Зельеварка

Глава 8. Метания и размышления.

Вечером в своей комнате я механически решала задачки по аналитической химии, и попутно размышляла о Кристофере. Он оказался интересным собеседником, много шутил.

Но мне крайне не понравился его острый интерес к моей семье, который он пытался скрыть. Конкретно – к отцу. Не будь этих тяжелых месяцев, я бы приняла за чистую монету его внимание, и взахлеб бы стала делиться своими воспоминаниями, планами и мечтами. Я, кажется, разучилась верить людям, мне казались подозрительными его вопросы. Хотя Кристофер уверял, что увидел на улице красивую девушку и решил приударить, а я неожиданно оказалась не только красивой, но и умной. Удачно, правда?

Перст судьбы или волю Провидения я в нашей встрече видеть отказывалась.

Я помнила, как выглядела тогда, и не верила во внезапно вспыхнувшие чувства. Замученная мумия не может нравится вообще никому, кроме некроманта, особенно – такому яркому мужчине. Да и его свободное пребывание на территории академии меня настораживало. Не было такого, чтоб кто-то мог свободно пройти мимо нашей комендантши! А Кристофер оказался поразительно хорошо осведомлен о пропаже моего диплома, о смене куратора, и даже о неприятностях с «Верена Фармари».

Я очень аккуратно и односложно отвечала на его вопросы об академии и чувствовала его разочарование кожей. Если он намерен был, усыпив меня сытной едой, выспросить всю подноготную, то он ошибся. Наши семейные секреты стоят больше одного хорошего обеда! Намного больше!

– И над чем ты сейчас работаешь? О чем новый диплом?

– Прости, но беседовать об этом я имею право только со своим куратором. Во всяком случае, до защиты, – выкрутилась я. Нам действительно советовали держать язык за зубами во избежание кражи идей. Мою идею украли вместе с ящиком, и я убедилась, что надо было помалкивать, а не лезть с апробацией ко всем подряд и публиковаться в академическом вестнике. Впрочем, это предложил профессор Ларим, тогда у меня не было оснований ему не доверять.

После обеда Кристофер, необычайно хмурый, отвез меня в академию.

Я сразу же ушла в лабораторный корпус и работала до самого ужина, а после вернулась к себе.

Долго смотрела в зеркало, поворачивалась, поднимала волосы, снова распускала. Нет. Не верю. Влюбиться в тощего заморыша с землистой кожей – извращение какое-то! А извращенцев я боялась. Девочки рассказывали, что некоторые мужчины любят, когда их наказывают. Добиваться внимания девушки, которую хочется покормить, из той же оперы. Какую я могу вызвать страсть или вожделение? Чем? Разве что научно-исследовательский интерес некроманта.

Когда бросила ездить на работу в «Верену», начала больше есть и спать, я стала выглядеть получше, но мне еще было очень далеко от пышущей здоровьем и энергией прежней Гвендолин. Та была миловидной и даже симпатичной. Я теперешняя – нет. Щеки запали, скулы торчат, нос обнажил неожиданную горбинку. А нежные соблазнительные выпуклости? Их заменили жесткие суровые плоскости. Пособие для целителей, вот я кто.

А Кристофер… он удивительно обаятельный, улыбчивый, легкий в общении. Но ведь он ничего не рассказал о себе! А обо мне у него были все сведения. Мне даже казалось, что он знал намного больше, чем я ему говорила, и просто проверял меня отдельными вопросами. Раз у него нет интереса ко мне, то зачем он ищет со мной встреч? Если ему нужны наработки отца, то они все сгорели вместе с домом.

Ой! Портфель! Слегка потрепанный кожаный портфель отца, туго набитый, лежит в банковской ячейке! Может, это то самое, из-за чего вокруг меня начали плясать Королевский госпиталь и следственный департамент? С военными и так понятно, генерал Блейз дал задание не выпускать меня из поля зрения.

Порфель надо забрать и проверить, что в нем! Я даже подскочила со стула, намереваясь немедленно бежать в банк.

Посмотрела на темноту в окне и села обратно.

Банки работают до четырех, это всем известно. И потом, что я буду делать с бумагами отца? Хранить их в комнате? Я нервно засмеялась. У меня почти готовый диплом увели из защищенной лаборатории, а уж из комнаты говорить нечего, свистнут, следов не найду! Портфель ни в коем случае нельзя забирать из банка!

Сейф оформлен на мое имя, кроме меня, его никто не возьмет, а я в свободное время съезжу и там же, в банке, проверю содержимое. Забирать ничего не буду, только посмотрю. Или вообще не проверять? Пусть дальше лежит, тайны отца останутся его тайнами. Какая срочность, кроме взыгравшего любопытства? Если я полгода спокойно обходилась без этого, то и дальше обойдусь, у меня своих забот полно. А если за мной следят, то незачем привлекать внимание к банку. Проверю сейф после защиты диплома. А то вдруг банк ограбят из-за этого потертого портфеля? Я хихикнула от нелепости этого предположения.

Полночи вертелась, представляя, что отыщу несметные сокровища и сразу разбогатею. Или найду лабораторные журналы отца и воссоздам его легендарные зелья. Одно из них рассасывало келоидные рубцы, он спас лицо одной актрисе, у которой были чудовищные ожоги после пожара, устроенного завистницами в гримерке. Папа, оказывается, восхищался ее игрой, но молчал, не желая тревожить маму пустой ревностью. Никто не смог повторить тот состав, несмотря на множество попыток. Папа отказался продавать рецепт. Сказал, что это дар таланта – таланту. Все знали, что там слизь улиток, экстракт овечьей плаценты, настой репчатого лука и соляная кислота. Только повторить никто не смог.

А еще он спас руки одному рыболову, их с приятелем унесло на льдине в открытое море, и они сильно обморозились. Приятель огласился на ампутацию, а этот слабый артефактор приехал к отцу через полстраны. Не мог он лишиться рук. Жил у нас в гостевой две недели и ходил с замотанными фольгой кистями. И поправился! Коричневые страшные струпья сошли и наросла новая кожа. Никто не знал, чем его отец отпаивал. Про это в «Зельевар сегодня» писали.

Но я даже представления не имела, над чем отец работал перед смертью.

Вдруг в портфеле мятая туалетная бумага и серебряные столовые приборы? А настоящие записи отец спрятал в другом месте? Я бы не удивилась, если бы он отдал записи на хранение декану Тариэлю. Он бы смог разобраться и сохранить их намного лучше, чем я. Надо завтра подойти к муру Бревису и спросить.

Неудобно как-то, с другой стороны, спрашивать давнего друга отца, не утаивает ли он от меня записей. Что мешает ему соврать? Я уже совсем с ума сошла, подозревать декана в кознях против меня! Он мне в детстве конфеты и яблоки приносил, на коленях качал!

Ничего удивительного, что на аналитической алхимии я была рассеянна, и даже получила замечание от профессора Марей. Пришлось взять себя в руки и слушать преподавателя, выпучив от усердия глаза. Затем шли руны, и общая лекция по управлению потоками.

– Венди, – в перерыве рядом на скамейку плюхнулась Мэдлин. – Я тебя предупреждала?

Я кивнула, не особо вслушиваясь.

– Значит, ты заслужила наказание! Я отрежу тебе волосы под корень! – сбоку щелкнули ножницы, и я отшатнулась, чтоб впечататься спиной в Ойру, севшую с другой стороны, и обхватившую меня за плечи.

–Да вы что?! – очнулась я. – Мэдди, ты не по адресу! Разбирайся с Жаниль!

Однокурсники смотрели с любопытством, но никто и пальцем не пошевельнул, чтоб меня защитить. Старшекурсники! Дипломники! Развели какой-то детский сад! У меня сил больше, чем у них всех, вместе взятых, на что они рассчитывали? На мое прилюдное унижение? Зря, учитывая, что вчера я очень плотно пообедала и резерв был полон под завязку. Только вот применять магию вне практических занятий запрещалось. Но применение еще доказать надо!

Взвизгнула Мэдди, примеряющаяся к моей пряди. Ножницы раскалились у нее в руке. Заверещала Ойра, судорожно стряхивая сороконожек, ринувшихся на нее из-под лавки. Кристаль свалилась в обморок, увидев перед лицом мохнатого паука с полосатыми ногами. Слабачка! Ну и что, что паук был с ладонь величиной?

– У кого-то ко мне остались претензии? – спросила, оглядывая зал.

Кто-то замотал головой, кто-то торопливо покидал ярус, схватив тетради. Мэдди, скривившись, дула на руку, где алел ожог.

– Если вовремя покажешь целителю, рубца не будет, – поторопила я, и Мэдлин, завывая и перескакивая через ступеньку, покинула зал.

Еще раньше нас покинула Ойра, истошно визжа и отбиваясь от иллюзорных насекомых. Ладно, не насекомых, беспозвоночных животных, если быть точной, сороконожки – не насекомые. Кристаль, в отличие от них, совсем не мешала, лежала тихо и даже элегантно, раскинувшись между скамьей и столом.

– Хайнц, что ты творишь?! – закричала староста нашей группы, Магда Фрайм. – Тебя исключат за нападение!

– Они первые начали, весь зал свидетели, – хладнокровно ответил Марк и я ему признательно улыбнулась. – Бояться иллюзорных червяков перестают еще в начальной магшколе!

Второй час лекции прошел необычайно тихо. Профессор, подслеповато щурясь, несколько раз осматривал зал, но ничего подозрительного не увидел. Он был опытным лектором и знал, что правила сложения векторов одна из самых скучных тем в теории потоков. Тишину зала он никак не относил за счет своего ораторского таланта. Поэтому зал покинул самым первым, едва прозвенел звонок. Торопливо попрощался, даже не спросив, есть ли вопросы, и шустро поднялся по лесенке амфитеатра.

Кристаль к тому времени очухалась и сидела на скамье, куда ее после перерыва усадили два студента. Она мотала головой из стороны в сторону, как лошадь.

– Венди! – ее глаза сфокусировались на мне. – Что это было?

– Это? Тигровый паук-птицеед, конечно. – Я воспроизвела рыже-черную иллюзию. – Мы сто раз использовали его для зелий, ты что, забыла?

Кристаль позеленела, резко подскочила и унеслась из лекционного зала. И чего так нервничать? Я же не бурого паука-солдата из низовьев Надиши ей показала? Тот, действительно, один из самых ядовитых в мире, один размах лап почти десять дюймов! Нейротоксин вызывает паралич мышц, удушье и остановку сердца. Птицееды – лапочки по сравнению с ними. Что-то мне подсказывает, что зачет по арахноведению Кристаль не сдаст.

Спору нет, я тоже давила панику и рвотные позывы на первом курсе, когда на практике по биологии мы ловили восьмилапых фунтами! Все люди боятся их инстинктивно, они слишком быстры и непредсказуемы. И отвратительны! А те, кто восхищается ими, сами нуждаются в психокоррекции.

Но учили нас на совесть, и от отвращения и гадливости остался только профессиональный восторг. Сколько полезных эликсиров можно изготовить из их яда! Например, из яда паука-солдата получается «Крепкий корень», зелье, повышающее потенцию и удлиняющее эрекцию. Цена зелья говорила сама за себя – триста фоллисов! За такие деньги я готова была преодолеть страх и гадливость. Как выяснилось, и сороконожки годятся в омолаживающие крема. В академический курс они не входили, но работа в «Верене» кое-что дала.

Возле столовой слонялся неприметный молодой мужчина. Увидев меня, он сразу подхватил меня за локоток, разворачивая от общего потока голодных студентов.

– А покушать? – в животе урчало после трех пар.

– Уверяю вас, обед в особняке генерала Блейза не идет ни в какое сравнение с жидким гороховым супом и жалкой котлетой, в которой и мяса-то нет! – прошептал сотрудник безопасности.

Я безропотно развернулась и села в скромный черный стифлер, припаркованный у ворот академии.

Кажется, у меня войдет в привычку обедать плотно и изысканно. Не то, чтобы я была против, но я не совершенно не умею готовить! Вот такой парадокс.

Зелье изготовлю практически любое, а простейшую яичницу сожгу, суп пересолю, кашу недоварю. Наша экономка, мури Сильва, только руки к небу вздымала, докладывая маме о моих кулинарных подвигах, когда папа приказал обучить меня готовке. Где берут кухарок, способных приготовить съедобную и вкусную еду, я не имела ни малейшего понятия. Нанимают где-то, наверное, но где? Они, вероятно, обучаются, в начальных магшколах, а потом специализируются на кулинарии в средних профессиональных заведениях. Или даже высших? Точно, есть же Высшая школа поваров!

Где бы не училась кухарка мура Блейза, насыщенный рыбный запах, настигший меня в холле особняка, заставил меня поморщиться.

– Что-то не так? – спросил внимательный сопровождающий.

– Ненавижу рыбу! – искренне призналась я, прижимая руки к животу, где бунтующий желудок выдавал кульбиты.

– Это калья, суп из жирной рыбы на огуречном рассоле, – облизнулся агент.

Я подавила вздох. Предпочла бы столовский гороховый суп, от него меня не тянет блевать! Кстати, и глупых шуточек насчет музыкального сопровождения никогда не понимала, суп как суп, а у кого после него избыточно образуются газы, обязаны полечить желудок и кишечник! При здоровом кишечнике никаких проблем нет ни от гороха, ни от фасоли!

– Столовая направо, – указал агент.

– Сначала помыть руки, если можно, – чего только я этими руками сегодня не делала!

Меня проводили в роскошный санузел, больше моей комнатки в общежитии раза в четыре, со стеллажом, заполненным флаконами и банками, с ванной, утопленной в красно-коричневый мрамор, с зеркальной стеной и тюльпанами умывальников на две персоны, выступающими из мраморной столешницы. Напротив умывальников стеклянная душевая кабина из закаленного коричневого стекла приветливо распахнула дверь. Там, судя по дырочкам на потолке, можно было совершить прогулку шагов в шесть под тропическим дождем. Пол из желтовато-песочных плит разбавлялся коричневым бордюром. Потолок со ступенчатым карнизом и разлапистая люстра, наподобие той, что висела у нас дома в гостиной, дополняли оформление.

Столовая оказалась скромнее санузла. Белые стены с рельефами из золотых линий, напольные вазы с букетами цветов и узкие зеркала. Пальма в простенке между окон и круглый стол посредине.

В центре стола благоухал рыбный суп в изысканной супнице синего фарфора с белыми узорами.

– Добрый день, – сказала я, отыскав генерала позади букета цветов.

– Убрать, – распорядился генерал, выслушав агента, склонившегося к уху.

Супницу тотчас унесли. На ее место поставили бульонницу с двумя ручками, затейливо расписанную эрландскими узорами.

– Очень раз вас видеть, дорогая Гвендолин, прошу не стесняться и отдать должное обеду, – радушно сказал генерал.

Лакей отодвинул кресло, я уселась напротив генерала. Помимо генерала, за столом сидели офицеры в черных и серых мундирах. Шесть штук красивых молодых мужчин. Они изящно ломали хлеб, не чавкали, вели нейтральные разговоры, ненавязчиво предлагали попробовать то или иное блюдо.