Зеркальный лабиринт

В этот момент сзади послышался непонятный шум и Малинин почувствовал движение. Повернув голову он увидел что сверху наклоняется ветка соседнего растения. В другой ситуации это совершенно не напугало бы его, но увидев, что верхняя часть этой ветки начала раскрывать пасть, окаймлённую острыми зубами он не выдержал.

— Аааааааа! — Раздалось в комнате. Сидевший в своей силовой клетке Прапор возмущённо захлопал крыльями. Адмирал открыл глаза и ещё долго смотрел в потолок…

И приснится же такое… — уже привычно пробухало в голове. А следом пришла другая мысль: — Надо что-то с этим делать.

Но что?

Уже вечером, когда Анка вернулась со службы и ставила мобиль в гараж, на комлинк пришёл вызов от Джинна.

— Ржавая, ты где?

— Дома. — честно ответила Анка.

— Я сейчас подъеду. Дождись.

И отключился. Анка закрыла гараж и пошла к дому. Но не дойдя до крыльца вдруг резко взяла в сторону и, перемахнув через кусты живой изгороди, оказалась на соседнем участке. И вовремя. Не успела она присесть за кустами, как из дома вышли двое…

Глава 13

Там, на неведомых дорожках…

Анна притаилась за кустами, ещё покрытыми лимонно-жёлтой осенней листвой, разглядывая непрошенных гостей. Те растерянно озирались, пытаясь разглядеть, куда она исчезла в быстро густеющих осенних сумерках.

Рука сама потянулась к станеру и в следующую секунду голубоватый луч вонзился одному из них в спину. Второго вырубил вовремя появившийся Джинн. Вместе они надели на бесчувственных визитёров силовые браслеты и затащили на веранду, предварительно убедившись, что в доме чисто. Значит навестить её решили либо дилетанты, либо крайне самоуверенные типы, что, вобщем-то, было одно и то же.

Один из непрошенных гостей был маркирцем, а вот расовую принадлежность второго они определить затруднились: грубая, серо-коричневая складчатая кожа, широкий приплюснутый нос с огромными ноздрями, тонкий безгубый рот, большие, глубоко посаженные глаза без белков, маленькие уши колышками. Тело жилистое, худое, руки больше похожи на птичьи лапы с тремя длинными когтистыми пальцами.

Что за неведома зверушка? Откуда?

Уже делая армейский разминочный комплекс Малинин подумал, что его дёрганье бывших сослуживцев вполне может привлечь нехорошее внимание со стороны. Конспирация? Нет, уже не тот возраст. Да и при нынешнем развитии инфосистем любое перемещение любого человека по любому обжитому человечеством пространству отслеживается ИИ просто и эффективно, с точностью до сантиметра. Что же делать?

Придётся снова идти на поклон к Рентгену. Появилась одна задумка, которая поможет сохранить внешнюю секретность встреч и какое-то время не давать повода для беспокойства Особому Отделу. Тем более, что практически все те, кто хоть как-то имел отношение к операции на Зэду люди в возрасте и, в большинстве своём, уже в отставке. Да. Решено. А пока — завтрак.

Сегодня Адмирал решил себя порадовать каким-нибудь экзотическим блюдом. В конце концов еда со вкусом перловки с тушёнкой тоже иногда надоедает. Конечно, возможности синтезатора пищи, к которому направился Малинин ещё те. Видимо, на содержании «пенсионеров» кто-то явно экономил, но попробовать стоит.

Почему-то в голове у бывшего офицера возник вопрос, навеянный размышлениями о давней операции. По рассказам медика биокомпьютер, который окопался на Зэду, был выращен из существа, похожего на медузу. Так вот съедобна ли медуза? Есть ли в памяти синтезатора блюдо с таким рецептом? Не доверяя своему импланту Малинин забегал пальцами по клавиатуре, задавая параметры поиска. Подумав несколько минут синтезатор выдал справку на экран монитора:

"Медуза относится к кишечнополостным организмам. В их теле нет кровеносных сосудов, сердца, лёгких и большинства других органов. Нервная система представляет собой простую нервную сеть из отдельных клеток. На 98 % состоит из воды. При приготовлении блюда из медуз производится их обработка, куда входит процесс чистки, удаления щупалец, ротовых лопастей и оболочки, половых органов. Для обработки используется бамбуковый ножик, чтобы не повредить хрустальное мясо. В пищу идёт только зонтик медузы, который после чистки и тщательного мытья вымачивают в специальных растворах с различными специями, выдерживая от 20 до 100 дней. После такой обработки медуза теряет свой вес, устраняется лишний запах, мясо становится более жёстким из-за потери влаги, приобретает кремовый или белый цвет. Далее мясо медуз нарезают, проваривают несколько секунд, обливают минеральной водой и готовят салаты, горячие блюда и прочие закуски. Желаете получить блюдо?

а) салат или лёгкая закуска — 1 порция;

б) первое блюдо — 1 порция;

в) второе блюдо — 1 порция"

Малинин выбрал блюда и сел в кресло, ожидая, пока синтезатор просигнализирует о готовности. Рассматривая, как Прапор расправляется со своим любимым кошачьим кормом, он перебирал в голове текст, который только что прочёл. Что-то показалось ему там неправильным. Но что???

Малинин ещё раз вывел на экран выданную ранее справку о медузах. Нет сердца, лёгких… нервная система из отдельных клеток… значит — и мозгов тоже нет!

«Как же ты живёшь — без мозгов-то?» — вспомнился ему один из анекдотов, рассказанных когда-то Комбригом.

А этот сортирный монстр, если верить Рентгену — выращен из медузы. Но при этом у него-то, как раз, мозги были. Или он сам себе мозги вырастил?

Но Рентген говорил, что те медузы были более высокоорганизованные. Значит — мозг у них был, хоть и в зачаточном состоянии?

Общегалактического пленники не знали. Орхолльский диалект маркирского выручил лишь отчасти. Маркирец говорил на каком-то малораспространённом наречии, хоть и понимал орхолльский. Из оружия у непрошенных визитёров оказались только станеры, один старенький армейский бластер и парочка кривых маркирских ножей с зазубренной тыльной стороной. Ножи эти напоминали серпы и были, на самом деле, довольно грозным оружием. Сама же парочка больше напоминала мелкую криминальную шпану. Только вот что им нужно было в доме Анны? Она сама? Но если так, то те, кто послал их сюда, должны были знать, с кем дело имеют.

— Колись, сволочь, что тебе надо? — беззлобно спросил Джинн маркирца, потому что второй пленник упорно молчал.

— Не мне, а ему. — неохотно ответил маркирец.

— А вот с этого момента поподробнее. — сказала Анна.

Выяснилось, что проникли они в дом с несколькими целями — найти какой-то артефакт, который маркирец называл Красным Оком и… им был нужен Март.

— Что за Око? — Анна даже не сразу поняла, о чём идёт речь. Оказывается, речь шла о найденном некогда Анной красном камне по форме напоминающем яйцо. Ну да, она сразу же вспомнила и подбитый пелорианский корабль, обнаруженный в Пограничье, и камень, найденный в кокпите. Но дело в том, что дома у неё был ещё один артефакт — такой же, но жёлтый. И достался он ей от прабабки, которой его подарил прадед. А вот как он к прадеду попал… Всё это разом пронеслось у неё в голове.

— Интересно девки пляшут. — сказала Анна, — А Март вам зачем понадобился?

* * *

— Я тебе не надоел? — спросил Малинин открывая дверь кабинета медцентра.

Самуил Яковлевич встал из-за стола, приветствуя своего бывшего командира. Он усадил Адмирала в удобное кресло, предложил напитки, но получил отказ. Утро всё-таки.

— Ну что? Таки будем проводить терапию? Глазки-то у тебя красные, уставшие. Опять ночью кошмары были?

— Были. Не стану отрицать. Но это просто сны. Странные, но не более того. Так что успокойся. — ответил Малинин. — Я к тебе по другому поводу.

— Опять про мою работу по ксеноугрозам будешь спрашивать? — Скривился медик. — Думаешь мне это приятно вспоминать?

— Я всё равно узнаю всю подноготную этого дела. Зацепило оно меня. Столько лет сидело занозой в сердце, покалывало иногда. И только сейчас, в отставке, нашлось время всё осмыслить. Правда вопросов чем дальше, тем больше. — настойчиво произнёс Адмирал, — Вот ты мне скажи. Как так, ты говорил, что тамошний супер-пупер мозг вырастили из медузы, которая в море живёт на планете. Но это вызывает сомнение. Не обладает медуза, даже какая-нибудь продвинутая медуза, необходимым количеством нейронов для высшей нервной деятельности. Нет у неё мозгов. Даже сердца нет, что бы мозг снабжать кровью с достаточным количеством кислорода. У неё только простые реакции нервных клеток доступны. Что на этот счет в вашем отделе говорили?

Самуил Яковлевич посмотрел на Адмирала странным немигающим взглядом. Смотрел долго, казалось время вдруг остановилось. Потом наконец как-то резко откинулся на спинку кресла, попытался что-то сказать и снова замер.

«Что-то тут не так!» — подумалось Адмиралу. Он вскочил со своего места, перегнулся через стол и кулаком двинул в челюсть медику. Тот мгновенно вырубился. После выплеснутого в лицо стакана воды Самуил Яковлевич наконец пришёл в себя. Оглядевшись вокруг совершенно отсутствующим взглядом он вытащил из стоящей рядом тубы полотенце, вытер лицо и руки.

— Спасибо.

— Это тебя после общения с биокомпьютером клинит что ли? — невинным голосом спросил Малинин.

— У меня ещё всё более-менее спокойно проходит. Эта зараза мозги промывает очень качественно. Особисты к нам привозили заключённых для проведения экспериментов. Видел бы ты, как их корёжило. И что в итоге потом получалось из человека. Так что не тебе одному кошмары спать не дают. — тихо проговорил медик. — Ты что-то спрашивал?

— Да интересовался я тут, из кого же вырос тот монстр? Ну не из медузы же, в конце концов.

— В отделе у нас было несколько теорий на этот счет. Причём самых разных. Одно можно сказать точно — это однозначно технология создания биокомпьютера с функцией саморазвития, хотя я больше склоняюсь к термину «самообучение.» Технология точно инопланетная. И в технологии заложено, что попадающие в недра холма существа, в той или иной мере, отдают часть своих черт этому монстру. Как это произошло не понятно. Но когда количество существ превышает какую-то критическую массу — раз, и биокомпьютер имеет доступ к мозгам этих существ, может их программировать, иногда вплоть до внешнего управления. Какая ему от этого польза — не знаю. Но вот на людей воздействовать умеет. И не только на людей. На некоторых инопланетников тоже. Но не на всех. Проверяли особенно тщательно особисты именно этот аспект.

— Ааа… — Начал было задавать вопрос Малинин.

— Не пытай меня больше. Ничего не скажу. — взмолился Самуил Яковлевич.

— Да я к тебе, вообще то, совсем с другой просьбой пришёл. –поспешно сказал Адмирал, видя, что разговор медику стал крайне неприятен. Видимо действительно биокомпьютер смог у него в мозгах покопаться, да ментальных блоков всяких наставить. Серьёзный противник для человечества, однако.

— Слушаю.

— А давно ли ты нашего глубокоуважаемого Комбрига обследовал? Может уже пора озаботиться его здоровьем, тесты там пройти всякие, профилактику, так сказать. Назначь ему время. А я вот тоже в это же время на терапию какую лёгкую запишусь. Поговорить нам надо без свидетелей и лишнего внимания. Поможешь? — Спросил Малинин.

— Да куда я от вас денусь, изверги. — ответил медик.

— Не боишься? — спросил её Март, когда узнал про артефакты.

— Чего?

— Последствий.

Что за последствия Анка тогда так и не выяснила. Разговор этот был вскоре после свадьбы, когда Анка ненадолго прилетела домой после очередной операции. Март явно хотел рассказать ей что-то. Сейчас этот разговор, тогда так и оставшийся незаконченным, снова всплыл в памяти.

— Ну и откуда вы узнали, что он у меня должен быть? — спросила Анна маркирца. То, что этих типчиков кто-то нанял — они с Джинном уже практически не сомневались. Но как-то всё уж слишком неуклюже получалось. Зачем было нанимать инопланетников, когда вполне можно было найти землян? Они привлекли бы меньше внимания. Нет, что-то тут не так.

— Ну и зачем вам Март? — спросила она маркирца.

А дальше началось ещё интереснее — Март был нужен в комплекте с артефактом. Подробностей, однако, выяснить не удалось, потому что представитель неизвестной расы вдруг затрясся, потом из ноздрей и ушей у него повалил дым и он рассыпался кучкой праха.

— Что это было? — хором спросили друг у друга Джинн с Анной. Хотя понятно было и так — пленник решил ничего не говорить. От маркирца тоже ничего добиться не удалось и его просто передали полиции.

— Странная история. — сказал Джинн, когда они вернулись в дом Анны, — Давай хоть помянем твоего благоверного.

— Действительно — странно. Зачем было посылать инопланетников? Люди подошли бы лучше. Во всяком случае — внимания меньше привлекли бы. Что-то тут не так.

Анна быстро собрала на стол.

— Ты говорил — Батя с тобой связывался?

— Да. По поводу Зэду. — ответил Джинн.

— С чего это вдруг?

— Вот не знаю. Но есть у меня одна мысль.

— М? Какая?

— Ты не в курсе, чем сейчас Эпштейн занят?

Анка выразительно пожала плечами. С Гиорой Эпштейном она не виделась с момента, когда покинула Счастье Человечества после отражения атаки вогов. А было это…

Голос глухо пробивался сквозь помехи:

— … попал под обстрел…

…двое «Двухсотых»…

…по запасному маршр…

…ранены…

…жду помощи… — Передача шла открыто, без всякого шифрования. Значит дела у наших разведчиков были совсем плохи.

— Командиры взводов, ко мне! — прозвучал зычный голос, — Боевая задача следующая: в квадрате пять-тридцать два силами первого взвода устроить «елочку» (засада на сленге спецназа). Движение противника будет вот отсюда и отсюда. Запоминать, а не на карте рисовать, салага. Второму взводу организовать отсечение противника от наших ребят огнём «тяжёлых». Сработать только по моей команде! Повторяю — только по моей команде и ни секундой раньше! Третий взвод — после отработки «тяжёлых» гнать противника стрелковкой в этот квадрат. Они побегут, им деваться некуда на открытой местности. Прямо в «елочку» забегут. Но там окрысятся, залягут. Малинин, тут твоему взводу работать на поражение, чтобы не один не ушёл. Не подведи, малыш! Третьему взводу страховать первый. Второму — обеспечить эвакуацию наших. Всё! Работаем!!!

Малинин снова вспоминал давно прошедшие сражения. Взводным ему было тяжело. Ответственность просто запредельная, как ему тогда казалось. Но невыполнимых задач перед Космоспецназом не бывает! Надо соответствовать. Тем более Комбриг, тогда ещё «ротный», командир Первой Роты Пятой Особой Его Императорского Величества Специального Назначения Бригады, поставил молодого офицера на самое ответственное место в операции. Да в память врезались слова, перебиваемые помехами. Тяжело там ребятам, надо выручать, надо не подвести…

В голове у Адмирала возникли мыслеобразы от Прапора. Как мог, он успокаивал вдруг разволновавшегося хозяина. Да наверное не хозяина, а друга… Такого же старого, как и бывший офицер…

Адмирал вздохнул. Мысленно поблагодарил Прапора и приказал сам себе — Отбой. Завтра встреча с Комбригом.

* * *

— А чего это ты Эпштейна вдруг вспомнил? — спросила Анка, разливая чай.

— После разговора с Батей я поднял кое-какие архивы. У меня же допуск есть, как у штабного. — он усмехнулся, — И выяснилось, что Эпштейн бывал на этой проклятой планете. Когда её в очередной раз пытались колонизировать. Он тогда ещё молодой был, то ли сразу после Академии, то ли чуть попозже, но не суть. Он же вроде как фортификатор. И что-то они там пытались организовывать. Когда узнали, что предыдущие попытки колонизации Зэду провалились. Тогда всё списали на атаку из космоса. Правда, пробыл он на Зэду недолго — месяц, или около того. И что самое интересное — в дальнейшем в его послужных списках пребывание на этой чёртовой планетке вообще никак не упоминается! От слова совсем.

— И что сей сон означает? — спросила Анка, усаживаясь за стол и придвигая к себе кружку.

— А то, что по каким-то причинам планетку эту стараются упоминать как можно реже.

— Это у военных. — сказала Анка отхлебнув чаю, — А мы-то были гражданские. Мама ведь была с этой экспедицией совершенно официально. И статьи по этой планете она потом где только не публиковала. И ничего. Научный мир внимал.

— Экспедиция была прикрытием. — ответил Джинн, поморщившись.

— М? Даже так?

— Нужно было обеспечить прикрытие для одного человека. Из Разведки. Контора уже тогда начала что-то подозревать. И отправили туда кого-то. В составе вашей экспедиции.

— Но не Эпштейна. Меня бы он вспомнил. — сказала Анка, — Да и тебя тоже. Память на лица и имена у него всегда была.

Джинн рассеянно кивнул. На его лице отражалась напряжённая работа мысли.

— Когда мы уже вырвались с этой проклятой планетки оказалось, что к нам пришло подкрепление. — сказал он, — Если помнишь. Второй Космический флот.

— Было что-то такое.

— Так вот. Этим флотом тогда командовал мой отец. Контр-адмирал Юзовцев.

— Так ты же Старыгин!

— Старыгин. — буркнул Джинн, — Это девичья фамилия бабушки по отцу. Она -урождённая Старыгина была. Я взял её фамилию, когда пошёл в армию. Так надо было. И примчался он туда в нарушение всех уставов, диспозиций и прочего.

— Тебя спасать?

— Не только.

Вызов от Рентгена пришёл ближе к обеду:

— Готовность 48 минут, не раньше!

— Принял! — ответил Адмирал и стал неспешно собираться в медцентр. Ровно через 36 минут он вышел из своей комнаты и направился по известному маршруту. Как всегда, встречные люди жались к стенам. Адмирала знали практически все на орбитальной станции. Правда, не все уважали, но побаивался точно каждый.

Самуил Яковлевич всё организовал выше всяких похвал. И Адмирал и Комбриг могли не опасаться, что их разговор кто-либо сможет записать или просто подслушать. Они лежали в одной палате, между кроватями стояла лёгкая ширма. Разговор шёл непринуждённо о всякой мелочи, старых знакомых и даже о погоде (хотя какая может быть погода на орбитальной станции?). Наконец, после того, как Рентген, предупредительно махнув рукой, ушел в свой кабинет, Адмирал начал задавать мучившие его вопросы. И вопросов было немало.

— Слушай, как так получилось, что Юзовцев самый первый оказался на Зэду после кода «Красный»??? Обычно проходили месяц-другой, а иной раз и до года никто даже не собирался появляться в месте обнаружения угрозы. А тут раз — и деблокада. Я-то тогда, честно говоря, с жизнью прощался. Сбили бы нас. Так. На всякий случай.

— Дааааа… Рояль в кустах, однако. — медленно и, как обычно, совершенно непонятно ответил Комбриг. Он вообще сейчас произносил слова не спеша. Возраст брал своё. Но Адмирал терпеливо слушал, даже не пытаясь возражать или торопить бывшего командира. — Сдаётся мне знал он что-то про эту планетку. Уж слишком круто там всё повернулось. Целый флот. Разогнал тогда всю шушеру счастьевскую быстро и надолго. Прыснули они так резво, что корабли поддержки практически нам даром достались. Они потом пытались претензии выставить, но были посланы в пешем порядке далеко и.… и.… да не важно. Правда и нашу Бригаду от тех дел отстранили практически сразу. Приказом. С самого верха! И сразу всё засекретили по самое не могу. Я тогда столько подписок дал, что можно было ими гальюн оклеивать, мать их ити…

— Особый Отдел. Это они всё любят секретить. — бормотал Адмирал.

— Ага. Они, паскуды. Кроме них некому больше. Засекретили и там, небось, чего своё, «совершенносекретное», разместили. Ну не ту же канализацию исследовали. Это же ж смешно, право слово, такую сказку для всех придумать! Канализация — и с мозгами! А ха-ха… Кхе… кхе… — заперхал вдруг Комбриг по-старчески.

Старый Адмирал вдруг понял, что даже не смотря на то, что Комбриг много чего повидал за время своей службы и даже не смотря на всевозможные допуски, он ему больше и сказать ничего не сможет. Только свои догадки. А «их к делу не подошьёшь» с его же слов. Печально. Или не хочет подписки нарушать, что тоже может быть. Придётся искать информацию дальше самому. Надежды на всезнающего Комбрига не оправдались.

Попрощавшись и встав с кровати Адмирал застучал протезом пожать руку Рентгену и идти домой. Надо подумать. Крепко подумать.

— Но самое интересное началось потом. — сказала Анка, — Мы вернулись домой, на Землю и где-то через неделю после возвращения приезжает фельдъегерь из Управления Двора. Короче, мы с маменькой оказались представлены ко двору. О чём уж Государь пытал маменьку — не знаю, они без меня беседовали, меня в это время повели кормить мороженым. Но! Потом захотели и со мной поговорить. Государю оказалось интересно услышать про подземелья. Ну что я могла поведать… про то, что лабиринт живой. Ну, про этот сейф, который мы там нашли уже, можно сказать, на выходе. А потом отвели меня в один кабинет, дали ручку с бумагой и велели всё записать. Ручкой на бумаге. Заметь.

— Да уж. Неужели и при дворе компы ломают? — хмыкнул Джинн.

— Ну ты-то сам хакер. — ухмыльнулась Анка, — А обычную бумажку можно спрятать где угодно.

— Это да.

Джинн задумчиво покивал. Повисла длинная пауза во время которой оба сосредоточенно хлебали чай.

— Дагвардов помнишь? — вдруг спросила Анка.

— Да уж! Этих двоих забыть…

— Они там тоже были. Перед самым появлением счастьевцев, или уже после того, как те объявились, наши, оказывается, их наняли доставить на Землю наши находки. Так вот Датч, оказывается, что-то там спёр. Какую-то вещицу. И молчал, пока в тюрьме не оказался. Тогда он через своего дядю вызвал маму к нему в тюрьму на свидание, где сознался в краже. Ну и сказал, где прячет уворованное.

— Странно, что он не попытался эту штуку продать. — сказал Джинн.

— Наверное, не хотел сбывать по дешёвке кому попало и ждал того, кто заплатит настоящую цену. Ну и болтать особо не станет.

— Возможно. — согласился Джинн, — А что это за вещь?

— Мама сама толком не поняла, что это. Вроде бы похоже на небольшой ящичек, или коробку. Но как это открывается — непонятно.

«Дом, милый дом». В голове крутилась эта цитата с самого утра. Откуда она взялась? Почему именно сегодня??? Или опять мелкий паршивец по имени Прапор пытался что-то просигналить хозяину?

Да. Вчера бывший вояка увидел, что его ждёт через десяток лет. Комбриг выглядел совсем уже стариком. Но если ещё год назад, когда Малинин последний раз его видел, это не так бросалось в глаза, то вот теперь… Неумолимое время. Сколько Комбригу? А ведь уже за сотню лет.

К сожалению, пока Адмирал не нашел информации по тем делишкам, что вёл Особый Отдел на Зэду. Единственные достоверные сведения сообщил Рентген, который проходил службу в лаборатории по исследованию холма-артефакта. А ещё Малинин заметил одну странность — все, кто побывал возле холма на планете — так или иначе, подвержены разным проблемам с головой. Та гадость, что окопалась в недрах лабиринта, воздействовала на мозги каждому, кто там побывал. У кого-то это ярко выражено, у кого-то — нет. Все сны, которые порой причиняют Адмиралу некоторые неудобства, он относил именно к своему посещению планеты, пусть и недолгому.

А ведь с Малининым, кроме Рентгена и Старыгина, на планете побывали ещё люди. Надо было сразу начинать с поиска живых из своего подразделения и тех гражданских копателей мусора, коих пришлось спасать. Да и, по большому счёту, не будь там гражданских — всё сложилось бы совершенно по-другому.

Адмирал начал перебирать свои рапорты в расширителе памяти, отслеживая судьбу невольных пострадавших в той операции.

Стоп! Анка, позывной Ржавая! Точно! Он же собирался связаться с ней! Где она? Ещё служит? Или нет? Если служит, то где? Ну и Старыгину тоже от разговора не отвертеться.

Адмирал погрузился в воспоминания.

Анка. Она же Анна Острова. Правнучка знаменитой Джаконды Островой. Сослуживцев поражала её феноменальная, нечеловеческая выносливость — могла сутками не спать и не есть и совершенно безграничная память. Ей не нужны были расширители. Идеальный солдат. Ну, почти идеальный. Сейчас Малинин начал понимать, что эти качества она могла обрести после пребывания в лабиринте.

Глава 14

Между сном и явью

— Коробка, говоришь… — задумчиво проговорил Джинн, отставляя кружку.

— Да. Я её видела и даже в руках держала. Довольно старая вещь. Жестяная, или металлическая, очень затёртая. На крышке, видимо, когда-то был какой-то узор, или рисунок. Внутри что-то гремело, если встряхнёшь. Увесистая. Куда её мама дела — не знаю. Отнесла, наверное, своим коллегам-учёным. Но я другое тут вспомнила.

— М?

— Помнишь, когда мы уже почти вышли из лабиринта, мы увидели в одной из стенных ниш сейф? Старинный такой.

— «Сан-Галли 1908 годъ». — припомнил Джинн.

— Ну да. У Марта тогда чуть ли не истерика случилась при виде его. Тогда я не поняла в чём дело, а он мне потом рассказал, что уже дважды видел этот сейф. Причём при очень странных обстоятельствах. Причём он так и не был уверен до конца жизни — сон это, или явь. Уж очень всё странно было. С одной стороны — всё до жути реально, а с другой…

— Даже так?

— Мы так и не поняли тогда — с чем мы все столкнулись. Третье Отделение потом долго всех нас трясло, кто там был. Маму и всех остальных, кто в экспедиции был, заставили подписки о неразглашении дать. Так что кроме Государя мы, вобщем-то, никому ничего и не рассказывали. Ну ещё жандармам из Третьего Отделения. Правда, научные статьи она свободно публиковала. Видать — наука отдельно, а всё остальное — отдельно. Правда, статьи, всё-таки, «Трёшка» визировала.

— А подписки не сняты до сих пор. — сказал Джинн.

— Так вот Март сказал, что нацарапал на этом самом сейфе, как дурак, «Здесь был Март». Ему же тогда всего 14, или 15 лет было. По этой надписи и узнал. А я ещё одну надпись увидела. Значок какой-то непонятный и надпись внизу «Слава Ук…». — Анка придвинула к себе салфетку и нарисовала на ней знак, увиденный на стенке сейфа.

— Это «вольфсангель». Он же «волчий крюк». — сказал Джинн, — Старинный символ всякого рода нацистов и расистов. Был популярен в ХХ и XXI веке.

— Совсем интересно…

— Вот и я думаю… Что это Батя затеял? Явно ведь мудрит что-то. — сказал Джинн.

— А главное — зачем ему это надо? Столько лет прошло.

— Скажи, а у тебя сны бывают? Не просто сны, а…

— Поняла. Бывают. Я их даже записываю. Началось это почти сразу после возвращения с Зэду. И у Марта тоже. Он рассказывал.

Джинн кивнул, как показалось Анке, удовлетворённо.

— Ладно. — он поднялся, — Спасибо, как говорится, за хлеб, за соль. Пойду я.

— Бывай. — сказала Анка, — Эвизе привет.

— Передам.

Список живых участников той злополучной операции оказался не так уж и велик. Но если с людьми военными, да к тому же бывшими подчинёнными, Адмиралу было всё ясно, то вот с гражданскими было посложнее. Вернее — совсем никак. Известна была судьба всего двух человек. Причём один гражданский, точнее — одна, даже впоследствии была в подчинении у Малинина, а второй гражданский, который, однако, на тот момент гражданским не был, оказался мужем первой, но в настоящее время уже был похоронен.

Анка. Яркое пятно в жизни подразделения КосмоСпецНаза. Позывной — … Да какой позывной, в конце концов мы же не обязаны вечно прятаться за вымышленным именем. Конечно, за время службы второе имя становится чуть ли не первым. Но вот если доведётся встретить сейчас Анку, то назвать её в глаза Ржавой он не сможет.

Разговор с ней Адмирал решил отложить на потом. Тем более, что разговор предстоит долгий. Эта девчонка, во время операции ей не было шестнадцати лет вроде, попала в самое сердце лабиринта. А та тварь, что сидела под холмом, не могла не оставить следа в юных неокрепших мозгах. Сейчас Малинин понимал, что все её странности могли быть следствием соприкосновения с биокомпьютером. Самуила Яковлевича вон как корёжило только от одного упоминания о тех событиях. А тут что — тоже в челюсть бить для прояснения в мозгах? К такому пока бывший вояка не готов. Да и мужа она схоронила не так уж и давно. Кстати, он тоже был на Зэду и тоже подвергся воздействию биокомпьютера. И об этом придётся расспрашивать Анку. Тут надо деликатно. А в академиях, что прошёл на своей службе Адмирал, в основном были приёмы экспресс-допроса, после которого допрашиваемый порой и не выживает. Но придётся примерять на себя роль особиста, как не смешно это будет звучать. Копать информацию о деятельности Особого Отдела их же методами, в которых и не так уж и разбираешься. Придётся как всегда — «резать правду-матку», как говаривал частенько Комбриг. И на взгляд Адмирала — лучше уж так, чем врать и говорить полуправду.

Но сначала — встретиться со всеми живыми бывшими подчинёнными. Ведь каждый пусть и сообщит крохи информации, но так, капля за каплей, будет пополняться общая картина.

— Прапор. Помнишь Анку? — Спросил Адмирал своего питомца. И Прапор радостно заморгал светодиодом на шее. — Скоро ты её увидишь.

Проводив Джинна Анна долго стояла у окна. Короткие осенние сумерки уже давно сменились непроглядной теменью. Окно выходило в сад и там только смутно угадывались очертания ветвей и деревьев, за которыми мерцали окна соседнего дома.

Нет. Что-то было в этой истории с инопланетниками не так. Во-первых, аборигены привлекли бы меньше внимания. Незадачливого маркирца передали полиции, а второй аннигилировался. Иначе не скажешь. Март им был нужен. С артефактом. Да ещё Батя вдруг решил о себе напомнить, вспомнив про экспедицию на Зэду. То, что он попытается с ней связаться — это к бабке не ходи, как Комбриг выражался. Только зачем это ему?

Анна посмотрела на своё отражение в окне. У неё всё ещё была стройная девичья фигура, но от крыльев носа к уголкам губ залегли две резкие складки и вокруг глаз собрались «гусиные лапки», а в огненно-рыжих волосах замешалось уже изрядно седины.

Она снова вернулась к незадачливым воришкам. В доме ничего не пропало. Но, наверное, просто потому, что Анна спугнула их. На кого же они работали? Слишком уж это всё отдавало дилетантством. Махровым таким.

Ладно. Пусть с этим горе-шпионом, или кто он там, разбираются полиция и Третье Отделение. Это их юрисдикция.

Прапор, всё-таки, удивительное существо. Уже давно Адмирал заметил, что этот крылатый ящер подглядывает за его снами. Да, самым наглым образом! Видимо для него это просто ещё один источник видео. Хотя Малинин подозревал, что не сам видеоряд, а эмоции, которые несомненно присутствовали во время сна.

Утром, ещё лёжа в кровати, Малинин прокручивал в уме свой сон.

Искры от яркого костра из настоящих деревянных поленьев улетали в тёмное небо. Мальчишки и девчонки устроили толчею вокруг, они пихались локтями, смеялись, перебегали с места на место, устраиваясь на разложенных вокруг костра брёвнах. Наконец все расселись и начали передавать друг другу кружки с чаем, которые наливал кто-то из взрослых в темноте.

Конечно. главной темой общего разговора стали страшилки, которые дети рассказывали захлёбываясь от восторга и страха. Рассказывали долго и слушали с явным интересом. Про «Красная руку', „Чёрную простыню“ и 'Зелёные пальцы». О «Чёрной Орбитальной Станции». О «Страшном-престрашном Капитане по имени Крюк». О «Космическом линкоре Летучий Голландец». Чем больше историй было рассказано, тем ближе и ближе прижимались дети друг к другу, тем чернее становилась ночь. А когда над головой вдруг закричала какая-то ночная птица — визгу было столько, что все вокруг просто оглохли.

Тогда Малинин был восьмилетним пацаном и это был его первый самостоятельный выезд в детский лагерь. Он был здесь совершенно один, без родителей, среди незнакомых раньше мальчишек и девчонок. Конечно, он мог залезть через имплант в Сеть и найти историю пострашнее. Но почему-то истории, рассказанные тут, возле костра и смесь страха и радости запомнились ему на всю жизнь.

А потом они ночевали в настоящих походных палатках. Взрослые рассказали им, что подобное жильё использовались в стародавние времена в армии. Вожатый очень коротко рассказывал про древний армейский быт и про то, что вообще такое «служба». Наверное именно тогда Малинин и решил связать свою жизнь с армией! Да и в конце концов, он же из древнего казацкого рода! Его предки жили на Дону и служили Отчизне с незапамятных времён.

— Надо вставать. — Пробормотал старый Адмирал, украдкой вытирая какую-то соринку в глазу, что вызвала слёзы.

Из разговора с Джинном Анна поняла, что Батя методично выискивает тех, кто был тогда на той злополучной планете. Зачем-то ему вдруг понадобилось узнать про ту проклятую экспедицию. Рива, кстати, тоже должна была лететь с ними, но буквально накануне отлёта свалилась с температурой. Потом жутко переживала всю жизнь, что не сложилось. А может — и к лучшему? А из их отряда там были, кроме Джинна с Анкой, ещё Бизон и Полено. Бизон погиб год назад на Трое. А Полено… Полено сейчас тоже довольно высоко забрался. Чуть ли не в Разведуправление, если не в Объединённое Командование. Ну и Эпштейн. Он же Маляр. Тогда он тоже, вроде бы, только из Академии был, или чуть постарше. А чем он там заниматься мог? Очередные укрепления строил? Вполне мог. Но с нашей экспедицией его не было — это совершенно точно.

— Тебя как зовут?

— Аня.

— Аня. Странное имя.

— Обыкновенное. А тебя как?

— А меня Март.

— И ты с Гаммы-249?

— Мы называем свою планету Счастье Человечества.

— А почему?

— Это решили наши вожди после Обретения.

— Обретения чего?

— Наши предки переселились туда с Земли. Они летели туда очень долго. На корабле выросли новые поколения, которые никогда не видели Земли. Они знали о ней только по рассказам старших.

— А почему они так долго летели?

— Когда наши предки покинули Землю, у них ещё не было технологий гипердвигателя. Поэтому летели на досветовых скоростях. А это долго.

— А. Понятно.

— Но люди на корабле верили, что они однажды достигнут этой планеты. У них были карты, по которым они летели.

— Ну прямо «земля обетованная». А вас всех сорок лет по пустыне водили.

— По пустыне космоса. Только не сорок лет, а больше. Но наши предки достигли этой планеты. У нас это называется Обретение.

— И вы принесли с собой «ковчег завета».

— Чего принесли?

— Ну, заповеди, или что у вас там.

— Можешь называть это заповедями. У нас это называется Правильные Идеи. А чего ты смеёшься?

— Смешное название. А кто решил, что они правильные? И почему? Ну вот почему вы решили, что эти идеи — правильные?

Сейчас Анна вдруг вспомнила тот разговор в лабиринте, когда они брели куда-то наугад, держась за руки как влюблённая парочка. Тогда Март так и не ответил на её вопрос о правильных идеях. Почему-то, как ей тогда показалось, её вопрос обидел его тогда. А может, заставил сомневаться? Потом, когда судьба сведёт их опять — сейчас Анна уже не сомневалась, что их встреча была предопределена свыше — она будет частенько ставить его в тупик своими вопросами.

* * *

Вызов раздался ближе к обеду. Адмирал уже подумывал чем-нибудь перекусить и тут вдруг с ним кто-то решил поговорить. Вроде ничего необычного, но не так уж и часто кто-нибудь из знакомых мог поинтересоваться его жизнью. Мало их осталось.

— Слушаю, Малинин. — привычно ответил бывший офицер.

С экрана на него смотрело смуглое лицо его бывшего заместителя, с которым было пройдено немало боевых операций. Время тоже не пощадило потомка кубанских казаков, волосы стали совсем седыми, вокруг глаз залегла сетка морщин, да и глаза уже не излучали того оптимизма и задора, что раньше. Но взгляд был пристальным и цепким, хватку Алексей де Огюстье не растерял. Когда-то очень давно Малинин спрашивал его, откуда такая интересная наружность и фамилия, очень уж необычная для юга России. Оказалось всё просто. В ХIХ веке кто-то из предков воевал в Париже, оттуда и привёз невесту... да не простую, а дворянку. Отсюда приставка «де» к фамилии. А в первой половине ХХI века опять кто-то из предков воевал в Париже. И снова привёз невесту. Чернокожую. Вот такой вот поворот в истории семьи. Со временем негроидная кровь оказалась изрядно разбавлена и Алексей был просто смуглым брюнетом с обильными кудрями, чем-то похожим на Пушкина. А потому и позывной у него был соответствующий.

— Здравия желаю, Батя. — слегка хриплый голос был глуховат. Во время одной операции Алексей получил ранение в шею и с тех пор голос утратил звонкость и мелодичность, присущую людям его расы.

— Здорово, Пушкин. — Малинин даже обрадовался.

— Как жизнь? Как здоровье? Чем занимаешься? — спрашивал Алексей, отчаянно кося глазами куда-то в сторону и подёргивая левой рукой ухо.

— В норме. — автоматом ответил Адмирал, но сам внутренне насторожился, настолько необычным было поведение собеседника. Да и знакомый жест с ухом, предупреждающий о том, что разговор кому-то со стороны очень интересен. — Чем обязан?

— Да вот решил в отставке старых боевых друзей повидать. Может я тебя навещу на следующей неделе, ты не против? — невинным голосом продолжал Алексей.

— Ром не забудь. Ты знаешь мои привычки. — ответил Малинин и отключился.

Тревожный звоночек. Его бывший зам просто так обращаться к старому командиру не будет. Панибратства между ними никогда не было, это службе мешало. А позже их карьеры разбежались в разные стороны. После этого было всего два звонка от Алексея и те по службе.

— Что же случилось? — бормотал Адмирал, прохаживаясь из угла в угол по своей крохотной студии.

Анна зашла в кабинет матери. Татьяна писала очередную статью, бодро клацая компьютерными клавишами. Не смотря на весьма почтенный возраст, — ей было уже хорошо за восемьдесят, Татьяна Острова пребывала в здравом уме и твёрдой памяти и продолжала активно заниматься наукой.

— Приходил кто-то? — спросила она дочь.

— Джинн заходил. — ответила Анна а сама подумала, что у мамы однажды из-под носа весь дом вынесут, а она так ничего и не заметит. О проникновении в дом непрошенных гостей, которым за каким-то бесом понадобился Март, она решила не говорить.

— И чего ему было нужно? Он же, вроде как на повышение ушёл?

— Марта помянули.

— Ой, прости. Я совсем забыла. Сколько уже прошло?

— Два года. — ответила Анна старательно обдумывая, как бы поаккуратнее навести мать на разговор о Зэду. Взгляд машинально скользил по книжным полкам, по фотографиям на стенах.

— Ты поговорить хотела о чём-то? — спросила Татьяна.

— Да, мам. Помнишь Зэду?

— Ещё бы. А чего это ты вдруг?

— Да мы тут с Джинном вспоминали. Это же он тогда нас вытащил. Всех нас. Ну, не только он.

— Разве там Джинн был? Вы разве не вместе в отряд пришли?

— Нет. Мама, скажи, только честно — с тобой не пытались по этому поводу связаться? Никто не пытался с тобой на эту тему поговорить?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Да кому-то вдруг стало интересно.

И снова вызов по коммуникатору.

— Слушаю, Малинин — Привычно ответил Адмирал.

Но экран был пуст. Лишь внизу бежала строка: «Вам предписывается явится для прохождения беседы в Следственный Департамент в срок до……… Старший Следователь Репов А. И.»

— Хм. Вот и Репа вдруг всплыл, век бы его не видать. — пробормотал бывший офицер, усиленно вспоминая, где он так наследил, что его вызывают в контору, занимающуюся внутренними расследованиями на Земле. — Стоп. Какой же это Следственный Департамент? Военные и даже военные в отставке этим гражданским, по сути, следакам совершенно неподотчётны. Тут что-то не так. Да и Репов, скорее всего, просто прикрывается вызовом. Военная прокуратура и Особый Отдел так на допрос не приглашают. А то, что от особистов «ноги растут» это и «к бабке не ходи». Комдив, «матьтвоюити», когда же я от твоих словечек избавлюсь???

Успокоившись и обдумав сложившееся положение, Малинин пришёл к выводу, что Репов действует по собственной инициативе. А значит кто-то ведёт свою игру, в которой Малинину отведена какая-то роль. Какая? Это можно выяснить только встретившись со «следователем». Придётся выяснять, кем сейчас этот «Репа» служит. Выяснять, естественно, не официально. И надо бы проводить встречу на своей территории, при свидетелях. Причем свидетелях, которые не подведут и не продадут.

— Рентген. — Набрал в коммуникаторе номер Самуила Яковлевича бывший офицер. — Помощь нужна.

— Опять? — Спросили в коммуникаторе.

— Прихватило что-то меня. Надо мне полежать в палате. Рецидив, «матьегоити». — с намеком ответил Малинин. Он был услышан и понят правильно.

— Отправляю дрона с эвакуатором. Жди. Я даже койку твою тебе оставил не занятой. Вот как чувствовал. Не бережёшь ты себя… — Отвечал Самуил Яковлевич под клацание клавиатуры.

Репов. Малинин сразу вспомнил худую как жердь долговязую фигуру, совершенно не вязавшуюся с фамилией, редкие соломенного цвета волосы, залысины над высоким и крутым лбом, узкое треугольное лицо, усы щёткой и холодные, совершенно пустые серые глаза. Репов был чей-то протеже. Чей?

Служил, вроде бы, при штабе. Но вот чем он там занимался? В своё время были у Малинина с этим типчиком пара стычек…Да и не только у Малинина. Но и у Джинна… Вот у него, пожалуй стоит порасспросить про этого… Репу.

— Ты помнишь всех участников экспедиции? — спросила Анна.

Татьяна оторвалась от своей статьи, сняла очки, протёрла их, надела и внимательно посмотрела на дочь.

— Что-то произошло? — спросила она.

— Может произойти. Так кто там был? Я помню Мавромати, Карапета Карапетяна, эту Козу Дерезу, то есть — Терезу, кстати, а кто у неё муж был?

— Муж? Доменик Фава. Между прочим очень известный археолог. Профессор. Специалист именно по ксеноархеологии. А почему ты спрашиваешь?

— Да так. Вдруг задалась вопросом — а нафига ему понадобилось с собой жену тащить?

— Тем более, что это из-за неё началась вся эта заварушка. — сказала Татьяна.

Анна уселась в кресло возле книжного шкафа и принялась рассуждать.

— Фава, говоришь? Ладно, поищу на досуге в сети работы этого Фавы. Мавромати, насколько мне известно, после всего этого ушёл в монастырь.

— М? — повернулась к ней Татьяна.

— Да, причём со скандалом перешёл из католичества в православие. Пишет трактаты на богословские темы. Я наводила справки.

— Карапетян умер год назад. — сказала Татьяна.

— А остальные?

Татьяна покачала головой.

— Ну Никас так и сгинул в лабиринте. Звягинцев сейчас в Академии Наук. В последний раз я его видела на Счастье, когда они после первой атаки вогов пытались разобраться, кто на них напал и пригласили наших.

— Кстати, ты знала, что этот лабиринт живой был?

— В смысле — живой? — переспросила Татьяна, — Живой организм?

— Да. В некотором роде. Там стены двигались. Поэтому люди блуждали там до бесконечности и просто погибали. То, что мы вышли — уникальный случай. Нам просто повезло. А ещё эта хрень общалась со своими жертвами телепатически.

— Находиться там действительно было неуютно. — сказала Татьяна, снимая очки, — А ещё этот странный туман… Он появился в первый раз после твоего исчезновения и потом появлялся каждый вечер. После этого я стала видеть сны.

— Сны? Ты тоже их видишь?

— Да. И весьма часто. Яркие, реалистичные до жути. Я даже не всегда могу разобрать — сон это, или явь. Вот представь себе, намедни приснилось вообще что-то непонятное. Приснился кошмар, что я военнослужащий ВСУ. Кстати, а что такое ВСУ? Напал страшный Мордор и нужно всеми силами обороняться. Но сначала купить себе обмундирование.

Творится полный хаос. По всему миру бегают голые бабы с трусами в крови и показывают флаг какой-то Украины почему-то на заднице, на гей-фестивале Евровидение (это ещё что такое?) побеждает группа каких-то странно одетых людей и зигует. Холод по спине. Польша красит автобусы в желто-голубой и косится на Львов. Латвия укладывает шпроты в банки в виде тризубов в нашу поддержку. За нас сам Навальный (знать бы ещё кто это?) откуда-то из того самого Мордора, что напал. Кстати, а почему Мордор?

Пока пытаюсь оттереть свастику с плеча, вижу по телевизору главнокомандующего. Изо рта выпадает сигарета. Он выступает на Грэмми и Каннском фестивале… А в этот момент наши позиции утюжит артиллерия.

Вскочила в холодном поту. Я дома, в России. Какой восторг. Слава Богу. Слава России.

— Это что-то из событий столетней давности. — ответила Анна отсмеявшись. Тогда война с Диким Полем была. Она долго длилась. Ещё прабабушка Джаконда там повоевала.

— Но самое интересное даже не это. А то, что я, точнее этот странный человек, мужчина, представь себе! — охраняю какой-то сейф. Причём всё это в каких-то подземельях какого-то огромного завода. Зачем я его там охраняю — не понятно.

— Сейф говоришь? — задумчиво переспросила Анна.

— Ну да. Огромный такой. Железный и жутко старый. С надписью, кажется… 1908 годъ.

— Забавно. Мы в том лабиринте нашли что-то похожее. Тоже сейф и тоже с надписью «Сан-Гали 1908 годъ». Марта это, почему-то жутко перепугало.

— И что бы это значило? — воззрилась на Анну мать.

— Не знаю.

Анна задумалась. Но вдруг вскочила со своего места.

— Ты чего? — спросила Татьяна.

— Стоп! Из подземелья мы вышли все вместе — Март, я, Джинн с ребятами, Мавромати и Тереза. Но в лагере её не оказалось! Мы пришли без неё!

Татьяна задумалась.

— Да. В лагере её не было. Эвакуация, если честно, шла в авральном порядке, мы ведь буквально бежали с этой планеты. Но её я тоже не припоминаю.

— И вот теперь — внимание, вопрос! — куда делась Тереза? И действительно ли она та, за кого себя выдавала?

Вернувшись в палату к Комбригу Малинин, после двухчасовой терапии, которой не удалось избежать у медика, сразу же завалился в кровать.

— Отбой! — Сказал сам себе бывший вояка и попытался заснуть. Но армейская привычка спать в любой ситуации и в любом положении не сработала. Слишком много событий навалилось за последние несколько дней. Но ведь есть веками испытанный способ — чтение Устава на ночь.

Адмирал медленно повторял про себя: "Для непосредственной охраны имущества, материальных ценностей, личного состава выставляется караульный, он же часовой. Сменить его имеет право только начальник караула.

Перед принятием смены часовой обязан осмотреть доверенные ему объекты на предмет целостности.

Часовой обязан нести службу бодро, бдительно охранять, продвигаться по указанному маршруту, не покидать пост, при обнаружении нарушений немедленно сообщить начальнику караул………."

Способ не подвёл.

Ещё один сон Адмирала.

…Нарастающее чувство страха не давало сдвинуться с места. Малинин обернулся, вокруг расстилалось огромное пространство. Серое небо, промозглый ветер, липкий туман или какой-то дым рваными клочьями закрывал обзор. Вдали виднелись неясные тени, похожие то ли на деревья, то ли на руины зданий. Казалось — протяни руку и кончиков пальцев не увидишь. Но такие эксперименты проводить не хотелось. А вдруг пальцы не только не увидишь, но и лишишься их. Страх. Он опутывал тело так плотно, что даже дышать было трудно.

Под ногами был бетон. Серый, с выщерблинами и трещинами, мокрый, местами в лужах плавали грязно-черные куски сажи. Откуда-то сверху нарастал гул. Сначала он был чуть слышен, но постепенно нарастал, становился низким, дребезжащим, неприятным, закрадывающимся в самые потаённые уголки души. Где-то сзади заревела сирена. Такие ревуны применялись в старые времена, когда одна за другой на Земле шли мировые войны. Через какое-то время к этим звукам добавился нарастающий свист. Почти оглохший Малинин с трудом представлял, что ему надо делать прямо сейчас. В душе нарастало чувство обречённости. В этот миг раздался близкий взрыв, бетон под ногами больно ударил в пятки, Малинина подняло и ударило о внезапно возникшую рядом кирпичную стену. Сверху посыпалась штукатурка, пыль заволокла всё вокруг. Где-то вдалеке кричали «Урааааа!». Тело пронзило нестерпимой болью. Сознание было прерывистым. Малинин то ощущал, что его куда-то несут, то он слышал голоса, то снова взрывы. Рядом молодой женский голос совершенно спокойно говорил: «Ничего-ничего, они уже удрали — испугались!». Наконец настала тишина. Малинин лежал на спине и смотрел на небо. Ясное безоблачное небо, глубокое-глубокое и неописуемого голубого цвета. В вышине был виден серебристый самолёт. «Странный силуэт» — мелькнула мысль. Рядом звонкий мальчишечий голос скороговоркой выпалил: «Ишь разлетался, гад. Ну дождёшься, наши ястребки тебя собьют, дай срок».

— Подъём! Хватит бока отлёживать да зубами скрипеть, салага! — Раздался хриплый голос Комбрига.

Малинин скосил глаза и увидел бывшего командира.

— Встречай гостей! — оглушительно гаркнул Комбриг.

Анка редко заходила в комнату мужа после его смерти. Семейной жизни, по большому счёту, не было. Она оставила новобрачного Марта в день свадьбы, когда группу вдруг сорвали по тревоге и вернулась только через месяц. За те полтора года, которые прошли до похищения Марта, они были вместе не больше месяца, если сложить все дни. А потом он исчез. И только спустя почти год Анна со своими ребятами во время очередной операции случайно нашли его в одной из лабораторий, размещённых астероидном поясе в секторе Ипсилон-07. Что за дрянь ему там вкололи — никто так и не смог понять. Что-то, что вызвало аутоиммунный синдром, но не простой. К тому моменту, когда Анна, ставшая уже командиром группы, его вызволила, у Марта уже отнялись ноги и начали отказывать почки. Больше всего он боялся, что эта дрянь заразна окажется. Но Анна, не взирая на его мольбы и протесты, притащила его в Тайцы.

В комнате было прохладно и всё ещё витал в воздухе лёгкий запах лекарств и его туалетной воды. Стол с компьютером у окна, кровать с гидроматрасом, в углу всё ещё стояло инвалидное кресло. Март никогда не любил лишних вещей. Только необходимое. А нужно ему было очень немного.

Толстая тетрадь в тёмной обложке нашлась в верхнем ящике стола. Март пописывал мемуары, но не доверял компьютеру, предпочитая по старинке водить ручкой по бумаге.

«Я не вернулся из боя» — такое название было, почему-то, дано этим записям. Ниже значилось: « Моей жене Анне — с любовью».

'Никогда не испытывал желания писать мемуары. У меня на родине, в отличии от Земли, это просто не принято. А вот земляне — да, просто обожают копаться в чужих воспоминаниях и рассказывать свои.

Хотя когда-то — вёл дневники откровенного содержания, которые потом уничтожил. Потому что всё написанное в один прекрасный день может попасть не в те руки и может быть использовано против тебя. А поскольку забрался я в своё время очень высоко, то острожным следовало быть особенно. Тем более, что мне было, что скрывать…'

Почерк у Марта нельзя было назвать каллиграфическим, но читался вполне легко. Кое-где попадались ошибки. Строго говоря — мемуарами это нельзя было назвать. Это был, скорее, дневник, где воспоминания перемежались с размышлениями и впечатлениями от каких-то событий. Кое-где попадались рисунки и даже стихи.

А ещё Март записывал сны.

Я падал. Внезапно и бесповоротно. Только что я был в солнечном мире, вокруг наливались соком цветы, гомонили птицы и вдруг — темнота. Тогда я так и не понял, явь это была или страшный сон. Уже прошло столько лет и всё равно сомневаюсь — может мне всё-таки это приснилось? Но маленькие фактики из последующей жизни говорили об обратном. Произошёл мгновенный сдвиг по времени и пространству. Раз — и я в далеком прошлом Земли. Прошлом кровавом и страшном. Почему Земля? Да, мои предки были родом оттуда. Сначала была темнота. И холод.

Потом я услышал голоса.

— Меня в тридцать восьмом не взяли на войну. Мы с пацанами в порт пробрались, хотели в трюме в Испанию ехать. Но нас поймали. Волки позорные. Бдительность, да! Допрашивали очень строго. Ой страху натерпелись, ууууууу. Но отпустили. Даже родителям не сообщили. А сейчас вот взяли. Винтовку дали! Правда, в ополчение только. Но на фронт. Фашистов бить буду. А тогда не взяли. — кто-то бубнил над ухом не переставая, иногда прерываясь на стоны.

И я понял, что я в госпитале. Весь перебинтованный и не понимающий, где я и что я. Пытался закричать, но кроме тихого стона ничего не получилось. Запах медикаментов был настолько густым, что было тяжело дышать. «Или это из-за ранения?» — вдруг пронзила догадка. Стало страшно. И холодно. Тело было как деревянное из-за этого.

Открыв один глаз я попытался оглядеться. Полутёмная комната, на столе старинная керосиновая лампа. Откуда-то я знал, что это — керосиновая лампа. Кое-как подтянувшись на руках повыше, огляделся. На полу вповалку лежали люди. Везде в темноте белели бинты. Много бинтов. Кто-то шевелился, кто-то лежал недвижно. Над телами плавал выдыхаемый людьми пар. Казалось, что вокруг колышется море и я в нём тону. Головой я оперся на что-то холодное и твёрдое. Справа от меня горой возвышался старинный металлический сейф.

Время шло. Постепенно раненые, а вокруг люди явно были с ранениями, причём некоторые с очень тяжёлыми, затихали и засыпали. Стало относительно тихо. Стараясь никого не разбудить, я стал ощупывать себя, пытаясь понять, куда же я ранен. Боль почувствовал только в левом предплечье, но замотан был бинтами чуть ли не по пояс. Причём во многих местах бинты были в крови, явно не моей.

Мозг человека удивительный орган. Казалось, ещё чуть-чуть и можно сойти с ума от калейдоскопа внезапных событий. Но чем дальше, тем всё увереннее я себя чувствовал. Понял, что попал в прошлое, только вот в какое? Только тогда шли такие ожесточённые войны, когда раненых было огромное количество, а качество медицины на примитивном уровне — удаление из раны инородных тел, перевязка и выживай дальше сам, за счёт ресурсов организма. Скорее всего — двадцатый или двадцать первый век, самое начало. Вспомнил слова раненого про тридцать восьмой год. Значит Вторая Мировая, или, как её ещё называют здесь, в России, — Великая Отечественная, так как язык общения — русский. Вот с местом расположения госпиталя сложнее. Это, считай, целый европейский континент.

Взгляд зацепился за нацарапанные на боковой стенке сейфе слова. С трудом разбирая в свете лампы буквы я читал: «2-я рота 1-я бригада ополчения. Иванов С. В. — жив»; «Боже милостив, спаси мне грешному»; «Бей фашистских оккупантов!». И поверх всех надписей большими буквами «Гитлер капут!». Нащупав на полу какой-то гвоздь я тоже написал в самом верху, насколько мог дотянуться рукой: «Здесь был Март».

— Так. Санитары, вот этого, этого и в конце ещё троих забирайте и в полуторку. Быстро, у нас десять минут всего на погрузку и машины по дороге жизни на Ладогу пойдут. Да укройте их хорошо, мороз крепкий. — раздался строгий женский голос. Меня подняли и, довольно сильно тряхнув, куда-то понесли. Сознание соскользнуло в спасительную темноту…

Вокруг снова светило солнце. Но меня это совершенно не радовало. Тело было настолько окоченевшим, что встать с парковой скамейки я смог только через полчаса.

— Это же Ленинград!!! Блокада Ленинграда!!! — озарило меня. Середина двадцатого века. Одна из самых заметных и трагических страниц Второй Мировой.

Глава 15

У памяти свои законы. Часть 2

Весь следующий день Анна размышляла об услышанном и прочитанном. И в тире, и в спортивном зале, во время тренировки по рукопашному, и в столовой.

— Что-то ты в последнее время как сама не своя. Хандришь. — сказал Анне Айвор, подсев к ней за столик во время обеда.

— Да, навалилось тут… И Март в последнее время вспоминается. Иногда даже кажется, что он меня зовёт по имени. — ответила Анна.

— В отпуск тебе пора. — участливо сказал заместитель.

— Пора. Завтра иду. А потом, говорят, меня в штаб хотят перевести.

— Усидишь ты в штабе, как же!

— Знаешь, у меня такое чувство, как будто от меня что-то ускользает. Что-то важное, без которого не понять, что происходит. Старею, наверное. — усмехнулась Анна.

— А что происходит? Кроме того, что тебе твой муж чуть ли не на яву видится?

— Да я сама не пойму, в том-то и дело! И история, как оказалось, давняя.

И Анна рассказала ему все последние события.

— Дела. — покрутил головой Айвор.

— И вот кому всё это нужно?

— Значит — надо выяснить — кому. — прихлопнул по столу ладонью Айвор.

— Будет чем в отпуске заняться. — снова усмехнулась Анна.

Отряд на Земле дислоцировался в Тайцах, так что на службу и со службы Анна обычно ходила пешком. А вернее — устраивала себе пробежку. На бегу легче думалось. Вот и сейчас, после поверки Анна надвинула пониже капюшон форменной куртки, потому что опять начался дождь и потрусила к дому.

Кафон. — всплыло в памяти. Ну да. Экспедиция Кафона, пропавшая… стоп! А пропал он аккурат в то же самое время, когда мы с матерью были на Зэду. И пропал в том же самом секторе. Экспедицией этой очень Эпштейн интересовался. А вот мнемоника, у которого на инфочипе была вся информация, я тогда упустила. Правда, не по своей вине, но всё равно. А что Кафона понесло на Зэду? Тогда этот вопрос так и остался без ответа.

Потом мы отправились на болота, чтобы найти пропавший город древней цивилизации, жившей на Гамме-249 до прихода земных колонистов. И тоже безрезультатно. Зато нашли сестру Марта с детишками.

Бедняга Март! У него от пережитого нервный срыв случился и он ослеп. Тогда Гиора и отправил его на Землю, в Островной Центр. И меня туда же, чуть ли не насильно.

К Марту действительно вернулось зрение и меньше чем за месяц он почти пришёл в норму. И тогда я попросту сбежала. Я совершенно ни о чём не думала тогда. Просто — посчитала, что моя миссия окончена и всё. А что он тогда чувствовал — об этом я даже не задумывалась.

Отряд Малинина всё ещё базировался на Гамме-249, но по прибытию в расположение Анка узнала, что её прикомандировали к Гиоре кем-то вроде офицера по особым поручениям. Для начала пришлось вернуться на Землю, а потом ещё месяц она моталась туда и сюда по разным местам — то на Маиси, то на Эльдорию, то ещё куда-то. Всё это её откровенно тяготило. Анке хотелось обратно в отряд. Но Гиора ещё долго не отпускал её от себя.

… Анка сама не знала, зачем она летит. Спроси её — она не смогла бы ответить на этот вопрос. Просто однажды сказала, что ей надо отлучиться кое-куда. Ей не стали задавать лишних вопросов. Эпштейн только спросил — надолго ли она.

— Недели на две.

И отпустили её на удивление легко. Попросили только рапорт об отпуске.

— На обратном пути подберём тебя на Зете. — сказал Хижняк.

— Идёт.

Она высадилась с «Адмирала Колчака» на Мезруре — небольшой транзитной станции. Там Анка легко нашла кхамианский «дальнобой», летевший в нужную сторону. Анке не впервой было путешествовать «автостопом по галактике». Оттуда же, с Мезрура, она отправила короткое сообщение.

Кхамианцы довезли её до Веги. Это была небольшая орбитальная база на орбите Счастья Человечества. Она по-прежнему функционировала и оттуда регулярно летали челноки на планету. С Веги Анка отправила второе сообщение. И на этот раз ей ответили. Ответ был короткий, всего из одного слова: «Встречаю.»

Пассажиров в салоне «челнока» было немного — в основном военные-земляне и несколько местных рабочих. Досмотр Анка прошла быстро и вышла в зал. Вещей у неё было совсем мало — только небольшая сумка. Она остановилась посреди зала, пытаясь осмотреться и тут же её окликнули по имени. И в следующую секунду она увидела Марта. Тот шёл через негустую толпу в её сторону. И Анка поняла, глядя на него, что он изменился. Только не могла понять — как. Он всё ещё донашивал свою старую форму — тёмно-зелёную рубаху со споротыми нашивками и такие же штаны. Только на плечи у него был накинут, не надевая в рукава, армейский бушлат, которые обычно носили российские военные. Анка махнула ему рукой. Он почти подбежал к ней, сгрёб в охапку, прижал к себе и зарылся лицом в её волосы.

— Кто ко мне прилетел…- прошептал он.

От него пахло пивом и дешёвыми сигаретами. Это было странно — раньше он, вроде бы, не курил.

Анка слегка отстранилась, пытаясь его рассмотреть получше. Он действительно изменился за эти полгода, что они не виделись. Лицо стало другим — обветренным и небритым. И ещё — на нём отпечаталась какая-то бесконечная, нечеловеческая усталость…

— Ты надолго? — спросил он с какими-то странными интонациями- неуверенности и страха, что вот она сейчас развернётся — и уйдёт.

— Недели на две. Или что-то вроде.

— Ну пусть так. — согласился он.

— Ты изменился.

— Постарел?

— Скорее — устал.

— Это ерунда…

— Мы так и будем тут стоять?

— Нет, конечно. Пойдём. У меня там машина.

Они пошли к стоянке.

В этом полушарии планеты теперь была зима. Такая же, как в Петербурге — слякотно-гнилая. Машина у него оказалась довольно обшарпанного вида флаером, к тому же несусветно грязным. На борту его кто-то написал по-русски сакраментальную фразу:" Помой меня, я вся чешусь".

— Ты б её и вправду — помыл бы. — не удержалась Анка, — Вон чего пишут.

— У меня трудности с кириллицей. — ответил Март, сдаваясь назад и разворачиваясь, — А машина, на самом деле — зверь.

— А мы куда?

— Километрах в двадцати от базы есть старый заброшенный рыбачий посёлок. Я теперь там живу. Это на самом берегу. Я море люблю.

Он взял с приборной доски пачку сигарет и зажигалку.

— Ты не против?

— Дыми.

Он щёлкнул зажигалкой.

— А ты где сейчас? Ну, в смысле — чем занимаешься? — спросила она.

Март несколько раз жадно затянулся, пуская дым в приоткрытое окно.

— Сижу в местной администрации. — ответил он наконец, — Впрочем — сижу — громко сказано. В основном — бегаю, как обосранный. Целыми днями. Тут ведь такой бардак после войны и всего этого — мама не горюй!

Никто ничего делать не хочет, не может и не умеет. Привыкли, блин, что за них дядя думает…

— И кем ты там?

А-а! — он махнул сигаретой, — Старший помощник младшего подметалы. Глава у нас дурак — его комендатура поставила, так он теперь без них шагу не может ступить. У нас тут теперь новое административное деление — по типу земного — губернии, уезды и округи — что-то типа ваших волостей, или сельсоветов. Вот я и болтаюсь в окружной администрации. Жить-то как-то надо.

Март докурил сигарету и щелчком вышвырнул окурок в окно.

— Знаешь, я очень рад, что ты приехала. Правда. Я всё время думал о тебе. Ждал, ну, что ты приедешь. Не верил — и всё равно — ждал. Я когда первое сообщение получил — тоже не поверил. Подумал — шутка чья-то дурацкая. Только когда ты второй раз прислала — поверил. Когда ты улетела тогда — я чуть с ума не сошёл. Неделю ходил, как сам не свой. И все говорили, что ты не вернёшься. Потом я тоже решил, что вернусь домой. Раз уж так…

Он снова закурил.

— Знаешь, — заговорил он снова, — я формально всё ещё под арестом и к тебе приехал в нарушение всех правил и запретов.

— И что будет? И что ты такое натворил?

— Ай, да ничего! Все отлично понимают — что запреты эти — сплошная лажа. Просто кому-то не понравилось, что раньше я был Первым Помощником Вождя.

За поворотом открылось море. Свинцово-серое, неспокойное. И небо над ним было тоже свинцово-серым. Март вёл машину почти над самой дорогой — разбитым, перепаханным неизвестной техникой просёлком.

— А я сама не знаю — почему я приехала. — вдруг сказала Анка, — Наверное — надоело видеть во сне твои несчастные глаза.

— Правда? Ладно, примем эту версию, как рабочую. Шучу. Я всё равно очень рад.

Март сбросил скорость и они въехали в небольшой — не более десятка домов, очень заброшенный и пустынный посёлок. Дома, стоявшие на высоких бетонных или каменных сваях, выглядели нежилыми.

— Здесь живёт кто-нибудь?

— Несколько человек. Раньше большой посёлок был. Но потом его признали «неперспективным» и люди уехали.

— У нас тоже такое было.-сказала Анка, — Давно. В ХХ веке. «Неперспективные деревни». Я читала. По истории. Меня интересует история России в ХХ веке.

Дом его стоял на самом краю посёлка, почти на берегу. Март остановил флаер у самого крыльца.

Забор вокруг дома в основном валялся на земле и двор выглядел пустым и неухоженным. Возле крыльца торчало два каких-то обглоданных и истерзанных ветрами кустика.

— Проходи в дом. Там не заперто. У нас тут никто не запирает.-сказал он Анке, — Я машину пока поставлю.

Домик был небольшим и по виду напоминал дачи для небогатых горожан. Сваи, на которых он стоял, были недавно отремонтированы, крыша тоже свежекрыта. По выщербленным и местами качающимся ступенькам Анка поднялась на высокое крыльцо и толкнула крашеную потрескавшейся зелёной краской дверь. Внутри было неожиданно тепло. Анка вошла внутрь и прикрыла дверь. Видно, когда-то в доме было две небольшие комнаты и веранда. Но теперь внутренние перегородки снесли и комната стала всего одна, а веранда превратилась в подобие эркера во всю стену. Обстановка в домике была выдержана в стиле «бедненько, но чистенько». Стол с компьютером, пара обшарпанных стульев, огромный гидроматрас прямо на полу, служивший постелью. На стенах ни картин, ни обоев. Они были выкрашены светлой краской. Ещё в доме была кухонька в несколько шагов, расположенная справа от входа и совмещённый санузел, переделанный, видимо, из чулана. Вошёл Март и запер за собой дверь на задвижку.

— Хоромы — царские. — не удержалась Анка.

— А мне больше и не надо. Я всё равно сюда только ночевать прихожу. Да и то не всегда.

— А у тебя тепло.

— Просто сегодня электричество с утра было и я калорифер включил. К утру, впрочем, тут всё равно колотун будет.

— А ты что — рамы не мог заделать, или новые поставить?

— Да времени у меня нет ни на что. Я же в этой управе чёртовой с утра и до ночи. Сегодня только вырвался. Послал всех на х… Ты вот что — иди в душ, пока вода есть. Я там нагрел. А я поесть приготовлю. Ты голодная, наверное.

— Я ела, правда, — это давно было.

— Ну, тем более.

Потом они сидели на кухне. Из еды у него нашлась только «быстрорастворимая лапша», да какие-то соевые биточки, которые Март разогрел в микроволновке.

— Ты чего? — спросила она.

— Ничего. На тебя смотрю. Ты ешь, как солдат.

— А я кто по-твоему?

— Ну да.

Лампочка под потолком замигала.

— Сейчас электричество выключат. На ночь выключают до утра. Электростанцию-то разрушили.

Анка рассмеялась:

— С этой станцией вообще прикол был. У Малинина приказ был — её занять и удерживать, чтобы не разрушили. Мы туда — а там уже занимать нечего — какой-то кхамианский умник её разбомбить приказал. Так что и у нас бардака хватает. Батя орал, как потерпевший. У меня чуть уши в трубку не свернулись. Мама, не горюй, короче.

Март тоже расхохотался. Свет мигнул в последний раз и погас окончательно.

— Ну всё. Теперь в темноте будем сидеть. — сказал он.

— А у тебя свечи есть?

— Чёрт его знает. Может и есть где-то.

— Ну ёлки-палки! До чего ж вы тут неприспособленные!

Анка достала фонарь.

— Не надо. — попросил Март, — Давай в темноте лучше посидим. Я тут, знаешь, — привычку завёл — по ночам бродить. Хожу по берегу. Думаю, слушаю, как море шумит.

— Хочешь предложить прогуляться?

— Да нет. А впрочем — как хочешь.

— В другой раз. В такую погоду что-то не хочется. Правда, у нас в такую погоду любят кроссы устраивать — «сотка» с полной боевой выкладкой на полные сутки. Чтоб жизнь мёдом не казалась.

— У нас тоже. Наверное — все армии одинаковы. Я закурю?

— Валяй.

Щёлкнула зажигалка, на несколько секунд осветив его профиль.

— Помнишь наш разговор на плато? — заговорил он снова через некоторое время. — Я говорил тогда, что хорошо изучил вашу историю.

— Помню.

— Знаешь, -рискованное это дело — исторические параллели. А я всё сравниваю события тогда — у вас и наши теперешние. Очень похоже получается. В Германии — после Второй мировой войны и в России в конце ХХ века. Только у нас, к сожалению, процесс зашёл ещё дальше. Вам, русским, всё-таки удалось сохранить что-то в душе не смотря ни на что. Поэтому вам и удалось подняться. Хотя — если бы не этот, как его, а, — вспомнил — Горбачёв… А потом Ельцин… А потом ещё после него был один…

— Путин. Ну Ельцин у нас тоже весьма неоднозначная фигура. Мужик был, вроде, ничего, но скурвился быстро. Испытания властью не выдержал. Многие его вообще изменником считали и считают. Вроде Лжедмитрия.

А ты у нас, значит, роль Путина на себя примерить пытался? Или кого? — по её голосу Март понял, что она опять скептически ухмыляется.

— И да, и нет. — честно признался он, — Просто во все времена и у всех народов в кругу власть предержащих были люди, которые лучше других знали и понимали истинное положение вещей. У нас же экономика на ладан дышала. Вождь этого не понимал. Ему важнее казалось вас прихлопнуть. Он и гонялся за вами, как за тараканами по кухне.

— Спасибо. Спасибо за тараканов.

— Да ладно тебе. — Март махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой, — Тебе можно, а мне нельзя?

— Туше. — согласилась Анка.

— Что?

— Фехтовальный термин. Означает обмен ударами.

— Ладно. Хватит о политике. Как будто больше говорить не о чем.

— Вот именно. Нашёл, чем девушку развлекать.

Он погасил сигарету и поднялся. Анка увидела его силуэт на фоне окна. Потом он подошёл к ней, нагнулся и легко подхватил её на руки.

— Поставь на место.

— И не подумаю.

Анка запустила руку к нему под рубашку.

Анка вздохнула. Почему она опять вспомнила ту поездку к нему?

Анка приподнялась на постели и подсунула под спину подушку.

— Знаешь, чего тебе тут не хватает? — спросила она, — Камина. Сейчас бы лежали, на огонь смотрели… У нас в Тайцах есть.

— Расскажи о своём доме.

— Он побольше этого. Там два этажа. Его устраивали именно как дом для большой семьи.

— У тебя большая семья?

— У меня много родни и в Питере, и в Тайцах. А мама любит гостей. Вот только моря у нас в Тайцах нет. Зато у меня пруд возле дома есть. Мы туда после бани ныряем. И ещё — в нём перетонули почти все члены нашей семьи в детстве. И ещё там золотые рыбки живут.

— А что ещё у тебя там есть?

— Сад. Яблоки у нас в Тайцах знаешь какие?

— Какие?

— Самые лучшие. «Штрифель', 'Белый налив», «Коричное». Нужно, чтобы несколько сортов обязательно было. А дом у нас старый. Он ещё в ХХ веке построен. Его несколько раз перестраивали и сейчас от первоначальной постройки осталась только часть первого этажа и фундамент. В нём жило несколько поколений нашей семьи. Купил его ещё отец прабабки Джаконды, мой прапрадед.

— А зачем после бани в пруд нырять?

— Глупый. Для кайфа. Вот от баньки бы я не отказалась. Почему у вас тут бани не делают?

— Не знаю.

В окно бил ветер с моря. Назойливо дребезжало плохо держащееся в раме стекло. Щели в рамах были такие, что колыхались жалюзи.

— Однако. — сказала Анка, — Рамы надо было бы и заделать. Если новые нельзя поставить.

Март приподнялся на локте и прислушался.

— Волна идёт.

— Чего? — не поняла Анка.

— Прилив начинается.

Он тоже подсунул подушку под спину.

— Я покурю?

— Кури.

Щёлкнула зажигалка.

— Давно хотел спросить. Про твои татуировки.

— Ты уже спрашивал.

— Это только спецназ себя так разрисовывает?

— Не обязательно. Просто по татуировкам можно опознать тело, если человек погибнет. Не всегда есть возможность сделать генетическую экспертизу.

— Логично. А это больно?

— Хочешь себе сделать? — усмехнулась она, — Нет. Это не столько больно, сколько неприятно. Но потерпеть можно.

Ветер за окном усилился. Стекло задребезжало сильнее.

— Шторм идёт. — сказал Март, прислушиваясь, — Ой-ё!

Он вскочил и лихорадочно стал натягивать штаны.

— Ты чего?

— Гараж не запер! Зальёт — и п…ц!

— Помочь?

— Не надо. Я сам.

Он выскочил. Вернулся через несколько минут, стуча зубами от холода. По запаре Март выскочил из дома в одних штанах.

— Там дождь со снегом. А волны уже до дома доходят. Меня два раза чуть с ног не сбило.

— Закрыл?

Он кивнул.

— А чего в раздетом виде выскочил? Ненормальный.

Анка принесла полотенце и помогла ему растереться.

— Согрелся?

— Не совсем. Иди сюда.

— Слушай, а нас не смоет на фиг в море с этой халупой?

— Не должно. Сваи я укрепил. И потом — мы не должны потопнуть просто по определению. Это было бы совсем беспонтово, как ваш Стрельцов выражается. Они, кстати, тоже все тут. Вся малининская шобла. Похоже — они застряли в нашей мухосрани надолго.

— Анка, Анка, просыпайся. Подъём! Анка!

— Отстань, сволочь… Дай поспать!

— Вставай! Завтрак стынет! Электричество отключат и будешь холодное хряпать.

— И на фиг! Дай поспать, сволочь…

— Подъём!

— У меня заслуженный отпуск.

— Это не оправдание.

— Сперва полночи спать не даёт и утром покоя нет…

— Покой нам только снится. А спецназу он вообще не положен.

— Сволочь!

— Это я уже слышал. Вставай.

— Чёрт с тобой.

Анка села. Март стоял у окна и смотрел куда-то, раздвинув жалюзи. Не смотря на ощутимую прохладу в доме он был в одних штанах и босиком.

— Иди сюда. — позвал он, — Посмотри.

— Анка накинула его рубаху и подошла. В эту рубаху можно было засунуть две Анки.

— Тебе идёт. Смотри.

Анка посмотрела в окно. Дом стоял посреди моря.

— Прилив? — спросила она.

Март кивнул. Анка обняла его за талию, прижалась щекой к его груди.

— Что делать будем? — спросила она.

— Бездельничать. Я бы с удовольствием пропал с тобой здесь дня на два-три. На две недели, увы, не получится. Найдут, сволочи.

— А жрать мы чего будем? У тебя ж пусто всё.

— В город съездим. Продукты у нас ещё по карточкам, но на рынке кое-что купить можно. Сходить можно куда-нибудь. Я там бываю, но редко и по делам. А теперь мы сходим куда-нибудь. В какое-нибудь место интересное.

— Ну его на фиг — город.

— Ну тогда будем книжки читать… У меня там есть кое-что в мезонине. Натаскал из хранилища.

— Отличное занятие.

Снаружи кто-то захлюпал по воде, потом на крыльце послышались чьи-то шаги, в дверь забарабанили.

— Март! — услышала Анка смутно знакомый голос, — Март! Открой! Я знаю, что ты дома!

— Ссволочи. — выдохнул Март, — Щас открою! Всё, Анка.Отдохнули, блин.

Он открыл дверь и в дом вторглась Эвиза.

— Ты что — опять напился? — спросила она вместо «Здравствуйте».

— Нет. А что — должен был?

Тут она увидела Анку.

— Так. Понятно.

— Привет, Эвиза. — Анка была сама невинность.

— Привет. — неохотно отозвалась та, — Собирайся. Там тебя потеряли уже.

— А без меня нельзя? — беззаботно спросил её Март.

— Нельзя. Ты знаешь, что ночью водонапорную станцию взорвали⁈

Март присвистнул.

— А Малинин?

— А что Малинин⁈ Их сняли с охраны и поставили полицию. А эти дуболомы всё просрали.

— Кто поставил?

— Угадай с трёх раз.

— Понял, не дурак. — он треснул кулаком по стене, — Дьявол! Ладно. Щас еду. Анка!

— Я с тобой.

Пока они там препирались с Эвизой Анка успела одеться.

— Поехали. Посмотришь на этот бардак в разрезе.

Возле блокпоста на окраине посёлка Март затормозил и протянул солдатику голубую карточку-пропуск.

— Это со мной. — кивнул он на Анку.

— Пропуск есть?

— Нет. — честно ответила Анка, — А ты командира позови, пусть сделает.

На зов служилого из кунга выбрался Джинн.

— Какого х…- начал он- Здорово, Ржавая!

— Привет, Джинн! — ответила Анка, выходя ему навстречу. Они обнялись.

— Коля! Пропусти! — скомандовал Джинн, — Свои! Марик! Я зайду в обед!

— Заходи.

Джинн и вправду пришёл в обед. Принёс в кармане поллитровку " Русской". Сидели в тесной грязноватой столовой, переполненной народом. Пахло подгорелой едой и мокрой одеждой.

— За встречу.

— Я — пас. — сразу же сказал Март, — А то напьюсь, а у меня женщина.

— Да ладно. Жека, накапай мне грамм пятьдесят, чтоб тебе не одному пить. — сказала Анка, — Я хоть водку и не люблю, но за встречу выпью.

— Ну, тогда и мне столько же. — сдался Март.

— А тебе? — Джинн повернулся к Эвизе.

— Она у нас водку не пьёт. — махнул рукой Март.

Джинн разлил водку: Марту с Анкой по четверти стаканчика, себе -совсем на донышке. Чокнулись.

Анка только диву давалась — как жители Счастья Человечества быстро перенимали исконно русские привычки, обычаи и выражения.

— Ты надолго? — спросил её Джинн.

— Недели на две.

— Ну ты даёшь. Я, честно говоря, не ожидал от тебя. А он тут с ума сходил.

— Это я уже слышала.

— Водку пил с этими. — добавила Эвиза.

— Это если бы мне год назад кто сказал, что я с малининскими архаровцами буду водку кушать — я бы ему в лицо рассмеялся. — усмехнулся Март.

— Опа! — вдруг сказал Джинн, вглядываясь куда-то поверх эвизиного плеча.

— Чего? — не поняла Анка.

— Гука идёт.

— П…ц! — выдохнул Март, — Это моё чёртово начальство. — объяснил он Анке.

Анка повернулась в ту сторону, куда смотрел Джинн. В их сторону шёл очень высокий, ростом почти как Джинн, или Март, и очень худой человек с совершенно белыми волосами и похожим на печёное яблоко морщинистым личиком.

— Может, не заметит? — слабо понадеялась Эвиза.

— Уже засёк. — разрушил её надежду Джинн.

Человек подошёл к их столу.

— Акдак! — сказал он резким и неприятным голосом, — Вот Вы где!

— У меня обед. — Март изо всех сил пытался сохранять спокойствие.

Человек обвёл всех взглядом маленьких выцветших глазок, заметил на столе бутылку.

— Всё понятно. — изрёк он, — Что будет к вечеру?

— Не твоё собачье дело. — ответил Март.

— Вы были на водонапорной станции?

— Ну был. Хотел бы знать, какой х… туда полицию поставил вместо спецназа. Точно знаю, что не я.

— Не сметь разговаривать со мной в таком тоне!!!- завизжал человек, — Это ваша вина! Сперва довели планету своим руководством!!!

Март стал медленно подниматься из-за стола. В глазах его полыхало бешеное ледяное пламя.

— Закрой хлеборезку, ты! А то я тебе её сам закрою…

— Марик. — положил ему руку на плечо Джинн, — Не заводись. Сядь. Слышь, ты, п…да-рыбий глаз, бл… хули ты тут батон крошишь? Канай отсюда.

— Вы! Вы! — задохнулся человек.

— Ну мы. — спокойно сказал Джинн, — Дальше что? Мне, между прочим, достаточно одно слово в комендатуре сказать кому надо и духу твоего тут не будет. Дураку ясно, кто спецназ с охраны водонапорки снял. И за это по головке не погладят. Ясно? А теперь вали отсюда к едрене матери на белом катере.

Март тем временем накатил себе ещё сто грамм, выпил залпом и нервно закурил.

— Ох, чует моё сердце — будет у нас скоро два сушёных уродца. — сказал он, — Этот под номером вторым пойдёт. Лично его под стекло закатаю.

— Что за уродцы? — спросил Джинн.

— Уродец. С Земли. Из вашей, между прочим, страны. Мумия, которую якобы похоронили, а она вдруг каким-то образом всплыла здесь.

— Какая, в п… мумия? -не понял Джинн,- Выражайся ясней.

— Правитель ваш.

— Это Ленин, что ли? — догадалась Анка, — Так его, что ли не похоронили?

— Нет, дорогая. Твоя прабабушка не озаботилась. Она, видите ли, с прадедушкой по-за углами обнималась.

— Далась тебе моя прабабка.

— Так это же она его нашла.

— О-о-о! — застонала Анка, — Этот уродец, как ты выразился, — проклятье нашего рода. А кстати — что это за конь в пальто был? На редкость мерзкий тип.

— Гука. Его Женька так зовёт. Глава местной администрации. Поставили его из соображений лояльности и благонадёжности. — Март стряхнул сигаретный пепел в стаканчик из-под водки, — Редкостный идиот. Но при прежнем режиме он слыл диссидентом и теперь корчит из себя " мученика режима" и " узника совести". Хотя никакой он не мученик и не узник. На Земле отсиживался. А до того, как сбежал был актёром в одном из театров. Но захотелось ему «свободы» видите ли. Вот поэтому у нас долгое время не было профессиональных актёров, спортсменов и прочих «людей свободных профессий». Все наши актёры, художники, спортсмены и так далее — были любителями. Работали, а искусством занимались в свободное время. И я думаю, что это правильно. Потому как, если верить вашей истории эти люди очень скоро начинали слишком много о себе воображать.

Тогда же Март рассказал ей и один из своих снов, снившихся ему незадолго до её приезда.Или это не сон был? Март говорил, что не был до конца в этом уверен.

Второй сон Марта.

Я снова падал. В этот раз я даже не успел удивиться, как оказался в новом для меня месте. Под ногами какие-то мелкие кусты или деревья, мягкий мох, невысокая и жёсткая трава. Над головой огромное, высокое небо с лёгкими облачками. Солнце стояло низко над горизонтом, но почему-то не было ощущения, что это закат или рассвет. Просто оно на необычном для меня месте. То, что я снова попал на Землю, я понял сразу. Почему — не знаю. Наверное, понял это по виду знакомой растительности, хотя и необычно низкой, и спектру солнечных лучей. Такого цвета лучей нет больше нигде. Особенно это заметно при закате. У нас на Счастье Человечества солнце другое. И закаты совершенно другие. Но тоже красивые, несомненно. Вдруг подул довольно прохладный ветер. Если солнце сядет, то станет очень холодно. Нужно идти. Желательно туда, где живут люди. Хотя… Ещё раз оглядевшись я понял, что, скорее всего, в этот раз я провалился на север, в какие-то приполярные широты. Только вот Россия это или нет — пока не знаю.

Невдалеке просматривалась небольшая тропка. Для этих мест можно сказать, что дорога. Люди здесь живут в очень малых количествах, север суров. И наличие тропы может означать, что жильё рядом. Правда «рядом» может растянуться на десяток-другой километров. Но буду надеяться на лучшее. К тому же, у нас люди живут, в большинстве своём, в более тёплых широтах и полярная ночь, как и полярный день, им незнакомы.

А здесь, похоже, был именно полярный день.

Тропа петляла среди невысоких пологих холмов. Солнце так и не садилось, хотя прошло не меньше двух часов. Стала наваливаться усталость. Странно, как во сне можно чувствовать усталость? Или голод? Или холод? Не тот холод, что леденит душу, а просто понижение температуры. Да, не смотря на быструю ходьбу я стал замерзать и захотелось перекусить. Но останавливаться нельзя. Подозреваю, что я за Полярным кругом и сейчас полярный день. Потому топаю дальше. Да и просто присесть вокруг не на что, а на землю мокро и холодно… Это Север. И что-то мне подсказывает, что суровый русский Север. Я об этом много читал и смотрел видео.

Кода силы были уже на исходе, а бродил я уже почти сутки, и от усталости подкашивались ноги, впереди появились строения. В глазах уже вовсю крутились звездочки от желания хотя бы одного глотка воды. Подойдя к первой попавшейся избе обессилено опустился на завалинку и вытянул ноги. И блаженно заснул. А может потерял сознание.

Очнулся я в кровати и уставился взглядом в потолок из деревянных, неровно измазанных белой известью досок. Вспомнить, где я, было очень тяжело, мысли путались, перескакивали с одного на другое. Прошлое, настоящее, а может будущее? Почему я? Почему именно сюда? Какой сейчас год или даже век?

В комнату кто-то зашёл. Были слышны шаркающие шаги и тихое позвякивание чего-то металлического. Я решил помолчать и послушать, вдруг ситуация прояснится. Что-то шуршало, шипело, иногда доносились тихие стуки. Недалеко от меня, прямо на стене, в углу висели портреты каких-то похожих друг на друга людей. Картины были написаны масляной краской не на холсте, как обычно, а прямо на деревянных досках. Под картинами висела маленькая баночка с зажжённым внутри настоящим огоньком, который трепетал на сквозняке. Тягостно шли минуты. Когда моё терпение почти кончилось вдруг раздались слова, сказанные приглушённым женским голосом:

— Ну что, касатик, вставай. Иди, родной, покушай, чем бог послал.

Я даже вздрогнул от неожиданности. Но язык был русским, да и есть хотелось просто до безумия. Поэтому, оторвав голову от подушки, свесил ноги на пол. На мне была странная белая одежда. Что-то знакомое из древней истории. Но как называется эта одежда я вспомнить не смог.

На столе в тарелках были пирожки! Настоящие, печёные, пахнущие сдобой продолговатые румяные пирожки. Такое я пробовал только в глубоком детстве, ещё когда жил на Островах и когда ещё была жива прабабушка. В нашей семье только она умела печь пироги. У меня даже слёзы навернулись от воспоминаний. Опустившись на лавку долго не решался притронуться к еде.

— А где можно руки помыть, умыться? — спросил я хриплым голосом.

— А вон там, в коридорчике, рукомойник висит. Только оденься, милок, холодно там. — ответила мне женщина.

Она была одета в чёрное простое платье до пола из грубой ткани, на голове такой же чёрный платок. Из-под платка выбивались седые тонкие локоны. Кожа у женщины на лице была обветрена и из-за этого красноватого оттенка. Морщины разбегались глубокими трещинками по всему лицу. Но голос не был старым. Голос был мелодичным и приятным, глубокого низкого тона. И совершенно не вязался с тонкой фигурой невысокого роста.

Кое-как накинув на себя непонятное пальто из настоящей кожи с шерстью, причём шерсть была мехом внутрь, и надев огромные сапоги из плотного толстого материала, похожего на ткань, я вышел в коридор. Справа, у окна стояло ведро. Над ним подвешен древний сосуд, из дна которого торчал металлический штырь. Смотрел я на это сооружение и не мог понять, как мне вымыть руки. Потом как будто что-то всплыло из глубин памяти: «Валенки»… «Кальсоны»… «Рукомойник»… «Шайка»… «Тулуп»… «Иконы»… Поднеся руки под штырь, нажал на него и полилась вода.

Через несколько минут я сидел за столом и наслаждался необычайным вкусом выпечки. Тарелка быстро пустела. В кружку я наливал ароматный чай из настоящего самовара. Напротив сидела женщина и внимательно смотрела на меня.

В коридоре послышались лёгкие шаги. В комнату пожаловали гости. Ещё две женщины в таких же чёрных платьях и платках, как у хозяйки.

— Ну как ты, мил человек? Вижу-вижу, не отвечай. Раз аппетит есть, значит оклемался. — произнесла старшая из вошедших. Хозяйка вскочила из-за стола и низко поклонилась. Говорившая ответила почти незаметным поклоном. «Наверное это старшая здесь» — пронеслось в голове. И тут же: «Где это, здесь?»

— Здравствуйте. — прожевав ответил я. — Извините что доставил вам такие хлопоты.

— Не надо извинений. Не в наших правилах человека оставлять замерзать на улице. — был ответ.

Про себя я отметил странный говор. Размеренная речь, повелительные нотки в голосе. Лёгкое оканье в некоторых словах. Я всё больше убеждался, что это Русский Север. Только какого века? Как-то внутри себя я уже привык к мысли, что попадаю куда-то в прошлое. Знать бы ещё — это расстройство моего разума или такая необычная, фантастическая реальность?

— Ладно. Потом поговорим. Евстафья, пусть отъедается, в баньку сходит, в себя придёт. А то ещё начнёт истерики устраивать, как тот, малахольный. — строгим голосом сказала старшая и резко повернувшись вышла вместе с молчаливой сопровождающей. Хозяйка снова поклонилась. Теперь я знаю, что её имя Евстафья. Старинное имя. Сейчас имена дают короткие. Март, например. Или Кэт. Прошлый век, возможно даже — позапрошлый. Но об этом я пока не буду спрашивать. Что-то мне подсказывает, что меня потом тоже могут назвать «малахольным».

После ухода старшей Евстафья сказала мне, что через часок-другой будет готова баня и можно будет помыться. После пирожков глаза стали смыкаться вновь. Я кивнул головой и побрёл обратно в кровать.

Через какое-то время меня растолкали. Потянувшись и позевав я натянул валенки, тулуп и пошёл за хозяйкой. Пройдя по нескольким тёмным коридорчикам мы вышли на крыльцо избы. Я поднял взгляд от порога вверх и…

Вокруг было белым-бело. Везде лежал снег. В некоторых местах сугробы были мне по грудь. Было морозно. Но ведь ещё вчера я шёл по холмам в летней обуви и легкой рубашке!

— Евстафья, стой! — вырвалось у меня. — Скажи мне, сколько я провалялся в кровати?

— Так, почитай, четыре седмицы, милок. — отвечала хозяйка, даже не обернувшись, — Жар у тебя был. Всё метался, звал кого-то. Товарищей каких-то своих. И ещё Анку какую-то.

А я стоял, поражённый увиденным. Никогда в своей жизни такого зрелища мне не приходилось наблюдать. В сумерках снег переливался разными оттенками. Где-то в тени глубоко-синий, где-то нежно-белый… Снежинки иногда вспыхивали серебристой искоркой. Стояла тишина. Казалось, что я внезапно стал совершенно глухим. Но впереди Евстафья поскрипывала валенками, указывая дорогу. Опомнившись, кинулся вперёд догонять.

А потом была баня. Настоящая русская баня. Сейчас, я просто не могу передать все заполнившие меня тогда эмоции. Помню какую-то умиротворённость во всём этом. Что-то глубинное. Что-то такое знакомое, даже родное. Наверное, мои земные предки были, всё же, из России.

А после был ужин. Настолько вкусный, что было невозможно оторваться от предложенных блюд. Я молча занимался поглощением пищи, а Евстафья снова присела напротив и тихо наблюдала за процессом.

— А вы почему не ужинаете? — робко спросил я.

— Некогда. Мне ко всенощной. — ответила хозяйка и стала ловко убирать пустую посуду со стола. Своим ответом она меня поставила в тупик. Что такое «всенощная» я не знал, а спросить сразу так и не предоставилось тогда возможности. Хозяйка быстро собралась и убежала. Я остался один. На стене тикали странные часы. «Ходики» вдруг всплыло в голове…

Утро началось с запаха пирогов. Такого сильного, что лежать в кровати показалось мне просто кощунством. Сколько сейчас времени я не смог определить, но если пахнет едой, то явно пора вставать.

Умывшись я прошёл в «светёлку», так, кажется, называется то помещение, где я и спал и ел и где за занавеской священнодействовала хозяйка. Стараясь не скрипеть половицами я уселся за стол и задумался о том, где же я нахожусь.

— Проснулся, мил человек? — внезапно спросила Евстафья. Просто я не заметил, как она появилась и принесла огромную тарелку пирогов.

— Садись, чайку попей. — пригласили меня к еде. Я, собственно, не особо и сопротивлялся. Пироги были просто изумительными. И почему-то очень быстро кончились. Прямо какая-то мистика — раз и нету.

— Ну спрашивай, милок, что хотел узнать. — сказала Евстафья, которая сидела напротив за столом.

— Евстафья… Мой вопрос покажется странным, но сначала мне хотелось бы узнать, какой сегодня день… И год… — смутившись ответил я.

— Сегодня уже месяц студень, день двенадцатый, год одна тысяча девятьсот двенадцатый от Рождества Христова. — суровой ниткой поджав губы строго отвечала хозяйка, — Что ещё спросишь? Где находимся? Так мы в штатном монастыре, Марфо-Мариинском, что в Олонецкой Губернии. В прямом подчинении от отдельной Олонецкой епархии! Тебя нашли в посёлке, где послушники живут, у крайнего дома и ко мне принесли в беспамятстве. Почти месяц тебя выхаживали. — видимо подумав, что у меня провал в памяти, хозяйка смягчила тон.

— А вы монахиня? — робко поинтересовался я.

— Да. Ты не бойся, мы тебя никому выдавать не будем. — вдруг сказала она. — Всё. Остальное у настоятельницы спрашивать будешь. Нельзя мне. Надо собираться, петь будем.

— Что делать? — Не понял я. — Петь?

— Да. Хором псалмы поём с сёстрами. Дабы благостно было надо каждый день спевку делать. — ответила монахиня.

— Могу я послушать?

Евстафья задумалась на несколько секунд и потом ответила степенно.

— Пойдём. За занавеской посидишь, дабы своим видом не смущать. И чтоб тихо было! — строго добавила она.

Мы засобирались в путь. А в голове в это время роилось просто огромное количество вопросов. Хотя я знал, что не смогу их даже озвучить. Я оказался в таком далёком прошлом, что даже не знаю — вернусь ли я обратно.

Я сидел в небольшом коридорчике, в полутьме, за занавеской и слушал как монахини делают «распевку», так они называли свои занятия. Через какое-то время кто-то начал петь тихим голосом:

— Господи, да не яростию

Твоею обличиши мене, ниже гневом

Твоим накажеши мене.

Помилуй мя, Господи, яко немощен есмь, исцели мя…

Постепенно хор начал подпевать. То в шесть голосов, то в три, то все сразу. Я много раз слышал хор, а в детстве даже пытался в нём петь, но монашеского не слышал никогда в жизни. Некоторые слова я просто не понимал. Но это, наверное, и не важно. Смысл просьбы, вернее молитвы к Богу, был понятен. А та восторженность и тихая радость, с которой пел хор, извлекали из глубин души такие эмоции, что я забыл как дышать.

Восторг. Монахини пели и пели, а я сидел на небольшой табуретке и почти плакал здесь, в коридорчике, боясь даже пошевелиться. Никогда не думал, что испытаю подобное. Постепенно стал раскачиваться из стороны в сторону в такт мелодии. Глаза уже давно привыкли к полутьме. Я стал различать рисунок на ткани занавески, трещины на бревенчатых стенах, выскобленные до почти белого цвета половицы. В углу стояло что-то большое и тёмное. Приглядевшись я вдруг похолодел. Показалось что настала полная тишина, хотя кто мог монахинь остановить. Там стоял сейф. Тот самый сейф, который я уже видел в своих полуснах-полуяви. Только тогда сбоку на нём было нацарапано «Гитлер капут». Осторожно привстав, я заглянул за угол. Надписи не было. Но все остальные царапинки, неровности, потёки краски были на месте. В своём сне я весь бок сейфа тогда ощупал, прежде чем нацарапал своё имя.

Я сидел на табурете совершенно опустошённый. Как так? В своих снах уже второй раз оказался в прошлом Земли и оба раза мне попался один и тот же железный ящик для документов. Только первый раз по времени был позже предыдущего. Нет, не так. Даже в голове сразу тяжело сопоставить эти события. Прошлое, настоящее… Как оно связано с моим настоящим? Я вообще не с Земли!!! Почему попадаю именно туда, где находится этот сейф?

Когда Евстафья позвала меня в свою избу мне уже было немного полегче. Как-то смог успокоиться. Но монашка всё равно косилась на меня с подозрением. Огромное ей спасибо, что не стала задавать мне никаких вопросов. Просто я не знаю, какая была бы реакция. Подозреваю, что истерика в исполнении рядового попаданца из будущего моей хозяйке не понравилась бы.

Молча мы дошли до избы. Хозяйка вошла в низкую дверь, а я сел на завалинку и уставился в небо. В душе было пусто…

Я смотрел вверх, в эту бездонную красоту с мигающими звёздами. Количество их буквально завораживало. Правда, видны они были не все. За горизонтом земное светило окрашивало часть неба в нежный розовый тон.

Рисунок созвездий был для меня необычен. На Счастье звёзд видно гораздо меньше и созвездия совсем другие. Но прекрасно был виден диск галактики, именуемый здесь романтично «Млечный Путь». Я не мог понять, почему вспоминаются названия вещей или явлений, которые никогда в своей жизни не встречал. Да, читал и читаю я много, профессиональная память никогда не подводила, но всё равно, память преподносила сюрпризы. Хотя по сравнению с тем, что сейчас нахожусь в прошлом, это вообще сущая ерунда.

Мороз начал пробираться под тулуп. Видимо условный день Полярной ночи, а сейчас я находился явно за Полярным кругом и Солнце покинуло небосвод почти на полгода (откуда я это знаю???) завершался и становилось всё холоднее. Пора в тепло. Отряхнув снег с валенок я юркнул в низкую дверь но всё равно ткнулся затылком о низкую «притолоку». Сняв шапку (треух???) я почесал левой рукой ушибленную часть тела. В светлице было тепло, за занавеской хозяйка гремела посудой. Сев на лавку положил руки на стол. Что делать дальше я не имел ни малейшего понятия. События последних дней моего «попадания» так взбаламутили нервную систему, что хотелось лечь и проснуться уже дома. Но как это сделать???

Хозяйка заметила моё состояние.

— Вижу, маешься ты. — сказала она уверенно, — Душа у тебя в смущении.

— Что, заметно? — я попытался выдавить из себя улыбку, но получилось не очень.

— Да как незаметно. Хочешь понять, как тебя сюда занесло и как обратно вернуться.

Наверное, выражение моего лица было уж очень странным. Евстафья даже позволила себе улыбнуться.

— Был тут до тебя один такой. — сказала она, расставляя на столе еду.

Март сказал ей тогда, что после этого не то сна, не то перемещения во времени и пространстве, он и стал изучать историю Земли и земные языки. И начал с русского.

— Наверное, это какая-то генетическая память.

— Гены пальцем не сотрёшь. — сказала тогда Анка.

Из-за угла избы, которая, как я теперь знал, называлась кельей, показались две монашки. Когда они подошли поближе я узнал настоятельницу и сопровождавшую её в прошлый раз спутницу. Может секретарь? Или есть другое название, но в памяти ничего в этот раз не всплыло.

Настоятельница остановилась возле меня и повелительно произнесла:

— Пришла пора поговорить, мил человек. Пойдём в келью. — и не оглядываясь вошла в дверь. Пришлось бросить свои созерцательные занятия и последовать приглашению.

В келье было тепло и тихо. Даже Евстафья затихла где-то, не было обычного постукивания и позвякивания посудой. Мы с настоятельницей сели за стол напротив друг друга. Она взмахнула рукой и её спутница сразу же ушла поклонившись.

Ходики отсчитывали минуты, мы молчали. Наконец я решился задать вопрос.

— О чём вы хотели поговорить со мной, уважаемая. — назвать настоятельницу «матушкой», как делали это монашки, у меня не хватило духа.

— Давай поговорим. Наш скит стоит в необычном месте. И мы тут поставлены Владыкой штатным монастырём не просто так. — увидев мой немой вопрос в глазах она пояснила. — Штатный, значит в штате, состоит на обеспечении епархии. Да иначе в этих местах не выжить. Каждый месяц обоз приходит с провиантом, послушниц, монахинь, схиму принявших привозят, трудников и трудниц и забирают тех, кто послушание отбыл. Постоянно тут только несколько человек. Тех, кто ведает.

Она замолчала. Потом позвала громко Евстафью и попросила чаю.

— Тех, кто ведает, немного. Ты вот знанием владеешь, но скоро уйдёшь. — продолжала настоятельница, — Да. Не смотри так на меня. Ты не первый здесь появляешься с лабиринта.

— Какого лабиринта? — не смог я не задать вопрос.

Монашка посмотрела на меня очень внимательно. Взгляд был настолько пронзительным, что невольно похолодело в душе. Наконец она взяла глиняную кружку, отпила глоток горячего, ароматного чая и спросила:

— Ты же не первый раз в иной мир попадаешь? Не заметила я у тебя паники в глазах, когда в себя пришёл. Как будто уже подобное случалось с тобой, али я не права?

— Да. Было. — пришлось мне сознаться. — Но тогда я вообще не понял ничего. Думал сон.

— Не сон. — задумчиво сказала настоятельница. — В двадцати верстах от скита есть холм. На нём из камней, что местный люд называет сейдами, выложен кругами лабиринт. Вот оттуда к нам иногда и появляются люди. Странные они для нас. Сразу видно, что не наши, из иных миров.

— Почему «миров»? — Снова спросил я.

— Так разные вы. И ведёте себя по-разному. Некоторые по-нашему не разумели ни слова. Некоторые кожей были серы али сини. Если бы здесь какая деревня была, то всех бы на вилы мужики поднимали. А местный люд, что самоедью зовётся, так и вообще могли съесть. Про них подобное поговаривают, хотя не особо-то таким слухам вера есть. Да, многие из пришедших явно не божьи люди. Но послушницы и трудники всех к нам приводят. А мы присматриваем, чтобы ничего сатанинского не привнесли в нашу жизнь. Потом обратно отправляем.

— А меня обратно? Когда?

— Да хоть сегодня. Евстафья проводит, молитву сотворит на месте, пройдёшь лабиринт и уйдёшь. Только я не знаю, куда. Не ведомо никому. Да и Владыка не велит даже близко к холму подходить. Особенно монашкам. Так что к сейдам сам пойдёшь, Евстафья за версту обратно возвернётся.

— А что это за лабиринт такой? — снова не удержался я от вопроса

Настоятельница замолчала, поджав губы суровой чертой. Взгляд стал тяжёлым, давящим. Но деваться мне было некуда, я сидел и ждал, затаив дыхание. Может быть от этого ответа мне будет, наконец, ясно, почему я попадаю в прошлое. Ходики продолжали отсчитывать минуты. Прошло довольно продолжительное время, прежде чем настоятельница медленно произнесла.

— Тебе скажу. Проверяла я тебя, чист ты перед Богом в помыслах. Правда многого я и сама не знаю. Владыка обмолвился один раз, что существует промысел такой, людей меж мирами перемещать. У входа мы на страже стоим издревле. Были времена, когда Владыка, ещё прежний, отправлял схимников проведать иные миры. А вот вернулись они али нет, то знание мне не подвластно.

Стук ходиков казался очень громким в те моменты, когда настоятельница замолкала. Но я сидел и молчал. В душе теплилась надежда, что отсюда я попаду к себе домой. Остался один вопрос, который я всё-таки задал настоятельнице.

— Скажите, уважаемая, а почему такое произошло именно со мной? Я же ничем не отличаюсь от остальных людей.

— Ищи ответ в душе своей. — строго сказала настоятельница, резко поднялась и не попрощавшись, вышла из кельи. А я остался сидеть, вслушиваясь в доносившийся с улицы лай собаки да мерный перестук ходиков.

Потом была суета. Евстафья собирала меня в дорогу, стараясь одеть потеплее да побольше положить пирожков в торбу (это такая сумка через плечо). Конечно накормила так, что и встать из-за стола было тяжело. Помню ходьбу по снегу. Это довольно нелёгкое занятие без привычки. Наконец кое-как дошли до холма, почти заметённого снегом. Евстафья перекрестила меня, чмокнула в лоб и пошла обратно. А мне надо было подниматься наверх.

На самой верхушке холма, видимо из-за постоянного ветра, почти не было снега.

Из небольших камней, размером примерно метр на полметра, был выложен концентрическими кругами лабиринт. Условный, конечно. Но руководствуясь наставлениями моей бывшей хозяйки я медленно прошёл каждый круг, неумело осеняя себя крестным знамением. В центре круга замерцал воздух и…

Я сидел на скамейке в парке и щурился от яркого солнца. Мне было жарко в тулупе и треухе, окружающие смотрели на меня, кто со страхом, кто с недоумением, но я был счастлив. Вернулся…

Глава 16

Шпионские страсти

Так, подруга. Маркирец со своим подельником, которые к тебе в дом залезли, приходили за артефактами. Но не знали, что те инактивированы. А ещё им был нужен Март, который тоже какое-то отношение имел к этим Семи Стихиям. Но Камни, которые остались на Счастье, забрали Древние. Те, кто за ними охотится, этого не знают. У Марта был договор с жителями подземелий, которые хранили один из артефактов. Но их почти всех уничтожили. Уйти удалось немногим. Камень, кстати, эти «дети подземелья» потеряли ещё раньше. Но те, кто за ним охотился, этого не знали. Вообще — странно всё это. Такое впечатление, что действуют эти искатели наобум и методом тыка, даже не озаботившись сбором сведений и разведкой. Дилетантизм полнейший. И о смерти Марта они не знали. Бедняга Март.

Размышляла Анна, привычно пробегая по улицам родного посёлка.

А у «детей подземелья», точнее у их вожака, как там его-бишь, — Хоррлла — была навязчивая идея собрать все Семь Стихий вместе. Март про это знал и пытался использовать в своей игре. И обломался. Как и Кафон, кстати. А Кафон, кстати, бывал на Зэду. И пропал там. Но нашли мы его на Счастье. Всё-таки не хватает в этом паззле деталей. Кафоном, после того, как его нашли, занялась контрразведка и его дело до сих пор засекречено. И вот как это всё понимать изволите?

Ах да! Там ещё Джинн что-то такое говорил, что Батя вдруг вспомнил ту историю на Зэду… Мемуары что ли написать решил?

Запищал вызов.

— Ржавая, ну ты где? — послышался в гарнитуре голос Джинна, — Я тебя заждался уже! Нарочно сорвался пораньше! Врать из-за тебя пришлось, между прочим!

— Подбегаю уже. — ответила Анна и подумала, что отпуск опять не удастся провести спокойно. Не дадут. И никогда не удавалось, по правде говоря: то выдернут за шкирку на какое-то особо важное задание, то просто какая-нибудь нежданная фигня приключится… Но ведь то, что этот отпуск не будет спокойным было ясно изначально.

Джинн ждал в холле-гостиной, сидя в кресле-качалке перед камином в обществе Татьяны. Та уже давно была в курсе многих служебных дел дочери.

— Копнул я тут нашего маркирского гостя. — без предисловий начал Джинн, отставляя стакан с недопитым чаем, — Оказался старый знакомый. Помнишь, на Счастье, когда мы в подземельях оказались?

— Это когда мы артефакты искали? — вспомнила Анна и хлопнула себя по лбу, — Блинский блин! Точно! Надо же было забыть такое! Кинни, кажется!

— Он самый. Только правильнее будет Киннихолло Хорохолло. И ведь по-русски чешет, подлец, только в путь. В плену у нас был. А на Счастье входил в состав военной миссии, но серьёзной роли там не играл — был не то водителем, не то денщиком при какой-то важной шишке. Но, по роду деятельности и по службе часто бывал со своим начальником в разных местах. В том числе приходилось и в подземелья спускаться. Видимо, начальник у него был серьёзным.

— Он ведь удрал тогда. — припомнила Анна, — И на кого работает?

— Да на каких-то мафиози с Марса.

— М?

— Да. Им за каким-то этим понадобились артефакты с Гаммы-249.

— Но они не знали, что мои инактивированы. — сказала Анна, наливая себе чаю.

— Вот что. — решительно вмешалась Татьяна, — Давайте-ка к столу. После обеда всё обсудите.

— Какой обед — тут ужинать пора. — заметил Джинн, однако же с готовностью поднимаясь.

Ужинать решили «по-простому» — на кухне.

— На крупных мафиози его заказчики не похожи. — сказала Анна, накладывая себе в тарелку поджаристую куриную ножку с салатом, — Так, обычная уголовщина.

— Я тоже так подумал. — согласился Джинн, поливая свою порцию чесночным соусом, — Я вот к тебе из-за чего. В прошлый раз ты говорила, что этот Дагвард спёр у вас какую-то вещицу из находок.

— Коробочку с ключом. — вмешалась в разговор Татьяна.

— Каким ключом? — хором спросили Анна с Джинном.

— Не знаю. Внутри коробочки, кстати, в своё время — в XIX-начале ХХ века в таких держали чай, лежал ключ. И немного старинных денег. Монеты, отчеканенные в начале ХХ века в России.

— Ключ. — задумчиво проговорила Анна, — А где сейчас эта коробочка?

— Отнесла на работу в институт. Лежит где-то в камералке. — ответила Татьяна, — А что?

— А может — это от твоего сейфа ключ. — предположил Джинн.

— Вполне может быть. Если учесть, что сейф был изготовлен в 1908 году, а в коробочке лежали монеты того же периода. — кивнула Анна, смачно обгладывая куриную косточку.

— Вы знаете, Даниэль Дагвард передал мне ещё кое-что. — сказала Татьяна.

— М? — повернулась к ней дочь.

— Свои дневники. Я пролистала их, там есть кое-что, что может быть вам интересно. Сейчас я их принесу. Они у меня в кабинете.

Татьяна поднялась и вышла.

— Дагвард мотает срок на Фобосе. — сказал Джинн, — Я тут навёл справки. Недавно подал прошение об условно-досрочном освобождении. Уже третье по счёту.

— Ясно. И что предлагаешь — навестить узника?

— Посмотрим, что он там наваял в своих мемуарах. Но не помешало бы.

— Март рассказывал мне свои сны. И в них фигурировал некий сейф. — напомнила Анна, — Мама тоже рассказала мне свой сон, довольно странный, в котором тоже был сейф. Я этот сейф видела наяву. В лабиринте.

— Осталось выяснить — в каких отношениях Дагвард был с этим сейфом. — фыркнул Джинн.

— А вот нафига, действительно, он спёр ключ?

— Думаю, что просто из вредности характера. — ответил Джинн.

Малинин приподнялся на кушетке и сел. Голова немного кружилась.

Приснится же такое. — привычно подумал он.

— Что ты опять мутишь, не пойму? — продолжал между тем греметь Комбриг, — Баламут!

Не ори! — хотел сказать Малинин, но промолчал. Вместо этого встал и, жестом пригласив бывшего начальника следовать за ним, проковылял за ширму к Рентгену. Там, убедившись, что в медотсеке и в коридоре перед ним никого посторонних нет, всё так же молча указал Комбригу на одно из кресел.

— Да что за тайны Мадридского двора? — продолжал кипятиться Комбриг.

— Дела давно минувших дней. — в тон ему отозвался Адмирал, — Преданья старины глубокой. У Юзовцева сын есть. И служил этот парень одно время под моим непосредственным началом. Так что оказаться он со своей эскадрой возле Зэду он мог ещё и по этой причине.