Зови меня Яга

Глава 26

Не знаю, сколько проспала – достаточно долго, чтобы даже угли под толстым слоем пепла остыли. В горле пересохло, посиневшая, уродливо разбухшая стопа пульсировала болью, тело затекло и отказывалось слушаться. Я ползла к реке на четвереньках целую вечность, но оно того стоило. Прохладная вода придала сил. Сев на мостки, я опустила ноги к зеленым водорослям, похожим на волосы русалок, и прислушалась.

Маленькая река помнила меня и утешала по-своему, забирая боль и усталость. Я слышала шелест леса, впервые понимая обращенное ко мне послание. Жизнь была повсюду. Сама земля была живой – или я повредилась умом. Стреноженные степные лошади паслись вдалеке, а я продолжала сидеть, подставив лицо солнцу. Было приятно чувствовать себя маленькой девочкой в родительских руках – так зачем куда-то идти, суетиться и снова чувствовать боль.

Пронзительное каркание раздалось над самым ухом, и я вздрогнула, возвращаясь к реальности.

– Пава! У меня ничего нет.

Память о произошедшем возвращалась вспышками образов. Привиделся мне кот с железными когтями или впрямь было? Пожарище на месте моего дома подсказывало – не приснилось. Шмеля, однако, нигде не было видно. Ворона, ловко перебирая лапками, переместилась ко мне на плечо и уселась, будто так и надо. Только и оставалось, что цокнуть языком и поинтересоваться:

– Умница моя, а весточку не передашь? Найди Птицелова! Ну? Скажи, что мне очень нужна его помощь! Птицелов!

Пава пощелкала клювом, но осталась на месте. Я вздохнула. Что ж, попытаться стоило. Перехватив поудобнее костыль, заковыляла к месту, где прожила столько лет. Разум подсказывал, что это бессмысленно, но душа рвалась посмотреть, не верила, что больше нет ни дома, ни памятных мне вещей – ничего, кроме обугленных человеческих костей.

Повинуясь странному наитию, я наклонилась над пепелищем и запустила руку в мягкую золу. Клубочек из белой козьей шерсти не сгорел. Отряхнула его – и он лег мне на ладонь точно таким же, как подала мне его Забава.

– Найду детей, а там видно будет. Мы не к Ивану, к Василисе шли. Верно?

Пава согласно каркнула и взлетела с моего плеча, нечаянно царапнув коготками. Она укажет путь, поняла я, но поняла также и то, что не нуждаюсь больше в провожатых. Просто знаю куда идти. Мне бы две здоровые ноги, раз уж нет крыльев – но желать это одно, а получить – совсем другое. Я спрятала клубочек за пазуху и сделала первый шаг. Потом ещё один. Не важно, быстро ты идёшь или медленно, главное – не останавливаться.

Вечером меня догнал кот. Он по-прежнему выглядел так, как в последнюю нашу встречу – огромный и пугающий. Но всё-таки это был мой Шмель, и по старой привычке он полез бодать мои ноги, хрипло урча при этом.

– Тебе нельзя туда идти, – сказала я, когда зверь успокоился. Шмель сощурил желтые глаза и уселся намывать гостей, старательно облизывая лапу, а затем прижимая ей ухо.

– Зна-а-ау, – наконец, зевнул он. Потом потянулся так сладко, как умеют одни только кошки и сообщил: – Ухожу повидаться кое с кем. Найду тебя позже, не пер-р-реживай, хозяйка!

Спать, обнимая теплого пушистого кота, было бы теплее, но Шмель не остался, промелькнул среди деревьев и растворился в темноте. Только Пава упорно продолжала держаться рядом, хотя нечем было угостить её. Через три дня я вышла на проезжий тракт. От голода в голове было легко и ясно. Я знала, чем подкрепиться по дороге, но мяса добыть не умела – а именно его мне хотелось больше всего.

– Не подвезёшь ли? – окликнула я старика, правившего полупустой телегой. Тот испуганно глянул на меня, плюнул на землю, скрестив пальцы и стал понукать лошадь. Та, однако, не только не ускорила шаг, но встала столбом, отмахиваясь хвостом от ударов хозяина. Я немного представляла, как должна сейчас выглядеть. Грязные лохмотья перепачканы кровью. От удара в нос под глазами расползлись зеленоватые синяки. Хромая нищенка с вороной на плече – с такой лучше не связываться. Пава закаркала, и у меня вдруг вырвалось:

– Хватит лошадь бить! На нет и суда нет.

Мужик замер, а потом осторожно произнёс:

– Отчего же, садись, только вишь – старушка моя и пустую телегу везти не хочет.

Лошадь покосилась на меня добрым карим глазом, фыркнула что-то, возражая против «старушки». Дождалась, пока я сяду на край, примостив рядом костыль, и затрюхала вперед, напрягая мышцы на подъеме в горку.

– Далеко ли путь держишь?

– Ко двору царя Выслава, – рассеянно ответила я, и возница крякнул:

– Эк ты важная птица! До детинца не довезу, но к городу доберемся завтра засветло.

Я кивнула, наслаждаясь отдыхом, а старик вдруг перегнулся назад и больно ткнул меня в плечо. Вскинулась и увидела, что он протягивает мне луковицу и небольшую краюшку. Руки его были черны от грязи и лошадиного пота, но я взяла угощение и поблагодарила. Пожилой селянин боялся меня, но и жалел тоже. Я свернулась калачиком среди мешков и соломы, отщипывала хлеб крошечными кусочками и думала о своем.

В моей прошлой жизни это состояние холодной отрешенности назвали бы посттравматическим расстройством. Я плохо осознавала происходящее, двигаясь и действуя на рефлексах, преследуя одну цель, которую сама себе и придумала. Доковыляла до детинца из последних сил. Там кто-то забрал у меня золотой перстень, а незнакомый паренёк поднёс воды в ковшике.

– Жива! – голос Ивана громом прокатился по двору, а в следующее мгновение я уже оказалась в медвежьих объятиях царевича. Стиснул меня до хруста, но на ноги поставил бережно – и на том спасибо. Нахмурился и сразу стало ясно, что он имеет в виду: – Мы видели дым.

– Где мои дети? Щукины? – прошептала я.

– Кто где, – отмахнулся Иван как от назойливой мухи. – Тебе отдохнуть с дороги надо, всё потом. Ты моя гостья! Слуги принесут всё, что скажешь.

Я слабо улыбнулась. Показалось, что Иван хвастается своим житьём-бытьём. А и пускай, помыться и поесть мне не помешает. Любопытные девушки взялись мне прислуживать, ахнули изумленно, когда я сказала:

– Сарафаны уберите в сундуки, да принесите мужское платье дорожное, чтобы по размеру мне пришлось. Волосы помогите остричь, да пригласите лекаря, если возможно.

Мне выделили отдельные покои, и я разнежилась, позволив уставшему телу восстановиться. К синякам прикладывала бадягу, а к раздробленной стопе приладила самодельную шину. Царевич не появлялся на женской половине, но однажды вместо знакомой мне девушки пришла она.

Я смотрела и не верила своим глазам – такой дикой, яркой красоты я не видела уже много лет. Пышные черные волосы были заплетены в косу и богато украшены золотом. Девушка была одета в блестящий шелк на восточный манер, а двигалась с грацией хищного зверя. Блестящие темные глаза, обрамленные длинными ресницами, показались огромными, но, присмотревшись, я поняла, что они ловко подведены каким-то пигментом. Спохватившись, закрыла рот и отвела взгляд, а девушка протянула ко мне руки и произнесла с заметным акцентом, но внятно:

– Это ты спасла моего мужа!

По одной этой фразе я поняла, кто передо мной и вздохнула с облегчением. Молодая жена Ивана оказалась не только красива, но благодарна и добра.

– Я Лала.

– Рада познакомиться, ханум, – наклонила я голову. – Зови меня Яга.

Словно любопытный ребенок царевна обошла вокруг меня, словно танцуя, а потом снова встала спереди, рассматривая лицо в упор.

– Да ты же уродина! – воскликнула она изумлённо и засмеялась. Её смех звенел, точно колокольчики на ветру, но мне стало не по себе. – Значит, приворожила. Как я и думала.

Я почувствовала горький привкус во рту, отказываясь верить ушам.

– Не приближайся к Ивану, блудница, – пропела царевна своим мелодичным голоском, продолжая смотреть ласково своими оленьими глазами. – Иначе пожалеешь, что не умерла раньше.

Не дождавшись от меня ответа, Лала засмеялась и вышла, не затворив дверей. Тогда я подняла взгляд от скобленых досок пола и нащупала свой костыль. Она скоро уйдёт достаточно далеко, и я смогу добраться до конюшни. Дома или в гостях, на пиру или на войне – Иван всегда ухаживал за своим конём сам. Значит, утром придет покормить и вычесать златогривого жеребца. Там и поговорим.