Зимние наваждения

Глава 14

Они устроили бивак не у воды, а выше, на береговой террасе. Расположились с комфортом, всерьёз и надолго. Выставили защитный периметр от зверья, натянули тенты из тростниковых плетёнок, соорудили лежаки и застелили шкурами… Они — голки. В жаркой степи их мохнатые зимние гривы и меховые штаны смотрелись довольно неуместно. А куртки и обувь они поснимали, как дома. Полтора десятка матёрых голки, мужчин и женщин, неторопливо трапезничали, обгладывая мясо с костей. Следующая порция жарилось на вертеле над углями и не вызывала сомнений, кем она была при жизни. Ещё три… гм, порции сидели в стороне, крепко связанные, с кляпами во рту. Двухлетки голки уже даже не плакали — были почти мертвы от ужаса. Нав цинично подумал, что не стал бы так запугивать будущую еду, вкуснее она от этого не станет. Но зная трепетное отношение голки к детям, даже самый циничный нав впечатлился бы градусом абсурда. Степь же кишит дичью, на любой вкус!

Нужны ли Ромиге в его любимом сне беззаконники, живоеды голки? При том, что они ему, в общем-то, нигде не нужны, здесь — особенно нагло и беспардонно портят красивый пейзаж. Как они вообще сюда попали? Да не призраками, как он сам, а во плоти? Среди них должен быть, минимум, один опытный сновидец — проводник. Максимум, они все такие. Те самые неуловимые поборники справедливости? Именно здесь они отдыхают между своими дерзкими вылазками? Уши нава заострились, он уже принял решение: истребить эту погань. Осталось решить, как он это провернёт?

Его магические способности в призрачном обличье ограничены. Насколько, он не изучал, однако энергии нет даже у тела, которое спит в логове. Покрошить их в рукопашной? Ромига не уверен в боеспособности призрака против живых, даже если сумеет призвать оружие. А голки сильны, быстры. С пятёркой Арайи Ромига управился еле-еле, здесь их втрое больше. И вспоминая разговор с Альдирой, он желает твёрдую гарантию, что ни одна погань не успеет смыться изнанкой сна, не объявится ни на Голкья, ни где-либо ещё.

Нав прикрыл глаза, размышляя, выстраивая возможную траекторию движения… Ликующе, хищно улыбнулся: во Тьме под закрытыми веками мерцала, как встарь, знакомая «паутинка». И Ромига видел в ней уродливый — даже не узел — колтун из чужеродных нитей. Присмотреля — увидел, как его удалить!

Лёгким, плывучим шагом геомант двинулся к чужому костру, не потревожив периметр. На ходу сорвал несколько травинок и, не глядя, вывязал из них сложный узел. Пришлёпнул к комбинезону напротив сердца — травяная плетёнка пристала, как репей.

Приблизился достаточно, чтобы его заметили, и приветствовал сидящих у костра: по-охотничьи, в самых сдержанных выражениях, без благопожеланий. Ему ответили аналогичным приветствием, угрюмо уставились в пятнадцать пар глаз и спросили:

— Ты кто такой?

— Сосед, — ответил нав с прохладной улыбкой. — Решил заглянуть на огонёк.

— Ты — Иули Нимрин, воин Вильяры, — рыкнул один из голки. — Тот самый недоумок, который отказался повелевать Тенями и бить Наритьяру. Почему ты нацепил на себя наш знак?

— А он — именно ваш? — переспросил нав.

Ещё один голки недовольно проворчал:

— Говорят, Вильяра тоже навязала себе такой узел. Большинство Вилья согласились считать её справедливой судьёй.

— Это не защитит ведьму от зачарованного ножа. Братья, которых она заморозила и выставила на позор, взывают к отмщению.

— Позже! Вилья недолюбливают Наритья, значит, они нам пока союзники.

Первый голки снова рявкнул, пресекая спор, который тянулся, вероятно, уже не первый день, и задал вопрос наву:

— Зачем ты пришёл, Иули? Мы не зовём к нашему костру чужих и не угощаем.

— Да не больно-то хочется. Но мне любопытно, к чему вот это вот? — Ромига широким жестом обвёл живых пленников, костёр и разбросанные вокруг кости. — Я чужак и не слишком разбираюсь в законах Голкья. Но это же беззаконие? За такое у вас изгоняют?

Ему ответили дружным гоготом.

— А мы уже сами себя изгнали, — отсмеявшись, прокомментировал первый. — По-моему, отлично изгнали, нам здесь всё нравится. Правда, братцы-сестрицы?

Голки снова загоготали, однако нав, обходящий костёр по кругу за их спинами, начинал их раздражать. Они выворачивали головы, косили глаза, следя за его непрерывным, плавным перемещением, а он двигался, словно в танце, время от времени подпинывая обглоданные кости.

— Сядь и не мельтеши, — велел первый.

— Будь по-твоему, — Ромига присел на землю, подобрал мелкую косточку — ключицу — и стал крутить, перебрасывая между пальцами, как играют ножом. — Вы бы хоть назвали свои имена?

— Обойдёшься, — перебил его первый. — Ты явился к нашему костру, не зван.

— А разве не к этому костру некий Вусси зазывал моего маленького приятеля Рыньи?

— Ну, положим, к этому, — лениво рыкнул один из сидящих у костра.

— Вот. Я пришёл вместо него. Я тоже сновидец, и?

— Ты нам не нужен, чужак-сновидец. Мы же не рискнём тебя съесть, если ты нам чем-нибудь не угодишь, — и голки весело, заразительно захохотали, потрясая в воздухе полуобглоданными костями.

— А всё-таки, мне ужасно любопытно, — продолжил Ромига, терпеливо дождавшись, когда они отсмеются. — Вы живьём отыскали путь в страну Счастливой Охоты, — нав повторил выражение Семёныча, отлично зная, что оно означает у челов. — Если вам не по сердцу миропорядок Голкья, здесь-то вы могли начать новую жизнь, невозможную там. Охотились бы, плодились и размножались, заселяли новый мир. Но вместо дичины вы едите вот это. Почему?

Ромига был — само спокойствие, голос его звучал негромко и задушевно, как у целителя, собирающего анамнез. Геоманту нужно было время на построение аркана, и он тянул его разговором. Или разговор — тоже часть аркана? Да, в некотором смысле, так и есть.

— У щенков Наритья нежное мясо, а месть — лучшая из приправ, — сыто рыгнул первый голки и провернул вертел над углями.

Сидящие вокруг костра — уже наполовину покойники, но пока геомант не достроил аркан, в его руках — остановиться, не достраивать.

— Наритья жрали нас и наших детей, мы воздаём им тем же, — добавил ещё кто-то из обречённых.

Гарка Ромига сам, бывало, практиковал месть до седьмого колена. А связанные сопляки, действительно, могли участвовать в каннибальских трапезах старших родичей, и даже с удовольствием. Когда челы на Земле пожирали друг друга, в прямом или переносном смысле, нав преспокойно проходил мимо… А только мальчишка Рыньи не окажется у этого костра ни едоком, ни едой. Точка.

— Мы не успокоимся, пока не изведём на Голкья всю поганую кровь Наритья. И мудрые нам не указ. Плевать нам на этих зазнаек и на их поганые законы. Здесь мы — власть и сила, сюда они не доберутся. А мы-то доберёмся до них, когда сочтём нужным. До всех и каждого доберёмся! Так и передай своей Вильяре, Иули.

Нет, Вильяры они тоже не коснутся.

— Передам, — улыбнулся нав так, что главарь без замаха метнул в него нож, которым проверял готовность мяса.

Остальные начали подыматься с насиженных мест. Но косточка уже хрустнула в пальцах геоманта, и было поздно. Они умерли быстрее, чем упали наземь. Умерли, истлели, рассыпались в пыль… Ветер взвихрил её, запорошив и Ромигу, и связанных детишек. Нав отряхнулся, подобрал нож, которым по нему промазали, и пошёл освобождать пленников. Но в их вытаращенных глазах плескалось столько ужаса, что он не стал резать верёвки, а сгрёб в охапку всех троих, желая поскорее проснуться вместе с ними в логове. И пусть Вильяра дальше с ними разбирается! Даже не подумал, сможет ли призрак протащить живых по изнанке сна?

Смог. Сквозь ускользающую дрёму Ромига уже слышал тарарам в логове. А на пустом берегу рассыпáлись пылю остатки бивака. Густые травы стремительно прорастали и скрывали кострище вместе со следами беззаконной трапезы. Узел-колтун больше не стягивал мерцающие нити. С помощью геоманта мир-сон залечил зудящую язву на своей пушистой шкурке и вновь безмятежно разнежился под лучами летнего солнца.

***

Вильяру разбудил грохот упавших поленьев и чей-то дикий, на грани безумия, ужас. Она подскочила, распахнула глаза — с пола на неё уставились трое маленьких южан… Наритья, судя по одёжкам. Но жестоко заткнутые рты и связанные руки-ноги она заметила прежде клановых узоров. Метнулась освобождать. Защитные чары логова тоже придавили внезапных гостей, одного ушибло поленом, но это наименьшие беды. А вот кто из разумных посмел так обойтись с детьми…

— Их чуть не съели поборники справедливости, — сообщил Нимрин, осторожно садясь на лежанке. — Я их отбил и притащил сюда.

Увидев чужака, дети зашлись от ужаса, и Вильяре некоторое время было не до расспросов Иули, который осторожненько, по стеночке, похромал в отхожее место. Знахаркина дочь освобождала маленьких Наритья от кляпов и пут, обнимала, нянчила, изгоняла испуг, унимала боль чарами… Вскоре к ней присоединился зевающий Рыньи. Детей, наконец, успокоили и усыпили, так им легче перенести потрясение, а сами окончательно проснулись.

«Эй, Нимрин, ты там не провалился?»

«Нет, я вышел под небо и любуюсь снегами», — безмолвная речи Иули зазвенела внезапной, неуместной в текущих обстоятельствах радостью.

«Что?»

«Утро такое… Рассвет…» — чужак словно бы обрёл величайшее в жизни счастье и растерял слова.

Знахаркина дочь перепугалась, как бы и этот не лишился рассудка. Выскочила следом. Нимрин сполз по крутой лестнице внутри скалы, отворил калитку и сидел в устье пещеры, свесив ноги в обрыв. Преодолеть наружную лестницу он пока был не в силах, что не мешало ему наслаждаться видом на залив, на Ярмарку. Казалось, даже воздух вокруг него звенит от восхищения! Вильяра осторожно подхватила болящего под мышки и затащила в коридор, подальше от края. Лишь после этого заглянула в лицо, в глаза. Нимрин улыбался, как перебравший Марахской травы, но взгляд его не плыл.

— Вильяра, милая, я не спятил, мне просто очень, очень хорошо. Украденное душекрадом вернулось. Ты понимаешь, ведьма!? — он обнял её и стал ластиться, словно соскучившийся зверь. — Я живой, я вернулся к себе. Знала б ты, какое счастье…

Вильяра тоже обняла его и тихонько рассмеялась в ответ, потому что, да: счастье. Восторг и блаженство Иули заразительны — на диво. Радость, словно ручей, смывала всё, что накопилось между ними мучительного и жуткого.

— Твоё счастье — моё счастье, Ромига. Я долго-долго ждала этого дня. Я желала познакомиться с тобою — целым.

Он рассмеялся, ласково теребя её гриву:

— Совсем целым я стану, когда выздоровею телесно. Пойдём готовить завтрак?

— Пойдём.

Впрочем, завтраком уже занялся Рыньи, и не особо-то нуждался в их помощи. Детишки мирно посапывали на лежанке и тоже пока не требовали заботы. Прояснить бы, как они объявились в логове? Вильяра спросила — услыхала в ответ подлинную сновидческую сказку. У Нимрина не нашлось колдовской силы на образы, но он так вдохновенно играл голосом и складывал слова, что Вильяра и Рыньи внимали ему, приоткрыв рты, пока каша из приречника не запахла палёным. Тут-то все спохватились, и о завершении своих похождений в мире Счастливой Охоты Нимрин поведал сухо, деловито, страшно.

Вильяра даже не сразу собралась с мыслями…

— Вот так запросто? Сломал кость, и они все умерли, и сразу рассыпались прахом? — испуганно, почти жалобно переспросил Рыньи. — То есть, ты теперь каждого так можешь? Даже без колдовской силы? Даже по ту сторону звёзд?

Нимрин отрицательно качнул головой. Зачем-то прикрыл глаза, снова открыл, мотнул головой решительнее.

— Нет, Рыньи, не каждого, а кто всему миру — против шерсти. В тех степях гости-живоеды оказались чудовищно неуместными, и мир избавился от них моими руками. Хотя сам я тоже обрадовался возможности… Прибрать мусор.

Вот, значит, каков ты, Иули Ромига, в своей полноте и целости! Совершенный убийца, вдохновенно и радостно служащий мировому равновесию. Вильяру пробрало морозом по хребту — даже сквозь разделённое с ним счастье. Мудрая уточнила.

— Ты сказывал, от твоих чар должны были умереть все живоеды?

— Да, все живоеды голки у того костра. И в том мире. И все, кто впредь посмеет шагнуть туда во плоти с изнанки сна.

— То есть, ты не ставил условий, чтобы выжили вот эти дети Наритья?

— Нарочно? Нет, не ставил. Они — не живоеды, потому уцелели. Им повезло с родителями. А твоя племянница Мули умерла бы. Но она и на Голкья умерла. Давайте, уже поедим, что ли?

Пока Рыньи ужасался упоминанию мёртвой по имени, Вильяра мешала кашу, стараясь не цеплять гарь со дна. Да только от взъерошенных чувств ни мудрой, ни подростку еда не лезла в горло. Один Нимрин наворачивал за обе щёки. Остановился, явно не утолив голода. Спросил.

— Оставляю детишкам?

— Доедай уже, — фыркнула Вильяра. — Я почищу котелок и заварю им луговицу.

Зёрна приречника — еда на каждый день, прибавка к мясу. А мелкая, сладковатая луговица — праздничное лакомство. Самое то, чтобы побаловать дважды уцелевших.

***

Ромига пьян от счастья! Его прёт! Он нежно обожает всю обитаемую и необитаемую Вселенную, верит во взаимность с её стороны, в собственное безграничное могущество, неуязвимость и правоту — покуда действует в гармонии с нею. Не то, чтобы нав утратил способность сожалеть и сомневаться. Но эйфория от воссоединения с потерянной и обретённой частицей духа, от удачного геомантского аркана отшибает расчётливое здравомыслие, круче любого алкоголя. Он стал собой и сделал то, для чего рождён, невинные не пострадали. Чего ещё желать, о чём жалеть стреле, поразившей цель?

Но, Тьма-прародительница, зачем он в таких подробностях рассказывает эту историю Вильяре и Рыньи? А, впрочем… Голки имеют право знать, какая смертельная ловушка поджидает их беззаконных сородичей в мире, который полюбил Ромиге сниться. Мало ли, кто из охотников или мудрых стал живоедом не по собственной воле? Геомант честно пустил в оборот информацию, дабы у всех заинтересованных была возможность: зная о новом законе природы, избегать места, где оный закон вступил в силу.

Ромига и Альдире всё расскажет. Вот прямо сейчас, безмолвной речью… Тьфу ты, оказывается, энергия кончилась: на радостях даже не заметил.

— О мудрая Вильяра, пожалуйста, призови мудрого Альдиру. Я должен рассказать ему, как исполнил его волю.

— Его волю?

— Вчера он пожелал разыскать мир, где прячутся беззаконники, именующие себя поборниками справедливости. И убить их там, по праву скорого суда, чтоб больше ничья кровь не сквернила Зимнее Перемирие Голкья. Я понятия не имею, что вышло у него самого, но готов порадовать его новостями.

Вильяра сосредоточилась, — состроила разочарованную мордашку:

— Мудрый Альдира не ответил на мой зов. Он, наверное, тоже охотится где-то на изнанке сна.

Ромигу кольнуло: что, если мудрый разыщет мир степей и разделит участь погибших там живоедов? По какому-нибудь нелепому стечению обстоятельств? Вдруг геомант чего-то недоучёл? Он прикрыл глаза, вглядываясь в сплетение нитей, держащих миры, вслушался в едва уловимый тревожный звон. Увы, Ромига слишком недавно учится геомантии. На собственную неопытность тоже следует делать поправки. Хотя… С Альдирой, скорее всего, ничего страшного не произошло и в скором будущем не произойдёт.

Мудрый объявился в логове примерно через полчаса, когда и Вильяра начала беспокоиться. Первым взглядом Альдира отыскал Рыньи — тот шил, заканчивал куртку. Вторым — Вильяру.

— Что у вас случилось? Зачем ты меня звала?

— О мудрый, я отвлекла тебя от охоты? Прости.

— Не за что. Мою добычу пожрали стихии какого-то чужого мира, и я вернулся с пустыми руками.

— Пожрали стихии?

— Да, о Вильяра. Мы с Ркайрой, Тринарой и Гунтарой устроили загонную охоту. Я исхитрился и повис на хвосте одного поганца. Проскользнул вслед за ним на ту сторону звёзд. А он, едва вышел с изнанки сна — рассыпался прахом. Я поостерёгся ступать на ту землю во плоти, побродил там призраком. Нашёл следы старой, заросшей стоянки. Похоже, она когда-то принадлежала нашим живоедам. Кости, очень много костей, — мудрый горестно скривился. — Но забросили ту стоянку давно.

— Недавно, — поправил Ромига. — Именно об этом я намереваюсь поведать тебе, о мудрый Альдира. Затем Вильяра тебя и звала.

Пересказывая сонные похождения второй раз за утро, нав обошёл вниманием город под белым небом и встречу с призрачными мальчишками, зато сполна уделил внимание той погани, которая завелась в Ромигиных любимых степях, и как эта погань перестала быть. Ромига вспоминал каждое движение, жест, слово — свои, чужие — и как отзывался на них мир. Задним числом у самого мурашки по хребту. Слишком непохоже на привычную магию Источников. Слишком легко и просто. Слишком глобально и сложно.

Альдира выслушал Ромигу с каменным выражением лица. Кого другого и это выражение, и драматическая пауза после окончания рассказа повергли бы в трепет, но Ромигу всё ещё пёрло. Наконец, мудрый качнул головой, улыбнулся.

— Значит, ты, Иули, плетельщик судьбы? — снова пауза. — Спасибо тебе за то, что ты сделал. И за то, что рассказал. Отныне ты, Иули Ромига, прозываемый Нимрином, под моей защитой — безо всяких условий. Ты можешь оставаться на Голкья, сколько захочешь. Таково моё слово, слово временного главы Совета Мудрых.

А Вильяра и Рыньи смотрели на Ромигу одинаково круглыми глазами, как на диво дивное.

— Спасибо тебе, о мудрый Альдира, — ответил нав. — Я намерен задержаться на Голкья, пока не встану на ноги твёрдо и уверено. И я желаю уйти отсюда сам, без проводника. Я поучился бы этому у любого из вас — пока буду излагать вам предания Теней. Ты же не передумал, чтобы я сказывал их мудрым?

— Нет, не передумал, — Альдира выставил руки ладонями вперёд.

Нав приложил свои ладони к его, и несколько мгновений выдерживал тяжёлый, жадный, пытливый взгляд.

Голки отвёл глаза первым, улыбнулся:

— Вот и договорились, вот и славно! Иули, когда ты готов будешь предстать перед мудрыми в Пещере Совета?

— Если ты проводишь меня изнанкой сна, и в Зале Совета найдётся, на что удобно присесть, так хоть сегодня вечером.

Кто-то из детишек завозился на лежанке, тонкий слух нава уловил шепоток:

— Оборотень! Тот самый оборотень беседует с мудрым.

— Точно, с мудрым, Айми?

— Точно! У него серёжка, и оборотень зовёт его мудрым. Они о чём-то договорились, я не поняла, о чём.

— Договорились, значит, можно не бояться!

— Да, при двух мудрых оборотень нас не съест.

Альдира, видимо, тоже услыхал, обернулся на голоса:

— Не съест. Этот оборотень не питается разумными. Совершенно точно.

Ромига про себя усмехнулся, что мудрый совсем не сведущ в навской кулинарии. Однако, запрет на убийство и поедание себе подобных, сиречь, навов, в Тёмном Дворе такой же безусловный, как у голки на поедание голки. А геомант, лично для себя, отныне распространит запрет на поедание любых разумных. Вместе с миром Счастливой Охоты, он немного изменил и себя тоже: так будет правильно.

— Не съем. Даже не укушу. Вообще, не обижу. Давайте знакомиться!

Через полчаса детёныши голки льнули к Ромиге, а он ласково начёсывал им гривы, рассказывая про повадки дичи у себя на родине. В котелке умиротворяюще пыхкал местный деликатес: каша из луговицы, с виду похожая на манку. Рыньи между тем уговорил Вильяру, чтобы та отпустила его на Ярмарку — купить барабанной кожи для записей. Альдира одобрил затею, пообещав, что будет незримо сопровождать мальчишку, а то мало ли, кто ещё к нему прицепится? Рыньи ушёл, Альдира влез на лежанку, а Вильяра взялась за украшение новой Ромигиной куртки. Судя по количеству и длине шнурков, узор она задумала на полспины, не меньше, и вдохновенно выплетала что-то вроде макраме с бусинами.

Тихая идиллия продолжалась, покуда в логове не объявился мудрый Ркайра вместе с опухшей от слёз пожилой охотницей. Через миг детвора висела на ней и верещала… Уши заложило, кажется, даже у местного эха!

— Бабушка! Нянюшка Малута! — немногое, что Ромиге удалось разобрать.

При ближайшем рассмотрении, нянюшка Малута из дома Канпури здорово смахивала на тётушку Ракиму из дома Лембы: такая же огромная, уютная, мягкая. Всей разницы, что рыжая, раскосая-зеленоглазая, да по-марахски одета. На незнакомых мудрых, а на Иули — особенно, она взирала с опаской. Но не дерзнула отказаться от угощения, и сама постепенно успокоилась рядом с уплетающими кашу детьми.

Когда каша закончилась, Ркайра поблагодарил Ромигу — аж с поклоном — и увёл детей с вместе с их бабушкой-нянюшкой домой. А Вильяра тут же пояснила наву, что беззаконники-сновидцы похитили из дома Канпури всех двухлеток. Утащили двенадцатерых: прямиком из детских покоев. Взрослых, кто встал у них на пути, попросту зарезали. Малута выжила случайно — отлучилась — и теперь ради уцелевших детей смиряет своё горе по убитым. Ромига видел: Вильяре самой не по себе. Обнял её с опаской. Не оттолкнёт ли, припомнив окаянный круг? Не припомнила, прижалась, обняла. Зажмурила глаза, из-под век катились слёзы.

— Это лавина, Иули! Лавина беззакония! Я боюсь, мы уже никогда её не остановим! Я в отчаянии! Как, ну как умиротворить сердца охотников и вернуть в них закон? Я не знаю…

— Шаг за шагом, день за днём, как ты делаешь, — отозвался мудрый Альдира сквозь колдовскую дрёму. — И ты не одна, Вильяра! Никакой дом и клан не останется без нашей помощи, никакая дикая стая — без облавы.

А Ромига молча гладил ведьму по голове, как тех детей. Он готов был хоть прямо сейчас убить ещё какую-нибудь погань. А вот умиротворять сердца в планетарных масштабах — не его профиль… Нет, не его: пусть охотники и мудрые как-нибудь справляются сами!