Зеркало Деметры (СИ)

9 июня 97 года Радуга. Питер Кроуфорд

Над степью гулял ветер.

Небо было ясное: ровная голубизна. Ни одного облака. И ни одной птицы. Только ветер нарушал тишину. И даже простой травы в этой степи было мало: ветер не шел по ней волнами, как на Земле, а лишь слегка колыхал прозрачное марево злаков.

Борислав улыбнулся. Под ногами прошелестела ящерица. Даже этот шелест был отлично слышен.

– Четвертый день творения, – сказал Борислав вслух. – Бог создал гадов, а теплокровными тварями мир еще не населил. Как же так?..

Степь не ответила.

Борислав побрел по ней, никуда особенно не направляясь. Стоял полдень, тень была совсем короткой.

Степь, плоская как стол, тянулась отсюда на три тысячи километров. К северу ее сменяла так называемая тундра. Леса, состоящие в основном из колорадской сосны, пока встречались только в окрестностях Столицы. Живой мир Далекой Радуги восстанавливался медленно.

Борислав пригляделся. На горизонте маячила погодная станция. Вот это было то, что надо. Наблюдатели таких станций часто имеют какое-то отношение к науке, и поговорить они обычно не прочь. При том, что информации к ним за время работы стекается не так уж и мало… Отличное место.

Он снял сандалии и пошел босиком, слегка увязая в песке.

Уже метров за пятьсот от станции его заметили. Рослый человек в белой рубахе вышел на крыльцо и помахал. Борислав сделал ответный жест. Солнце пекло уже всерьез: самое время передохнуть. И выпить, скажем, чайку. Ведь должен же на метеостанции быть чаек?.. Он прибавил шагу.

Хозяин так и стоял на крыльце, разглядывая прибывшего. Мощный грузноватый мужчина. Белоснежная рубашка, небритое лицо. Полусветский медведь.

Борислав снял панаму и махнул ей. Человек на крыльце не ответил. Стоял, как монумент, и ждал.

Станционный домик представлял собой стандартный полевой модуль с салатовыми стенами и антеннами на крыше. Его окружал изящный палисад, перевитый пустынным вьюнком. Ворот, разумеется, не было.

– Поднимайтесь на борт, – сказал хозяин метеостанции. – А то скучно тут.

Борислав, раскачиваясь, поднялся по легкой дрожащей лесенке и протянул руку.

– Случайно к вам забрел, – сказал он. – Не мешаю?

Человек ухмыльнулся. Мотнул головой.

– Сейчас работы нет. И до вечера, кажется, не будет, – он посмотрел на небо. – Вы откуда шли? От Ключей?

– От Гринфилда. Я еще на рассвете вышел.

Человек уважительно приподнял брови. Вообще-то его лицо было малоподвижно, и лет ему – Борислав прикинул – было не меньше пятидесяти. Это кое-что означало. Добровольцы, работающие на таких станциях – обычно или молодежь, забирающаяся в глушь ради нового жизненного опыта, или неудачники, ищущие уединения в сочетании с полезной работой. Этот человек явно относился ко второй категории.

– Часов шесть, значит, идете, – пробормотал он. – Ну и ну. По жаре-то. Ладно, что же я – заходите в гости, хоть попьете чего-нибудь холодного. Меня зовут Питер.

В домике солнце не слепило глаза, и из окон был прекрасно виден горизонт. Край неба и край земли, сливаясь, растворялись в золотистой дымке. Ледяной сидр, который Питер разливал по стаканам, был того же золотистого цвета.

Питер Кроуфорд раньше работал морским биологом. Причем работал здесь же, на Радуге. Оказывается, сразу после знаменитой катастрофы в местных морях очень размножились кальмары: они спаслись от Волны, уйдя на самую глубину, и стали настоящим бичом океана, мгновенно пожирая всех рыб, которых несчастные ихтиотехники там выпускали. Надо думать, Радуга в те годы была мрачным зрелищем. Безжизненная сгоревшая суша и мутное, кишащее беспозвоночными хищниками море… Так или иначе, планету надо было заново заселять. И тут кому-то пришла в голову светлая, как тогда казалось, мысль: поселить в океан кашалотов, чтобы создать кальмарам естественный противовес…

Как раз кашалотами Питер и занимался. Он восхищенно говорил об этих умных, очаровательных чудовищах; Борислав с улыбкой внимал. Первые лет пятнадцать все шло отлично: кашалоты охотились на кальмаров, дружили с людьми и уже начали плодиться и размножаться. Но тут оказалось, что почти все поколение кашалотов, рожденное на Радуге, поражено странной мутацией, которая резко повысила их агрессивность. Носители мутации отличались от обычных китов даже внешне: Питер говорил, что они были похожи на гигантских головастиков с огромной пастью – и бросались совершенно на все живое… Работать с ними как с земными китообразными было невозможно. С происхождением мутации так и не разобрались; видимо, она была порождена изуродованной Волной биосферой Радуги – нигде больше ничего подобного никогда не наблюдалось. Предел наступил, когда кашалот-мутант потопил в Полярном море траулер «Лейтенант Брусилов», причем весь экипаж судна погиб. Деваться было некуда. Совет Радуги приказал провести операцию по уничтожению. Несчастные морские биологи, многие из которых отдали работе с кашалотами лет по десять-двадцать, были вынуждены этой операцией еще и руководить; а она оказалась не такой уж простой – кашалоты-мутанты были умны, как дьяволы, при малейших признаках человека они погружались километра на полтора, то есть на всю глубину океана Радуги, и их следовало там достать, не задев никого и ничего другого… Один из ведущих биологов Радуги, Сергей Ким, после этих событий навсегда оставил науку. Несколько других уехали с планеты. Ну, а Питер вот остался…

– …Здесь тоже интересно. Я ведь и биологией занимаюсь понемногу. Травы, ящерицы…

– А море?

Питер усмехнулся. Борислав никак не мог понять, растит он бороду или просто редко бреется.

– Может быть. Но я же специалист по китообразным, а их теперь тут долго не будет. А на всякие водоросли переквалифицироваться – это не мое. Совсем. Честно говоря, я думаю податься на Джиневру. Там вообще планета-океан, даже островов нет. Вот если бы на ней китов акклиматизировать…

Борислав кивнул и отпил сидра. Питер ему нравился. Вот ведь какое поражение пережил человек – и не сломался. Точнее, как раз надломился, но теперь разумно и умело лечит свой перелом. Без всяких психологов, между прочим…

– …Но почему?

Питер задрал свои косматые брови.

– Вы о чем?

Борислав улыбнулся, повертел в руке стакан и поставил его на место.

– Знаете, я же историк. Много лежит в памяти… Вы знаете, что такое Вторая мировая война?

– В общих чертах.

– Так вот, во время Второй мировой войны был такой момент. Фашистские линейные корабли прорвались через пролив Ла-Манш, который был наглухо перекрыт английским флотом. Должен был быть наглухо перекрыт… Эти корабли надо было потопить – а они прошли. Английский премьер позвонил по телефону в адмиралтейство и сказал одно слово: «Почему?» И положил трубку.

Питер долго молчал.

– Это вы о китах, – сказал он. – Я понимаю. Что тут сказать?.. Возможно, это был какой-то вирус. Вы про Надежду слышали?

Борислав поморщился.

– Да, – сказал он.

– Кошмар, верно?

Борислав вяло кивнул. Страшную историю Надежды знали все, кто интересовался галактическими путешествиями. Но говорить об этом не любили. Планету Надежда незадолго перед ее открытием землянами охватила пандемия вирусной прогерии – инфекционной болезни, вызывающей ураганное старение. Причем самих землян надеждинский вирус тоже поражал, и выяснилось это слишком поздно…

– Здесь что-то подобное?

– Да, – сказал Питер. – И я очень надеюсь, что это коснулось только китов… Вы знаете, что тут было сразу после Волны? И я не знаю. Я на Радуге всего пятнадцать лет. Но я знаю, что здешняя биосфера была мертва на три четверти. Неудивительно, что она творит неожиданные вещи… теперь. Когда ее оживили.

Борислав не ответил, потому что ему стало жутко. Он посмотрел в окно, на горящий светлый день. Панический страх… имени полуденного демона Пана… Вдруг стало ясно, почему люди всегда боялись воскресших мертвецов. Говорят, уже неандертальцы тщательно хоронили своих покойников – именно поэтому. Некрофобия. Боязнь даже ненароком соприкоснуться с чужим, непредсказуемым, неправильным, иномирным…

– Кстати, – сказал он. – Я так и не понял: а на Радуге вообще есть старожилы? Ну, те, кто тут еще до Волны поселился. Я пока таких не видел.

Питер задумался, наморщив лоб.

– Хм, – сказал он. – Нет, ну есть Пикбридж, конечно. Она как была главным биологом Радуги до катастрофы, так им и осталась. И остается. Легендарная личность. Железная старая леди. А вот кроме нее… Даже и не знаю. Вам это зачем-то нужно?

– Да я сам не знаю пока, – сказал Борислав честно. – Я же сейчас без работы. Но меня Радуга очень заинтересовала. Хочется ее просто изучить – ну, так, как любой историк изучает планету или страну. Или социолог. Странное желание, да?..

Питер пожал своими могучими плечами.

– Желание как желание. Ничего странного. Я вот тоже по своему почину кое-какие исследования веду, с ящерицами с этими… Знаете, я вспомнил. Есть один физик – Святослав Борисович Штромберг. Чудаковатый, надо сказать. Он был еще в команде Аристотеля. Это точно. И когда физические институты отсюда выводили, он остался. Кажется, вообще никогда больше никуда не улетал. Серьезной работы здесь сейчас для физиков мало, так что он служит наблюдателем на станции дальнего контроля. И давно уже служит. Пригодится вам это?

– Возможно, – сказал Борислав.