Записки землянина

Глава 4

ЧЕТВЕРТАЯ ЗАПИСЬ ЗЕМЛЯНИНА

С чего у меня все это началось? Неужели с того момента, как решил завести дневник и теперь таскаюсь с ним везде как ненормальный? Да я не очень-то люблю себя и вообще не понимаю, как можно испытывать к себе схожие чувства. Да я плохо разбираюсь в людях и, видимо, поэтому они дают мне повод к разочарованию. Есть друзья и весьма хорошие, которые со мной уже на протяжении нескольких десятков лет. Но даже им я не могу доверить мысли, многими называемыми сокровенными.

Это после того, как я имел смелость жениться. Гонялся за ней три года, страдал. А когда добился, прожил буквально год счастливым и опять начал страдать. Конечно громко сказано, но теперь я вспоминаю холостяцкую жизнь, как райскую. Раньше только за себя ответственность чувствовал. Теперь семья. А семье что нужно? Многое. А я даже минимума не могу добиться. Ни квартиры, ни машины, ни стабильности финансовой! И что нормальный мужик в этой ситуации делает? Он пытается найти из нее выход сначала путем генеральских планов, которых у каждого с десяток на уме. Затем начинает их безуспешно реализовывать, опять же в уме. Меняет место работы. Где-то повезет, где-то уволят, а где-то и самому надоест впахивать за копейки. А семья-то ждет, требует. Требования переходят в скандалы и упреки. И так противно жить становится.

Вот я и заморозился! Сначала хотел плюнуть на все, но передумал и проглотил слюну.

Видимо зря.

Друзья стали замечать за мной странности: «Что-то ты грустить часто начал Стасик, — говорят — Раньше от одного взгляда на тебя хохотать начинали, а теперь без слез не взглянешь!» И потом сами принимаются причины излагать, начиная с семейной жизни заканчивая ею же. Весело конечно, но это только на время — дома-то чаще бываю.

И в один из таких вечеров греясь у камина, изображенного на обоях, оставшихся еще от старых квартиросъемщиков, я и решил завести дневник. Резко так решил! А осуществил это решение ночью, когда все спали и даже не заметили, как сбегал до круглосуточного магазина и выпросил у продавщицы за большущие деньги амбарную книгу.

Может она и послужила причиной моего теперешнего положения? Ведь я только одну запись в ней успел сделать той же ночью. Вернее уцелела одна. Остальные вырвал. Уж больно плохие мысли там присутствовали. Теперь чувствую, что зря. Было б чем заняться.

С того момента я не выпускал ее из рук. Боялся, что кто-нибудь в мое отсутствие познакомится с моим настоящим внутренним миром. На эту «кто-нибудь» я, разумеется, не обиделся бы, но ведь это же мои мысли и я не позволю переваривать их чужими мозгами. А всем говорю, что устроился в одну дешевенькую фирмочку кладовщиком. А поскольку там еще полный беспорядок, то боюсь оставить столь важный для ее будущего документ.

Месяц уже хожу.

Понимаю, что со стороны выгляжу глупо, но ничего не могу с собой поделать. Приросла она ко мне что ли?

И вот, возвращаясь сегодня с поисков очередной работы, которая в очередной раз увенчалась успехом благодаря моему языку и неплохой начитанности, черт меня дернул увязаться за одним странным голубем. Странность была в том, что он хромал на одну лапку, к которой была привязана что-то вроде нитки, но очень толстой белого цвета. Видимо он запутался совсем недавно, так как, она была до сих пор чистой. И еще он не мог взлететь. Каждый раз, когда я пытался приблизиться к нему, он убегал. Мне стало занятно, почему он не воспользуется крыльями, может я что плохое задумал? Но он только передвигал своими маленькими лапками и довольно успешно. Стоило мне остановиться, он замирал и косился в мою сторону, словно для него это была игра. Тогда я невольно начал оглядываться — нет ли поблизости кошек? Вот бы они с ним поиграли! Но никого из охотников, кроме меня, поблизости не нашлось. И хотя единственной моей целью было помочь бедняге, во мне постепенно рождалась злость к этому глупому существу. Даже, когда я бросил эту затею и двинулся прочь, он только подпитал ее.

Взял и за мной пошел!

В следующую минуту я помчался за ним, как угорелый. До сих пор не мог представить, что голуби способны так передвигаться!

Носились долго.

Временами казалось, что вот-вот наступлю на нить, но она ускользала всегда в тот момент, когда моя нога была готова прижать ее кончик.

Не знаю, приемлемо ли такое слово в данном случае, но я бежал вдохновенно! С каждым шагом становилось радостно оттого, что мимо с большой скоростью проносятся дома, люди, машины, (деревья вообще мелькали!) и даже воздух. Правда, я пыхтел, как сейчас помню: — ыха, ыха. Не совсем, конечно, красиво. Но тогда мне это было без разницы.

И, наконец, когда я уже был готов полюбить эту прекрасную птичку за новое чувство, за, практически, чувство полета я действительно полетел, но не вверх, а вниз. Последнее, что довелось разглядеть — это окраину города, где-то в железнодорожном районе ближе к реке и темное пятно перед собой, которое словно огромный глаз раскрылось и ослепило меня ярким белым светом.

Наверное, я тогда от страха потерял сознание, иначе бы чувствовал падение.

Не помню, как очнулся, но точно помню, что долго лежал, зажмурившись, свернувшись в калачик. Прежде, чем открыть глаза, я мысленно пробежался по своим конечностям, пошевелил ими и только тогда рискнул.

Господи! Я чуть не ослеп! И хотя было очень страшно, мои глаза не хотели закрываться, жадно пытаясь выискать хоть что-то, на чем можно было остановить взгляд. Меня трясло, я боялся закричать или даже произнести пару слов, чтобы успокоить себя, как обычно поступаю.

Не знаю, сколько пробыл в оцепенении пока не осознал, что стою на четвереньках, словно преданная псина, задравшая голову к хозяину. Когда разум вернулся ко мне, я не смог удержаться, дабы дополнить картину троекратным гавканьем, нисколько не заботясь о том, что меня мог кто-нибудь видеть. Слава Богу, это получилось шепотом!

Продолжая стоять в такой позе, я принялся обследовать пол. С первого взгляда стало очевидно, что он не соответствовал этому простому названию. Вместо него какая-то невидимая преграда. Такое ощущение, что на небесах, где вокруг, даже под ногами, сплошной свет, за исключением неудобства, от которого со временем можно кое-что отсидеть. Поэтому сейчас я лежу на животе. Правда и это положение придется менять, так как уже начинают болеть локти.

После того как я убедился, что разумное объяснение этому дать не могу, я взялся за это путем поиска стен, дверей, коридоров, которые, если рассуждать логически, должны существовать, пусть их и не видно, как и то, на чем стою.

Ничего подобного!

Та логика, которой я владел, потерпела фиаско.

Сначала шел поступью гейши, короткими шашками, боясь снова провалиться. Затем, немного осмелев, прогулочным шагом, выставив вперед руки, потом быстрее, быстрее. Бежать я не рисковал и даже сейчас не имею такого желания, хотя на сто процентов уверен в бесполезность собственных попыток найти выход. Все же боязно как-то, а вдруг наткнусь на что-нибудь и расшибу нос и голову. И так влез не знаю куда.

Долго я так бродил, пока мне не пришла одна мысль. Я так обрадовался, будто она могла спасти и так удивился, что она не пришла раньше. Что не сразу воспользовался ею, а решил немного посмаковать, так сказать, растянуть приятное ожидание. При этом я начал очень серьезно настраиваться на результат. Дело в том, что у меня оказывается не только ноги и руки есть, глаза, но и голос.

Глотка у меня что надо! В армии запевалой был. Так вот, если я крикну, да погромче, то смогу понять, где нахожусь. По крайней мере, в большом помещении, хотя это и так ясно, или черт знает где!

Вот это-та загадка меня и подкосила. Испугала, можно сказать. Вдобавок к этому я вспомнил, что не слышал своих шагов, не замечал и не замечаю. Мне не жарко, ни холодно, ни какого сквозняка или перемен в освещении, ни посторонних звуков.

Мне просто страшно открывать рот!

Что будет?

Поэтому, вот, лежу сейчас и благодарю себя за то, что хоть дневник рядом оказался и ручка.

На сотовый рассчитывать не приходится. Я его просто так ношу, даже батарея села. А запустить его в пустоту не то, чтобы жалко или страшно…зачем я тогда его с собой носил?

Но дальше так продолжаться не может. Нужно что-то делать, а то так и не выберусь отсюда.