видимой, она уже обрела четкие черты. Вместо желейных боков проступила плотная и толстая, словно китовья, глянцевая кожа, она покрывала и ноги, которые торчали отовсюду. Это были человеческие ноги, точно такие же, что росли из бедер храмовников. Только их было много, больше, чем две и все они имели разный размер. Мужские, детские, женские — многие из них были покрыты длинными волосами, они шевелились и вытягивались. Монстр пытался уползти на этих ногах, перебирая коленями и пальцами на розовых ступнях. Большие сферические глаза с вертикальным зрачком мигали между конечностей, в основном снизу, из-под брюха. Монстр полз и по ним, забивая пыль в веки.

Ничто так не причиняло боль Тени, как сила Пламени. Когда она приходила в этот мир, обретая плоть, испытывала мучения и кричала об этом. Поднимаемые брюхом монстра тяжелые камни замедлились, а затем вовсе остановились, застряв в его плоти прямо в процессе проявления. Гравитация тянула вниз, под собственной тяжестью монстр стал площе, чем был. Текущая реальность сделала его уязвимым и неповоротливым, лишив щита междумирья.

Монстр хрюкал и плевался, булькая камнями внутри. Он с трудом приподнялся на ногах и раскрыл один из огромных ртов, усеянный по окружности колкими костяными ногтями.

«И все-таки я не ошибся, это действительно ногти», — пронеслось в голове Асгреда. По всей видимости, тварь решила проглотить его, потому что раскрыла шевелящуюся бездну и начала всасывать храмовника внутрь резким потоком воздуха. Убей источник боли, и он больше не причинит тебе вреда… Асгред оттолкнулся от валуна пятками и прыгнул вперед.

Сколько людей можно съесть этим ртом? «Они чувствуют только голод и жажду, и больше ничего. Когда он кого-нибудь сожрет, не будет не о ком горевать», — напоминал себе Асгред каждый раз, когда чувствовал жалость перед их болью в новом мире.

Под ногами почувствовалось волнующееся мягкое море. Асгред с трудом удержал равновесие, но все же удержал. Храмовник стоял прямо посреди голых конечностей, которые пинались и выворачивали коленные суставы, пытаясь до него достать. Отметив, что позади еще примерно пятьсот метров плоти, храмовник увернулся от очередного пинка в бок.

Не такой уж он и бескрайний. Главное найти клинком все его сердца и пронзить до основания. На Пламя полагаться не приходилось — Проявитель только что убил Инквизитора и проявил эту тушу, ему нужна долгая молитва, чтобы восстановить силы. Асгред наполнил воздух быстрой сталью.

Павел стащился с валуна неохотно — он хоть и видел теперь, что нужно рубить и куда тыкать, но видимое ему нравилось не особо. Он предпочитал непроявленных тварей, так еда в его слабом желудке задерживалась подольше.

Так уж и быть, как-нибудь в другой раз. Отерев рот здоровой рукой, храмовник принялся уныло отрубать руки и ноги. Детские он пропускал — что они ему сделают, да и жалко как-то. Посмотрел назад, вперед — конечностей много, а будет ли в этом толк? Только разозлит эту тушу, хоть она и не может его достать.

У него не такой зоркий взгляд, как у Асгреда — ему не угадать, где находится сердце. А запомнить, где и что находится в процессе проявления Павел не успел. Голова раскалывалась от крика, да и проворства ему недоставало. Асгред порхал наверху, будто отрастил крылья и вертелся как пчела в полете. По некоторым расчетам пчелы летать не должны, и Асгред, наверняка, из таких — не должен, но летает. Павел досадливо обрубил пятку, толкнувшую его прямо между лопаток и сморщился, когда из дыры в щиколотке полилась не кровь, а дерьмо. В сортах дерьма он разбирался совсем не так хорошо, как Проявители, а потому заморачиваться с названиями не стал.

Вчерашний ужин снова подступил бы к горлу, если б Павел его съел. Завтраком разжиться он тоже не успел, и ограничился кислотой, в очередной раз обжегшей сухое горло. Тварь еще не издохла, а уже так смердит.

— Ты хоть скажи, куда быть, — крикнул Павел Асгреду, задрав голову. Тот мелькал где-то наверху, умудряясь держать равновесие на мягком желе. Монстр раскрывал рты и кричал при каждом ударе лезвия, пытаясь схватить Асгреда вывороченными ногами.

— Бей в бок, — прокричал в ответ Асгред, — Не важно, куда. Сердце отреагирует на боль и начнет пульсировать. Тогда узнаешь, где оно.

— Замётано, — пожал плечами Павел, протянул руку и ткнул куда глаза глядят. — Ну… а дальше что?

Глянцевая китовая кожа цвета шоколадного стекла разошлась в месте удара легко, словно старый пергамент — сверху донизу. В Павла швырнуло поток вонючей черной крови, кишок и уже знакомого ему дерьма.