Звездный огонь

Глава 6

Первое, что я сделал, придя в себя, — скосил взгляд на мигающее в углу глаза табло часов. Выходило, что я не так долго провалялся без сознания, от силы четверть часа, но поверить в это было трудно.

Улица погрузилась во тьму. Фонари не горели, и даже зарево авроры померкло испуганно. Сквозь ночную мглу с трудом пробивались звезды — не бледная пыль Млечного Пути, а только самые яркие, но в здешнем небе их было на удивление много, они складывались в контуры непривычных созвездий, и без доступа к банку астрономических данных я не мог распознать даже галактических маяков — далеких блистательных светил, не меняюших яркости от сдвига на жалких полсотни светолет. Между звезд проплывала медленно, но вполне заметно для глаза небольшая, будто погрызенная с краев и очень тусклая луна.

Первым моим побуждением было заглянуть в лос, чтобы выяснить масштаб повреждений электросети, но я вовремя сообразил, что раз энергии нет, то и ретранслятор, скорей всего, обесточен. Связь не работала. Издалека доносился неясный шум, но выделить в нем звуки не могла даже программа распознавания, Я пережил миг абсолютного, недоступного воображению одиночества — в незнакомом городе, на чужой планете, под враждебным небом, готовым обрушить дождь ядовито-зеленых отблесков полярного сияния.

Только потом до меня дошло, что пора запускать самодиагностику.

Против всеобщего предрассудка аугмент мозга не придает своему носителю ни сверхъестественных способностей — тому свидетельством здоровенная шишка у меня за ухом, — ни кибернетического бесстрастия, за которое чаще всего принимают естественную отрешенность человека, больше внимания обращающего на данные с интелтронного процессора, нежели на то, что впрямую улавливают органы чувств. Проще говоря, голова после удара болела зверски. Впрочем, аугмент милостиво сообщил, что кость цела, мозг — если поврежден, то несильно (спасибо за оптимизм), а пост-эффекты снимет инъекция нейюрина. Правда, все остальное тело тоже болело — очевидно, меня упавшего толпа не сочла достойным растоптания, но попинала изрядно. Кажется, треснуло ребро; во всяком случае, кто-то невидимый с садистским упорством всаживал мне финку в печень при каждом вдохе. Придется терпеть. Попутно я проверил запасы медикаментов в аптечке: негусто, если придется долго и насильственно выбираться из этой катавасии, а так — сойдет.

Потом я услышал стон.

Тадеушу Новицкому повезло не так сильно. Возможно, бывшего главаря рискуны боялись меньше; или просто решили сорвать злость на прежнем товарище. Но лежать в такой позе невозможно, если не сломано хотя бы три-четыре кости. Наращенное зрение позволяло мне видеть почти в полной темноте, но ценой красок, блекнувших в лазурном мареве. Поэтому я не мог определить, какого цвета лицо инженера, но судя по отечности и сочащимся черной кровью ссадинам — один сплошной синяк.

И тем более я не мог различить лица склонившейся над раненым женской фигуры.

— Не трогайте! — воскликнул я прежде, чем осечься. У меня не было никакой уверенности, что незнакомка собирается помочь упавшему, и тем более — что ее самаритянство распространится на меня.

— Кто здесь? — Девушка обернулась, пытаясь различить что-нибудь в звездном свете.

Пришлось представиться в очередной раз за этот безумный день. Встроенные часы подсказывали, что с момента прибытия не прошло и суток… а как все изменилось!

— А, хорек… — процедила незнакомка с привычной враждебностью.

Я вздохнул.

— Тем не менее — трогать пана Новицкого отсоветую. У него переломаны… м-м… левая ключица, левая голень и, кажется, предплечье.

— Ой! — Девушка — по голосу я дал бы ей лет двадцать — отпрянула. — Так это Тась… Вы можете ему помочь?

— Попробую. — Я пожал плечами, забыв, что ей меня не видно в темноте. — Фонарика у вас, конечно… ну да — откуда?

Девушка покачала головой. Длинные волосы скрывали лицо.

— Ладно, — решился я. — До его дома недалеко. Справимся подручными средствами.

Только теперь до меня дошло, что температура падает. Накопленное за день солнечное тепло стремительно улетучивалось сквозь лишенную парниковых газов атмосферу. Умная ткань куртки пока что грела мне спину, но заряд батарей подходил к концу, а пальцы уже мерзли. Поэтому нащупать шов аптечки повыше левого запястья я сумел лишь с третьей попытки.

Похожая на длинный бледный рубец застежка разошлась, пропотев каплями лимфы, под ней автоматически расщелкнулась продолговатая коробочка, полная меченых цветовыми, сейчас неразборчивыми кодами ампул. Руководствуясь указаниями секретаря, я выдернул один цилиндрик, полный губчатого носителя, и ловко захлопнул аптечку, чтобы внутрь не попала зараженная инопланетной органикой пыль. У меня с детства нашли склонность к аллергическим реакциям, а ничто так не будоражит иммунную систему, как сложные, непривычные для земной биохимии молекулы. Жизнь на Габриэле была основана на белке, но этим ее сходство с терра-стандартной и ограничивалось.

— Ножичка тоже не найдется? — поинтересовался я безнадежно.

— Нет… — испуганно прошептала девушка.

— Обойдемся. Кстати, как вас зовут?

— Линда, — отозвалась она. — Линда Томина.

Это имя мне до сих пор не попадалось, а дотянуться до банка данных колонии я не мог. Хотя первую прикидку можно сделать — русская, из диаспоры, потому что в Империи больше в ходу имена из самых ветхих святцев… хотя стоп, одна база у меня есть. Вызвав из бездонной памяти секретаря список бэйтаунских рискунов, который забыл выгрузить, проверив петицию Новицкого, я убедился, что имя в нем присутствует, и больше того: к нему приложен опознаватель, содержащий в том числе антигенный набор (пока без надобности) и возраст — двадцать восемь лет. Надо же, как я ошибся…

Я пододвинулся поближе и чуть не взвыл от боли. Аптечка сработала оперативно — повис на ресницах огонек символа, и обезболивающее потекло в кровь.

Когда я сорвал застывшую корку с самой обширной ссадины, Новицкий, хотя и был без сознания, застонал едва слышно. Девушка напряглась, не зная, то ли бросаться на меня, то ли прочь, но, чтобы препарат подействовал, его следовало вводить в кровь. Грубый метод, и всегда есть опасность передозировки, но, если мы попытаемся отволочь поляка домой в теперешнем состоянии, бедняга запросто может умереть от болевого шока. Я осторожно сковырнул с рабочего конца ампулы трехслойную мембрану вместе с интелтроном, регулирующим ее проницаемость для каждого в отдельности из хранящихся в ней препаратов, и легонько прижал обнажившуюся губку к ране.

— Что вы?.. — начала незнакомка.

— Обождите, — перебил я, — пока лекарство подействует.

Верно говорится, что героизм — это вовремя проявленная глупость. Будь у меня при себе лист мушек, не понадобилось бы портить совсем недешевую ампулу… но мушками-то я не пользуюсь как раз потому, что давно вживил аптечку! Это ведь не аугмент даже — так, полтора процента…

Спустя две минуты глаза Новицкого внезапно распахнулись.

— Не двигайтесь, пан Тадеуш, — предупредил я, прежде чем инженер попытается, запаниковав, вскочить. — у вас сломаны рука и нога.

— А… Ы-ы!! — Очевидно, боль пробивалась даже сквозь эндорфиновую блокаду. Новицкий пошипел секунду, прежде чем речь вернулась к нему. — Глаза?

— Просто отключили энергию, — объяснил я. — Правой рукой можете шевелить?

— Мгм, — односложно отозвался Новицкий. — Что?..

— Вот, придерживайте ампулу на месте. — Я вложил цилиндрик в негнущиеся пальцы. — Сейчас…

Я с трудом поднялся на ноги, примерился, вглядевшись в плоскую синюю ночь. Чуть в стороне лежало еще одно тело, но даже в ИК-диапазоне видно его было плохо. Ледяной воздух быстро отнимал тепло у мертвых. Толпа буквально растоптала несчастного латиноса, не оставив в теле ни единой целой кости. Однако выдранный проигрыватель чья-то нога отбросила случайно к обочине. Я подобрал приборчик, стараясь не измазаться в крови, и сунул в карман.

— Держитесь, — скомандовал я, нагибаясь к лежащему инженеру, и задействовал силовые импланты на полную мощность.

Если бы не верная аптечка, тут же впрыснувшая дозу анальгетика прямо в ликвор, я бы потерял сознание от боли. Полностью аугментированный боечеловек — это сбалансированная машина, в которой безумная сила искусственных мышц опирается на синтетические связки и композитные кости и управляется отдельными процессорами по экранированным шинам. Мои наживленки крепились поверх естественных мускулов, пришитые к наспех упрочненным жилам, и только репрограммные блоки спасали меня от переломов. Думаю, если бы не секретарь, помогавший распределить нагрузку между суставами, я бы точно вывихнул себе что-нибудь, отрывая Тадеуша Новицкого от земли. Но когда псевдомышца пытается выдрать оба своих конца из костей вместе с танталовыми скрепками, поневоле взвоешь.

Поляку, впрочем, пришлось не легче. С губ его сорвался мучительный стон, рука, сжимавшая патрон с обезболивающим коктейлем, дрогнула.

— Не отпускайте! — предупредил я. — До вашего дома почти полкилометра.

— А я? — робко спросила Линда Томина.

— Идите за мной, — ответил я, подумав. — Мятежным город ночью — не место для женщины.

— Мы не мятежники! — возмутилась девушка. — Мы…

— Вы идиоты, — прохрипел я. — Давайте беречь дыхание. И придержите ему ногу. Левую! Если она станет болтаться на ходу, никакой анальгетик не поможет.

Не скажу, чтобы эти полкилометра стали самыми долгими в моей жизни, но никакого удовольствия прогулка по ночному Бэйтауну нам не принесла. Электричество так и не включилось, связи тоже не было. Только в стороне админ-комплекса что-то просверкивало порой, и раздавались редкие хлопки. Однажды грохнула в отдалении пулеметная очередь и тут же стихла.

На полпути к дому Новицкого мы увидели труп. Очевидно, местные полицейские, согласно уставу для неспокойных колоний, хранили полуброню и оружие дома на случай беспорядков — считалось, что в таком оснащении они практически неуязвимы даже в одиночку. Судя по тому, что я увидал, ошибочно считалось. Нечто пробило кирасу, словно хрупкий пластик, так, что осколки разлетелись, и превратило сердце полицейского в кашу.

— Ч-черт… — выдохнул я.

Такой эффект могла бы произвести пуля крупного калибра на излете… но мне совершенно точно было известно, что летальное оружие не могло попасть в руки колонистов. С тех пор, как даже Соединенные Штаты, напуганные размахом бытового насилия, отказались от священного символа Второй поправки, право убивать стало ревниво охраняемой привилегией власти и преступности. На планетах с развитой биосферой это вызывало порой проблемы — когда колонисты требовали выдать им хотя бы ружья для охраны от хищников, — но и вполовину не так много, как могли бы вызвать те же ружья в руках тех же колонистов. Уделом простых жителей как метрополии, так и доменов было несмертельное оружие вроде блиссеров или парализаторов.

Если только те не возьмутся делать оружие сами., ,

— Что? — переспросила Томина.

— Осторожней, впереди лежит труп, — предупредил я, обходя тело.

В глубине раны что-то металлически блеснуло. Если бы не Новицкий, которого приходилось нести на вытянутых руках, я бы непременно нагнулся, чтобы разглядеть снаряд внимательней. Определенно, кустарная работа — а значит, мятеж готовился давно, так давно, что бунтовщики сумели, обойдя программы учета, наворовать материалы, воспользоваться станками — опять-таки не оставив явственного следа в логах…

— Господи… — всхлипнула девушка и снова замолкла.

До цели оставалось шагов десять-пятнадцать, когда над городом разнесся странный звук: будто за горизонтом звенела на басовых нотах протянутая от земли к небу струна.

— Что… такое? — Новицкий приподнял голову, будто пытаясь разглядеть что-то в кромешной тьме.

— Не знаю, — пробормотал я. Действительно, ни с чем подобным мне не приходилось прежде сталкиваться, и неизвестность, как всегда, пугала. — Как думаете, пустит нас ваша супруга, или мне придется выбить дверь?

— Пустит, — пообещал инженер.

Оказалось — соврал. Не потому, что мы не сумели попасть в дом. Дверь была распахнута настежь, и тишина внутри стояла такая, что ясно становилось — мы одни. Усиленный слух улавливал биение только трех сердец.

— Странно, — пробормотал я, жмурясь. Обесточенные потолочные панели флюоресцировали остаточным светом, как раз настолько, чтобы слепить глаза в режиме ночного зрения. — Куда могла отправиться пани Новицкая?

— Кася? — Инженер неловко дернул здоровым плечом. — Наверное, к остальным.

Я уложил его на ковре в гостиной. Линда Томина присела на пороге, слепо вглядываясь в темноту. Украдкой я вгляделся в ее лицо, едва видимое в синем мерцании: тонкие черты, настолько правильные, что приводят на память скорее мятые-плавленые пластургами физиономии стареющих жительниц дримтаунов.

— Где вы храните мушки?

— В шкафу, — пробормотал поляк. Кажется, запас препарата в ампуле иссякал. Губчатый носитель отдавал запас псевдорфинов с невиданной щедростью, концентрация их в оттекающей от раны капиллярной крови была многократ смертельной, но, покуда несущая препарат кровь добиралась до мозга, ферменты в ней успевали уничтожить большую часть лекарства. Доза, рассчитанная на много часов, была растрачена за каких-то двадцать минут.

Ящик был почти пуст — валялись на дне старые комиксы по мотивам Сенкевича, но среди них завалялось несколько листов мушек. Я пробежался кончиками пальцев по выпуклым пластиковым ляпкам в поисках нужной, нащупал встопорщенные по краям крошечными иголочками прямоугольники и налепил на шею Новицкому сразу штуки три. Подумал секунду и украдкой шлепнул еще одну себе на запястье. Аптечку надо беречь.

Дальше предстояло самое трудное. С помощью Томиной я кое-как зафиксировал переломы, вместо шин воспользовавшись ножками от табуретки, а вместо бинтов — порванными на ленты рубашками. Новицкий за время этой процедуры терял сознание трижды, невзирая на мушки, но, когда раздробленные кости перестали взрываться болью при каждом движении, немного пришел в себя.

— Куда вы пойдете дальше? — спросил он, отдышавшись. — Тьфу… дайте попить, бога ради!

— Думаю, воды нет, — вспомнил я. — Насосы…

— В холодильнике молоко, — подсказал инженер. — Вы же единственный ориентируетесь в этой тьме египетской…

Одна мысль о соевом напитке вызывала тошноту, но, шаря на ощупь по темным полкам, я обнаружил, что зверски хочу есть. Искусственные мышцы получали энергию от биогенератора, а тот — из моей крови, В конце концов я приволок в комнату миску с ископаемыми плюшками, кувшин молока и кружек на всех.

Линда Томина все так же устало сидела на краю дивана, едва пошевелившись, когда я вложил ей в руку чашку.

— Ешьте, — посоветовал я невнятно, с хрустом разгрызая булочки одну за одной и едва успевая заливать колкую крошку во рту гнусным суррогатом. — Еще неизвестно, когда нам удастся разжиться провизией. А насчет вашего вопроса, пан Тадеуш… пойду искать связи. Даже если обесточен весь город, админ-центр должен иметь отдельное питание.

— Я с вами, — внезапно произнесла девушка.

— Лучше останьтесь, — посоветовал я. — У повстанцев есть какое-то оружие, пробивающее полуброню. Вряд ли они продержатся долго… но если я не выполню своего задания через сорок восемь… нет, уже сорок шесть с половиной часов, планета превратится в кровавый ад. Я не могу терять времени.

— Могу сказать, что это за оружие, — прохрипел Новицкий. — Альпинистский пистолет.

— Пневматический, — уточнила Томина. — Чтобы забивать костыли.

Я переводил взгляд с одного на другую и обратно.

— Боже мой!.. — выдавил я. — Рискуны-альпинисты… разумеется, снаряжение двойного назначения…

— Если хотите, — предложил Новицкий, — можете взять мой. Он в спальне, в шкафу, там, где рюкзаки. Только не забудьте зарядить баллон и прихватить клинья.

— Почему вы мне помогаете? — полюбопытствовал я, вставая. — Могли соврать, что все пистолеты хранятся на базе. Или вовсе промолчать.

— У меня возникло подозрение, — после недолгой паузы сознался инженер, — что нас, грубо говоря, употребили.

— Верное подозрение, — заметил я, заглядывая в спальню. Там было темнее, чем во всем остальном доме, и меркнущего свечения панелей как раз хватало, чтобы ориентироваться в синем мареве. — Я, правда, не понимаю, кто и зачем. Вы, случайно, не знаете, на кого работала ваша жена?

— Что? — Новицкий, видно, вскинулся, потому что за этим выкриком последовал удар и всхлип.

— Ну вы хотя бы догадывались, что у нее стоит аугмент мозга? — раздраженно бросил я. Не люблю копаться в чужом белье, особенно если оно не очень чистое.

— У нее не было никаких наращений!

— Значит, не догадывались, — заключил я, подхватывая пистолет. Зловещая тяжесть рукояти не внушала доверия. Не люблю оружия. Особенно такого — ненадежного и опасного.

— У нее не было!.. — настаивал поляк. — У нее не было ибада!

— Да? — Я снова заглянул в гостиную. — Тогда куда она ушла? Как узнала, что происходит в городе? Или вы думаете, будто она отправилась бродить по темным улицам… кстати, в шкафу лежал один пистолет или два?

— Два, — буркнул сбитый с толку инженер.

— Сейчас — один. Значит — небезоружной. Но, так или иначе, она больше вашего знала о том, что должно произойти.

Из глубин подсознания вынырнула еще одна мысль. Шарики! Проклятые лакированые шарики в руках Катерины Новицкой. И пальцы, перекатывающие их по сложным траекториям. Готовый набор нестандартных мудр. И полузакрытые в трансе глаза.

— У вашей жены был установлен интербрейн, — проговорил я уверенно. — Не могу сказать, какую роль она играла в этой шараде, но подозреваю, что одну из главных.

— Если бы я мог встать… — прошипел инженер.

— То — что? — осведомился я, вогнав баллончик во вздутую рукоять пистолета. — Вызвали бы меня на дуэль? Боюсь, ваше оружие не слишком для нее подходит.

Конечно, инструмент, способный вогнать в камень стальной клин, можно использовать против человека в боевой броне. Если вы подойдете к нему достаточно близко, потому что радиус действия у альпинистского пистолета мизерный.

Я поставил миску с остатками плюшек поближе к раненому и туда же опустил кувшин.

— Захотите есть — булки и молоко рядом с вами, — бросил я. — Вызову врача, как только сумею. Старайтесь не шевелиться.

Подумав, я набросил на инженера горку покрывал и ковер со стены. Вместе с электричеством отрубилось и отопление, так что в доме было зверски холодно, а мне вовсе не хотелось, чтобы Новицкий подхватил воспаление легких.

— Госпожа Томина, — обернулся я к девушке, — если вы не передумали, то идемте.

— Я… — Девушка замялась. — Нет, все же пойду. Приведу Тасю врача… вы не отвлекайтесь.

— Мне нетрудно, — усмехнулся я.

— Лучше найдите, кто заварил эту кашу, — мрачно попросил Новицкий.

— Нет, — отрезал я. — Мой долг — найти убийцу Сайкса. Это сейчас главное. Иначе послезавтра не будет иметь никакого значения, кому понадобилось поднимать бунт.

На улице ничего не изменилось. Все так же подмигивали с мглистого небосвода звезды; особенно ярко полыхали Арктур — думаю, если бы не отсветы умирающей авроры, его оранжевый маяк отбрасывал бы чуть заметные тени — и белопламенная Гемма. Только ближняя луна скатилась с небес на восток, в воды Узкою моря.

— Зачем вы пошли? — поинтересовался я у осторожно ступающей рядом девушки, когда тишина стала совсем нестерпимой. Чтобы не отстать, Линда Томина придерживала меня за руку, и ее прикосновение странным образом успокаивало без лекарств. — В доме у Новицкого вам было бы безопаснее.

— Наверное… — Девушка вздохнула. — Потому же, почему пошла в рискуньи. Вы представляете, как скучно жить в колонии?

— В домене, — педантично поправил я. — Могу представить.

Жители метрополии, если им очень повезет и позволят способности, могут сделать карьеру в одном из подразделений Колониальной службы. Или переселиться на другую планету. Колонист привязан к своему месту, как индус — к касте.

— Вряд ли. — Она выразительно повела плечами. — Думаю, на других мирах по-иному. Там есть простор… место. Мы зажаты в долине Узкого моря, от Бэйтауна до полярной шапки. Некуда даже поселенцев приткнуть. О чем думают эти, в Шайене, — не представляю.

— В вашем описании Габриэль лишен достоинств вовсе, — заметил я. — Но ведь кому-то же он понадобился?

Нас прервал глухой хлопок.

Усиленные аугментом рефлексы бросили меня на пластфальт прежде, чем сознание определило природу звука, а программа ориентации — его источник. Стальной стержень пролетел совсем рядом и, ударившись о дорожное покрытие, брызнул фонтаном искр.

— Что за… — выдохнула девушка, которую я бессознательно утянул за собой, прежде чем ладонь моя наглухо зажала ей рот.

— Молчите, — шепнул я ей на ухо, выпрастывая из-под живота пистолет. — Лежите на месте. В нас стреляют!

Судя по звуку, нападавший скрывался за невысокой живой изгородью, окаймлявшей ближайший участок. Я отполз на пару шагов в сторону и замер. Одно то, что выстрел едва не достиг цели, подсказывало — мне противостоит такой же аугмент, возможно, даже более совершенный. Первая же ошибка может иметь непоправимые последствия.

Но совершил ее не я. Смутная ультрамариновая тень показалась из-за слившихся в сплошную массу ветвей, выставила громоздкий пистолет на вытянутых руках. Я попытался перейти в тепловой диапазон — и не смог, тень рассеялась напрочь. Похоже, понял я, мой противник излишне самоуверен. На ИК-детекторы делают ставку полицейские: термозащитных накидок у преступников обычно не бывает, а в определенном диапазоне тепловидение эффективнее ночного зрения. Возможно, стрелок вовсе не рассчитывал столкнуться именно со мной…

Еще один стержень просвистел над самой моей макушкой. Я откатился в сторону, выстрелил раз, другой — полетели смутно различимые в звездном свете листья. Тень исчезла, послышался топот ног и быстро стих вдали — слишком быстро. Рефлекторно подгрузившаяся в оперативку такт-программа подсказала, что скорость велика. Для неусиленного человека — близка к предельной… но я уже знал, что столкнулся с наращенным агентом.

Времени гадать, чей путь я пересек, не было. Возможно, то была Катерина Новицкая. Или нет. Или даже один из штатников Службы, пробирающийся, как и я, через враждебный город к админ-центру.

— Линда, — окликнул я.

Нет ответа.

Обернувшись, я увидел, что девушки нет. Теплое пятно на пласфальте там, где она лежала, еще просматривалось, цепочка следов меркла, уходя вдаль.

Первым моим побуждением было броситься вслед за ней, но я подавил его. Нет времени спасать истеричных девушек. Время утекало из стиснутых пальцев, как соленый песок габриэльских пустынь. Перехватив поудобнее тяжелый пистолет, я двинулся дальше по залитой звездным светом улице.

До админ-центра оставалось не более двухсот метров, когда секретарь подсказал, что аплинк восстановлен. Не колеблясь ни секунды, я перепрыгнул через изгородь и, сжавшись в комок, пытаясь целиком уместиться под едва греющей курткой, с головой ушел в ирреальность.

Первым, с кем я связался, был Ион Аретку. Камера висела в углу тесной комнаты, большую часть которой занимал экран-планшет. Вид на лысину шерифа открывался просто великолепный.

— Да?! — неубедительно рявкнул Аретку. — А, это опять вы? Где вас черти носят? Немедленно в админ-иентр!

— Обойдетесь, — отрубил я.

Лысина приобрела приятный розовый оттенок.

— Это приказ губернатора, — процедил шериф. — Весь персонал действующего состава и вспомогательных служб…

— Я — не штатный сотрудник, это во-первых, — напомнил я. — А во-вторых…

Мои полномочия брызнули Аретку в лицо слепящим дождем.

— А теперь, — продолжил я, убедившись, что шериф осознал и впечатлился, — отвечайте. Каково положение в городе?

— Можно подумать, вы не заметили, — все же огрызнулся румын. — В городе бунт. Собственно, мятеж распространился на все поселки, которые мы не успели отрезать от локальной опсистемы. Физически. Сигнал распространялся в виде псевдоразумного алгоритма, обходя все защиты — да их, собственно, и не было…

— Почему до сих по не подавлен? — спросил я холодно.

— Потому что у меня нет людей! — взвыл Аретку в голос и страшно закашлялся. — Половина полицейских не явилась по вызову…

— Думаю, большинство из них мертвы, — перебил я. — Знаете, что делает с вашей полуброней альпинистский пистолет?

— Видел, — кивнул Аретку. — Как раз хотел сказать, что толку от моих ребят немного. А штатный состав — это шесть человек. Я снял, кого мог, с охраны лагеря для новиков… заменил на полицейских… но это не решает проблемы. Люди продолжают прибывать.

Вряд ли этот потоп остановит что-либо, кроме обрыва лифт-связи. Служба никогда не считала мелкие беспорядки поводом остановить переброску населения.

— Мятежники пытались взять штурмом админ-центр, — продолжал Аретку, — но сейчас отошли. В мой аугмент начали поступать данные с камер наблюдения — единственных действующих в городе. Сейчас они отрезаны как от своих товарищей в других поселениях, так и от ферм. Думаю, к восходу Адоная попритихнут.

— Вряд ли, — посулил я. — Имейте в виду — среди них действует сильно аугментированный агент… и возможно, не один. Так что берегите лос.

— Попробуем. — Аретку пожал плечами. — Вы можете нам помочь?

— Нет, — ответил я. — У меня задание.

Если мятежники заняли район трех площадей, соваться в окрестности админ-центра глупо. Даже если меня не узнают в лицо, стоит кому-нибудь углядеть синий отсвет проекции в моих глазах и крикнуть «Ибад!»… Можно вызвать вертолет, но громоздкая, хрупкая машина вряд ли сможет сесть посреди улицы. Надо искать другой выход.

Тонкие щупы пинг-комманд распространялись по куцему огрызку оставшегося доступным киберпространства очень быстро. На последних мощностях я протянул аплинк в виртуальный анклав Башни, оттуда — в зону транспортного контроля. Не прошло и пары секунд, как бортовой компьютер колеоптера перешел под мое управление. Словно фасетчатыми буркалами насекомого, сквозь десятки камер взлетного поля я видел, как взмывает ввысь обманчиво-неуклюжий бочкообразный аппарат. Теперь оставалось только ждать.

Со стороны админ-центра донеслись крики, потом мерно захлопали альпинистские пистолеты. Пронзительное шипение — должно быть, Аретку воспользовался разгонным газом, — снова крики, и все тот же загадочный басовитый гул… Я чуть приподнял голову над оградой. Вдалеке завиднелись огоньки, они приближались, растягиваясь лучами света из альпинистских фонарей. Трое или четверо рискунов свернули в проулок, не добежав до моего убежища пары кварталов, один промчался мимо, не заметив. Я слышал его тяжелое дыхание. Вновь тишина; обожженные светом глаза мучительно привыкали к темноте. Вдруг на уступчатой стене обрыва замигали такие же, пригашенные расстоянием, огоньки. Я попытался распознать код, но это был, судя по всему, боевой язык, а не примитивный шифр вроде морзянки. Лишенные связи, мятежники тут же наладили сообщение в обход интелтроники. Интересно, они рассчитывали на то, что бунт случится ночью, или днем тоже приспособили бы что-нибудь?

Спустя шесть минут автопилот посадил машину посреди улицы, в десяти шагах от меня, выплавив огнем турбин здоровенную дыру в пласфальте. Запоздало докатился гром: колеоптер выпал из-за звукового барьера уже над городом, нарушив попутно все законы о безопасности воздушного движения. Я ринулся к коптеру очертя голову, словно обезьяна, на всех четырёх взлетел по лесенке, каждую секунду ожидая получить в спину тяжелый костыль, и, только когда люк затворился за мною, облегченно вздохнул.

Повинуясь команде, коптер вновь поднялся в воздух. Я приказал сделать круг над городом, покуда мысли мои не придут в порядок.

До сих пор никому не удавалось силой поменять власть в колонии. Но все когда-нибудь случается впервые. И все-таки — что такого хранит габриэльская пустыня, что стоит подобного напряга?

Ситуация втягивала в себя очень странные личности — того же Новицкого, его жену-агента неизвестно какой конторы, молчаливую Линду Томину… а до того — помешанного на Предтечах Лаймана Тоу, и помешанного на своем долге равата Адита, и помешанного не пойми на чем младшего Сайкса…

Стоп. Если Сайкс действительно готов был предложить Новицкому колониальное самоуправление — кому это было не выгодно?

Тем, кто хочет завладеть планетой. Тем, кто внедрил сюда шаблон Дюны, не считаясь с последствиями. Вероятнее всего — правительству России, готовому развязать против Службы меметическую войну. Но если империалисты действительно поддерживали рискунов-мятежников, они обнаружили, что их орудие вышло из повиновения. Достигнув поставленной цели, рискуны подрывали смысл собственного бытия.

Чтобы не допустить этого, можно было убрать Сайкса. Но события вышли из-под контроля, планета продолжала терять ценность — только другим способом. Последовал бунт. А дальше?

Нет, социальные инженеры — таковыми я, за неимением альтернатив, считал русских империалистов — воспользовались шаблоном, изначально нацеленным на восстание. Потому что… Да потому, что получить эксклюзивное право на планету они могут лишь в одном случае: когда Служба, очевидно, не сможет поддерживать в домене порядок, а они — сумеют. Контролируемый хаос, взрыв, оснащенный стоп-краном, — вот что должен был создать шаблон.

Все складывалось. Отыскав агента, выпотрошив его психику, точно карпа, я найду и способ остановить безумие, превратившее безобидных спортсменов-экстремалов в боевой отряд фрименов, решил я. Нечего играть словами. В этом сценарии расписаны роли — вот только я лишен роскоши подождать, покуда сценарист не примерит на себя амплуа главгероя.

Потому что даже если шаблон разрешится катарсисом, вплавляющим его в коллективное бессознательное, в аниму колонистов, дальнейшее его развитие предсказать невозможно. Реставрация монархии в середине XXI века ввергла Россию в историческое безвременье. Что случится с Габриэлем, если потуги социнженеров разбудят более древний, глубинный стереотип — например, шаблон джихада? Какой мем остановит помешанное на мести сообщество фанатиков, вооруженных новейшими разработками ТФ-физики?

Однако вражеской цели я по-прежнему не видел.

Воспользовавшись бортовым передатчиком, я через спутник связался с Клаусом Этьенсом.

— Мне нужен список тем, над которыми работает ваша контора, — потребовал я без предисловий.

Бельгиец недовольно сморщился.

— Ваш доступ…

— Вполне достаточен. — Я передал ему свежеполученные от старшего Сайкса проксы. — И меня не интересуют детали — только тематика. И степень… м-м… продвижения.

От некоторых пунктов в пробегающем перед моим вторым взглядом списке у меня волосы вставали дыбом. Помимо всего прочего, институт занимался и созданием ТФ-оружия. Затею столетней давности с ТФ-бичами отложили в долгий ящик, но, кроме них, существовали еще и аннигиляционные бомбы — миниатюрные генераторы полного М-Е преобразования, способные превратить несколько грамм рабочего вещества в излучение, испаряющее затем и бомбу, и все вокруг нее, — и лифт-деструкторы, посылающие разрушительную волну по каналу перестроенного пространства, связывающего две телепортационные кабины, и еще несколько видов вооружений, основанных на эффекте Уилсона-Пенроуза во всех его проявлениях. Все они, кроме бомб, впрочем, находились на стадии теоретических разработок.

О проекте А-привода я уже знал. Второй Большой Проблемой — вот так, с прописных букв — был гиперпереход, или трансфокация, или истинная телепортация, или как еще принято называть мгновенное перемещение в пространстве без помощи приемника. Но к ее решению за последние полтора столетия человечество не продвинулось ни на шаг. Собственно, поначалу считалось, будто она вовсе не имеет решения и сверхсветовые перелеты — лишь выдумка безответственных фантастов. Лифт-транспортировка по какой-то непонятной для меня, как и для любого малознакомого с этой областью знаний, причине не нарушала принципа причинности до тех пор, покуда ТФ-генераторы оставались связаны струной перестроенного пространства, наподобие так и не созданных по сей день «червоточин» — именно потому, что начальная длина канала стремилась к нулю и доставлять кабину к месту назначения приходилось малой — в половину световой — скоростью. А вот телепортация нарушала указанный принцип категорически. Поэтому о возможности гиперперехода первыми всерьез заговорили не физики, а прекурсологи. Потом появилось решение Гордеева — столь же изящное и настолько же непрактичное, как машина Керра-Типлера в рамках общей теории относительности. ТФ-генератор может перебросить материальное тело на любое расстояние за срок, близкий к нулю для часов, связанных с телепортированным телом. Но для внешнего наблюдателя при этом проходит столько времени, сколько нужно световому лучу, чтобы добраться от старта до финиша. Эйнштейн может спать спокойно.

На этом прогресс остановился.

Еще в Башне занимались исследованием пенроузовских свойств артефактов Предтеч — именно в них уходило корнями решение Гордеева — и вяловато пытались создать аннигиляционный реактор, капризный и неудобный, взамен доказавших свою безопасность термоядерных установок. Технологический отдел столь же лениво доводил до безупречности конструкцию ТФ-генератора.

Короче говоря, список пощекотал мое любопытство — но и только; никакой полезной информации мне из него выжать не удалось.

У меня мелькнула было мысль обратиться с такой же просьбой к директору Института прекурсологии, но я ее отмел. Не верю в могучие артефакты Предтеч. Прежде всего потому, что до сих пор ни один из них не принес практической пользы вовсе — если не считать денег, полученных счастливыми владельцами от их продажи. Надежды обнаружить следы кларктехнологий — развитых настолько, что становятся неотличимы от магии, — рассеивались с каждой новой находкой. Судя по всему, то неизвестное, что убирало с галактической арены очередной ряд игроков, начинало действовать вскоре после того, как цивилизация достигала некой стадии технического развития и человечество уже стояло на этом пороге. Ничего непостижимого мы не нашли, как ни искали, и только разочарование поддерживало последних сталкеров, выкраивавших из до предела растянутого бюджета Службы жалкие крохи на поиск затерявшихся артефактов в мрачных, закрытых для колонизации системах. Даже самые грандиозные конструкции, оставленные нам в наследство, человечество могло бы скопировать один к одному… если бы только нам взбрела в голову такая фантазия.

Поэтому метания прекурсологов казались мне не то чтобы бессмысленными… но мелкими в сравнении с технологическим прорывом, какой только что совершили ученые из Башни. Что изменится от того, что Лайман Тоу обнаружит под сернокислыми облаками Самаэля очередные руины?

Я вернулся к первой рабочей гипотезе — что целью манипуляторов является сама планета Габриэль. Самодостаточная, в сущности, колония с преобладанием русского населения… вот только очень уж маленькая. Даже самые развитые технологии — я бы сказал, в особенности они — требуют колоссальной промышленной базы для своего поддержания. Габриэль мог снабдить себя продовольствием, потому что здесь производилась пленка для парников, и насосы, снабжавшие парник водой, и опреснители, дающие пресную воду, и, подозреваю, термоядерные реакторы, питавшие энергией опреснители… и эта цепочка задействовала производительные силы планеты целиком. Для верности я заглянул в планетарный банк данных, но тщетно — колония вправду не смогла бы перейти на производство лифтоносцев. Еще одна версия вычеркнута.

Нет, так я никуда не приду! Каждая логическая цепочка заводила меня в порочный круг невежества. И пополнять копилку знаний о планете у меня не было времени — потому что прочувствовать, чем живет домен, за два дня невозможно. А через сорок шесть часов директор Сайкс потребует у меня голову убийцы.

Я вернулся к первоначальной схеме. Итак, российские агенты на Габриэле обнаружили, что директорат перенял планету у ее временных хозяев — южноафриканцев, и…

На этой мысли я споткнулся. До сих пор мне казалось, что директорат лишь реагировал на угрозу со стороны неведомых «агентов». Но откуда они могли узнать о ней? Ведь одновременно я предполагал, что это агенты влияния подняли мятеж в ответ на независимо принятое Службой решение.

Возможно ли, что директорат каким-то образом узнал о неотъемлемой ценности планеты и принял свои меры, чтобы сохранить контроль над ней? Притом так, чтобы никто на самом Габриэле не подозревал об этом?

Как обменивался информацией со своими хозяевами агент — я догадывался. Пакеты файлов, проходящие через транспондер кабины, подвергаются тщательной цензуре, но контрабанда находит дорогу. И в ящиках с продукцией домена могут найтись не только фляги с драгоценным соком местных деревьев — «слезами ангелов», излюбленным напитком богемы Ядра, — но и, скажем, выносные тридрайвы.

А вот кто мог вынести контрабандой не пойми какую мысль…

— Банк данных администрации, — скомандовал я, от волнения проговаривая адреса вслух. — Список всех временно прибывавших в домен за период… за последние полгода. Имя, должность, ученая степень, цель прибытия…

Таблица расцвела передо мной. По большей части планету посещали временно командированные в один из институтов — личности, не способные привлечь внимание по своей бесцветности; порой — курьеры Службы или проверяющие из центра. Я поиграл несколько минут с фильтрами, прежде чем не наткнулся на запись, прочно приковавшую мое внимание.

Второй заместитель директора ресурсного отдела Колониальной службы, господин Урхо Тоолайнен, посетил домен пять месяцев назад. Большую часть проведенного на Габриэле времени у него отняли встречи с сотрудниками Института прекурсологии — думаю, помешанные на экономии ресурсники опять собрались урезать финансирование непрактичных исследовательских работ. Но не это удивило меня. Среди тех, с кем, если верить бесстрастному хронометражу, высокий гость беседовал особенно долго, значился доктор Лайман Тоу. И вот это уже было совсем странно.

Глянув на маршрутную карту, я сообразил, что коптер уже заходит на посадку у основания Башни. Надо же, как неудачно… Хотя будем считать, что я реквизировал машину для расследования. Все равно стоит залить полные баки… и подкрепиться самому, а главное — добежать до комнаты прежде, чем фуга скрутит меня.

Но на один разговор времени у меня хватит.

Лайман Тоу откликнулся почти сразу: экраны в его рабочем кабинете не горели, на столике у полетного ложа стояла тарелка лапши с овощами. Я почти ощутил острый, пряный запах имбиря и кинзы.

— Чем могу помочь, агент? — осведомился ученый почти благодушно.

— Можете-можете. — Я устроился поудобнее, будто нас с собеседником разделяла не пара сот километров, а шаг-другой. — Расскажите, чем вы так заинтересовали господина Тоолайнена.

— Э… — Тоу слегка растерялся. — Я, собственно, и от него пытался добиться разрешения исследовать артефакты на Самаэле, так сказать, in situ — а в том, что они существуют, у меня нет ни малейшего сомнения…

— Что вы ему сказали?! — едва не крикнул я.

Рыхловатый китаец оскорбленно подтянулся.

— Я всего лишь обратил его внимание на упущение в отчете планетографической группы по системе Адоная. Понимаете, обзор Самаэля проводился дистанционно, при помощи зондов, и планетографы, в сущности, знали, что хотят увидеть. Очевидное заметить труднее всего. Вам известно, — продолжал ученый в блаженной уверенности, будто я осведомлен в тонкостях планетологии не хуже его самого, — что планеты венерианского типа теряют атомарный водород из-за эффекта убегания. Фотолиз воды в верхних слоях рождает свободные протоны, а те уносит солнечный ветер. Но эффект убегания проявляется не всегда. Ультрафиолетовое излучение звезды должно быть достаточно мощным, а поле тяготения планеты — относительно слабым, ведь «горячие гиганты»…

— Знаю, доктор, спасибо. — Я с трудом подавил искушение добавить: «С основами планетологии знаком».

— Так вот, — продолжал Тоу, нимало не смутившись, — по моим подсчетам получалось, что Самаэль не мог претерпеть афро-трансформации. Да, хи Геркулеса — горячее Солнца, поток ультрафиолета от нее сильнее, а солнечная постоянная на расстоянии орбиты Самаэля — больше, но… на поверхности планеты тяготение составляет полтора «же», ее масса — две с половиной земных. Все компенсируется. Нынешняя атмосфера третьей планеты Адоная — это и есть артефакт, самый большой из найденных.

Я подхватил челюсть. Действительно, если ученый сумеет подтвердить свою гипотезу фактами, слава в узких кругах предтечепоклонников ему гарантирована. Вот только…

— А почему тогда вокруг Самаэля нет спутниковой оболочки? — поинтересовался я скептически. — Если это была колония…

— До сих пор мы нашли только одну более-менее сохранившуюся оболочку, реликт последней волны, в системе 82 Эридана, — парировал Тоу, — и то потому, что условия ее существования можно назвать тепличными — лишенная атмосферы и спутников планета, судя по всему — передовая база. Здесь, с другой стороны, мы имеем массивную луну, вносящую орбитальные возмущения, и протяженную мезосферу — тормозящую среду… я удивлюсь, если хоть один спутник, даже на очень высокой орбите, просуществует в таких условиях больше десяти-пятнадцати тысяч лет, в то время, как речь идет о миллионах.

— Хорошо, — уступил я, — но куда, по-вашему, делся водород?

— Чтобы объяснить этот эффект, я предположил, что Предтечи, основавшие базу в системе Адоная, имели возможность регулировать излучение звезды, — заключил китаец. — Эту гипотезу я и высказал господину Тоолайнену… и мне показалось, что он отнесся к моим словам весьма благосклонно. Но после его отъезда я так и не получил из центра Шайен никаких распоряжений и вынужден был опуститься до… извините, мелкого интриганства…

— Могу вас заверить, — деревянными губами вышептал я, — что к вашим словам отнеслись действительно со всей серьезностью.

Оборвав связь, я уткнулся лицом в ладони, не обращая внимания на панораму иконок, испестрившую веки изнутри. Еще как серьезно! Если уж директорат взялся искать в системе Адоная машину, способную разжигать — а значит, и гасить — звезды…

Я по-прежнему не верил в богмашину Предтеч. На мой взгляд, Лайман Тоу банально увлекся — есть множество способов закачать избыток тепла в атмосферу, и поддувать для этого ядерную топку светила вовсе не нужно. Эффект убегания действует с положительной обратной связью — как и вымерзание миров вроде Габриэля; единожды вступив в силу, он за очень короткое по астрономическим меркам время превращает планету в углекислотный парник.

Но мне верить не обязательно. Достаточно, чтобы поверил кто-то на Земле.

И колония превратится в поле боя.

Превратилась.

Как можно найти убийцу среди солдат, чьи руки — сплошь в крови?