Зови меня Яга

Глава 25

Он ехал впереди на приземистой мохнатой гнедой лошаденке. Темно-карие глаза весело сверкали из-под шапки. За ним двигался небольшой отряд степняков. Воины громко переговаривались, то ли шутили, то ли ругались, и от звуков чужой речи руки внезапно покрылись мурашками. Соловей вёл их не под угрозой смерти, не сломавшись под пытками – просто так было проще и выгоднее. С удивлением поняла, что не сержусь. Предать или обидеть может только тот, кому доверяешь.

– Салам, певчая птичка, – сухо поздоровалась я, глядя прямо в глаза Соловью.

– Яга. Вот, встречай гостей. Я при них переводчиком.

Я молча смотрела, как двор наполняется мужчинами. Они вели себя нагло, без нужды опрокидывая корзины, вытаптывая мои грядки, заглядывая в каждую щель.

– Да не смотри так, нынче каждый сам за себя.

Несмотря на тёплую погоду, предводитель отряда щеголял в мехах – шапка с оторочкой, безрукавка. Плоское лицо лоснилось от жира, черные волосы, были убраны в косы, спускавшиеся за ушами ниже плеч. Он что-то шепнул на ухо Соловью, и тот ответил на чужом наречии:

– Эта женщина опасна, ни еды, ни питья от неё брать нельзя. Местные говорят – ведьма.

С изумлением я поняла, что понимаю их речь. Может, внутренний переводчик и не был точным, но смысл улавливался. Степняк приблизился и схватил меня за подбородок. Не показывая страха, я пристально пялилась на него своими разноцветными глазами.

– Бюль-бюль! Испорти ей лицо, чтобы воины не позарились.

Соловей кивнул, глядя куда-то в сторону.

– Что он сказал? – крикнула от отчаяния, просто чтоб не выдать новое умение.

Их вожак молча схватил меня за плечо и толкнул поближе к Соловью. Я невольно попятилась, но бежать было бессмысленно, только раззадорить эту песью стаю. Про себя поклялась: если выбьет хоть один зуб – убью гада.

– Без обид, Яга, – пожал плечами Соловей и коротким точным ударом разбил мне нос. Следующий пришелся куда-то в область глаза. Кровь запачкала одежду – забавно, но именно это волновало меня больше всего. Попробуй отстирай потом местным скудным арсеналом.

– И ногу, чтоб не вздумала сбежать, – сквозь звон в ушах услышала я голос степняка. Один глаз у меня заплыл, но второй видел – им-то я и посмотрела умоляюще на Соловья. Неуловимое движение – и у него в руке появилась небольшая металлическая дубинка с круглым навершием. Любимое оружие душегубов и воров легко было носить скрытно – не меч, чай. Соловей опустил дубинку с размаху на мою ступню – я была обута в те самые кожаные сапоги, что привёз когда-то Иван. Боль была не испытанной ранее – прожив более тридцати лет на свете, кости я не ломала. Упала и не смогла подняться, да и не пыталась. Просто поскуливала от жалости к себе, желая, чтобы всё это оказалось дурным сном.

Степняк легонько попинал мое скрюченное на земле тело, удовлетворенно хмыкнул и обратился к Соловью:

– Узнай, был ли здесь русский царевич с отрядом и куда направился. Мы легко догоним обоз и перебьём их словно овец.

– Вы все сдохнете, чужеземец, – прошептала я, искренне надеясь, что моё предсказание сбудется. – Бесславно, вдали от родных краев. Все до единого.

Сплюнула кровь изо рта и рассмеялась. Мой страх исчез.

– Что она говорит? – визгливо крикнул их вожак, и Соловей поспешно ответил:

– Что давно не видела настоящих мужчин, подобных тебе, потому как в этих краях они подобны бабам и трусливым зайцам.

Степняк захохотал, хлопая себя по коленям, и Соловей кивал, улыбаясь.

– Расположимся здесь на отдых, – наконец, заявил плосколицый, и направился прямиком в мою избу. Подождав, пока он скроется внутри, Соловей присел рядом со мной и помог умыть лицо.

– Не будь дурой, Яга. Если он убедится, что ты безопасна, упрошу оставить тебя в живых. Всё-таки за мной должок.

Его болтовня была топливом для ненависти, бушевавшей внутри, а ещё она позволяла отвлечься от боли. Нога словно горела огнем.

– Помоги снять сапог, – процедила я. Самой бы мне духу не хватило, но тогда пришлось бы резать, когда ступня окончательно распухнет. Соловей издеваться не стал, только издалека слышался глумливый хохот в ответ на мои крики. Когда отдышалась, он всё еще сидел рядом, и я спросила:

– А Иван как же?

– Что Иван?

– Это он тебе жизнь спас, не я. Говорил, побратимы теперь. Вы же за ним гонитесь. Так ты долги раздаёшь, Бюль-бюль?

От восточного варианта собственного имени Соловья слегка передёрнуло, но он равнодушно пожал плечами:

– Он царевич. Не убьют, возьмут ради выкупа. Я его домой и отвезу опосля. О себе беспокойся, Яга.

– Меня уже нет, умерла трижды. В том мире, в этом, а третий раз вместе с Щукой.

– Совсем умом тронулась, – пробормотал Соловей, но я только головой покачала.

– Если уж меня скоро не будет – уважь любопытство, расскажи, что между вами было. Иван привёз тебя раненным, но так и не рассказал ничего толком.

Губы татарина искривились в улыбке. Он помолчал какое-то время, а потом сказал:

– Хорошее было время, а, Ягиня?

Со двора слышались крики скотины и птицы. Перебьют всех – отрешенно подумала я. Воины пользовались случаем наесться от пуза и захватить припасов в дорогу.

– Жрать неси! – донеслось из дома. – Долго ещё ждать!

– Пузо у твоего господина не треснет? – язвительно поинтересовалась я. Соловей возразил, поднимаясь на ноги:

– Я сам себе хозяин. Всегда так было и будет.

Он скрылся в избе, но ненадолго – успела только перемотать потуже ступню полосками ткани.

– Хочет, чтобы ты за столом прислуживала. Поторопись.

– Я ходить не могу! – оскалилась невольно я и добавила: – С чего бы это!

– Лучше бы тебе смочь, – серьезно сказал Соловей и от тени сочувствия, промелькнувшей на его лице, по спине пробежал холодок. Смастерив костыль из жердины, я заковыляла в дом, припадая на больную ногу.

Они сидели в моём доме, за моим столом, а я наполняла их кружки, хромая вокруг, пока степняки насмехались надо мной. Кошки куда-то исчезли, не иначе умница Шмель увёл их. Лишь в глубокой темноте я получила желанную передышку. Воины устроились на ночлег, выставив пару караульных. Как бы я не относилась к чужакам, с дисциплиной в отряде было всё в порядке.

Я пила маленькими глотками ледяную колодезную воду, спрятавшись в опустевшем хлеву, когда ко мне подкрался, тихонько мяукнув, Шмель.

– Котя! Спрятался бы ты от греха подальше.

Суровый мордоворот ластился и хрипло мурлыкал, от чего ледяная глыба внутри начала таять. Внезапно он поскрёб мое предплечье когтями, оставив длинные красные полосы вдоль синей вены.

– Поделись силой, хозяйка, не то пропадёшь, – мявкнул он, и внезапно ко мне пришло понимание что надо делать. У меня не было при себе ножа, но в бане лежала бритва, которой я неловко кромсала свои и чужие волосы. Я дошла туда не таясь. Дозорные проводили меня взглядом, но не остановили.

Кроме бритвы я прихватила небольшую мисочку и немного чистого полотна. Вернувшись в сараюшку, поискала глазами Шмеля. Способность видеть в темноте здорово облегчала жизнь в мире, где основным источником света были солнце и луна. Кот мягко спрыгнул откуда-то сверху и снова нетерпеливо потёрся о мои ноги.

Острое лезвие легко рассекло кожу и с моей руки в миску закапала кровь. Когда набралось достаточно, поставила её перед Шмелем. С одобрительным урчанием кот принялся лакать. Я гладила его по спине, вспоминая, как выкармливала козьим молоком крошечного котёнка. Остальные кошки родились у меня на глазах, но не Шмель. Его я нашла в лесу, еще слепого. Полосатый малыш с круглым пузиком – так и прилипла к нему кличка. Ещё в младенчестве удивляли меня его мощные лапы и необычайная разумность. Он всегда был моим любимцем, хотя не давал другим котам спуску и вечно ходил с подранными ушами.

Шмель допил кровь и поднял на меня голову. Его глаза сверкнули, а потом кот начал расти. Он увеличивался плавно и пропорционально, словно давно этого ждал. Достигнув размера средней рыси, он вытянул когти. Они отливали металлическим блеском, и, когда Шмель, балуясь, поточил их о деревянную балку, на ней остались глубокие борозды. С изумлением я поняла, что его шрамы затянулись, а шерсть стала длиннее и гуще.

– Хор-р-рош? – промурлыкал зверь, и я честно ответила:

– Для меня ты всегда был красивым.

Кот довольно зажмурил глаза, и я почувствовала тёплую волну привязанности, адресованную мне.

– Кто же ты? – прошептала я, любуясь и страшась одновременно.

– Защитник твой, ясное дело, – фыркнул Шмель и направился к выходу, помахивая хвостом.

– Стой! Туда нельзя. Беги в лес, теперь точно не пропадёшь.

Ну, разумеется. Кот и раньше не больно-то обращал внимание на мои слова, не повёл ухом и сейчас. Его мурлыкание становилось всё громче, и мне показалось, что стены и земля вибрируют от этих звуков.

С глухим стуком рухнули на землю часовые. «Спят!», – ахнула я беззвучно. Облизнувшись, кот направился к ближайшему из них, но вдруг замедлил шаг и обернулся на меня:

– Все спят, хозяйка. Те, в доме, тоже.

– Можешь разбудить одного? – я внятно представила Соловья, и кот моргнул сверкающими желтыми глазами в знак того, что всё понял.

– М-м-можно я съем одного? – отзеркалил мой вопрос котяра, и я подняла одну бровь, строго глядя на питомца.

– Ну ясно, мышей тебе теперь мало. Иди уже. Я хочу кое-что попробовать.

Солнце уже окрасило небо в серый цвет, но ещё не показалось над горизонтом. Я закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на чавкающие и хрустящие звуки в отдалении, на голод, терзающий желудок, на боль, пульсирующую в ноге. Вдыхала и выдыхала, пока не поняла, что чувствую связь со всем вокруг – ветром, землей, лесом и рекой. Обратила внутренний взор к себе и нашла внутри пламя, обжигавшее сердце. Огонь моей ненависти просил выхода, и я улыбнулась, не открывая глаз:

– Пора тебе погулять.

Словно живое, пламя взмыло, загудело радостно и устремилось вперёд. Первой запылала изба, следом баня и двор. Я стояла совсем близко, но огонь берёг меня, не трогал, и ни один уголёк из тех, что разлетались вокруг, не коснулся меня. Выскочил из избы полуголый, обожжённый Соловей, упал на землю с криками. И хорошо, что отвлёк меня, иначе не вышла бы из транса, сожгла бы себя досуха. С трудом открыла глаза, привыкая к слабому человеческому зрению.

– Проклятая ведьма, – крикнул татарин и подобрался, словно для прыжка, но кот успел первым. Длинным мягким прыжком перелетел двор, приземлившись у моих ног и зашипел, уставившись на Соловья сверкающими глазами. Мужчина замер, не сводя глаз с чудовища, отдаленно напоминающего кота. Я погладила Шмеля, и он успокоился, боднул ладонь огромной башкой. Соловей шумно втянул воздух, вспомнив о том, что надо дышать.

– Ты не ответил на вопрос. Поэтому ещё жив. Я жду. Ты правда спас Ивана в бою?

Соловей сплюнул на землю, злобно стреляя тёмными глазами, и заговорил:

– Если приспичило знать, так я его собой не закрывал. Иван с дружиной там неспроста рыскал. Людишки пожаловались, что озоруют ребята на дороге.

– Твои ребята?

– А чьи ж. Я у них атаманом был. На дерево залез повыше – осмотреться, ну и понял, что служивые совсем близко, найдут. Спустился и на своих же кинулся. Орал, как блажной – спасите, помогите, убивают, мол. Те пока поняли, что к чему – уже дружина подоспела и ну их крушить. Мужики хоть и справные были, но куда тут.

Я слушала молча, опасаясь перебивать. А Соловей как будто хотел облегчить душу:

– Меня крепко зацепило. Потом кистеньком по башке получил – вообще ничего не помню дальше. А что уж там царевич себе придумал – не знаю. Он благородный, ещё и не то выдумает, – у Соловья на миг перехватило дыхание. – Иван в меня поверил. Хороший парень, добрый. Первый, кто в меня поверил, слышишь?

– Зря, получается? – сухо ответила я, и татарин кивнул:

– Получается.

Пава слетела мне на плечо, а Шмель сел у самых ног, умывая лапой испачканную в чужой крови морду. Я перехватила поудобнее костыль и обратилась к Соловью:

– Пошёл вон.

Он встал, заозирался вокруг, словно искал кого-то. Растерянно посмотрел на меня, впервые в жизни потеряв дар речи:

– А…А-а?

– Беги скорей, пока котя не проголодался снова, – приободрила я. – Останешься жить. Расскажи всем о том, что здесь видел. И о Яге – Костяной Ноге. Но не возвращайся больше в эти края.

Внутри разливалась смертельная усталость. Хотелось лечь и уснуть прямо на траве – а где ещё, если от моего дома остались только пышущее жаром кострище, да стоящая посреди него печка. С трудом добрела я до стога старого сена на лугу и зарылась в него, ощущая прелое колючее тепло. Отрешенно понадеялась, что не потревожила никакую гадюку, и провалилась в глубокий болезненный сон.