Записки ночного сторожа

Собутыльник

Каждая вошь стремится использовать тебя в своих интересах, говорит мне новый случайный собутыльнник. И при этом не как-нибудь, а во имя интересов Государства, Народа, Братии, Института, Отдела, Искусства и прочей священной общности с большой буквы. И все врут, сволочи. И ничего не поделаешь с их враньем. Хочешь воевать с ними — сам выступай от имени Государства, Народа… А это значит сам рвись в заведующие, директоры, лауреаты… Значит, сам будешь с ними! И ведь единственный честный путь действовать ради Государства, Народа…, — это послать на… всю их демагогию о Государстве, Народе… А кто ты тогда есть?… То-то! Потому-то я и положил на всех и на все с прибором… Осточертело все, во как!… Надо, брат, так настроить себя, чтобы не видеть ничего этого. И получать удовольствие просто от того, что жив. Что пока на воле. И в общем сыт. И вроде бы одет. И выпить можешь. Чего тебе еще?! Живи-наслаждайся. И пусть они там сами разбираются между собой, кто во имя, а кто нет. Ты прав, говорю я. Хорошо так, если есть какие-то минимальные гарантии. А если их нет? Если тебя вот-вот лишат этого всего? А ты не лезь, говорит Собутыльник, вот тебе и гарантии. А если, говорю я, уже поздно? Случилось так, что ты влез. Тогда как? А у тебя есть гарантии, что не влезешь? Вот ты сегодня с шефом поругался. А ты уверен, что он это оставит без последствий? А если раздуют дельце? Я бы принял твою концепцию, если бы была гарантия, что возврата к прошлым порядочкам нет. А такой гарантии нет. Наоборот, все говорит о том, что поворот уже начался и идет на всех парах. Так что твой идеал скоро лопнет, как мыльный пузырь, хотя он и примитивен до безобразия. Неужели ты сам не чуешь? Твоя позиция Их вполне устраивает, но не как постоянная установка, а как временное средство. Потом Они с тебя шкуру сдерут. За что? За то, что не помогал Им активно. Нет, брат. Нейтрал в нашей жизни — сначала помощник Им, в потом — жертва. Ты меня не пугай и не агитируй, говорит Собутыльник. Все равно я другим не стану. Мы все равно другими не станем, и в этом суть дела. Все решает то, сколько в обществе таких, как я, как твой Сменщик, как ты, как Правдец, как Двурушник… Чтобы у нас произошли реальные перемены, нужны определенные изменения пропорций лиц таких типов. А это — история, а не результат постановления или призыва. Сейчас в Ибанске количественное соотношение основных социальных типов людей таково, что возможен только возврат в прежнее состояние. Сроки, скорость и форма возврата зависят не от сопротивления лиц типа Сменщика, Правдеца и т. п., а от чисто технических возможностей властей восстановить статус-кво. И только от этого. Издадут наши власти указ вернуться в состояние, какое было при Хозяине, или указ не возвращаться, все равно мы в это состояние вернемся. Возвращаемся уже. Скорость возврата не увеличится, если завтра во всех газетах напечатают портрет Хозяина и призыв восстановить его порядочки. Скорость возврата зависит от размеров страны, от числа людей, от числа учреждений, от иерархии учреждений, от иерархии власти и т. д. Она не может быть больше некоторого максимума.

Забегаловка постепенно заполняется всякого рода сбродом, вроде нас. Крики, мат, дым, грязь, вонь. А уходить отсюда не хочется. И мы с Собутыльником постепенно упиваемся. И все окружающее нам уже не кажется убогим. Наоборот. Убожеством кажется все то, что вне забегаловки и этого скопления пьяных людей. Что за жизнь, говорит Собутыльник, заранее переживать будущее зло! Делать предложение девушке с сознанием, что она тебе изменит! Заводить разговор с человеком с мыслью о том, что он настучит! Начинать книгу, зная о том, что ее не напечатают, или, хуже того, что за нее тебе дадут по шее, если узнают о ее существовании! Еще не состоявшаяся радость несет с собой сразу же яд огорчения. Так что лучше ничего вообще не начинать. Пусть происходит неожиданно и случайно. Я шел сюда, не зная, что встречу такого приятного собеседника, — нечаянная радость. Авось баба какая-нибудь подвернется, — маленькая, но тоже радость. И никаких априорных огорчений. Попробуй, поживи так год-другой. Сам убедишься, что так лучше. У меня это не получится, говорю я. К тому же поздно. Вряд ли у меня будет этот год-другой для житейских экспериментов.

Не верь тому, что я тебе тут наплел, сказал Собутыльник на прощание. Ничего из этой затеи все равно не выйдет. Только на время забудешься. Знаешь, какое открытие я сделал сейчас? Если даже кошмары времен Хозяина не повторятся, то общество обречено вечно жить под угрозой их повторения. Это проклятие на века. В основе нашего общества лежит преступление. А на преступлении нельзя основать безмятежно счастливую жизнь. Правдец прав, единственное спасение от этого кошмара памяти — полное и чистосердечное признание во всем. Но мы не способны на это. Мы стремимся и будем стремиться замалчивать. И потому мы никогда не забудем. Пока!

И мы разошлись, даже не пожав друг другу руки на прощание. Кто ты, человек? Из какой судьбы ты возник? Куда ты ушел? Почему такие, как мы (как я, Сменщик, Собутыльник) не прилепляемся друг к другу? Встретимся раз-другой, и расползаемся кто куда.