Знак Кота

6

Я сдержался, не позволяя себе опрометчивых резких движений, поскольку знал, что они могут спровоцировать неожиданное нападение. С чего я вообще взял, что зверь, которого я выхаживал, — единственный из своего рода на моем островке? Всем прекрасно известно, что песчаные коты живут небольшими семьями.

Я двигался очень медленно, все время успокаивающе мурлыча себе под нос — точно так же, как в тот раз, когда я нашел раненого зверя.

На одном из самых высоких уступов, припав к скале, сидел другой песчаный кот. Теперь я слышал его рычание и видел, как напряжены его плечи и лапы — пришелец готов был в любой момент броситься на меня. Посох я только что вогнал в расщелину, закрепив на нем мой импровизированный навес. У меня оставался только нож, поскольку кот был слишком близко ко мне, чтобы я успел воспользоваться пращой.

Это была самка. Округлое тело, янтарного цвета спина с резко контрастирующими с ней белыми пятнами, густой белый мех между ушами и вдоль спины, вокруг морды и на брюхе. Она была великолепна. Ее хвост стоял прямо, как копье, а огромные глаза смотрели на меня. Она была лишь немногим меньше своего супруга.

Какое-то время, показавшееся мне бесконечно долгим, мы смотрели друг другу в глаза. Затем мои чувства достаточно обострились, чтобы почувствовать, как напряжение постепенно покидает ее. Если она и набросится, то не прямо сейчас.

Продолжая напевать и не отрывая от нее взгляда, я стал боком продвигаться в сторону, пока не сумел дотянуться до полосок крысиного мяса, которые я разложил, чтобы подвялить на солнце. Взяв несколько полосок, я медленно двинулся обратно к ней.

— Великая, — я старался говорить тихо и ровно, как мог, — я не желаю зла ни твоему супругу, ни тебе. Прими этот дар гостя.

Подавив все свое беспокойство, я подошел к самому подножию скалы, на которой она сидела, и положил там мясо, а потом снова отодвинулся. Она предупреждающе ворчала на меня, когда я приближался к ней, но так и не бросилась.

Пристально глядя на меня, она мягко спрыгнула вниз и обнюхала мое угощение. Довольно долго не решалась его взять, словно сомневалась в моих добрых намерениях и не доверяла поступкам. Затем, видимо убедившись в том, что я ей дал действительно мясо и ничего больше, она взяла зубами две полоски и одним прыжком оказалась рядом со своим самцом.

Когда тот обнюхал мясо и проглотил его, она, в свою очередь, исследовала его рану и лизнула кашицу, которой я ее замазал. Затем стала вылизывать мех между ушами у своего кота. Я снова услышал его рокочущее низкое урчание.

Во мне нарастало ощущение, что они каким-то образом общаются. Но когда я шагнул было к ним, кошка тут же вскочила на ноги и оскалила клыки, предупреждая, чтобы я не приближался.

Она была достаточно далеко от пути, которым я мог бы спуститься вниз к пруду за водорослями, а их надо было собрать побольше, сделать из них лепешки и высушить на солнце, как и мясо. Я чувствовал бы себя спокойнее, имея запасы пищи, а не рискуя, раз за разом спускаясь за ними вниз. Мы перебили далеко не всех здешних крыс, они знают, что мы здесь, и придут сюда снова. В этом я ничуть не сомневался.

Кошка следила за тем, как я спускаюсь вниз. Она не отходила от своего супруга. Но все равно я чувствовал себя так, как будто пытаюсь проскользнуть мимо рогатого ориксена или пройти мимо настороженной ловушки.

Я дважды спускался вниз и поднимался наверх, перетаскивая водоросли. Когда я во второй раз поднялся к своему импровизированному лагерю, я увидел, что кошка вытянулась возле супруга, но все равно не спускает с меня недоверчивого взгляда.

Я занялся лепешками, прежде отобрав те водоросли, которые понадобятся мне для лечения кота. Найдя широкий плоский камень, я разложил на нем добычу, оставив немного, чтобы съесть сегодня.

Когда я вылеплял последние лепешки, моя кошачья подвеска снова высвободилась из-за ворота рубахи. На камнях у входа в пещеру заплясал яркий блик, отразившийся от полированного металла.

Обе кошки подняли головы, наблюдая за игрой солнечного зайчика. Кошка издала какой-то звук, больше похожий на мяуканье, чем на ворчание. Теперь она сидела и смотрела на меня — точнее, на то, что я носил на груди и что породило этот отблеск.

Она встала. Я заставил себя остаться на месте, словно любые опасения были забыты. Огромные лапы, каждая из которых запросто могла содрать лицо с моего черепа, как бывало с некоторыми неосторожными охотниками, неторопливо переступая, несли ее вперед.

Но направилась она не ко мне, а к камню, на котором лежало уже жесткое, как ремень, мясо. Она взяла одну полоску за самый кончик, затем двинулась ко мне. Подойдя на расстояние, позволяющее ей сбить меня ударом лапы, она снова села и легким движением головы бросила мясо так, что оно упало на носок моего ботинка.

Я почти не верил своим глазам. Из всего, что я слышал о песчаных котах, мне было известно, что это коварные враги и что они вполне могут на равных состязаться с людьми в разумности своих действий, давая старикам повод шептаться о демонах или о чем-то вроде того. Из поколения в поколение мой род и эти прекрасные звери были смертельными врагами. Теперь она по собственной воле предлагала мне такой же дар мира, как и я ей прежде.

Я подобрал полоску мяса и вцепился зубами в волокна, стараясь разжевать мясо, которое сейчас было жестким, как высохшая дынная лоза, что оказалось почти за пределами моих возможностей.

Я мрачно жевал и глотал, надеясь, что ломкие волокна не расцарапают мне глотку.

— Благодарю, великая, за то, что разделила со мной трапезу.

Конечно, она не могла меня понять, но я наделся, что мои интонации покажут ей, что между нами мир. Повинуясь внезапному порыву, я снял с шеи цепочку с подвеской и протянул ее, положив на скалу недалеко от нее.

Мгновенно она сосредоточила все свое внимание на подвеске, которая сейчас полыхала на солнце, как огонь. Она наклонила голову и осторожно коснулась подвески кончиком языка.

Тут я вспомнил свое видение, когда девушка, которая словно тень следовала за Равингой, похожим образом коснулась языком куклы, которую держала ее госпожа. Никакого сходства между хрупкой девушкой и огромной кошкой не было, за исключением лишь того, что обе были женщинами, но каким-то образом в моих размышлениях одно было связано с другим.

Песчаная кошка попятилась, снова вернувшись к своему самцу. Она ткнула его носом и вдруг, без предупреждения, выпрыгнула из пещеры, пронеслась мимо меня вихрем бронзового меха. Взлетела на тот же уступ, с которого впервые увидела нас, но не задержалась там, а тут же исчезла из глаз.

Я подошел поднять подвеску и вернуть ее на место. Дневная жара быстро нарастала, пора было прятаться в укрытие. Я так и сделал. Песчаный кот заполз поглубже в пещеру, и я подумал, что он уснул, как следовало бы сделать и мне.

Я не видел снов и проснулся быстро, услышав рык моего товарища. В объяснениях не было нужды — близился вечер, и в воздухе висел тяжелый крысиный залах. Но враги не набросились на нас всем скопом, как я ожидал. Я различал тени, скользящие по камням, каждая — по отдельности. Чтобы сорвать плащ и высвободить посох для сражения, потребовалось мгновение или два.

Затем я быстро отступил к пещере. Для нас обоих было лучше вместе встретить атаку, когда она начнется. То, что крысы еще не набросились на нас, очень меня тревожило. Все мои знания об этих тварях вызывали сомнения, и тактика боя с ними, которой я выучился, могла оказаться бесполезной.

Был ли среди них очередной гигант с такой же страшной вещью в черепе, как и у прежнего? Крысы, слушающиеся приказов, — это неестественно и вдвойне опасно.

Теперь я слышал тихий визг, отдававшийся случайным эхом среди скал. Понять, насколько велика стая, было невозможно. Если бы кошка осталась с нами, ее сила и способность сражаться могли бы очень пригодиться нам в бою.

Я вынул из-за ворота кошачью подвеску, и она сразу же начала светиться, как уже было раньше. Чуть позади мой товарищ издал вой. Это явно было вызовом. И крысы отозвались. Они ринулись поверх и между скал к нам черным смертоносным потоком.

Мы снова сражались, и на этот раз кот выдвинулся даже чуть вперед и бил здоровой лапой, круша тварей, которые отлетали на скалы, ломая кости, а я вертел свой посох, сражаясь с новой для меня уверенностью и силой. Я начал замечать, что крысы нападали на меня только сбоку, и едва свет подвески падал на какую-нибудь из них, она с визгом отскакивала в темноту.

К крайнему моему изумлению, атака внезапно прекратилась, что было совершенно не в крысиных обычаях. Я настороженно прислушивался к звукам ночи. Привычный шорох осыпающегося песка был монотонным, но его перебили несколько крысиных взвизгов, показавшихся мне каким-то сигналом. Снова застучали по камням крысиные когти, и я приготовился встретить новую волну.

В комнате было темно. Равинга приказала на закате задвинуть занавеси. Хотя они и были тонкими, они все же не только не впускали внутрь свет от огней вапаланской столицы, но и задерживали воздух, так что больше не чувствовался запах цветущих в саду деревьев кутты. Вместо него из жаровни, стоящей на треноге в самой середине этой тихой комнаты, поднимались клубы ароматного дыма.

Я сидела, выпрямив спину, на табурете, на который показала мне моя госпожа, держа ларчик, который она дала мне в руки. Не в первый раз я помогала ей в такой церемонии и не в последний, если, конечно, я собираюсь достичь своей цели и обрести желаемые знания — а эта жажда постоянно терзала меня.

Сама Равинга медленно двигалась по полу, волоча за собой прямоугольник раскрашенной кожи ориксена. Этот узор отнял у нее много ночей, и иногда между касаниями кисти проходило много времени, словно она вылавливала рисунок с самого дна своей памяти.

На коже покоились маленькие фигурки. Не куклы, которых мы ради пропитания продавали на рынках, а куда более искусные изображения. Лицо у каждой перерисовывалось не однажды, пока моя госпожа не оставалась удовлетворена получившимися чертами. Некоторых я хорошо знала…

Здесь была Алмазная королева Вапалы в короне и церемониальных одеждах. Топазовая королева Азенгира, этой пустынной и грозной земли. А также верховный канцлер Внешних земель и Сапфировая королева Кахулаве.

Все они были сделаны из глиняной смеси, состав которой Равинга держала в тайне. Она придавала рукам и лицам видимость живой плоти. И все они были облачены в лучшие одежды из кусочков роскошных тканей и маленькие украшения, столь превосходные, что невозможно было усомниться в великом мастерстве их изготовителя.

Возле каждой королевы стоял ее министр равновесия с суровым, как скала, лицом, словно ему предстояло прореживать стада и, возможно, даже людей.

Там был и Шанк-джи, который не принадлежал к этому высокому собранию ни по какому праву должности. Пусть он и сын императора, но наш государь не берет себе официальной супруги, и все его потомки имеют не больше чем положение младшей знати. Я смотрела на Шанк-джи и вспоминала — мои мысли уплывали далеко от узора, который я должна была поддерживать. Старинная ненависть глубока, и ее не всегда можно удержать в узде, по крайней мере тому, кто не следует ритуалам Высшего Замысла.

Равинга гневно посмотрела на меня. Она, будучи той, кто она есть, могла читать чувства, если не мысли. Я решительно оторвала взгляд от куклы, которая была Шанк-джи. Рядом стоял император, не тот, каким он представал последний раз пред своим двором — странно съежившаяся фигура с леопардовым посохом власти в руке, трясущейся, как будто эта ноша была уже слишком тяжела для него. Нет, это было изображение того императора, каким мы уже много лет его не видели. А за ним стоял его канцлер.

Четыре оставшиеся фигурки изображали не людей, а животных. Три — величественный Голубой Леопард, первый телохранитель императора, и рядом с ним — двое его подчиненных. Но последнему существу явно не было места ни в какой компании, кроме разве что смерти, потому что это было достоверное изображение крысы.

В этом был соответствующий смысл, поскольку это был символ не только смерти, но и зла, к которому нельзя прикасаться, которым нельзя управлять никоим образом, даже тем, кто обладает древними знаниями, таким как Равинга.

Она обошла жаровню, и там ее уже ждали три тени — Ва, Виу и Вайна, черные котти, которые жили с ней еще с тех пор, когда я нашла здесь убежище. Они сидели, выпрямившись, не сводя глаз с Равинги, пока та устанавливала фигурки на полу, словно они вдруг сами собой пошли по своим делам.

По обе стороны от императора оказались две королевы, рядом с ними, в свою очередь, — канцлер и их министры равновесия, перед императором — Голубой Леопард и стража, которой он командовал.

Но крыса осталась лежать на коже, и под ее тщательно выполненным телом был символ, нарисованный красным цветом только что пролитой крови. Равинга не дотрагивалась до крысы, а щелкнула пальцами. И я тут же последовала ее сигналу.

Из ларчика, что я ей протянула, она достала еще две фигурки, каждая из которых была завернута в шелк. Одна — в сверкающий топазовый, протканный ржаво-красной нитью цвета пустынных скал, какие я видела во время наших путешествий в Кахулаве. Его она сняла, открывая куклу, которую она уже показывала мне, когда несколько дней назад начала этот ритуал.

Это была фигурка юноши, я даже помнила его имя — Хинккель. Я слышала о нем, и не только от моей госпожи. Того, кого она одобряла, остальные ни в грош не ставили. Второй сын отважного воителя не пожелал следовать путем оружия. Он стал слугой в собственной семье, причем даже в этом не оказался достоин уважения, поскольку не добился этого положения своими заслугами — как большинство низкорожденных.

Он был пастухом, посыльным, торговцем, тем, кого люди его происхождения стараются не замечать.

Но все же Равинга облачила его в одежды великого владыки и своим искусством придала ему такой вид, словно он носит эти одежды по праву.

Теперь она поставила его лицом к лицу с императором. В его руке тоже был посох власти, только его увенчивало изображение песчаного кота. Я наблюдала за ее действиями, и мне хотелось осудить это все вслух. Этот юнец не был вождем, в нем не текла древняя кровь Вапалы, нет, он был варваром и даже среди своих сородичей считался человеком никчемным. Что за странное помутнение рассудка заставило Равингу изобразить его таким?

А она уже доставала другую фигурку. Та была закутана в грязно-белый шелк оттенка песка Безысходной пустоши. По ткани были разбросаны черные изображения человеческих и звериных черепов. Она не стала ее разворачивать, и я знала причину этого.

Внутри этого свертка не было тела — изображения живого существа. Равинга еще не знала того, чье присутствие она пока только ощущала. Этот незнакомец возвел вокруг себя преграду, сквозь которую не могло проникнуть ни одно видение. Мы пытались сделать это даже вдвоем, объединяя мои слабые силы с ее мощью, стараясь обнаружить врага, вызнать, кто или что он есть.

Теперь Равинга поставила завернутую фигурку за крысой на алое пятно. Сев на пятки, она начала напевать. Я опустилась на корточки напротив нее и тоже стала повторять слова, смысла которых никто из нас не знал — это песнопение было очень древним. Только те, у кого есть истинный дар, могут хотя бы произнести их верно, настолько они отличаются от нашей обычной речи.

Куклы ответили — все, кроме крысы и того, кто стоял за ней. Королевы подняли руки и протянули вперед жезлы, император сделал один шаг, но больше не успел, потому что Шанк-джи встал перед отцом, надменно подняв голову. Теперь с одной стороны выступил канцлер, с другой — министры, и все они повернулись к Хинккелю и сыну императора.

Голос Равинги взмыл ввысь, она стала произносить слова быстрее, и я перестала за ней успевать. Она наклонилась вперед, вцепившись в складки своего платья, словно хотела заставить фигурки, на которые так пристально смотрела, сделать еще одно движение. Но они застыли на месте.

А вот крыса зашевелилась. Она, прежде лежавшая на боку, встала, оскалилась и двинулась к Хинккелю. Шанк-джи шагнул в сторону, уступая ей дорогу. Кукла Хинккеля взмахнула посохом с кошачьей головой, и крыса начала шаг за шагом отступать. Затем закутанная фигура, стоявшая за крысой, неуклюже пошевелилась, и крыса вернулась к ней и легла у ее ног (если только у нее были ноги). Скрытый и крыса замерли, и, как я заметила, иллюзия жизни покинула и остальные куклы.

На лицо Равинги легла печать невероятной усталости. Она безвольно опустила руки на колени.

— Да будет так, — сказала она с глубокой горечью в голосе. — Никто не в силах сделать больше, чем он способен. Теперь это возложено на страну и тех, кто в ней живет. У нас должна быть сила, чтобы встретить грядущее. Но сила эта должна проявить себя, а заставить ее это сделать я не могу.

Она оторвала взгляд от кукол. Они задрожали, словно сила уходила из их маленьких тел, затем попадали на пол, навзничь или ничком.

— Ты видела, Алитта?

— Видела, Призывательница Теней, — ответила я надлежащим образом.

— В свое время увидишь больше. — И, как часто бывало и прежде, теми же самыми словами она завершила ритуал.

А хотела ли я видеть больше? Хотела ли испить до конца чашу знаний, которую эта женщина предлагала мне? Да — поскольку у меня была своя цель. Несмотря на все предостережения Равинги, я буду до самого конца добиваться ее, и в этом я не сомневалась.

Курения в жаровне почти совсем выгорели, но Равинга не пыталась собрать куклы. Я понимала, что ее силы почти на исходе, но помочь ей не могла, поскольку только ее руки могли прикасаться к этим фигуркам. Я подошла к окну, собираясь отодвинуть одну из занавесей и впустить свежий воздух, чтобы выветрить запах горящего ароматного дерева.

В этот момент я услышала звяканье над головой. Кто-то пришел в нашу лавку? В такое время? Я отдернула занавеску и увидела, что снаружи уже солнце, — то, что началось в темноте, питающей силу, закончилось с наступлением дня.

Равинга не обращала внимания на колокольчик, но я быстро вышла. Наш слуга Манкол уже открыл лавку, а все простые продажи мы обычно оставляли на него. Для своих почтенных лет он был весьма проворен и высоко ценил кукол, с удовольствием демонстрируя самые лучшие и красивые из них.

Однако, когда я вошла в лавку, я увидела, что там находится покупатель — или возможный покупатель, — который не станет разговаривать со слугой. Но со мной станет, и Равингу из-за этого я беспокоить не буду.

Первая фрейлина госпожи Йевены стояла там, нетерпеливо притоптывая обутой в сандалию ножкой и барабаня длинными ноготками по прилавку, тянувшемуся от стены до стены. Над ним на полках стояли коробки с куклами, новые — как раз посередине. Манкол вышел из-за прилавка, вытаскивая кресло с подушкой, предназначенное специально для самых состоятельных посетителей. Но фрейлина не удостоила даже взглядом предлагаемое ей сиденье.

В дверях бездельничали двое щитоносцев — стража, необходимости в которой здесь не было вовсе, кроме разве что желания продемонстрировать свое положение.

Я вежливо склонила голову, как приветствовала бы каждого, кроме Равинги — перед ней я даже опустилась бы на колени, позволь она мне. Этот урезанный поклон вызвал у нашей гостьи раздражение, и я это знала. Она нахмурилась, и на ее чистой коже выступил румянец. Она коротко кивнула, и драгоценные камни на ее головном обруче звякнули.

— Где Равинга? — резко спросила она.

— Ей нездоровится этим утром, — ответила я. — Госпожа желает получить новое сокровище для своей коллекции?

Я заняла место Манкола за прилавком и указала на застекленные полки на самом видном месте.

— Это, как изволите видеть, Топазовая королева, правившая в дни императора Тампора и считавшаяся самой красивой из коронованных особ своего времени. А вот причудливое изображение, которое придумала сама Равинга. — Я показала на очень похожего на живого (в миниатюре) песчаного кота, на которого был надет ошейник из рубинов и огненных агатов, а глаза его были изумрудными. Он сидел и держал в передних лапах арфу кифонгг. Я открыла шкаф, чтобы показать эту заманчивую вещь поближе, и коснулась кнопочки на спине кота. Он тотчас начал играть тихую приятную музыку.

На мгновение я привлекла внимание фрейлины. Когда я поставила маленькое чудо на прилавок, она тронула пальчиком его голову, а я знала, что на ощупь мех кажется настоящим.

Она отдернула руку, и на лице ее снова обозначился гнев.

— Посмотри-ка на это, — презрительно усмехнулась она. Из свертка она без всякого почтения вытряхнула куклу, потерявшую свою голову, голова выкатилась следом.

Хотя кукла была не таким превосходным изображением Шанк-джи, как та, что я видела только что, она все же довольно сильно походила на это го надменного юного воина в полном его облачении — от взбитого серебряного парика до маленького, прекрасно сделанного меча.

— Сломан. Всего три дня он пробыл у моей госпожи, а как только она собралась показать убежище его светлости, она нашла его сломанным! Это злое предзнаменование, и если он увидит или услышит, что это произошло… — она сделала глубокий вдох, — моя госпожа не позволит выставлять себя в глупом виде или еще хуже! — Она оглянулась через плечо на двух стражников. — У шести Семейств есть свои способы решать подобные проблемы!

Ее намеки должны были, наверное, меня уязвить. Только те, кто помнил кое-что из событий прошлого, поняли бы, на что могла решиться персона вроде госпожи Йевены. Старинные семьи часто ревностно оберегают свою исключительность и власть в городе. Иногда они считают себя по крови и знатности даже выше императора, поскольку он выбирается случайно.

— Госпожа, я отнесу это тотчас же моей наставнице и покажу…

— Пусть эта кукольница немедленно придет сюда ко мне! —почти что прорычала она, снова желая показать, что люди, приближенные к какому-либо из Шести Семейств, стоят выше других.

— Я здесь. — Равинга обратилась к ней без всякой почтительности. Внешне она выглядела как обычно, и я надеялась, что она уже пришла в себя после ритуала.

Я посторонилась, чтобы она смогла рассмотреть принесенную куклу. Поскольку я хорошо знала Равингу и замечала малейшие перемены в ее поведении, даже легчайшее напряжение ее рук, теперь я видела, что она взволнована.

Она коснулась головы куклы, взяла ее и внимательно осмотрела то место, где она отломилась от шеи, затем рассмотрела и тело.

— Госпожу Йевену предупреждали, что с куклами надо обращаться бережно, — сказала она. — Эти куклы — не детские игрушки вроде вон тех, — она махнула на шкаф справа от нее, — но настоящие вещи, каждая в своем роде. И обращаться с ними надо очень осторожно. Починить ее нельзя. Сломанное сокровище теряет свою ценность навсегда. Госпожа Йевена достаточно опытный коллекционер, чтобы не желать иметь в своем собрании починенную вещь. Мы можем предложить сделать другую…

— Она хочет вот что сказать: она приказывает, чтобы ты посетила ее в четвертом часу!

Повернувшись к нам спиной, она вышла, топая настолько громко, насколько позволяли ее сандалии.

Равинга кивнула Манколу, чтобы тот запер дверь. Она уже склонилась над куклой, исследуя пальцами сломанную шею, затем быстро схватила ее и пошла в мастерскую.

Когда я последовала было за ней, чтобы помочь или хотя бы утешить ее, поскольку Равинга действительно очень дорожила своими куклами, она быстрым жестом приказала мне оставаться на месте.

Это правда, что две портретные куклы никогда не похожи полностью одна на другую. Некоторые изображали покойных членов Домов. Во дворце было даже несколько кукол покойных императоров. Некоторые делались как любовные подарки — неужели госпожа Йевена планировала именно так использовать эту куклу?

В большинстве своем они делались на заказ, за исключением исторических персонажей, таких, как знаменитые королевы, что стояли на верхней полке, или фантастических образов, как песчаный кот, играющий на арфе.

Я поставила фигурку кота на место и заперла замок. Но я думала о Равинге и чувствовала, что все это ее очень беспокоит. Небольшие неприятности могут привести к катастрофе, как случилось со мной в детстве, когда я была так мала, что не могла бы увидеть поверхности этого прилавка. Равинга тогда спасла меня. Но кто защитит нас от госпожи Дома, если она пожелает устроить нам неприятности? Торговцы говорят, если продавать плохой товар, не удержишься ни на одном рынке.