Зови меня Яга

Глава 41

Изо рта вырывался пар, мороз пощипывал щеки, но я старалась не шевелиться, чтобы не спугнуть стайку снегирей, прилетевших на мою кормушку. Настоящий резной теремок стоял на одной ноге посреди двора – загляденье. Скрипнул снег за моей спиной, и я сказала, не оборачиваясь:

– Не ты ли говорил, что лесных птиц не надо кормить? А потом сам поставил такой славный домик.

Радек обнял меня сзади – в зимнем полушубке, с выросшим животом я казалась сама себе колобком, но остальные только смеялись над моим ворчанием, когда помогали прикрепить лыжи к валенкам.

– Тебе нравится их угощать, – просто ответил он. С ужасом подумалось: возжелай я жареных соловьиных язычков – принёс бы, не пожалел лесных певцов. К счастью, капризы беременных обошли меня стороной, да и самочувствие было прекрасное на диво: ни тошноты, ни отёков.

– Я всех люблю кормить, – улыбнулась я, растирая покрасневший нос рукавицей.

– Знаю, – вздохнул Птицелов. Он отчаялся перепоручить детям скотину – я не могла отказать себе в удовольствии сбегать к белым козам с шелковистой шерстью. Слишком уютно они хрустели сеном и жадно тянулись за вениками из веток в своих стойлах. Проверяла я и куриные кладки – огромные пушистые куры легко переносили морозы и продолжали нестись зимой, к недоумению соседок, обычных пеструшек. Мохноногих кур благородного голубого окраса я звала китаянками, и, судя по тому, как смеялся Радек, угадала с происхождением породы.

То была самая счастливая зима в моей жизни. Запомнились и её проводы – на Масленицу пришли к нашему дому гостями и Власий, и Боян с учеником. Казалось, сколько бы мы с Забавой ни напекли блинов – всё будет мало.

Время шло, и с наступлением тепла надежды, что малыш развернётся головой вниз, у меня не осталось. Ребёнок толкался ножками не в подреберье, как было в первые две беременности, а куда-то в область паха. Я ощупывала свой живот каждый день, перепробовала всевозможную гимнастику. Напрасно. Каждый день я медленно бродила по лесу, размышляя. Каковы мои шансы разродиться без медицинской помощи?

Раздумья лишали меня сна, и вечерами я подолгу водила по волосам душистым можжевеловым гребнем, стараясь успокоиться. Стричься я перестала, а для Забавы отрастить косу и вовсе было делом первостепенной важности. И то сказать – когда не своими руками таскаешь воды помыться, а в просторной бане в достатке разного мыла – можно и локоны отпустить.

Скрывать собственное беспокойство от мужа у меня получалось неплохо. Птицелов был занят тысячей разных дел, а порой просто пропадал вместе с мальчиками на целый день. Даже Пава покинула меня – пришла пора всем серым воронам вить гнёзда. Но когда на березах стали набухать почки, Радек перестал отлучаться со двора. Вся семья притихла в ожидании, каждый вечер я ложилась спать с единственной мыслью – вдруг сегодня?

А с первыми признаками родов, наконец, пришло понимание, что нужно сделать. Солнце уже заливало двор, когда я, стараясь дышать глубоко и ровно, подошла к Птицелову. Он неспешно колол дрова. Богдана и Первушу рядом не было видно, должно быть, повели лошадей на водопой.

– Радомир.

Он обернулся, и, как назло, меня скрутила очередная схватка. Я ухватилась за него, отдышалась и продолжила:

– Послушай меня. Если женщина не может разродиться или погибает, ребёнка ещё можно спасти.

Я выпрямилась, взяла его лицо в ладони и пристально посмотрела в глаза.

– Кесарево сечение – ты мог слышать о нём в Риме. Осторожно разрезать живот и далее матку, мешок, в котором находится плод. Только лезвие должно быть острым.

– Замолчи, – не разжимая зубов ответил Птицелов.

– После младенца надо заставить дышать. Обтереть, очистить носик и похлопать по спине, да стопам.

Он ударил по моим рукам, отбрасывая их в стороны. Со звериным криком впечатал кулак в бревенчатую стену, обдирая кожу на костяшках. Впервые на моих глазах Птицелов потерял самообладание. Мужчина задыхался как рыба, выброшенная на берег.

– Ты не можешь просить о таком! – закричал он, но мне было не до него – болезненная судорога снова заставила закаменеть живот, и я сосредоточилась на дыхании.

– Пообещай, – я схватила его руку и стиснула до боли. – Радек. Я люблю тебя. Пожалуйста. Спаси нашего ребёнка.

Он подхватил меня на руки и понёс в баню, над которой уже вился дымок.

– С тобой всё будет хорошо, ясно?

Мой спокойный, уверенный во всём на свете колдун вернулся. Только пот, предательски стекающий по вискам, выдавал его.

– Если не будет, оно того стоило, – прошептала я. – Рада, что мы встретились, птичий бог.

В бане Птицелов умыл мне лицо, помог освободиться от одежды – осталась одна сорочка. Я напомнила:

– Тебе нельзя здесь, Забаву позови.

Роды считались женским таинством. Хотя по уму помогать мне должна была повитуха, а не девица, но уж точно не муж. Радомир, однако, никуда уходить не собирался. Я так и повисла у него на шее, пока он сильными умелыми руками разминал мой крестец. От массажа боль уходила. Во время схватки Птицелов гладил руками мой живот, а в перерывах разминал плечи и что-то ласково приговаривал.

Я потеряла счёт времени. Ребёнок не появлялся. А у меня не осталось сил. Лицо было мокрым от пота и слёз, но я была не одна, и было не так страшно.

– Прости, – виновато прошептала я. Птицелов вздрогнул, а затем ласково промокнул мои слёзы и стал баюкать:

– Всё хорошо, глупая. Отдохни, недолго осталось. Ты сильная, справишься.

Я не выдержала и разрыдалась, задыхаясь:

– Не смогу!

Легкая оплеуха была столь неожиданной, что слёзы высохли, а дар речи пропал.

– Дыши давай! – прикрикнул на меня Птицелов и сам стал показывать, как надо – спокойно и долго вдыхал носом, а затем выпускал через рот с легким пением или мычанием. После нескольких «а-а-а» и «м-м-м» Радек сказал:

– Он уже рядом, потерпи.

– Кто?

– Власий согласился прийти.

Мне совершенно не верилось, что скотий бог сможет помочь. Но у него точно хватит умения и жесткости спасти хотя бы ребенка. Я же просто хотела, чтобы всё закончилось – слишком сильной была усталость и слишком невыносимой боль. Сознание путалось, убегало, но, когда в полумраке послышался густой бас Велеса, я услышала. – Выйди, – сказал он. Птицелов в последний раз сжал мои руки и исчез.

– Ребёнок, – прошептала я запёкшимися губами. – Достань ребёнка.

Власий приблизился, положил огромные ладони на мой живот и прогудел:

– Хм-м-м. Вижу, что устала.

Было обидно умереть как раз тогда, когда захотелось жить каждой клеточкой тела, но страшнее было потерять, не увидев, незнакомца из моего живота. Тёплая рука легла на мой холодный лоб, покрытый испариной.

– Спи, – приказал Велес, и черное небо, полное сверкающих звезд, окружило меня со всех сторон. Что-то мокрое и тёплое шлёпнулось мне на грудь. Раздались странные мяукающие звуки, заставляя душу вернуться из небытия.

– Покорми дочь, – раздался громкий бас у меня над ухом. В ужасе я рывком подняла голову. На мне копошился и хныкал комочек, покрытый кровью и слизью. Я прижала детёныша к себе, опасаясь, что тот упадёт, и до меня постепенно дошёл смысл сказанных слов.

– Дочь?

– А то, кто ж, – подтвердил Велес, и его глаза светились любовью.

– Радомир! – хотела крикнуть я, но едва услышала сама себя.

– Погоди мужа звать. Придёт. Пуповину пересечёт, обмоет. Но прежде послушай.

Марья. Я назову нашу девочку Марьей, решила я, пока древний бог не заговорил снова.

– Ты искупила свой грех. Вернулась на Путь, – строго сказал он, а я подумала: странно. Сегодня я была готова умереть больше, чем когда прыгала в тёмные воды Енисея, но тогда меня прокляли, а сейчас благословляют.

– Я даю вам с Радомиром дважды по семь лет, но после кто-то должен будет уйти, – сказал Велес, глядя мне в самую душу. – Жизнь за жизнь.

– Спасибо, – горячо прошептала я, забыв, что такое выражение благодарности неуместно.

– Не говори ему, – нахмурился старик. Прозвучало ли в его словах сочувствие или только мне почудилось?

– Обещаю, – кивнула я, не сдерживая текущие по лицу слёзы, и приложила дочь к груди. Власий бережно прикоснулся к её головке и хотел выйти, когда я просила вдогонку: – У нас могут быть ещё дети?

– Если сама захочешь, – задумчиво сказал Велес. – Четырнадцать зим, Яга, помни об этом. Мне придётся уйти на это время, и защита земель ослабеет со временем. Береги своё дитя. Всех своих детей.

Я снова кивнула. Ответа не требовалось, и я попросила:

– Позови скорей Радомира. Ему тяжелее пришлось.

– Да, – подтвердил старик и скрылся за дверью.