Зимние наваждения

Глава 6

Кто бы мог подумать, что он станет возвращаться в дом Кузнеца, как в дом родной? Однако, обнаружив себя на лежанке рядом с крепко спящей Вильярой, вздохнул с облегчением — неимоверным! Пусть даже ощущение самого безопасного места во Вселенной обманчиво-зыбко. Но для него, в данный момент, кажется, так и есть. Альдира не стал проявляться в реальности, отбыл дальше по своим делам, и хорошо. Ромига лёг поудобнее, пристроил подушки под многострадальную голову, чтобы поменьше гудела, потянул на себя шкуру — укрыться.

— Кто побеспокоит — прокляну, — невнятно пробормотала колдунья, но не проснулась.

Ромиге тоже нужен покой и отдых. От яркого света и резких движений. От необходимости куда-то идти и что-то делать. А главное, от поганых мыслей, что так и норовят взорвать мозг изнутри.

Сняв асура с алтаря, нав как бы улучшил свою личную ситуацию: на тот конкретный момент. Заодно, помог миру Голкья обрести равновесие. Но не повредил ли он своему родному миру, отпустив эту тварь? Той части родного мира, без которой ему так странно, жутко и пусто? Хотя воображения не хватает представить, как асур изъял бы из земной реальности Тайный Город, не потревожив всего остального. Даже если асур просочился в прошлое и осуществляет свой план, то есть, пытается предотвратить Первую Войну. Почему совершенно другая линия исторического развития породила настолько похожую Москву? Ромига застонал сквозь зубы: загадка донимала сильнее головной боли. Но если он сломает голову, в прямом или переносном смысле, искать разгадки ему будет нечем!

Ушёл в медитацию, сосредоточив все силы организма на заживлении повреждений. Самые свежие — невелики. А за всё время на Голкья?

Тьма под закрытыми веками — Тьма в глубине его тела: в костях, связках и мышцах, в кровеносных сосудах, в нервной ткани… Родная стихия должна заполнять своё порождение от нутра до кончиков пальцев, жить в нём, действовать сквозь него… Стихия никому ничего не должна, и даже нав ей не должен, но таков правильный порядок вещей… Да, правильный. Кинуло в жар, пробрало ознобом, будто прорвало какой-то затор внутри. Тьма потекла, заклубилась, пульсируя в такт ударам его сердца. Легко. Свободно. Правильно. Он с наслаждением вздохнул полной грудью: раз, другой, третий. А потом на время перестал дышать — провалился в регенерационный анабиоз.

Сознание угасло и снова включилось, первым делом подмечая изменения в теле и вокруг. Голова прошла. Он замёрз и оголодал — ничего удивительного. А слева от него спит колдунья… Да, Ромига ясно ощутил не просто живую рядом, а присутствие магии. Сам он пуст, как после «навского аркана», но уже не туп, как кирпич.

Он! Снова! Чувствует! Магию!

Не подскочил и не заорал от радости только потому, что не захотел будить Вильяру. Затаил ликование в себе, как сокровище, лежал и блаженствовал, пока не уловил в ауре соседки явные нелады. Без энергии, без сканирующих арканов он не мог разобрать конкретики, но судя по тому, что уловил, колдунья больна, и, похоже, смертельно. Ромига знал, что она не оправилась от раны и отчаянно ищет пути исцеления. Видел, что мудрая выглядит измождённой, но не чуял, что дела настолько плохи. Всю радость как мантикора хвостом смахнула! Он уже потерял трёх голки, которые были ему небезразличны: Мули, Латиру, Наритьяру Младшего. Меньше всего желал, чтобы шебутная ведьма отправилась к щурам вслед за ними!

Приподнялся на локте, заглянул в лицо спящей. Вильяра тихонько посапывала, подложив ладошку под щёку и не пробудилась от его взгляда, а лишь улыбнулась уголком губ. Знала, кто на неё смотрит, и была этому рада? Он вздохнул, откидываясь обратно на подушку: рваная аура и осунувшееся лицо в отблесках склянки со светляками — мало вдохновляющее зрелище. Да, Ромига не любитель умирающей красоты: всех этих чахоточных румянцев, прозрачной бледности, обведённых тёмными кругами печальных глаз. Когда он встречает такое, ему хочется это добить, исцелить или поскорее пройти мимо, других желаний оно не вызывает. Вильяра ему дорога, как никто другой вне дома Навь. Потому её — исцелить. К тому же, она ему кое-что обещала.

***

Вильяра сквозь сон улыбнулась своему воину. Почуяла, что он вернулся — и дремлющим рассудком сразу поверила, что теперь с ними обоими всё будет хорошо. По крайней мере, с ними может быть хорошо. Может! Хотя бы, может.

Вернулся он битый, но не сильно: ничего такого, с чем не справился бы сам. А пока справлялся, с ним происходило… Вот прямо сейчас произошло нечто очень важное и правильное.

— Ромига? — наедине ей всегда хочется звать его настоящим именем. Сегодня захотелось, как никогда. — Где ты был?

— О, какой интересный вопрос, Вильяра! Желал бы я это знать! Мудрый Гунтара попытался вернуть меня домой. Получилось — странно.

— Расскажешь?

— А расскажу, пожалуй. Занятная выйдет сказочка.

Вильяра чувствует, что ему совсем не «занятно», а очень-очень не по себе. Однако повествует он о своих похождениях с непринуждённостью бывалого путешественника. Иногда ему не хватает слов, и колдунья не всё понимает. Как так вышло, что он услышал сказки, но не смог расспросить сказителя о своих сородичах, которые куда-то пропали? Ах, он не ушами слушал, а держал в руках слова, запечатлённые в книгах?

Да, кое-кто из мудрых, не полагаясь на память, делает заметки о важнейших событиях и соотносит их с положением светил. Охотники зарисовывают на стенах пещер и быль, и сны. В иных мирах тоже умеют подобное: Вильяре как-то приснились тонкие белые листы с рисунками, сшитые в стопку. На тех рисунках кое-где были закорючки, которыми чужаки обозначают речь. Тот, чьими глазами смотрела сновидица, умел их читать.

Вот и Нимрин-Ромига прочитал сказки о своих сородичах. А Дóма Иули он в обычном месте не нашёл. Глядит теперь в потолок, гоняет желваки по скулам…

— Ромига, мы обязательно отыщем твой дом, — говорит ему Вильяра. — Мне сказывали, бывают миры-двойники, миры-призраки, миры-наваждения. Даже умелые сновидцы плутают среди таких. Но мы найдём твой дом, обязательно!

— Мудрый Гунтара провёл целый обряд.

— Ну и что? Ты лучше-ка вспомни, не заклял ли ты себе обратную дорогу? Не запер ли дверь, уходя? Не замёл ли следы? Может, ты не собирался возвращаться домой? Может, не желал, чтобы тебя нашли твои сородичи?

Он напрягся, как натянутая тетива, уши заострились.

— Я не помню всего. Кажется, я… Я уводил душекрада прочь. Ото всех, на кого он меня натравливал. Ото всех, кто был мне дорог. Уводил туда, где он попадёт в ловушку. Где встретит самого страшного своего врага и умрёт от его руки поганой смертью.

— Это было такое заклятие?

— Да… Вроде заклятия. Мы долго строили его вдвоём со стариком…

Нимрин зажмурил глаза и скрипнул зубами, будто от боли — нет, от злейшей досады.

— Я всё-таки не вернул старику обещание! Не. Вернул. Эсть'ейпнхар.

Вильяра долго ждала, пока он снова заговорит. Не дождалась, тихо переспросила:

— Ты не вернул ему обещание, и что?

— Я убил его этим, почти наверняка.

Вскинулся. Сел, подтянув колени, спрятал в них лицо. Он уже сидел так в день их знакомства, но в этот раз Вильяра не стала набрасывать ему шкуру на плечи. Целительское чутьё, чутьё мудрой велело его вовсе не касаться.

— Этот старик был твоим другом?

— Он считал меня своим другом и учеником. А я сделал его разменной фишкой в игре со смертью.

Иули снова надолго замолчал, и Вильяра молчала рядом. Ей же нечем утешить горе чужака о другом чужаке! Кабы речь об охотнике, она могла бы вопросить стихии и прояснить судьбу…

— Я подставил Семёныча под удар, как потом подставил Латиру. Я и тебя подставил Онге.

— Я пока жива, — тихо рыкнула колдунья.

Он развернулся мгновенно, словно подкаменник. Заглянул ей в глаза. Ничего не сказал, только зрачки высверкнули снежными искрами.

— Я жива и буду жить, — со всей возможной твёрдостью сказала она. — Ты, Нимрин, поможешь мне исцелиться. Собери бродячие алтари в круг, как Онга в Пещере Совета.

— Как Онга? Я? После песни Равновесия? Ты не рехнулась, Вильяра?

Кажется, она слишком круто загнула: ещё немного, и её начнут убивать. Мотнула головой, горько усмехнулась.

— Собери их не как Повелитель. Не в Пещеру Совета и не в Дом Теней. Дозовись своего Камня под небом. Остальные явятся следом за ним, и мы с тобой сможем войти в круг. Там я обрету либо исцеление, либо смерть.

— Либо-либо? — он смотрел на неё оценивающе.

— А иначе я просто не доживу до тёмных лун.

— Допустим. И как мне дозваться этого Камня?

— Он знает тебя. Значит, он явится сам, когда ты будешь особо нуждаться в колдовской силе. А чтобы выманить его под небо, мы не останемся в доме, а отправимся в странствие. Сразу, как только я разберусь с Аю. Скорее, пока зима ещё не слишком сурова, а я держусь на ногах.

— Вильяра, ты зовёшь меня идти куда-то — или куда глаза глядят?

— Куда глаза глядят, но пока по угодьям Вилья. Альдира сказал мне, алтари не уйдут далеко от места, где недавно отведали крови. И от того, кто их прикормил.

— Ладно, допустим. Камни явятся, мы войдём в круг, ты найдёшь там исцеление или смерть. А я?

— А ты просто войдёшь и выйдешь, обретя силу. Как из обычного круга.

— Вильяра, ты сама уверена в том, что ты сейчас сказала?

Она чуть помялась под его недобро-пристальным взглядом и честно ответила:

— Нет. В круге алтарей наши судьбы будут в наших руках: больше в твоих, чем в моих. Альдира мне так сказал, когда я спросила его о тебе. А дальше он объяснять отказался.

— То есть, твой Альдира отправляет нас ловить бродячие алтари «на живца», как первые мудрые? Меня назначает ловцом, а тебя — «живцом»? Добро же!

Он ухмыльнулся так, что Вильяра шарахнулась, едва не упав с лежанки. Будто увидела в чёрных глазах свою смерть, и смерть жуткую. Однако Наритьяры её закалили: не упала, не сбежала — спросила, и голос дрогнул лишь самую малость.

— Ты-то откуда знаешь про первых мудрых?

— Рыньи кое-что сказывал, и мне стало любопытно, как у вас было на самом деле. Лежал, болел, вспоминал. Вспомнил, что знают об этом Тени… Нет, не расскажу.

***

И так-то наговорил лишнего, напугал её. Сгоряча наговорил, не подумавши. Как, сгоряча, не подумавши, принудил Семёныча к заклятию обещания. Обрёк того, кому желал долгой жизни, на дурную, мучительную смерть. У самого теперь сердце болит, а сделанного не воротишь: нет ничего бесполезнее запоздалых сожалений. Хотя и уверенности нет, что Семёныч погиб… Увы, есть у него такая уверенность, нечего упражняться в самообмане!

Ромига закрывает глаза — под веками Тьма и только Тьма, а всё-таки бывший геомант помнит, как мерцали сквозь неё нити, держащие мир. Помнит узор, который плёл вместе со стариком. Помнит, как в последний вечер, ночь, утро неумолимо затягивались не предусмотренные двумя геомантами узлы… Со смертью старика — затянулись. Ромига таки запер за собой дверь. Теперь он не вернётся в Тайный Город, пока враг врага не укажет ему дорогу домой: из бонуса это стало обязательным условием… Да, это простейшее объяснение, почему умелый проводник завёл его не в ту Москву. Что она такое и откуда взялась — вопрос отдельный.

Жутко, тоскливо, безнадёжно. Самое страшное: Ромига, как никогда, понимает Онгу, который пошёл в разнос, решив, будто он последний нав во Вселенной. Навы слывут индивидуалистами, строго блюдут своё личное пространство и частную жизнь. Однако никто из них не мыслит себя вне глубинного единства Нави. Одиночки не выживают: это в крови. Мир, где навы стали собой, был слишком суров, хуже Голкья.

Авантюрист Ромига годами не бывал в Цитадели, но всегда мог туда вернуться. Встречая других навов, радовался не только общению: родной ауре рядом. Самую интересную добычу тащил домой, будь то находки или отчёты об исследованиях…

И вот его отделяет от Нави не только Великая Пустошь, что само по себе многовато, а воля неведомого существа, которое, если будет благосклонно, соблаговолит указать ему путь. Или не соблаговолит! И что ты, «маленький нав», с этим поделаешь? Может, всё-таки рискнёшь обрести могущество Повелителя Теней, от которого ты так поспешно отказался? Станешь самым страшным врагом своего врага, сам убьёшь его, сам проторишь себе дорогу в Тайный Город… Ага, чтобы пожрать Землю. Следом за Голкья и миром душекрада!

Ромига уже побывал Повелителем Теней и помнит больше, чем нужно живому, разумному для спокойствия. Он сам не полезет в этот поток второй раз. Но совершенно не удивится, если внешние обстоятельства начнут его туда подталкивать всё настойчивее. Ему пора уносить ноги с Голкья, но прежде он попытается помочь Вильяре. Семёнычу долг возвращать уже поздно, ей — пока нет. А как будет выглядеть та помощь в её глазах… Да какая разница, лишь бы осталась жива!

Оказывается, Альдира не только Ромигу перенёс в дом Кузнеца, но и притащил оба его рюкзака. И стопку книг, перетянутую пластиковой бечёвкой: весь цикл о Тайном Городе, за исключением четырёх книжек, которые Ромига сам украл или купил. Нав поспешно сдёрнул завязку, раскрыл верхнюю книгу — прочёл надпись на форзаце. Серебристыми чернилами, изящным, стремительным почерком: «Познавательного тебе чтения, нав» И подпись: «Пращур».

Вильяру больше занимали рюкзаки и отброшенная Ромигой бечева, чем книги, но на рычание и острые уши она не могла не среагировать.

— Что там?

— Привет от Пращура. Пошли зов Альдире, спроси, кто мне это передал?

Выяснилось, Гунтара добыл и притащил на Голкья то, чем Иули интересовался по ту сторону звёзд. Как виру за телесные обиды при похищении. А когда и откуда появилась дарственная надпись, мудрому неведомо. Сам он представляет, как и зачем чужаки пользуются книгами, но читать-писать на том наречии не умеет. Просто запомнил обложки, потом вернулся по следу и забрал. Лавка большая, переживёт недостачу…

Ближайшие несколько дней Ромига чередовал познавательное чтение и работу в мастерской. Доводил до ума нож. После полировки стало очевидно: сталь клинка не матово-чёрная, как должна быть, а тёмно-серая, с тусклым, сумеречным блеском, будто, кроме черноты навской крови, впитала она свет местной луны. Но хотя Ромига недоволен видом своего изделия, а рабочие качества обещают быть удовлетворительными. Переделывать нет ни желания, ни надежды, что выйдет лучше. За неимением «чёрной пасты», оплёл рукоять ножа ремешком, смастерил ножны, на том и закончил.

Побывал у Зачарованного Камня. Лишний раз убедился, что чувствительность к магии вернулась, но взять энергию по-прежнему не смог. Для мира Голкья это, скорее, хорошо, однако Ромигу не утешает.

Обратно шёл кружным путём, до нижних ворот. На полдороге встретил Рыньи, который упражнялся с большим охотничьим копьём. Кажется, с тем самым, трофейным от беззаконников. Парнишка уже довольно ловко метал копьё в цель. На предложение Ромиги побыть ему живой, движущейся мишенью испуганно округлил глаза.

— А вдруг, попаду?

Нав ухмыльнулся:

— Попробуй.

Хорошо поиграли! Задеть себя Ромига, конечно, не позволил. Не столько шкуру свою пожалел, сколько дарёную Рыньи, заботливо перешитую охотницами одежду. Но несколько раз перехватывал опасные броски, а зверю от Рыньи, пожалуй, уже не увернуться. Набегались, напрыгались…

— Нимрин, пойдём вдвоём на дикую стаю? Тётка не велит мне отлучаться далеко одному, а звери-то ещё сытые, к жилью не лезут. А большую охоту мастер Лемба всё откладывает и откладывает. А мне надо! Мудрый Альдира намекнул, что Вильяра хочет меня в ученики и Младшие. И я хочу! Но пока зверя своего первого не убью, никто меня по-настоящему учить не станет. Пойдёшь со мной?

Нав пожал плечами:

— Рыньи, я не лучший напарник для охоты в дальних снегах. Уговорил бы ты кого из ваших взрослых?

— Да все заняты! А ровесников я не хочу подбивать, не готовы они, пусть ещё белянок постреляют. А ты, Нимрин, и сам развеешься, а то ходишь хмурый да унылый, как сирота по ярмарке.

Ромига тут же опрокинул мальчишку в снег за непочтительность, хотя была в его словах изрядная доля истины. И хмурый, и унылый, и «сирота на ярмарке».

За последние дни нав не только доделал нож и подробно изучил тайногородские новости в изложении человского беллетриста. А кое-как переварил то, что мир в очередной раз перевернулся вверх тормашками. Собирал волю для возвращения домой: сколь угодно кружным и долгим путём. Друзья навы его попросту не поймут, если он сгинет, как Вельга! Но старательно припоминая самые яркие, вдохновляющие эпизоды своей жизни, вспомнил ещё толпу младших — кроме Семёныча — чью судьбу так или иначе поломал. Не врагов, нет: их-то кто считает! А тех, кому Ромига благоволил, и они тянулись ему навстречу. Масаны, люды, чуды, челы… В своё оправдание он мог бы сказать, что сделал их жизнь не скучной, но стоило ли то дурных смертей? Горечь, стыд, вина накатили с невиданной силой. А потому ещё, что слишком многое раньше он оправдывал благом Нави. Благом Великой семьи — и себя, как её части. Привык расплачиваться за свои промахи, кем под руку попало. Сожалел — и снова расплачивался, уверенный в своём праве. И не то чтобы, испытав немыслимое прежде одиночество, Ромига стал меньше ценить свою жизнь: как ни крути, она у него одна. Скорее, по-новому раскрылась цена чужих…

Рыньи изловчился, подбил нава под ноги и тоже уронил в сугроб. Без обиды, без злости, как щенки играют. Щенок и есть! Ромига до недавних пор был таким же. Да перестал ли? Слабая надежда, что хоть немного научился предусмотрительности…

Встал, отфыркиваясь от снега, подал руку Рыньи:

— Побежали домой, ужинать.

— Так ты пойдёшь со мной на охоту, о Нимрин?

— Ну, если мудрая Вильяра не даст мне каких-нибудь поручений… А когда ты собираешься?

— Если не испортится погода, и с моими шерстолапами всё хорошо, то послезавтра. Две ночи-то я посплю, поразведаю, где бродит стая. Можем сразу на место — изнанкой сна. Я тебя уже водил и ещё раз проведу… В обе стороны, не как тогда!

Да уж, бесчувственной тушкой в асурский портал — лишнее, тут и обсуждать нечего! Тем более, двое мудрых уже провели с юным сновидцем воспитательную беседу.

— Хорошо, Рыньи, я пойду с тобой… Но при условии! Если вдруг я говорю тебе, уходи один, ты мгновенно, без споров, не раздумывая, мчишься к мудрой Вильяре! Бегом или изнанкой сна, по обстановке. Мчишься к мудрой за помощью.

— Нимрин, ты опасаешься тех, кто охотился на тебя у Синего фиорда?

— Их, или… Мало ли, кого или что можно встретить в дальних снегах. Звери — по твоей части, охотник. Всё остальное — по моей. Обещаешь слушать слово воина?

— Как в ночь бунта Арайи?

— Да, как в ту ночь.

— Обещаю.

— Вот и договорились. А теперь — бегом!

Мальчишка сорвался с места с задорным воплем:

— До ворот — наперегонки!

Не упрыгался с копьём, выносливый! Нав — быстрее, но проваливается в снег: где по щиколотку, где по пояс. А Рыньи подколдовывает, скачет по насту, почти не оставляя следов. Так и домчались до накатанной колеи к воротам: то один впереди, то другой. По твёрдому накату Ромига мог бы оторваться, но не стал. Притормозил, переходя на шаг. Рыньи последовал его примеру, а едва отдышавшись, озадачил вопросом.

— Нимрин, ты научишь меня письменам, как в книгах, которые ты принёс из-за звёзд?

— Твои старшие почитают это баловством.

— Может, и баловство, но занятное. Научи! Хочу видеть своё имя написанным.

Ромига взял у мальчишки копьё и древком начертал на снегу: «РЫНЬИ».

— А твоё имя?

— Ну, или так, — «НИМРИН», — Или, — Ромига украсил сугроб иероглифом своего настоящего имени.

Мальчишка смотрел во все глаза, потом спросил:

— А почему твои знаки такие разные?

— А потому, что одно и то же можно запечатлеть разными знаками, на разных языках. Пожалуй, я научу тебя буквам. Они более-менее годятся для любого языка, для вашего — тоже. После ужина бери уголёк, ищи чистую стену, поучим азбуку.

Это и в самом деле оказалось занятно. Идею звукового, алфавитного письма Рыньи ухватил на лету, а дальше… Кто знает, вдруг да приживётся письменность на Голкья — стараниями Младшего Вильяры? Хотя Ромига понимает, почему мудрые без неё обходятся, полагаясь на память живых больше, чем на любые материальные носители. Ровно потому же, почему большинство охотников не обременяют себя предметами роскоши. Условия мира слишком переменчивы и неблагоприятны. Живые тоже гибнут под ударами стихий, но проще унести ноги самому, прихватив минимум скарба, чем спасать дворцы, музеи, библиотеки. Впрочем, Ромига преподал мальчишке ещё один урок: попросил зачаровать книжки из другого мира от порчи водой и сыростью. Сам он бы сделал лучше, да нечем.