Защитник и Освободитель

Глава 13

Весь следующий день, в хозяйственной суете по «Закатному ветерку» пролетел незаметно. Как поговорил с утра с домоправительницей, услышал от неё массу претензий, то пожалел, что решил к ней подойти. Оказывается, масса бытовых амулетов требовала обновления, а магов в городе не найти. Ордена не открылись, несмотря на официальное окончание войны, а отпускные маги почти все находились при армии, которая и не думала возвращаться в столицу. Пришлось Русу съездить во дворец, уговорить тамошних алхимиков, привезти их на виллу, подождать пока обновят структуры и отвезти обратно. Ждал не просто так, а наблюдал за сменой эликсиров и вкладыванием структур из Сил Текущих, Ревущих, Хранящих и Пылающих. Так что суета все же получилась полезной, хотя и скучной. Во время путешествий с удовлетворением отметил пяток стражников за забором виллы. Столько же наверняка скрывались. И еще почувствовал наблюдение за собой. Кто бы это ни был — не стал выяснять.

Умная Асмальгин сразу догадалась к чему клонит хозяин:

— Как ты мог такое подумать, господин Рус! Простите Предки его заблуждение! Сирилгин девица честная! — говоря эти слова, гневно сверкнула очами и более ничем не выдала несогласие с эпитетом «девица», — у неё в Эолгуле мать и трое сестер! Она их всех содержала, как могла. Я говорила ей, дурочке, отстань от хозяина, не любит он тебя, не по заветам Предков поступаешь! Она не слушала, только нос воротила. Ты, господин Рус, не обижайся, но молодежь нынче не та. Взять хотя бы… — тут она резко опомнилась и поменяла готовое было сорваться имя Гелингин на Сирилгин, — ту же Сирилгин, — Рус догадался и с трудом сдержал усмешку. Слушал с серьезным видом, не перебивая.

Отец — горшечник богатств не нажил и почил в бозе лет пять назад. Мать с дочерями чуть ли не милостыню выпрашивали, спасались редким рукоделием. Вдруг, удача — старшая дочь нанимается в «Закатный ветерок». А то мать уже подумывала о продаже пары дочек в рабство.

— До чего дошло, господин Рус, немыслимо! Худшей доли и врагу не пожелаешь. Прогневил их род Предков, не иначе! — категорично заключила Асмальгин.

Сирилгин нет, чтобы попу прижать от счастья, наоборот, это место распустила.

— И не девицей уже была, правда, господин? Мать её не знаю и знать не хочу — от неё такое воспитание! Но знай, я пыталась наставить на путь истинный. Она очи потупит, согласится и все равно бежит тебе на глаза, — домоправительница не замечала повторений и вообще разоткровенничалась, — Тебя я не осуждаю, господин Рус, ты не думай. У мужчин-воинов доля другая, им Предками завещано племя множить и защищать, а женщинам хранить и воспитывать. Вот я, например… — и принялась рассказывать «поучительный случай из жизни».

— Хм, Асмальгин! — Рус прекратил излишнее словоизлияние, — ты — самая примерная тиренка и говорю это от всего сердца! — сказал с легким поклоном. Женщина зарделась, — но мне бы про Сирилгин узнать. Я тоже не верю в её участие! Но подозрение, будь оно неладно! А ну как Следящие ей заинтересуются? У них разговор короткий.

— Ой, господин Рус, Следящие — это плохо, — пожилая тиренка на мгновение растерялась, но тут же опомнилась, — Я чего с самого начала сказать хотела! Сирилгин мерзавка, но и не мерзавка до конца! — Рус посмотрел на женщину недоуменно. Она поспешила объяснить, — родить от вас хотела — правда, чтобы жизнь себе обеспечить. Но госпожа Гелингин не просто так её выгнала, а объявила попечение! — здесь Асмальгин скромно умолчала о своем участии. — До замужества будет получать содержание, а как выйдет — приданное за ней. До сих пор каждый месяц ей деньги возим. Не нашла пока жениха. Разбирается еще, отваживает…

— Во как… — этого Рус не ожидал, — а где живет, не подскажешь?

— Кхм… господин… у тебя теперь жена есть. Это я неженатых не осуждаю…

— Побойся Предков, Асмальгин! Я совсем не по этому поводу… А не надо, не говори. Я уже понял, что ей ничего больше не нужно. Спасибо, уважаемая Асмальгин за интересный рассказ, — и уже встал, собираясь отойти, как домоправительница, пользуясь случаем, вывалила на него хозяйственные проблемы.

«Ох! Мне бы твою уверенность, господин Рус, — думала меж тем умная женщина, — мерзавка, она мерзавка и есть. Себе на уме всегда была…».

А защищала её из… можно сказать «классовой солидарности». Все живы, а вещи и деньги… хозяйские они, не свои. Рус богатый, еще купит. Осбана с Серенгулом жаль, но ведь выйдут от Целителей лучше прежних. Вот если бы убили кого… Но страх и унижение не простила. Собиралась сама выбраться к Сирилгин, развеять подозрения: «Вряд ли это она, но поговорить с ней стоит. По глазам увижу…».

В конце четвертой вечерней четверти, когда вилла угомонилась, Рус собрался пяток статеров пообщаться с Гелинией, развеяться. Зная себя, решил подстраховаться. Сомневался, что ограничится несколькими статерами, а появление в шатре Рахмангула с кинжалом укрепило желание усилить меры безопасности. Закрыл в спальне ставни и запер дверь. Подумал и придвинул к входу тяжелый шкаф.

В причастности Сирилгин еще вчера практически не сомневался, а сегодня домоправительница добавила новых красок. Оказывается, не из бедности она на виллу наводила, а от жадности. Заслуживает смерти? Несомненно. Если только не в темную использовали, по глупости. Адыгей и занимается выяснением. Мелькнуло желание прочитать её память. Вспыхнуло и ушло. Как с эмоциями быть? Вдруг она от «большой неразделенной любви» отомстить решила? Тогда и вовсе рука не поднимется. Впрочем, не поднималась и так, заранее. Все-таки женщина. В конце концов, плюнул на решение неразрешимого вопроса. А Флорину, да и остальных лоосок он никогда женщинами не считал. Куклы, они и есть куклы — бездушные создания. И рабство здесь ни при чем. Почти.

«Разберусь по факту! Всё, пора с Гелькой пообщаться… отдохну. Предчувствие, черт!..», — давило по-прежнему. В очередной раз всплыла мысль «остановить время в своей вселенной», и в который раз утонула. Как-то не улыбалось возвращаться во «внешний мир» через столетия или сколько там успеет пробежать. Гея на мольбы о встрече не отвечала, зато разгоралась надежда на разъяснения Нового бога и… Здравствуй, Кальварион!

«В Кафарском пятне живут тысячи освобожденных людей, у бывших лоосских рабов есть защита от воздействия структур, Лес — живой. Значит, люди ощущают и видят Силу, верят и называют Имя… Бывшие рабы живут и в других пятнах, и тоже молятся, — размышлял он после рассказов Бориса, — я убежден в этом…».

— Русчик, как я соскучилась!!! — Гелиния бросилась на мужа, словно прошла не декада, а целый год.

— И я, Гел! — долгий поцелуй грозился перейти в нечто большее, и Рус с трудом отстранился.

— Ну зачем! — тяжело дыша, возмутилась Гелиния, — в прошлый раз мне очень понравилось.

— После, Солнышко, сейчас действительно некогда…

— Ты нашел себе другую? — заподозрила супруга и капризно топнула. Скорее в шутку.

— А как же! У меня полный шатер наложниц! — подтрунил над ней муж, сдул упрямую челку и легким толчком в лоб усадил на мгновенно возникший диван. Сам оказался рядом.

— Ой! — испугалась Гелиния, но тут же игриво запустила ладонь за ворот его туники, — ну-ка послушаю, как стучит твое сердечко… а вдруг разлюбил, — с этими протяжными словами уже просто ласкалась.

— Гел, подожди… я же серьезно… да остановись ты, успеем еще! — поймал и вытащил её ловкую руку из-под своей шелковой рубашки, — да уймись ты, в конце концов! Расскажи о делах. Ничего путного от тебя еще не услышал.

— Русчик! Да какие дела?! — делано возмутилась жена и отвернулась… чтобы через несколько мгновений медленно, с кошачьей грацией повернуться вновь и прижаться к Русу. — Ты меня любишь? — спросила так томно, как только умела.

— Э-э-эй, Гелька, да что с тобой? — муж возмутился без всяких шуток.

— Что со мной? — переспросила она и прошептала в ухо, — Я просто люблю тебя, бесчувственного, а ты меня иг-но-ри-ру-ешь, — последнее слово прошептала с игривым придыханием, возобновив ласку руками.

Рус окаменел. Долгое предчувствие чего-то там неизвестного разрешилось самым невероятным образом, ударив в самое больное место — в Гелинию. Сердце сжала стальная лапа, пустив когти в самую душу.

Чтобы Гелиния, Хранящая до мозга костей, забыла о делах — нонсенс. Пусть и соскучится хоть в тысячу раз больше! А всего-то декада прошла. В тот раз пошел у неё на поводу, забылся в любовном угаре и не обратил внимания, что говорила она только о любви, о красотах Кальвариона, о бытовых мелочах. А ведь они вместе составляли целый список дел, он отдал ей все записи своих снов. Один долгий рассказ о прелестях домашнего бассейна, где вода меняла цвет под твое настроение, бурлила, щекотала пузырьками и так далее — должен был насторожить. Не в её это характере! А он, дурак, вспомнил о джакузи!

«Стоять!!! — Рус мысленно заорал на себя, собравшегося немедленно шагать в Кальварион и разнести его по камешку. — Когда у меня возникло это долбанное предчувствие? Через четверо суток после того, как она шагнула в «яму». До начала войны виделись с ней дважды, и оба раза была хоть и восторженная, но деловая. Объясняла все четко, в постель так сильно не стремилась. Потом сам попросил зря не тревожить. После победы вызвал и… ну и я соскучился, конечно… Её опоили, суки! Кто?! Порву!!!».

— Гел, — хрипло спросил он, вяло отбиваясь от приставаний жены, — вспомни, мы составляли список дел… — надежда еще теплилась. Горячая девчонка сильно соскучилась, бывает.

— Русчик, отстань. Ты совсем меня не любишь? Нет, я чувствую. Разволновался, но любишь, — снова эротично протянула последнее слово, но Руса это нисколько не возбудило. — А когда мы встретимся в Кальварионе, в нашем дворце? Приходи скорее, я так скучаю… — и потянулась с поцелуем.

— Скоро… — процедил бывший «псевдобог» сквозь зубы, — ты и не представляешь как скоро…

«Эльфы, п…ры, вашу бога душу мать, разнесу!!! — ярость нахлынула с новой силой, — это… это как лоосское рабство! Ненавижу!!!»

— До встречи, Солнышко, я спасу тебя… — прошептал-прохрипел он и, перед тем как «развеять» отражение Гелинии, успел услышать игривые слова:

— Спаси, любимый… — и её душа, он прекрасно чувствовал, была… счастлива! С момента появления «предчувствия» — сияла, не переставая!

В центре Фонтанной площади Кальвариона засветился выход «зыбучей ямы».

Раньше она носила имя Аскарель — Бога каганов, объединявшего Силы всех природных стихий. Когда темные эльфы попали на Гею, оказавшись запертыми в пятне старого Мира, Валая, а Бог их покинул, то они перестали называть его имя. Он стал Пропавшим и никак иначе. Обширную площадь переименовали в Фонтанную.

Идеальный круг сто шагов в диаметре (каганских, в полтора раза длиннее человеческих), выложенный разноцветными каменными плитами без зазоров, окружали двадцать пять фонтанов причудливых, необыкновенно красивых форм. Каждый бил водой своего цвета. Струи переплетались и распускались, словно исполняли завораживающий танец. Каждая капля жила своей жизнью, блестела оттенком фонтана, а ночью искрилась, озаряя играющим светом огромную фигуру мраморного кагана-воина. Он, казалось, сверкал изнутри. Цвета смешивались, но не превращались в белый. Аскарель, он же Пропавший, смотрел на мир грозным взором. Длинный плащ ниспадал до пят, а над плечами возвышались рукояти скрытых под ним «близнецов». Бог стихий, удовлетворенный творчеством своего народа, держал руки скрещенными на груди. Ногами он попирал Золотого дракона, в которого складывалась мозаика плит, устилающих площадь.

Так он стоял долгие тысячелетия, и время не было властно над мрамором. Но этой ночью, на глазах спящих стражников-тиренцев и дремлющего мага-Пылающего (совсем страх потеряли), чело статуи покрыла сеточка мелких трещин. Люди, витающие в мирах сновидений, не заметили изменений. Маг лишь вяло дернулся в ответ на потревоженную Силу.

Ярость клокотала в груди Руса. Как он смог прийти в себя — одному богу известно. В смысле абстрактному Земному. Наверное, помогли колебания Сил пятен, впервые ощутимые им вне кагано-альганского мира. Наверное — потому что он этого еще не осознал. Рус вдруг понял, что шаг в желтый круг станет последним в его человеческой жизни. Не заподозрил, не уверил себя, а именно понял. Это его отрезвило.

«Черт! Я потеряю себя… плевать! Освобожу Гелинию… от чего? Она счастлива… да какой там счастлива, это же лоосское рабство — наоборот! Там страдания, здесь — счастье! Ненавижу! Плевать на себя! Стоп… Андрей! Сволочь, я поручил ему присматривать!!!», — и сразу провалился во «внутреннюю вселенную». Тело расслабилось и, падая, сложилось в невообразимую позу: подогнутые под грудь ноги и распластанные на ковре руки. Под правой ладонью тихо угасла «зыбучая яма».

— Андрей, козел, я нахера тебя туда отправлял!!! — Рус держал друга за грудки. Вокруг, подчиняясь его настроению, бушевала буря. Со всех сторон хлестал дождь, сверкали молнии, гремел гром.

— А. Что. Чик??? — взгляд Текущего постепенно принимал осмысленное выражение.

— Нахера, спрашиваю, ты пошел в Кальварион?! Яйца чесать?!

— Чик? — еще раз переспросил ошарашенный Андрей и оскалился не хуже Руса. — Руки убери, — жестко сказал он, в свою очередь схватив за грудки промокшую тунику друга, в глазах которого горело пламя бешенства. — Сам козел.

Вообще-то в гелинском не существовало такого оскорбления, но во «вселенной Руса» говорили на неизвестно каком, но всеми понятном языке.

Рус в ответ зарычал, и легко поднял Андрея над собой. Воин-маг мгновенно ударил пальцами в глаза противника.

Ярость — плохой советчик. Хозяин собственной вселенной забыл, что он здесь Бог, забыл о собственных умениях непревзойденного бойца, забыл обо всем. Образ Гелинии, которую «надо спасать от рабства», затмил всё. Он пропустил удар и пальцы Андрея погрузились в глазные яблоки.

Ослепший Рус покатился по мокрой траве, воя от боли.

— Чик, очнись!!! — заорал маг-Текущий, — это твой мир, ты здесь можешь ВСЁ!!! — и невольно забеспокоился за зрение друга: «Не переборщил ли?.. Но надо же было как-то его встряхнуть…».

Голос Андрея медленно доходил до сознания Руса. Он прорывался сквозь боль, сквозь сожаление о том, что струсил шагнуть в пятно, сквозь проступившее, наконец, воспоминание почему он это не сделал, сквозь злость на весь мир, позволивший… теперь он не так уверенно думал «поработить Гелинию», сквозь обиду на Андрея, не проследившего за ней, сквозь злость… которая медленно входила в управляемое русло…

Рус поднялся и глянул на друга здоровыми серыми глазами, в которых пламя сейчас плескалось в самой глубине. Тучи развеялись. О буре напоминал лишь сильный ветер, остужавший мокрые разгоряченные тела.

Спустя долгий напряженный статер, Рус прервал молчание, во время которого «брал себя в руки». Постарался сказать, как можно спокойней. Получилось не очень:

— Я тебя отправлял за Гелинией приглядеть, Андрюша, я ты…

— Я и приглядываю, Чик, а не чешу где попало. В чем дело, — спросил он четко и раздельно.

— И как давно ты её видел? — произнес Рус с нажимом.

— Пять дней назад. Да что случилось?! Чего ты взъерепенился? Видел, вполне довольна. Я бы даже сказал чересчур, — друг фыркнул, а муж напрягся, — Грация от неё не отходит… так ты заревновал! — «догадался» Андрей и со злостью подумал: «Я же тебя к Грации не ревную, а вполне мог…».

— В том-то и дело, что «чересчур»… иди ты со своей ревностью! Причем здесь это?! Её опоили, наложили структуру, эманации хрен знает чего действуют, а ты и в ус не дуешь! — прорычал он.

— Во-первых, уважаемый Чик, я согласился оберегать её от опасностей, а не от счастья, согласен? — Андрей тоже не счел нужным скрывать раздражение, — Во-вторых, структур я в ней не замечал, и мы все носим «обтекатели». В-третьих, опоить нас сложно, но я проверю, хотя и не Целитель. И кто мог это сделать? Зачем? Там одни проверенные тиренцы, почти все — родня Пиренгула, а значит и Гелинии. В-пя… нет, в-четвертых, каких-либо эманаций я не чувствовал. В её дворце — тоже. В-пя… и, наконец, там столько интересного! Эти их структуры — точно узоры… — взор Андрея зажегся неподдельным интересом и Рус его прервал. До это слушал терпеливо и внимательно:

— И как ты объясняешь её непомерное счастье?

— А я знаю?! Если честно, я тоже не очень рад. Грацию подбила, веселятся во дворце… сначала думал так даже лучше, перестала таскать меня по пустым домам, но потом… тебя тоже это тревожит — безделье?

— Вот именно, Андрюша, вот именно… про Грацию не скажу… Ты не замечал у неё особую любвеобильность?

— Да… как-то… вроде нет. Довольная — это да. Рассказывает какие в том дворце развлечения. Одни полеты чего стоят! Дворец круглый, как все дома, и есть там такой колодец… — глаза Андрея снова загорелись.

— Стой! О чудесах потом. Понимаешь, друг… я только что её вызывал. Так вот. Гелиния — не Гелиния. Душа её, меня этим не обманешь, но… стремления, характер — чужие. Ты меня понимаешь? — видя недоумение Андрея, продолжил. — Она — Хранящая, пусть и ученица. Мы вместе составляли список работ, и первые дни она активно ими занималась, а после, декады две уже, её как подменили! Ничего, кроме любви не надо! — на живом лице сообразительного Текущего проступало понимание. Рус продолжил еще активней, — я был лоосским рабом, я знаю, как меняется психика! Душа… нет, воля… точно, воля подавляется! У меня было страдание, и неё — любовь и счастье, но хрен редьки не слаще! Она в рабстве, — Рус перешел на крик, — и кто-то дергает за веревочки! — очень болезненная для него тема, не смог удержаться.

— Чик, успокойся! — Андрей тряхнул друга. Одежда и волосы от сильного ветра успели высохнуть. Озноба, как ни странно, оба не чувствовали. — Бросай все и иди туда сам! Чего ты боишься?! — он полностью проникся серьезностью ситуации, мгновенно поверив Чику, не раз доказывавшему свою правоту в самых невероятных вопросах.

— Чего боюсь? — переспросил Рус с какой-то горькой усмешкой, — меня не станет, Андрей. Если я сейчас шагну в Кальварион — я перестану существовать как Рус, как Чик, как человек… Гелиния стоит того, но… как она потом без меня? Как я без неё? Осталось подождать совсем чуть-чуть, я чувствую, я знаю…

— Эледриас рождается! — внезапно произнес он, торжественно взяв друга за плечи. Его глаза лихорадочно заблестели. — Я назвал Имя Бога и хвала всем богам, что меня там нет… — произнеся эту белиберду, Рус схватился за сердце, — силы уходят, Андрей, я не могу тебя удержать, — после этих слов фигура Текущего поблекла, перекосилась и потекла, вполне соответствуя названию ордена.

— Я разберусь, Чик! — послышался гулкий голос и Андрей пропал. Пропал и Рус, оставив во вселенной стихающий ветер.

Хозяин очнулся сам. В спальне столпились почти все слуги во главе с всклоченной Асмальгин. Они все были подняты с постелей его воплем дежурного привратника: «Господин Рус сгорел!».

В третью ночную четверть Гульбек совершал обход дома. После грабежа Рус изменил порядок дежурств вахтеров. Возле ворот оставался один (и от двоих толку нет), а второй совершал обход территории. Чтобы не уснуть — менялись. Дополнительно к кинжалам и дубинкам вооружились луками, которыми каждый уважающий тиренец умел пользоваться. По крайней мере, в человека с пяти шагов попасть должны. Но основное оружие — крик. Вот Гульбек и заорал, заметив за ставнями хозяйской спальни яркую вспышку.

На стук и призывы хозяин не ответил. Решили ломать дверь. В итоге, тот же старина Гульбек догадался разбить дорогое стекло и выставить ставни. Кряхтя, залез, порезавшись в двух места, с трудом отодвинул тяжелый шкаф и впустил остальных служащих. «Ах!», — раздался дружный возглас.

В свете масляного фонаря Рус был бледнее смерти. При попытке к нему прикоснуться, его окутывало воющее облако.

— Значит, живой, — категорично заключила домоправительница, — Духи Предков его защищают. Чего столпились? Быстро в спальни, с утра работы от неба до неба![29]

Но вопреки её непререкаемому авторитету, слуги расходиться не торопились. Асмальгин хотела уже цыкнуть на подчиненных, как хозяин открыл глаза. Поморгал и… улыбнулся:

— Испугались, поди, — произнес тихим голосом, — всё, я в порядке, идите спать.

С трудом распрямился из скрюченного положения и полез на кровать.

— Нет, принесите перекусить чего-нибудь. И вина. Легкого. Кажется, вечность не ел! — и с облегченным вздохом упал на подушку.

Асмальгин распорядилась, работницы засуетились.

— Кхм, господин Рус, я окно нечаянно разбил, — потупясь, признался Гульбек. Его руку уже перемотали чистой тряпкой.

Хозяин вяло отмахнулся, мол, «не мелочись, вставим». Когда принесли большой поднос со снедью, он тихо ровно сопел. «Тс-с», — домоправительница приложила палец к губам и рукой погнала обеих служанок и виноватого привратника. Надо сказать — совершенно несправедливо. Правильно он поступил. Однако, стекло стоит дорого. Хранящие его делают совместно с Пылающими, и оба ордена сей секрет оберегают.

Девушки поставили еду, кувшин с вином и на цыпочках удалились. Следом за всеми вышла и пожилая тиренка, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Совсем себя не щадит господин Рус, — думала она, — это всё пришлые Боги, их Сила, будь она проклята. Простите, Предки, старуху за ворчание…», — она не признавала «общегеянских» богов, но ругала все же «Силу», а не их самих. На всякий случай.

Рус спал беспокойно. Снились кошмар за кошмаром. То Гелиния превращалась в мумию-Озгула, то неизвестный бог (предположительно Эледриас) принимал облик его старого «шефа» Игнатия, главу фирмы и охранного предприятия при ней. Он все спрашивал и переспрашивал: «Пил вчера?! Смотри, ответишь!», — дико хохотал, перетекая в Боргула, а потом вдруг становясь Флориной. Причем не молодой красавицей, а мертвой старухой. Она тянула к нему скрюченные пальцы с когтями не меньше, чем у бергата Ярого и зловеще шипела. Жуть! Проснулся, слава богу, от более-менее сносного сновидения: голая Сирилгин, стоя на коленях, вымаливала у него прощения. Простил или нет — вылетело из головы, но злость к ней во сне испытывал.

Солнце нещадно прожигало веки. «Вторая дневная четверть… давно пора вставать…», — Рус нехотя открыл глаза. Стоял конец месяца Геи, середина долгого южного лета.

«Откуда вспышка? — размышлял Рус за обедом-завтраком. Асмальгин, ставшая говорливой, в красках описала ему ночное событие. Словно сама видела, а не со слов Гульбека рассказывала. — Имя Бога назвал, его Сила и полыхнула, больше нечему. Или наоборот. Вспыхнуло, и я узнал Имя. Без разницы, главное, я ощущаю Силу пятен… вот именно — чувствую, причем не очень сильно, и всё. Не вижу и не управляю. А с другой стороны это хорошо — чужая она мне стала… по крайней мере вне пятна, — притормозил он себя. — Рождайся ты, Эледриас, быстрее, терпения мало…».

Мысли о «страдающей» Гелинии давил на корню. Сегодня вечером заслушает отчет Андрея и… по обстоятельствам. Жажда мести за наглое ограбление само собой отошла на второй план. Но далеко не забылась…

«Звонок» Адыгея застал его отдыхающим после сытного обеда во внутреннем дворике дома, в тени увитой виноградом беседки. Растянулся на широкой каменной лавке и принял вызов. Слугам наказал не тревожить, но два привратника (один из них — вылеченный Духом Жизни Гульбек) ненавязчиво маячили на этой же стороне бассейна. Какая-никакая — защита. Рус решился «ответить». С «волком» рассусоливать не станет, «вернется» через несколько статеров.

— Быстро ты, Адыгей, не ждал я.

— Неудобно говорить, Рус? Тогда сам…

— Нет, все в порядке. Говори, но покороче.

— Ага. Значит так. Вчера встретил знакомого «волка». Сюда много из прибрежных районов перебралось. Человек он правильный, представился местному «князю» — честь по чести. Выпили мы с ним, разговорились. Я и вопроса не успел задать, а он уже на меня вывалил: знаешь, мол, хоть что-то про «Закатный ветерок»? Я, конечно, ни дарка не ведаю. Он… короче, все «серьезные люди» землю роют, чтобы принести Гафуру головы наглецов. На него Следящие давят, словно масло хотят выжать. На всех навалились, с кем из «ночной братии» дела имеют. Так что это точно были «ветрянки»[30]. Как бы меня под это дело местным Следящим не сдали, — сказал вроде в шутку, но и с изрядной долей беспокойства.

— Не-е, Адыгей, ты уже после грабежа в город въехал. Записался как положено. Пойдет серьезный наезд — у тебя железное алиби.

— Так-то оно так, — согласился «волк», — но твоя вилла за городом, слышал?

— А какой дурак после дела сам в пасть Следящим полезет?

— Не скажи, хитрецы разные есть… но это я так, ворчу немного.

— Ты сейчас где?

— В своей комнатенке в трактире «Амфора Селены». В квартале гончаров.

— Молодец, Адыгей, богиня удачи на твоей стороне! Да, о Пухлом и маге своему коллеге намекал?

— Не пойму про удачу, Рус, но нет, не интересовался. Опасно с ним об этом. У служанок спрашивал — не видели.

— Значит так. В том квартале живет девица на выданье…

— Сирилгин.

— Умница, но не перебивай. Она наверняка там личность известная, потому что получает «попечение о выданье» и приданное за ней. Ты не поверишь, но оплачиваю её женихов — я. Сам не знал до вчерашнего утра. Действуй.

— Хм, — ухмыльнулся Адыгей, — а чего еще ты не знаешь, бывший «князь»? — подколка была в меру, не оскорбительной.

— Обзаведешься виллой с кучей слуг, женишься на княжне, тогда поймешь, «волк», — резко остудил его Рус. Следующей фразой «смягчился», — любовницей она моей была. Жена выгнала, но пожалела. Все, Адыгей, удачи!

— Удачи, Рус. Не переживай, разведу девицу. Один раз её развели…

— Это и выясни в первую очередь: из ревности она или по глупости.

— А есть разница? — удивился Адыгей.

— Для меня — есть. И для тебя тоже, я уверен.

— С чего это? — «волк» искренне недоумевал. Навела — отвечай. Вольно или нет — неважно.

— А с того, дорогой Адыгей, что у тебя есть Эльвирия и ты по жизни женщин не только не убивал, но и не насиловал. Я прав? — Рус серьезно посмотрел на «степного волка».

— Ну-у, — Адыгей смутился, но дальше ответил с вызовом, — никогда не считал доблестью насиловать, а тем более убивать баб.

— И я понял, — продолжил после короткого раздумья, — что ты, Каган, был умелым «князем», но не для «ночи» ты рожден. Правильно, что «обрубил».

— Ты тоже не «ночник» и не «степняк»…

— Я еще окончательно не решил, Рус, — ответил «волк» из чистого упрямства.

Бывший «ночной князь» в ответ многозначительно улыбнулся. На том и расстались.

«Странно, — подумал «пасынок Бога», — знания месхитопольского Кагана мне отлично помогают, я в них не путаюсь. Эмоции не тревожат. А та память, которую снимал после своей «божественности» усваивается гораздо хуже, а по идее все должно быть наоборот. Странно… ладно, потом разберусь», — Гелиния и рождение Бога пятен затмевали всё.