Зельеварка

Глава 20. Загадки и догадки.

– До защиты дипломную работу могу предъявлять только куратору! – мне стало так противно и гадко на душе. Мур Тариэль меня леденцами в детстве угощал. А теперь пытается подставить?

Срочно вызванная мури Эванс совершенно не по-академически уставила руки в боки, являя образ разгневанной фурии.

– Кто-то проявляет повышенный интерес к работе моей дипломницы, профессор Бревис! – процедила она. – Это неправомерно! Академия мало того, что не защищает ее труд, но и пытается в чем-то обвинить?

– Вы ошибаетесь, профессор Эванс! Работа Хайнц… Блейз несет опасность для прочих дипломников!

– А где, в таком случае, их кураторы? Вскрывать боксы, так вскрывать все!

Дипломники возмущенно загалдели.

Магистр Эванс сделала несколько пассов, дым и копоть исчезли, сконцентрировавшись в круглодонной колбе в руке профессора.

– Это Текучий огонь, профессор, – язвительно сказала она. – Никто из нынешних выпускников не владеет заклинанием такого уровня. Никто, включая Блейз. Кто-то очень сильно не хочет, чтоб она защитилась!

– Это голословное утверждение! – тут же пошел на попятную декан.

– В таком случае, почему вы обвиняете мою дипломницу, которой и в лаборатории не было, а не прочих студентов?

– Были прецеденты, – прошипел декан.

– Не было никаких прецедентов, и вы это знаете, как никто другой! – мури Эванс смерила декана взглядом. – И профессор Ларим тоже знал!

Декан спохватился, что перепалку слушают студенты. Непедагогично! Трижды хлопнул в ладоши и призвал всех вернуться к своим делам.

А я напряженно вспоминала список запрещенных заклинаний. Не запрещенные я и так помнила отлично. Текучий огонь… Но оно же некромантское! Прикрепляется на якорь снаружи предмета, и заползающая струйка огня превращает в прах все, что находится внутри. Придумано, чтоб врагу не досталось никаких родовых секретов и артефактов. Плетение из разряда «последний шанс». Средство из крайних, когда надежды на спасение нет. Потому и запрещенное, что его остановить нельзя. Запустить может любой слабенький маг, а остановить только сильный некромант. А у нас в стране их четыре человека. Или три уже? Один из патриархов был очень немолод, двухсотлетие отметил, кажется. На факультете некромантии учатся трое, два парня и девчонка. Весь факультет – три студента! А зельеваров, например, около сотни. И зельеваров столько же.

Несколько лет назад какие-то бандиты, собирая день, несговорчивому купцу на склад такое подпустили. Остался выжженный пустырь, убытки были миллионные, но злодеев моментально вычислили и казнили.

А ведь после взрыва в папиной лаборатории от дома ничего не осталось. Вот как после применения такого заклинания. Был ли вообще взрыв? Мой бокс украли. А папу, получается, убили? И все следы скрыли?

– Мури Эванс, – я обернулась к профессору. – Установить наложившего заклинание можно?

– Побелела вся, – пробормотала профессор. – Неужели оставила что-то важное в боксе? Ничему, видно, не научилась? Опять те же грабли?

– Да нет, понимаете, папа и наш дом… – я пошевелила пальцами, не в силах сформулировать свои предположения.

– Хм, – задумалась профессор, и встряхнула рукой, отправляя светящуюся птичку-вестника. – Ясно, что ничего не ясно. Бери бокс, идем на кафедру.

– Я возьму, – Собрин ухватился за ручку. Ну да, он-то знал, что я и так таскаю свою артефактную сумку за плечами. Невидимую.

В кабинете профессора мы водрузили бокс посреди стола. Профессор активировала защитный купол. Через несколько минут вошел ректор.

– Что у вас, несговорчивый труп? – весело улыбнулся некромант. – Зелье пить отказывается?

– У нас Текучий огонь, Бас, – ответила мери Эванс. – Покушение на работу выпускницы. Снова.

– Как интересно! Что там было внутри, студентка?

– Несколько пучков травы, хвощ, подорожник, мята… для запаха; пяток грязных пробирок, ершик, расколотая фарфоровая ступка. Кажется, все.

Ректор развел широкими ладонями и хлопнул. Бокс открылся, из него потянулась черная струйка дыма. Ректор опрокинул бокс над подсунутым подносом с высоким бортиком. Да, я бы осталась снова без дипломной работы! Трудно опознаваемые угольки и головешки, сплавленные между собой стеклянные закопченные кляксы. Однако! Пробирки были алхимические! Тонкое стекло плавится при 300 градусах. Некоторые производители делают лабораторную посуду, держащую 600 градусов, есть и покруче сплавы, до 1800, но она же дороже золота стоит! Академия разорилась бы. Такое себе могут позволить либо маститые зельевары, известные на весь мир, творящие зелья по весу с золотом, либо крупные концерны. Типа «Верена Фармари».

Пока я пялилась на черные ошметки, магистры вели безмолвный диалог.

Мысленный, потому что молнии в глазах мелькали, куда там грозе!

Жалко, что меня в обсуждение не пригласили. Но я ментальной магией совсем не владею. Это как с танцами или рисованием, есть талант или совсем нет. Если есть, то развить, научить технике и огранить можно. Если нет, то будет модный танец три прихлопа-два притопа, или вырастет примитивизм, кубизм, и прочие разные «измы». Звучит красиво, а красоты и гармонии нет. Факультет Разума существовал, но там парочка ясновидцев обучалась, вроде один спирит, снотолкователи… репутация была у факультета самая скверная. Один образы считывает, второй только ложь от правды может отличить, третий чувства улавливает. Чуть ли не шарлатанами их считают.

Что за наука, если опыт нельзя повторить? Наука – это берешь листья мяты, обдаешь кипятком, а потом завариваешь, но слегка остывшим, держишь на водяной бане десять минут и пьешь ароматный настой. Причем настой этот одинаковый будет у меня, у Ойры, у Крейми, у Кристаль, у Дэна Мортига, старосты Магды, и всей группы. Хоть генерал чайник держи, должно быть одинаково! Вот если магический компонент добавлять, то там уже от многих факторов зависит. Сколько силы и как добавить.

Поэтому чьи-то зелья в раковину выливаются, чьи-то оправляются в целительское крыло, а какие-то на продажу не стыдно пускать и полновесные фоллисы получать. Настой мяты первого уровня, настой третьего уровня, настой-форте, золотой стандарт, платиновый и так далее, по силе воздействия на организм. Слабый зельевар максимум препарат-форте сделает. Один в день. Но в концернах типа «Верены» множество слабых зельеваров готовят основы зелья, доделывают и напитывают их после изготовления сильнейшие из магов. Цистернами. Поэтому цена у них вполне терпимая для населения. Когда зельевар сам готовит и сам напитывает, выходит дольше и дороже.

Сильные менталисты еще реже, чем некроманты, встречаются. Их сразу на королевскую службу забирают, сами обучают в закрытых школах, про которые мне даже знать не положено. Хорошие следователи, дознаватели, инквизиторы всегда имеют хоть капельку способностей. Мне вот содержимое колбы с раствором всегда было интереснее, чем содержимое чьей-то черепной коробки.

Не знала, что мури Эванс владеет менталом. Для меня магистр и ректор просто играли в гляделки. И приходили к каким-то выводам.

– Вы думаете то же, что и я, – резюмировала мури Эванс.

– Пожалуй, – согласился ректор, задумчиво поглаживая подбородок. – Очень интересная гипотеза. Надо посмотреть документы. А вы, мури Хайнц, получите новый бокс в учебной части.

– Она по мужу Блейз, – хмуро поправила профессор Эванс.

– Да, несомненно, Блейз. Простите. Еще не привык. Вы, кстати, заявление о смене фамилии не подали? Сертификат на чье имя выписывать?

Вот ворона! Совсем из головы вылетело! По подозрительным магазинчикам бродила все утро, вместо заботы о документах.

– Сегодня же подам в секретариат заявление, мур Мурано.

– Мы ждем от вас интересной работы, мури Блейз! – ректор вышел.

– Гвендолин! – Профессор рявкнула так, что я подпрыгнула. – Бегом за новым боксом, набивайте его всяким хламом, а образцы приносите в мой сейф!

Начальница учебной части с крайне недовольным видом прочитала записку ректора и выдала мне новый именной ящик с ключом.

– На вас не напасешься, – процедила она. – Третий бокс за четыре месяца. Надеюсь, это последний!

– Я тоже на это надеюсь! – будто я их специально порчу! Грымза!

Отнесла бокс в лабораторный корпус, пристроила на свое место под смешки и язвительные замечания студентов.

Надо успокоиться и привести чувства в норму. Ничего лучше нет для успокоения, чем посещение академического ботанического сада. Да и Собрину будет любопытно взглянуть. А то сидит целыми днями в лаборатории и зевает. Решено, экскурсия!

– Руками не трогать! Не нюхать, не наклоняться! Тут полно ядовитых и очень опасных растений! – Предупредила сразу. – Надеюсь, у тебя нет дурацкой привычки по дороге срывать травинки и тащить их в рот?

– Мне уже страшно! – Улыбнулся Собрин. Но был заинтригован, видно сразу. В наш сад не всех пускали, и далеко не во все секции. Работали там бытовики садоводы и стихийники-земельщики, начиная с третьего курса.

– Не улыбайся! Ожог от крапивы гимпи болит годами! Видишь волоски? Они полны ядом! Как удар пульсаром, наполненным горячей кислотой!

Собрин сразу стал серьезным и показательно заложил руки за спину.

Я часто бывала во владениях профессора Эванс. Хотя могла бы и чаще, сказалось негативное отношение ко мне на первых курсах. Но сейчас она меня так поддержала! А ведь я была уверена, что под ее руководством больше пятого уровня не получу, просто не смогу плодотворно работать и создать достойный диплом. Но к венцу она меня лично проводила, а папу назвала по имени. Что-то между ними случилось в молодости. Жаль, спросить некого! Декан Тариэль совсем от меня отвернулся, а кому и знать, как не ему? Он же папин друг!

Плох тот зельевар, кто покупаете готовые сборы!

Я очень любила аптечный огород, но ядовитый сад чуточку больше. Все яд, вопрос только в дозе. На целительстве рассказывали, что один парень умер, на спор выпив ведро воды. Обычной чистой воды. Совершенно не ядовитой. А диффенбахии, фикусы и кротоны почти в каждом доме в горшках растут, и ничего, а они ядовитые. Соком луковиц амариллиса стрелы пропитывали, если что. Токсины кливии паралич могут вызвать, сок милой гортензии тоже ядовит. Примулу вообще в доме нельзя держать, она ядовитые испарения в воздух при цветении источает. Только на улице или на балконе можно высаживать.

– Красивые цветочки! – заметил Собрин мимоходом.

Я хмыкнула.

– Хочешь принести букет девушке? Лучше бабушке принеси. Это аконит. Ядовиты все части растения. Из него ведьмы настойки и мази от болей в суставах делают. Главное внутрь не принимать и руки тщательно мыть. И вообще, лучше в маске и перчатках работать.

Собрин сглотнул и отступил от приветливой ярко-синей куртинки аконита.

– Часто они выглядят совсем невзрачно или гадко воняют, – продолжила лекцию. – Вон там, смотри, белладонна, или красавка. Симпатичное растение, и колокольчики забавные, но пахнет неприятно.

– О, у вас и пруд есть? – оживился Собрин, заметив невдалеке блеск воды.

Какой сад без водоема? Где прикажете лотосы выращивать? Да и кувшинки тоже полезные, аир, клубни рогоза…

– Не хватайся за траву. Это цикута, – меланхолично заметила я. – Полуводное растение.

– Зачем?! Даже я знаю, это страшный яд! У нас в полковой конюшне пали пятнадцать лошадей из-за сена, куда попало одно растение!

– Неудивительно, она при высушивании и замораживании ни на гран свойств не теряет. Цикутотоксин входит в зелье от клопов, – пожала плечами. Артефактные ловушки и отпугиватели значительно дороже, поэтому большинство людей предпочитают купить дешевое и эффективное зелье. – Кстати, кролики и бобры ее с удовольствием едят. А еще есть мази от ревматизма и подагры, при гнойных высыпаниях…

– Ужас! – искренне сказал Собрин. – Не хотел бы я тебя иметь своим врагом.

– Зельевар не значит отравитель! – Обиделась я. – Или ты всех кузнецов, делающих ножи, назовешь убийцами?

– Нет, но такое знание делает тебя опасной.

– Мы клятву при выпуске даем не вредить людям, – отмахнулась я.

Мы вышли на полянку, где росло роскошное дерево, усыпанное крупными розовыми трубчатыми цветами.

– Чудесный аромат, – ожил Собрин. – Такое чудо! Оно не может быть ядовитым!

– Пальцем в небо, – фыркнула я. – Это труба ангела, бругмансия. Семейство пасленовых, там все растения ядовитые, какое целиком, какое частично. Знаешь, сколько людей потравилось ягодами картофеля? Даже аромат бругмансии вызывает раздражение дыхательных путей, головные боли, тошноту и головокружение. Попадание сока в глаза приводит к временной слепоте. Пыльца добавляется в афродизиаки, чтоб вызвать снижение критики и вызвать небывалую яркость ощущений у партнера. При отравлении появляется сильная жажда, затруднения с речью и глотанием, рвота и понос, лихорадка, судороги, кома и даже смерть может наступить.

– Я настолько тебе надоел, что ты решила от меня избавиться таким способом? У меня нормальные зрачки? – Собрин пальцами приоткрыл веки.

Я засмеялась. Какой он славный! Он ко мне не как телохранитель относится, а как друг. И я к нему привязалась. Вот был бы у меня такой брат! Только вместо брата у меня теперь есть муж, которого я боюсь. Вроде бы не из-за чего, Тобиас ничем меня не обидел, был ко мне очень добр и помог, но вот какой-то холодок гуляет по позвоночнику, и все тут.