7

Неистовое, покрытое мехом тело в прыжке взлетело над скальным утесом. Кошка заняла позицию рядом со мной. Но стремительной атаки, которую я ждал, все не было, и сама кошка тоже не пыталась искать врага. Вместо этого она прижалась спиной к своему самцу, хотя расслабляться не спешила. После того, как затих ее боевой клич, я уже не слышал царапанья крысиных когтей по камням. Затем раздался другой пронзительный вопль — но его не издавал ни один из зверей, бывших рядом со мной,

Звуки драки тоже затихли вдалеке. Кошка зарычала и повернула голову, чтобы лизнуть ухо своего самца, словно приободряя его. Он глухо ворчал, по-прежнему глядя наружу, пытаясь подняться на ноги, хотя самка, встав рядом, положила ему на плечи свою тяжелую лапу и, словно непослушного котенка, придавила его, вынуждая лечь. Теперь она издавала последовательность коротких звуков, очень напоминавших «разговор» наших когти, словно убеждая его в чем-то.

Затем и она выглянула наружу. Похоже, я ошибся, понадеявшись, что наши испытания подошли к концу, поскольку обе кошки были встревожены. Я потянулся за пращой и запасом камней, которые собрал для боя. Я успею убить хотя бы пару крыс прежде, чем они подберутся на расстояние удара посохом.

Однако сейчас к нам приближалась не волна крыс, а другой песчаный кот. Оскаленная пасть позволяла заметить, что один из огромных клыков этого самца был сломан. Мех его был грязен и клочковат. Кровавая рана зияла на боку, куда его, должно быть, укусила крыса.

Самец рядом со мной вызывающе зарычал и снова попытался встать на ноги. Я понял, что перед нами бродяга, выгнанный с его собственной территории и желающий отвоевать себе этот скальный остров и самку. И моего товарища он вполне может одолеть, поскольку, по меньшей мере, уверенно стоит на всех четырех лапах, а здешний хозяин все еще слишком слаб после ранения.

Снова кот рядом со мной прорычал вызов. На этот раз ему ответил низкий рев, полный нескрываемой ярости. Я раскрутил пращу и метнул камень, целясь так точно, как только мог.

Мой снаряд попал не туда, куда я планировал, потому что бродяга припал к земле перед прыжком. Камень ударил зверя в плечо, и тот зарычал, обернувшись и укусив самого себя за то место, куда он попал.

Затем пришелец собрался напасть. Самка на негнущихся ногах двинулась к нему и угрожающе зашипела. Тот зашипел в ответ. Она прыгнула и сбила его с ног так, что тот ударился о скалу и взвыл от боли и ярости. Наверное, он был сильно ошеломлен, поскольку самки и самцы его вида не сражаются друг с другом. Казалось, она намеревалась заменить в бою своего раненого супруга.

Бродяга пронзительно завизжал и попытался покинуть поле боя. Ее когти жестоко ранили его, и теперь он спасался бегством, а самка его преследовала. Ее кот все еще глухо ворчал и совсем встал на ноги, словно намереваясь присоединиться к ней, пока кашица, которой я замазывал его рану, не сдвинулась.

— Великий, могучий воин, — я опустился на колено рядом с ним, — ты еще недостаточно выздоровел, чтобы идти в бой. Позволь мне еще полечить твою рану.

Он лег и вытянул лапу, словно прекрасно понял, чего от него ждут, и я торопливо стал снова обрабатывать рану.

Остаток ночи я простоял на страже, перетащив тела крыс и сложив их в кучу в пределах досягаемости. В воздухе стоял запах крови и этих тварей. Как бы то ни было, я понимал, что убрать их подальше не могу, потому что кто-нибудь из их сородичей может прятаться внизу среди камней, выжидая, пока не ослабнет наше внимание.

Я ожидал, что кошка вернется, и уже начал беспокоиться. Может, бродяга, придя в себя от удивления, вызванного ее нападением, набросился на нее со всей свирепостью, на какую был способен? Но я ничего не мог поделать, кроме как надеяться, что мы скоро снова ее увидим.

Начинало светать, и я снова спустился к. воде, чтобы набрать еды на день, и восстановил свое незамысловатое убежище. Целебная кашица из водорослей, которой я обработал ссадины, сделала свое дело. Я продолжал ее накладывать, чтобы молодая кожа не стягивалась. Я покормил своего товарища и притащил ему двух убитых ночью крыс, чтобы он мог подкрепиться мясом, необходимым для его вида. Надо было снять с них шкуры и обработать их.

Разумеется, я не собирался селиться на этом острове, но не мог уйти, пока не уверился в том, что кот сможет сам о себе позаботиться. У него, конечно, была самка, но теперь здесь появился готовый к драке бродяга, и это в корне меняло дело.

Я проспал большую часть дня. Снова перед тем, как проснуться на закате, я видел сон. Говорят, что в старину, до того, как наши пять стран объединились под властью императора, рождались люди с некими силами и способностями. Но все они были выслежены, и их родовые линии были истреблены после последней великой битвы, чтобы больше никто не собрался использовать подобный дар — или проклятие — под знаменами какого-либо предводителя.

Последние и самые могучие из них были изгнаны в Безысходную пустошь, и с тех пор минуло столько поколений, что лишь хранители записей могут их сосчитать. Даже изучение хроник, рассказывавших об этом, не поощрялось, их держали под замком.

Так что, хотя сохранились лишь смутные предания о подобных силах и видениях, даже о них не упоминали ни барды, ни учителя.

Но в ту ночь я видел сон.

Я видел темную комнату, где одинокая лампа освещала то, что лежало на столе. Из тени появилась пара рук, и в тонких пальцах они держали предмет, ясно видимый на свету. Это была кукла, разломленная на две части: голова ее была отделена от тела.

Именно голова больше всего интересовала эти руки. Ножичком, который едва ли был толще большой иглы, они сняли пышный серебряный парик, обнажив уложенные волосы. Те тоже подались под исследующим острием ножа, и свод черепа, если такое только возможно было представить, отделился.

Теперь нож был отложен в сторону и уступил место тонкому пинцету, похожему на тот, который использует моя сестра при бережной работе с мельчайшими камушками. Пинцет проник внутрь черепа и извлек оттуда крохотный шарик, сверкавший на свету, как алмаз. Одна из рук исчезла и сразу же вернулась с маленькой металлической коробочкой, в которую и была помещена эта бусинка. Крышка коробочки с силой захлопнулась, позволяя предположить, что вещь внутри очень ценна и, возможно, ее следует хранить в секрете.

Голова поспешно была собрана в прежнем ее виде, и руки исчезли, оставив сломанную фигурку воина лежать на прежнем месте — и по-прежнему безголовым.

Сон был настолько странен, что ярко и живо отпечатался у меня в памяти, и я удивился, открыв глаза и обнаружив, что лежу под своим грубым навесом. Что мог означать этот сон? Я ничего не понимал в куклах — это было делом Равинги. Но среди тех кукол, которые она привозила на рынок, я никогда не видел настолько искусной работы, как эта, пусть и сломанная. Обращенное вверх, когда те руки были заняты головой, лицо не было по-кукольному безжизненным, скорее, я видел маленькое изображение живого или когда-то жившего человека. Я вспомнил другой свой сон, в котором присутствовали Равинга и ее ученица, и еще одна кукла.

Я обхватил голову ладонями и попытался собраться с мыслями. Я явно увяз в чем-то, чего не понимаю. Даже то, что я легко сумел установить отношения с песчаным котом и его кошкой, было делом неслыханным, о таком не упоминали даже истории, что охотно рассказывают и слушают на рынках. Песчаные коты — наши смертельные враги, но я уже давно не смотрел на них так. Прошлой ночью я даже почувствовал что-то вроде жалости к бродяге — он, как и я, был изгнан из собственного дома и пытался вернуться к прежней жизни. Вернусь ли я сам домой после своих приключений? Я резко отмел в сторону эту мысль и выполз из укрытия, чтобы насладиться прохладой ночи и проверить моего подопечного.

Песчаный кот приветствовал меня низким урчанием. Он сразу же проснулся, почуяв меня. Его подруги все еще не было, хотя я и ожидал встретить ее здесь. Мне стало не по себе. Хотя самцы и не нападают на самок, она сама объявила войну бродяге, и тот мог на нее наброситься. Вдруг она лежит где-нибудь на неровной поверхности островка, страдая от ран, как перед этим ее супруг?

— Великий, — я подошел к своему товарищу, чтобы осмотреть его рану, — какая-то беда увела твою супругу отсюда? — Я постарался открыть свое сознание, чтобы ощутить, нет ли в самце тревоги, как я всегда делал, когда служил пастухом и тревожился о животных, за которых отвечал.

Но он был спокоен. Когда я снял мазь с уже затянувшейся, но еще чувствительной раны, он начал зализывать ее, как обычно делают его сородичи. Я оставил его самому о себе заботиться и снова пошел к водоему.

Рядом украдкой скользнула какая-то тень. Не крыса, а тот самый бродяга, с наполовину оторванным ухом и свежей раной на плече, спускался к воде с противоположного берега. Я увидел, как он оскалился, услышал гулкое ворчание. Больше он в мою сторону не смотрел, а подполз к влажному краю и начал есть водоросли, как если бы его желудок был совсем пуст.

Глядя на него, я понял, что не следует опасаться угрозы с его стороны. Ему пришлось прийти сюда, чтобы найти у пруда пищу, но оспаривать снова чужую территорию он не будет, оставаясь на своем берегу.

Я наблюдал, как он ест, затем отходит — но недалеко. Он двигался с таким трудом, что я подумал, что он тяжело ранен. Когда я снова взобрался наверх со своей добычей, я подобрал пару крысиных трупов и, пройдя вдоль края обрыва к месту, где он укрылся, бросил их ему. Они упали неподалеку от выбранного им убежища. Он поднял свою окровавленную голову и посмотрел на меня. Но глаза не выражали чувства, которое я мог бы прочесть.

Я снова освежевал крыс и разделал мясо для сушки. Обрезки я выбросил в узкую расщелину, дна которой не было видно. Шкуры, обработанные мной раньше, уже высохли до жесткости, и я начал грубо обшивать ими свои ботинки. Пока я работал в наступивших сумерках, я громко разговаривал, потому что мне было просто необходимо слышать в этой пустыне чью-то речь, пусть даже свою собственную.

— Великий, в мире есть много такого, что недоступно нашему пониманию. Почему именно я должен стать частью чего-то, что… — Я прекратил протыкать кончиком ножа дырки в коже и огляделся вокруг.

Что-то изменилось. Я обернулся, потянулся за посохом, который лежал у меня под рукой. Из полумрака вынырнул еще один силуэт, в котором я узнал самку.

— Госпожа, твой супруг идет на поправку.

Она села возле супруга и сначала обнюхала его рану, которую я протер водорослями, но в этот раз оставил открытой, а потом начала ее вылизывать. На мгновение она подняла голову и взглянула на меня, а затем продолжила свое занятие. Самец урчал, и мне казалось, что этот звук гармонировал со спокойствием ночи, пусть даже полным скрытых опасностей и недолговечным.

Однако мы, кажется, доказали, что слишком опасны даже для крыс, а потому этой ночью они набросились не на нас — я услышал их визг, доносящийся с другой стороны пруда, и боевой рев бродяги.

Самка немедленно вскочила на ноги, самец тоже попытался встать. Я схватил посох и пращу и побежал к тому месту, откуда я бросал ему мясо. Еще не окончательно стемнело, и я видел происходящее внизу лучше, чем мог рассчитывать. Я воспользовался пращой и увидел, как две твари упали. После чего я продолжил метать камни.

Я опасался, что они могут наброситься и на нас, но не мог оставить раненого кота погибать, хоть он и был нашим врагом. Чистая смерть от охотничьего ножа или копья — это одно дело, а смотреть, как беспомощного зверя заживо пожирают крысы — совсем другое, большее, чем я мог бы допустить. Теперь я сбрасывал булыжники руками и увидел, как упала третья крыса. Я почувствовал движение рядом со мной, и через мгновение в сражение вступила самка, которая одним прыжком оказалась в гуще крысиной стаи, где превратилась в смертоносный вихрь когтей и клыков.

Визг ее жертв все нарастал, и его перекрыл такой же странный вой, как тот, что я слышал в бою, где погибла гигантская крыса.

Бродяга катался по земле, вцепившись зубами в загривок крысы, и тварь, которую он пытался удавить, была немногим меньше его самого. Я обеими руками поднял обломок скалы и, подбежав к самому краю обрыва, нависавшему над сражением, сбросил свое грубое оружие вниз. Мне повезло, и я попал в крысу, которая только что вырвалась из хватки кота, не слишком точно, но достаточно сильно, чтобы отвратительная тварь споткнулась, В мгновение ока бродяга рванулся вперед, сомкнул массивные челюсти на шее врага и резко мотнул головой. Я не мог расслышать в визге стаи хруст ломающегося позвоночника, но увидел, как тварь обмякла.

Стая снова отступила после смерти предводителя, крысы бросились врассыпную, некоторые даже вплавь через пруд. Воцарилась тишина, словно с наступлением полной темноты ночь поглотила всю стаю целиком.

Бродяга тяжело дышал, почти что скуля от боли. Он попытался выползти из водорослей, в которые скатился, но это стоило ему таких трудов, что он упал обессиленный.

Он не обратил внимания и на самку, которая вылизывала свою шерсть. Насколько я мог разглядеть в темноте, она не получила какой-нибудь серьезной раны, в чем я и убедился, когда она взобралась обратно на обрыв.

Я прислушался, не возвращаются ли крысы. Страдания бродяги беспокоили меня. Я понимал, что он попытается откусить руку любому, кто дерзнет коснуться его. Но я не мог бросить его без помощи. А еще я должен был посмотреть на крысу, которую он убил последней, — не будет ли она такой же, как та, что я видел раньше.

Потому я спустился к пруду и осторожно обошел его, приближаясь к зверю. Он слабо заворчал, чуть приподнял голову и показал свой единственный, теперь окровавленный клык.

— Великий. — Я протянул руки, и в колеблющемся свете подвески он мог видеть, что оружия в них нет.

Глаза его не отрывались от кошачьей маски и следовали за ней из стороны в сторону, пока она качалась.

Он прижал свое неповрежденное ухо к голове и дернулся всем телом, безуспешно пытаясь встать. Затем снова рухнул, и я увидел у него на спине страшную рану, Задние лапы не слушались его.

Он вздохнул, голова его опустилась на переднюю лапу, словно он собрался заснуть, устав от тягот дня. Глаза его закрылись, и в это мгновение я почувствовал, что его дух освободился, и после своих одиноких скитаний и тяжких ран он соединился с этой землей и всем, что вокруг нас, точно так же, как и все мы хотели бы упокоиться после своей смерти.

При жизни он был воином. Я встал и огляделся по сторонам. Он искал себе дом, и я не мог оставить его тело на поживу этим грязным тварям, когда они вернутся — а в том, что они вернутся, я не сомневался.

В стене утеса к северу отсюда я нашел одну из тех глубоких расщелин, которые нельзя назвать пещерами, поскольку наверху они открыты небу.

Она может быть достойным местом для погребения воина, заслуживающего почестей.

Тащить тело было трудно. Хотя его изрядно истощили лишения, все равно такой груз был скорее под силу яксу, чем человеку, и мне пришлось перетаскивать его постепенно. Однако в конце концов я втащил тело в расщелину. Оставалось только набрать камней и замуровать ее, что я и сделал, хотя, когда я закончил свой труд, плечи у меня ныли и я тяжело дышал, не в состоянии даже забраться обратно на обрыв.

Подняв голову, я увидел над собой блеск двух пар глаз и понял, что кошки наблюдали за мной все это время, хотя я сомневался в том, что они понимали, зачем я это делаю. Если я сам погибну от крысиных клыков или голода, некому будет сооружать памятник мне. Я сел и стал думать об этом и о том, что я могу сделать, чтобы от меня не остались лишь разбросанные в пустыне кости.

Снова я всмотрелся в звезды над головой, чтобы найти хоть какой-нибудь знак, который я мог бы опознать. Что за польза с моего пребывания здесь? Песчаный кот быстро выздоравливал, его самка поможет ему справиться с крысами, теперь он снова хозяин своего острова.

Где останется место для меня?

Я устало поднялся на ноги, рассчитывая, что теперь мне хватит сил взобраться наверх. Ночь была уже на исходе, а завтра я должен буду приготовиться к путешествию. Тут я пережил такие приключения, в какие мало кто из людей сможет поверить, и мне придется молчать о них, иначе меня назовут хвастуном и лжецом.

Шагнув вперед, я чуть не споткнулся о скорчившееся тело — труп гигантской крысы. Я заставил себя снова заняться неприятной работой — поиском свидетельства тому, что это не обычная пустынная тварь.

Выковырнув из черепа твари очередной странный предмет, я вдруг вспомнил о руках, которые достали из головы куклы похожую вещь, правда выглядевшую как алмаз с радужными бликами, в отличие от этой штуки, бывшей зловеще-тусклой, так что я постарался не прикасаться к ней голыми руками.

Что еще за тайны могли здесь таиться, я не знал и сейчас слишком устал, чтобы об этом думать.

Загрузка...