Зимние наваждения

Глава 15

Так всё-таки, что имел в виду Альдира, назвав Ромигу плетельщиком судьбы? То же ли самое, что в Тайном Городе зовётся геомантией, магией мира? Если верить памяти Теней, то да. Плюс-минус, примерно то же. И плетельщики судеб на Голкья — такой же «штучный товар», как геоманты на Земле. И точно так же, из-за редкости дара, не создали внятной магической традиции. Другие голки опознают их, и сами они сознают себя по делам. По удивительной способности, не прикладывая колдовскую силу, «потушить вулкан кружкой воды, взмахом кричавкина крыла и собственным чихом».

На Голкья подобные уникумы объявляются не чаще, чем раз в сотню-другую лет[1]. Поодиночке. Крайне редко по двое-трое одновременно. Местные или чужаки, как Ромига. И как бы есть мнение, что каждый плетельщик рождается или приходит на Голкья не просто так, а когда миру и всем его обитателям грозит погибель. Потому всё, сотворённое плетельщиком, следует принимать за благо. За лекарство миру, даже если оно выглядит беззаконием. Полный карт-бланш! Однако злоупотреблять этим не следует, иначе «судьба отторгнет своего избранника, дар угаснет, жизнь нерадивого потеряет смысл и завершится раньше срока». Удушье и тошнота — при попытке вспомнить-представить, каково это… Ладно… Нав прикрыл глаза, вглядываясь в «паутинку» под закрытыми веками, в её местные особенности. На первый взгляд, не обнаружил заметных различий с Землёй и миром степей. Возможно, чтобы уловить разницу, нужно что-нибудь активно плести? Или сменить масштаб, чего геомант-недоучка пока не умеет? Увы, учителей на Голкья он себе не найдёт. Не по этой части…

Вильяра успокоилась быстро, этого умения у неё не отнять. Выскользнула из Ромигиных объятий, шепнув слова благодарности, и вернулась к прерванному рукоделию. Нав негромко окликнул Альдиру.

— Мудрый, если ты не очень крепко спишь, позволь задать тебе пару вопросов?

Альдира не отозвался, Вильяра удивлённо приподняла брови:

— Нимрин, может, я тебе отвечу?

— А ты разузнала что-то новое о плетельщиках судеб? С тех пор, как ты разбудила меня в доме Лембы и пропела мне песнь Понимания? Я хочу разобраться, кем обозвал меня мудрый Альдира? Чего он от меня теперь ожидает?

Она отрицательно качнула головой:

— Нет, я не разузнала нового. Всё, что сказывают о плетельщиках судеб, слишком похоже на враки. Даже твой рассказ, Нимрин. Но тебе я верю, потому что я знаю тебя. И Альдира принёс подтверждение… Нимрин, скажи-ка, на Голкья ты сможешь разом убить всех живоедов?

— Вильяра, ты уверена, что ты этого хочешь? — настал Ромигин черёд поднимать брови.

— Для начала, я желаю знать, способен ты, или нет.

— Погоди, надо подумать, — нав прикрыл глаза, «паутинка» призывно замерцала под веками. Стал вглядываться…

— Нимрин! Ромига! — Вильяра уже довольно грубо трясла его за плечи. — Да что с тобой такое?

— Ничего особенного. Транс. Оценивал наши с миром возможности по искоренению живоедства.

— И?

— Увы, Голкья не готова так измениться. Я не нашёл пути. Мне даже искать его не хочется, слишком сильное сопротивление.

Вильяра вздохнула: облегчённо.

— Я рада. Это было бы слишком просто… И как-то, наверное, неправильно.

— Я рад, что ты не настаиваешь, Вильяра. Верь, не верь, а я крайне неопытный плетельщик судеб. Мне бы задачки попроще, чем переустройство мироздания.

Да, и хулиганства Странников, и тихие игры Семёныча, и Ромигины эксперименты с магией мира преследовали локальные цели. Глобальный эффект стремился к нулю, хотя… Воспитанники Мельникова рвались и вырвались во Внешние миры. Их стараниями невозможное стало возможным. И Ромигу вынесло с Земли, против воли, едва он начал практиковать геомантию. Изменился ли оттого мир в целом, или только отдельные судьбы? Сложный вопрос, недостаточно информации.

— А что бы ты, Нимрин, счёл задачкой попроще?

Ромига усмехнулся, вспоминая. Кубик вправо, кубик влево, и рыжие волосы Идальги, заодно с тёмным костюмом комиссара. Но то было на Земле, а на Голкья обстановка не располагает, кажется, даже к таким мелким геомантским шалостям.

— Знаешь, Вильяра, я, пожалуй, воздержусь… Не дерзну переплетать судьбы твоего мира ради пустой показухи. Я рад возвращению дара, и мне охота поупражняться. Но я опасаюсь спустить вам ещё какую-нибудь лавину.

А потом вернулся Рыньи. Принёс, за чем ходил, и даже не встрял по дороге ни в какие неприятности. Ромига глянул, что здесь называют барабанной кожей. Практически, пергамент, хотя и не лучшего сорта. Второй вопрос: чем писать? В земных путешествиях нав, бывало, изготавливал тушь из сажи и какого-нибудь клея. Перо? На Голкья нет птиц, но можно вырезать пёрышко-калям из стебля приречника. Хотя смышлёный мальчишка сам позаботился о принадлежностях для письма: прихватил на ярмарке краску в плитках и кисточки. Рисовать-то голки давно умеют, на самых разных поверхностях. Кистевая каллиграфия? Почему бы нет. Но надёргать соломы и сравнить, чем удобнее вырисовывать буквы — всё равно лишним не будет.

Первые же эксперименты показали, что писать калямом Рыньи удобнее, чем кистью. Но так или иначе, руку ему набивать ещё долго — и зима впереди длинная. Ромига сделал прописи и счёл свою задачу выполненной. Очень забавно смотреть на юного охотника, сидящего на шкурах в позе египетского писца и старательно скребущего пером по пергаменту. Очередной анахронизм, да и вообще забавно. Пускай упражняется! А Ромига уже в силах поддерживать огонь в очаге, чтобы мальчишка не отвлекался.

Мудрый Альдира тихо и незаметно слинял изнанкой сна, Вильяра отложила рукоделие и последовала за ним. Вернулась под вечер: пешком, усталая и грустная. Принесла кусок мороженной рогачины, начала готовить то ли поздний обед, то ли ранний ужин — Ромига с Рыньи так увлеклись, что пропустили время дневной трапезы. Пока Вильяра стряпала, а мальчишка помогал ей, Ромига не отказал себе в удовольствии: полюбоваться на Ярмарку в закатных лучах. С порога, как утром. В этот раз Вильяра не стала хватать его, чтоб не сверзился, а села рядом, обняла за плечи, прижалась горячим боком.

— Нимрин, Ромига, знай: я буду тосковать по тебе, когда ты уйдёшь, — голос ведьмы прозвучал смущённо, будто она призналась в постыдной слабости.

Нав ухмыльнулся, не отводя взгляда от пламенеющих небес и снегов:

— Я тоже не забуду тебя, моя прекрасная белая колдунья. Ни тебя, ни Голкья. Но ты же сможешь приходить в гости изнанкой сна? В призрачном обличье или во плоти, если постараешься?

Вильяра вздохнула:

— Пока я в одиночку храню свой клан, пока я стираю следы беззаконных Наритьяр, мне не до путешествий на ту сторону звёзд. А потом… Ты исцелил меня, Иули, но я всё никак не поверю, что доживу до какого-нибудь спокойного «потом».

— Тяжёлый день?

Ещё один вздох:

— Даже не спрашивай!

— Тогда, давай, я просто подпою тебе песнь Умиротворения?

Вильяра фыркнула:

— Да, чужак, ты подпоёшь, и, наверное, мне полегчает. Ведь ты — плетельщик судьбы, тебе и невозможное возможно. Знаешь… Мне сегодня вдруг приснилось, будто ты смог бы стать одним из нас. Жить на Голкья, не нарушая равновесия.

Сказала и сразу запела, не давая паузы на ответ. Нав напрягся: слишком радикальная смена концепции! Однако вплёл свой голос в её, и под их проникновенный вой малиновое солнце плавно закатилось за дальние торосы, подмигнув на прощание зелёной искрой. Песнь отзвучала — певцы одновременно повернули головы, заглядывая друг другу в глаза.

— Что ты имела в виду, Вильяра? Что значит, я могу стать одним из вас?

— Пойдём ужинать, Нимрин. Потом я немного отдохну и провожу тебя к Чёрному Камню. Он готов впустить тебя. Я надеюсь, в круге ты найдёшь не только колдовскую силу, но и ответ на твой вопрос.

— А может, ты для начала перескажешь мне свой сон?

— Нет, я обещала.

— Кому обещала? Опять Пращуру?

— Нет, Ромига, не ему. Вообще не Асми. А больше, прости, я сказать не могу. Я обещала.

— Любопытно. А как ты поступишь, если я откажусь идти с тобой к Камню?

Она прижмурила серебристые глаза и протянула, зевая во все клыки:

— Тогда-а-а… я просто лягу и усну! Глухо, мёртво. Я постараюсь выспаться. Буду отдыхать, пока не разбудят.

— То есть, у Камня меня ждут, но это не срочно?

Пожала плечами:

— Ему-то уже некуда спешить. А сила нужна тебе, Нимрин. И сила, и путь…

Колдунья осеклась, и нав не переспросил, не стал допытываться. Подтвердил:

— Да, Вильяра, колдовская сила мне очень нужна. Однако не нужнее, чем тебе — отдых и сон. Я обожду до утра.

Ромига желал не просто обдумать, что у них тут за внезапный поворот, а испытать возвращённый дар. Вглядеться, вслушаться.

Ужин все трое проглотили, как за себя бросили, и завалились рядком на лежанку. Вильяра уснула мгновенно. Рыньи чуть повозился и тоже засопел. Ромига старательно распрямил на ровном больную спину, уделяя внимание каждому позвонку, нерву и мышце. Хорошо бы подкрепить медитацию исцеляющими арканами, но от похода за магической энергией он отказался сам. Потому что боевой маг тайногородской выучки воздвигает между собой и миром крепостную стену, а геоманту она мешает. Геоманту важнее быть прозрачным и лёгким, беззащитным и открытым. Наву снова жутковато, как перед прыжком в водоворот с обрыва, но мир Голкья не враг ему, в этом он уверен… Ну, почти уверен!

Мир Голкья использовал покалеченного, оглушённого пришлого геоманта. Прикладывал к своим болячкам, но и берёг, как умел. Хотя, верно ли так рассуждать о мире? Вот об этой паутине сияющих, дрожащих, звенящих на разные голоса нитей — причинно-следственных связей. В туго затянутых узлах былого и смутных клочьях несбывшегося. В туманных пока, но веско зреющих гроздьях — вероятностях грядущего… Нити, узлы, гроздья — слова неточны, а узор на тайной подкладке мира ошеломляюще красив и текуч, словно блики на воде. Не безумие ли — воспринимать всё это, такое прекрасное, как существо с единой волей и разумом? Как пациента перед целителем? Или даже сторону в переговорах?

«Если желаешь увидеть лицо и услышать голос — приходи к Чёрному Камню, Иули. Там поговорим. А пока просто любуйся».

Ужасно похоже на безмолвную речь. И такие знакомые интонации… «Мудрый Латира?»

«Приходи к Чёрному Камню, Иули. Хоть изнанкой сна приходи, у тебя уже должно получиться. А Малую не тревожь, пускай отдыхает».

Ромига открыл глаза, выныривая из полу-транса, полудрёмы. Уставился в потолок, будто мог прочесть там ответ на новый животрепещущий вопрос: правда, услышал сейчас мудрого Латиру, или приснилось? На Голкья возможен ответ: правда, хотя приснилось. И с Латирой всё непросто, об этом знают даже многие охотники, не только мудрые.

Когда Ромига и Наритьяра Младший пропели Песнь Равновесия, Тени развоплотились почти мгновенно. Только у Латиры, обращенного в Тень, достало самовластной воли задержаться среди живых. Говорят, он обошёл Ярмарку, попрощался кое с кем из знакомцев, переживших смуту. А после взошёл на Ярмарочную гору, к Чёрному Камню, где много лет черпал колдовскую силу. Камень не стал привередничать, в каком теле явился Латира, и впустил его. Обратно из круга Латира не вышел. Ромига знает: мудрые почитают такой финал достойным завершением своего жизненного пути. И даже не совсем завершением, хотя наву из Тайного Города идея жизни после жизни… Ну, да, по старой привычке — претит. Однако Тень Латиры Ромига однажды призвал. И это было невероятно: снова говорить с тем, кого видел слюнявым идиотом от «иглы инквизитора» и жертвой, растерзанной на алтаре. Говорить с ним, как с живым, ощущать его почти живым. И задним числом Ромига не сожалеет, что рискнул призвать Латиру. Скорее, жаль, что старый прошмыга вынужден был так быстро уйти, и с навом они больше не встретились. Хотя, отчего Латира поспешил с уходом, бывшему Повелителю Теней тоже ясно. Мудрый не пожелал живоедствовать, чтобы питать свою новую плоть. А тот, кого принимает круг Зачарованных Камней, больше не нуждается ни в какой телесной пище.

Кто и когда объяснял всё это Ромиге? Отчасти, Вильяра вложила ему в голову при первом знакомстве. А в полноте он узнал от Теней, будто от самого мира Голкья. Вообще, он знает теперь многое, чего не мог знать нав из Тайного Города. Умеет, чему отродясь не учился. Главное, не потерять в этом нежданном и непрошенном богатстве знаний самого себя. Как Онга потерялся среди фантазий и несбывшихся вероятностей… Иными словами: не спятил бы ты, нав Ромига! Риск-то есть.

Геомант снова опустил веки, вглядываясь в «паутинку». Да, он может просто созерцать её. Любоваться, словно огнём, водой и чужой работой. А может последовать подсказке неведомого собеседника и единым движением мысли перенести себя к чёрному менгиру, косо подпирающему ночные небеса. Чего тянуть, если он всё равно туда придёт — или приведут?

И мороз не заставил поёжиться, и снег не хрустнул под ногами: Ромига встал у Чёрного Камня полу-взаправду, полу-понарошку. В призрачном обличье, как говорят голки. Теперь-то нав понимает, что освоил этот фокус давным-давно, когда бродил по степям своего любимого сна. А побывать бы в тех степях наяву, всем собой… Не сейчас!

Обличье-то призрачное, а в этот раз Ромига не бросил свой недуг на лежанке в логове. Спина болит, почти как наяву, и тяжело стоять без опоры. Ну, и кто его тут ждёт? По всем ощущениям — никого. Вопрос, можно ли доверять ощущениям, когда сам не вполне здесь?

— Мудрый Латира?

Позвал голосом — тишина. Повторил безмолвной речью — нет ответа, лишь стылый сквознячок по сердцу. Обошёл — обковылял — Зачарованный Камень кругом и позвал снова, с тем же успехом. Мороз, тишь. Мерцают звёзды, искрится снег. А чёрный менгир непроглядно чёрен даже для навских глаз. Возможно, Ромигу ждут не снаружи, а внутри круга? Спел приветствие, положил руки на Камень. Откроется, или нет, а Ромига приветил знакомца. Да и опора — не лишняя.

Камень потеплел под ладонями, но не раскрылся. Вообще-то, и не должен, пока Ромига топчется тут в призрачном обличье. А пройдёт ли нав по изнанке сна целиком? Не с кем-то за руку — сам? Он почти проснулся в логове, на тёплой лежанке, между Вильярой и Рыньи… Нет, не там! Надо здесь… Ну, вот!

Тело налилось тяжестью, дохнул в лицо мороз, скрипнул снег… И чёрный менгир раздался под руками так резко, что Ромига, утратив опору, завалился вперёд: неловко, больно. Вставать? Или ползти вперёд, как делал прежде? Собираясь с силами, глянул по сторонам — обнаружил себя, внезапно, уже в центре круга. Видимо, его, правда, ждали. Кое-как подобрал конечности и сел. Огляделся ещё раз, вспоминая, какими видел Черные Камни в прошлый раз. Да, их стало на два больше.

Почему, приняв одного, они всегда прибавляются парами? Бывший Повелитель Теней может вспомнить, почему так, но не желает вдаваться в подробности. Не сейчас.

В приветствие, которое он пел, сами собой вплетались новые имена. И прошло понимание, что бесполезно выкликать здесь Латиру. У хранителя сгинувшего островного клана теперь иное служение, иное имя. И он, конечно же, видит, что Ромига явился на зов. Заговорит, когда и, если сочтёт нужным.

Зачем ходят в круг Зачарованных Камней? В первую очередь, за колдовской силой, она же магическая энергия. Нав осторожно прилег на спину, закрыл глаза и приготовился впитывать всё, что даст ему круг. Странно, если не даст: после того, как охотно впустил и проводил на середину.

Энергии вокруг, действительно, море. А подходящей наву — капли, слёзы. Бывший Повелитель Теней представляет, как перетянуть это одеяло на себя. Он бы смог, он чувствует. Но стоило столько корячиться, восстанавливая равновесие, чтобы самому же опять всё изгадить? На регенерацию худо-бедно хватает, Ромига полежит и встанет на ноги. Выступит в Пещере Совета, потом отправится в город с белым небом, разыскивать врага врага…

Вероятно, он задремал, а может, нет.

«Мы благодарны тебе, Ромига, что ты бережёшь равновесие и не изменяешь нас ради своего удобства. Но ты сможешь взять всё, что мы даём тебе, изменив себя. Таков дар Голкья плетельщику судеб».

— Что? — Ромига сел, озираясь. Отметил: спина не болит, ноги слушаются… И уставился на сидящего рядом голки! Внешне тот не изменился, лишь аура поблекла и расплылась туманом.

— Латира?

— Да, Ромига, меня звали так. А теперь уместнее звать по имени моего Камня. Или называй Голосом Щуров, так тоже будет правильно.

Нав сел поудобнее: разговор, похоже, предстоит долгий и непростой. Разглядывал собеседника, пытаясь разобраться, отчего рядом с ним настолько неуютно, тревожно? Призрачные мальчишки в степи не вызывали подобного ощущения.

Осторожно ответил:

— Я рад тебя видеть… Рад, что ты обрёл новое служение.

Избегал называть собеседника по-старому, однако новое имя или титул тоже не шли с языка, оставляя в репликах неловкие паузы. Тот, кого прежде звали Латирой — или нечто, принявшее его облик — хитро прищурилось.

— Не слишком-то ты рад, Иули. Но я не в обиде. Ты внял приглашению и пришёл, это главное. У нас… У меня к тебе два дела: новый дар и старый долг. С чего желаешь начать?

— А давай, сначала ты ответишь мне на несколько вопросов?

— Хорошо, Иули. Я постараюсь ответить. Спрашивай, — взгляд, интонация, в точности, как у прежнего Латиры.

Нав стремительным выпадом поймал собеседника за запястья — осязаемые, плотные, тёплые — и запел, заклиная щура говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды. Старая-престарая песнь, лишь Тени её помнят.

Тот, кто назвал себя Голосом Щуров, не стал вырываться, даже не дёрнулся. Слушал Ромигину песнь, будто со снисходительным одобрением… Да вот же, что с ним не так! Эмоции не читаются через ауру, только через выражение лица и язык тела. И нет, он не играет роль, не лжёт ни жестом, ни единой морщинкой! Но беседа с навом не задевает его сколько-нибудь глубоко. Он каменно, неколебимо спокоен: сквозь ликующее торжество бытия и скорбь множества потерь. И ликование не отменяет скорби, а скорбь не омрачает ликования. Вместе — давят грандиозностью, несоразмерностью видимому: хрупкому двуногому существу. Мудрый Латира и в прежней-то жизни был не прост. А Голос Щуров не враждебен Ромиге, скорее, дружелюбен, но опасен, как нависшая над головой скала. И кажется, вот-вот он обрушит на многострадальную навскую башку нечто. Не смертельное, не ранящее — а не увернёшься, и жизнь уже никогда не станет прежней.

Ромига слишком долго молчал, бывший Латира качнул головой:

— Боишься? Не доверяешь? И снова я не обижусь на тебя, Иули. Хотя ведёшь ты себя, как дурень. Раскопал в Тенях такую древность, а забыл, что щуры никогда не лгут плетельщикам судеб. Растерялся, да?

Растерялся, правда. Не понимал, не мог решить, как вести себя с этим. Отпустил его руки. Спросил:

— Ты действительно был мудрым Латирой или только выглядишь им?

— Был, был. Ну и выглядеть не разучился, — лукавый смешок.

— Насколько ты… — Ромига поискал формулировку, но так и не придумал внятной, — Действуешь сам по себе? Сам от себя и за себя?

— Я в своей воле и разуме, если ты об этом, Иули. Я продолжаю служение мудрого, храню Голкья и охотников. Я не забыл, каково быть живым. Здесь, внутри круга, я попросту жив. Потому не перепутаю благо и ущерб, как древние щуры. Потому меня избрали Голосом, посредником между стражами снов и живыми.

— То есть, ты теперь за Пращура? Ни жив, ни мёртв, являешься в сны и говоришь загадками? — нав воочию припомнил асура, которого вызволил с алтаря, и уши заострились.

Собеседник рассмеялся, будто хорошей шутке. Посерьёзнел.

— Пришелец Асми лепил нас, точно глину, пока глина не затвердела, не запеклась в камень под его руками. Я — камень от камней Голкья. Я и меньше Пращура, и больше его. Я не владею сокровенными тайнами Асми. А чужак никогда не знал нас так, как мы знаем себя. Он хранил Голкья, но ему не дано было стать одним из нас. А тебе Ромига, даровано. На, взгляни, — в руках бывшего Латиры возникло серебряное зеркальце, он передал его наву.

Тот взял с опаской. В первый миг показалось, сквозь тусклую полировку глядит Стурши… Нет, не он! Даже у островных голки не бывает настолько тёмных грив. Ромига потрогал свою шею, касаясь кожи — отражение примяло пальцами чёрно-серебристый мех. Прищурило чёрные навские глаза, выскалило мощные клыки. Не голки, но очень близкое подобие. Чёрный оборотень из сказок. Вильяриным взглядом, очень красивый. А нав, как есть, кажется большинству охотников жутковатым, а колдунье — забавным и милым. Кавайным, сказала бы земная девочка Ириска. А вот это, из зеркала, Ириска обозвала бы йети и испугалась… Наверное.

— Твои предки, Иули, когда-то изменили себя, — продолжал между тем Голос Щуров. — Изменились, чтобы стать красивыми. В своих ли собственных глазах или в чьих-то ещё? Наверное, ты знаешь. Только прежний ваш облик не исчез. Лезет наружу, когда вы колдуете на пределе сил.

— Откуда ты узнал про моих предков?

— Щуры знают. Для нас время течёт иначе, и та сторона звёзд ближе, чем для живых. А тебя, Ромига, я видел в том обличье собственными глазами. Так вот, приняв дар Голкья, ты не разучишься выглядеть, как считаешь нужным. Отыщешь дорогу домой — никого там не напугаешь.

Звучит слишком заманчиво, чтобы обошлось без какого-нибудь подвоха.

— Скажи, что я должен сделать, чтобы принять ваш дар?

— Оставайся здесь и спи, пока мы изменим твоё тело. Когда проснёшься, все стихии станут питать тебя силой и слушать, а не только Тени. И живи потом на Голкья, сколько вздумается. Храни равновесие внутри себя, как мы храним, и этого довольно.

Нава продрало морозом по хребту. Отражение тоже вздыбило гриву, сверкнуло зрачками: бело-голубыми снежными искрами. Латира, или Голос Щуров, или как его там, предлагает наву изменить не внешность — самую суть! Приняв дар, перестав быть «однобоким колдуном» по меркам Голкья, Ромига вряд ли посмеет вернуться в Цитадель.

— Твоё внутреннее равновесие важно лишь для Голкья. В иных мирах — живи и колдуй, как хочешь. Однажды изменившись с нашей помощью, ты сможешь изменять себя сам. Ты же плетельщик судеб, Ромига. Молодой, неопытный, да это быстро пройдёт. Я предполагал, кто ты есть, но не был уверен, потому помалкивал. Рад, что угадал. А друг мой Альдира ищет замену старейшему Нельмаре. Из тебя вышел бы прекрасный хранитель знаний…

— Стой, Латира! — рявкнул Ромига скорее испугано, чем грозно. — Что я должен сделать, чтобы отказаться от вашего дара?

Голос Щуров удивлённо вскинул брови. Ромига ждал, он начнёт уговаривать, но нет… Мгновенный ужас, что отказа вовсе не предусмотрено, что нав уже влип, едва не толкнул его на какое-нибудь отчаянное действие.

— Да просто откажись и не спи в круге. Дурень ты, Иули. Хоть и плетельщик судьбы.

Старый голки вынул из рук нава своё зеркальце — тот не препятствовал. Сидел, как оглушённый. В башке — пустота, в ней мечется единственная мысль. О невезучем охотнике, поданном к столу Наритьяры Среднего. Ромига ел его мясо. И если примет дар, станет голки в достаточной мере, чтобы рассыпаться прахом, ступив на землю своих любимых степей. Живоедам там не место, сам так сделал.

Голос Щуров ободряюще потрепал нава по плечу.

— Иули Ромига, знай! Голкья не навязывает своих даров силой, но и не забирает обратно. Думай, решай, выгадывай наилучшее время. Оно в твоей воле. Уходи в иные миры и возвращайся, сколько хочешь. Этот круг примет тебя хоть через тысячу лет, и мы исполним, что обещали. Устанешь от странствий? Поймёшь, что некуда и незачем идти? Голкья с радостью даст тебе приют, станет твоим домом.

Нав вздрогнул, напрягся… И не скинул чужую руку. Слишком ясно сквозило сквозь старого голки то непостижимое, ликующее и скорбящее, восхитительное и жуткое, чьим голосом он стал. Ромига, нав из дома Навь, не согнул перед этим спину, но почтительно склонил голову:

— Я благодарю тебя, о Голос Щуров. Я благодарю Голкья за щедрый дар. Я не готов им воспользоваться прямо сейчас. Не знаю, буду ли готов хоть через тысячу лет. Но я благодарен.

— Мы тоже благодарны тебе, Иули Ромига. Благодарны за всё, что ты сделал для мира и охотников, — ответил голки.

И чуть расслабился, словно закончил официальную часть мероприятия. То, что говорило его голосом, смотрело на Ромигу его глазами, отступило и спряталось, как бы целиком уступая место прошмыгину сыну Латире. Который задорно подмигнул наву, подождал, пока тот соберёт разбегающиеся мысли и соберётся для продолжения беседы. За это — отдельное спасибо!

— Ну, вот, новый дар я тебе вручил, — сказал голки. — Осталось вернуть старый долг.

— Что ты имеешь в виду? — устало переспросил Ромига. Он бы ещё поразмыслил над подарочком в спокойной обстановке. Но, как они только что уточнили, это не горит. А долг… Пока дают — бери.

— Помнишь, я обещал, что покажу тебе дом Иули, моего давнего друга?

Такое забудешь! Ромига кивнул.

— Онга перехватил меня, и я не смог. Если хочешь, я готов проводить тебя туда через Камни.

Некоторые вещи лучше выговорить, чем промолчать:

— Прости, что я тогда подставил тебя, Латира.

Старый голки покачал головой:

— Пустое, Иули. Я не держу на тебя зла. Я сам ошибся, а ты вернул мне утраченное при первой возможности. Ты идёшь? — спросил он, легко поднимаясь на ноги. — Спутником твоим я стать не смогу, увы. Но, если позовёшь, то мигом заберу обратно.

Нав тоже встал. Да, спина прошла, ноги слушаются, даже капельку энергии удалось запасти впрок. В пещеру Иули он давно собирался, почему не сейчас?

— У нас в круге ты всегда найдёшь немного колдовской силы, — Латира будто подслушал Ромигины мысли. — Немного. Понадобится больше, приходи глубокой зимой на Длань Пращура. Зачарованные Камни, которые вы с Малой там поставили, они не для рождённых на Голкья. Зато, в самый раз таким, как ты. А летом — таким, как Пращур.

Ромига открыл рот, кое-что уточнить — голки со всей силы пихнул его в грудь. Нав вывалился спиной вперёд из каменных воротец, едва устоял на скользине… Камни перед ним сомкнулись не в косой менгир, а в небольшую угловатую глыбу.

[1] Умножаем на шесть!