Записки кельды, часть 2

21. КОМУ ТЫ ХОЧЕШЬ ВЕРИТЬ?

НОЧНОЙ РАЗГОВОР СО СЛУЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ

Все свободные от дежурства натурально спали. Просто — все. Мы въехали в их профлистовую оградку как к себе домой. Хоть одна душа бы встрепенулась, нда… Наши мужики поморщились, рассредотачиваясь по периметру.

— Вы б хоть дверной колокольчик повесили или чё, — беспардонно пробасил Никита. — Проснётесь однажды, а бо́шки в тумбочках…

На его громогласный спич кто-то среагировал. В некоторых домиках началась разной торопливости возня, на окошках задёргались шторки. Ну, хоть так.

Посреди образованного фургонами круга под тентом стояло в ряд несколько столов (туристических таких, из тонкой фанерки, с раскладными ножками) и пластиковых стульев, как будто стыренных в какой-нибудь кафешке. Мы спешились и сели: барон во главе стола (парни припёрли ему чурбак, стульчик бы по-любому сложился), я по правую руку. Вова положил на стол свой шлем и махнул рукой четверым охранником, держащимся зажато, как арестанты:

— Присаживайтесь, господа, — а потом нашим. — Остальных буди́те, два часа уже́, сколько ещё тут торчать…

Из домиков показались самые бдительные. Сарказм, да? Ну, во всяком случае, они проснулись самостоятельно. Некоторых пришлось будить. Некоторых дам — будить сильно.

Взлохмаченные люди с выпученными глазами рассаживались вокруг стола. Кто-то догадался, что мест не хватит, и прикатил ещё пару чурбаков. Сообразительные какие! Прямо оценка пять…

— Да что происходит, объясните мне?!! Вы в курсе, вообще, сколько времени?!! — последняя соцдама выходила туго и с криком. Каменный цветок, блин*.

*Не выходит потому что.

'Что, Данила-матер,

не выходит каменный цветок?'

// Сказы Бажова.

Лица сидевших за столом охранников сделались кислыми. Видать, характер у бабцы был не сахар, и за прошедшие сутки (сутки, Карл!) она уже многих успела достать…

Она вывалилась из ближайшего к нам домика, колыхаясь объёмными телесами (подхуднуть ещё не успела). Следом за ней семенила полная противоположность: мелкая, сухонькая даже… бабуля, да, которая пыталась уговорить первую не нервничать и выслушать людей, возможно дело важное или помощь нужна.

Ха. Оригинально!

Толстуха, однако, внимать увещеваниям не хотела, подскочила к барону, посчитав его (и правильно) основным источником своего дискомфорта:

— Вы в своём уме?!! Явились посреди ночи!!! Приём в дневные часы!!! — бульдожьи щёки колыхались, она ещё что-то орала, но я ткнула в неё пальцем и начала свою коррекцию. Голос у ней стремительно охрип. — Что вы в меня пальцами тычете?.. — уже совершенно сипло выкрикнула она. Тут до неё что-то дошло, она схватилась за горло, и просипела едва слышно: — Это что?.. Это вы?..

Я аккуратно откинулась в хлипком пластиковом кресле:

— Это я. Никто не смеет орать на моего мужа. Ещё одно слово — и я отключу вам голос насовсем. А будете махать руками — и руки тоже. Так что лучше не раздражайте меня. Сядьте и слушайте.

На этой странной ноте за столом установилась тишина.

Зеленовато-голубой свет от двух маленьких лун заливал внутренний двор, но на столе лежала большая чернильная тень от тента, и все сидящие оказались в этой тени. А хотелось бы видеть лица. Барон сделал круговое движение перчаткой:

— Свет есть у кого? Дайте.

Свет, в основном как побочный эффект у мастеров-мелочёвщиков (гравёры, резчики, рунники и прочие), был у многих. У всех по-разному. Кто материализовал в виде свечей, кто — фонариков. Кто-то прошёл вдоль столов и положил в каждую солонку светящийся жёлтым шарик, размером со снежок. Стало хорошо. Хозяева вытаращились ещё больше.

Стук пальцев латной перчатки по фанерной столешнице в ночной тишине вышел резким.

— Итак. Для тех, кто меня не узнал. Я — барон земель Белого Во́рона, Владимир. Время моё дорого, поэтому — уж извините — говорить будем тогда, когда удобно мне. Прежде всего, обращаюсь к вам, мужики. Старший группы кто?.. — поднялась рука. — Отлично. Представьтесь.

— Капитан запаса, Дейнечук Дмитрий Сергеевич.

— Кто ваш… работодатель, так скажем? Или вы по собственной инициативе? Добровольная народная дружина?

— Ну, нет, как бы. То есть — мы добровольно, конечно, без принуждения. Но — за зарплату.

— Вольнонаёмные?

— Точно, так.

— И каковы же ваши функции?

Капитан приосанился:

— Поддержание порядка на вверенной мне территории.

— Та-а-ак, а вот это уже интересно. С этого места попрошу поподробнее: каким образом вы собираетесь поддерживать порядок? — барон вопросительно склонил голову вбок.

— Состав группы предполагает патрулирование зоны непосредственно перед входом в портал, посменно, по четыре человека.

— Как сегодня?

— Ну… — старший посмотрел на несколько сконфуженных дежурных, сидящих тут же за столом, — да.

— То есть, если напротив вас на улице начнут грабить или насиловать — вас это уже не касается?

— Э-э-э… Ну, почему же…

Охранники завозились. Владимир Олегович выразительно поднял брови:

— Нормальный вопрос. Подумайте. Насколько и за кого вы готовы впрягаться? Если к вам прибегут с жалобой на грабёж — вы пойдёте разбираться? И главное: как? А к вам обязательно придут. Толпами побегут. Что вы будете делать? Чтобы не мучить вас, предложу вам к рассмотрению вот такую простую ситуацию, — барон, практически не меняя интонации скомандовал: — К бою!

Двадцать клинков с тихим шелестом покинули ножны. Сидящие за столом замерли.

— Это был просто пример, — не меняя позы, любезно пояснил барон, — однако не все встретившиеся люди будут столь же мирными, как мы. Мечи в ножны!

Охранники осторожно выдохнули.

— Ну, знаете, Владимир…

— Знаю. Мы тут за четыре года уже всякого навидались. Забудьте про то, что вы здесь охрана. В таком виде как сейчас вы можете только желать людям хорошего дня и предлагать выбросить за собой мусор в контейнер. Очень приветливо. Иначе пошинкуют вас. Да хоть те же цыгане.

— Вчера подходили несколько, вроде вежливые.

— В прошлом году эти вежливые разорили целую кучу усадеб. Ко мне с десяток семей перебежало. Ещё больше приходили требовать, чтоб я наказал цыган, вернул награбленное, пошёл и навёл порядок — в таком духе.

— Навели?

— Нет. Все эти приходящие отказались идти под мою руку, хотели самостоятельности. А я отвечаю только за своих людей. Поймите, мужики — это важно: здесь нет государств, кроме тех, которые мы сами делаем. Для своих — я господин, я защита. К другим я не лезу. А ко мне они лезть боятся.

— А если всё-таки?..

— Для тех, кто останется в живых — рабство и общественно-полезные работы. Срок зависит от тяжести преступлений.

— Как это — рабство? — переспросил женский голос. — Прямо рабство? Настоящее?

— Настоящее.

— А… А разве это законно?

О, боги…

Вова тяжело посмотрел на спросившую:

— На моей земле я — закон. Я — единственный судья. Моё баронство. Мой порядок.

Говорил он негромко, но слова ложились, как свинцовые кирпичи.

Сидящие за столом люди несколько растерялись. Владимир Олегович обвёл их взглядом:

— Вы, когда сюда собирались, разве не поинтересовались: где, как вы будете жить?

— Ну… Нам обещали дома, землю…

— Защищать вас будет кто? В этом вашем доме? Вот вас, к примеру, женщина? Придут ночью, вас изнасилуют или убьют, дом ограбят. Сожгут. Или присвоят. И вас, например, присвоят. Будете рабыней. В бывшем своём доме хозяина и его гостей обслуживать. Во всех смыслах.

Второй женский голос спросил недоверчиво:

— Вы шутите? Это же… дикость какая-то…

Барон картинно развёл руками:

— Теперь вы в диком мире.

— Поздравляю с прибытием, — негромко пробормотала я себе под нос.

Женский край заволновался, обсуждая полученную информацию. И порицая, очевидно, предъявленные им факты. Как это могло помочь им в обустройстве жизни — не вполне понятно. Им хотелось, чтобы вокруг было цивилизованно, но без усилий, прямо так. Мда-а-а…

Один из сидящих за столом поднял руку.

— Да?

— Здесь у портала тоже, говорят, есть ваш двор?

— Есть, усадьба. Здесь вроде как ничейная земля, торговый городок. В порядке мы заинтересованы, так что мне лично не хотелось бы, чтобы вас по-быстрому перерезали.

— А почему нас должны перерезать? — испуганно спросил ещё один женский голос.

— Да потому что защищены вы примерно как бродячий цирк! Стои́те с пафосом, нагло — может, у вас какие ништяки есть, нужные правильным и рассудительным людям, которые умеют защищать своё добро? Понт на первое время хорош, пока ушлые людишки не поймут, что за ним ничего нет. Я бы больше двух недель спокойной жизни вам не дал. За две недели кому надо всё про вас расчухают и, как минимум, начнут вас щипать. Думайте, мужики. Говорите с начальством. И мало вас, и брони́ никакой, не говоря уж об оружии. Что эти дубинки? Смех один. С оградой вам что-то решать надо. Забор такой — от добрых людей. И хоть собачонку заведите, что ли, чтоб ночами караулила…

Барон поднялся, собираясь уходить. Тот же женский голосок, который возмущался дикостью рабства, обиженно спросил:

— Почему вы всё говорите: «мужики, мужики…» А как же женщины?

— Право голоса и участия в принятии решений предоставляется только тем людям, которые могут принять участие в решении проблемы. Что вы можете сделать для усиления обороны вашего посёлка?… Вот поэтому я и обращаюсь только к мужчинам.

— Но это же дискриминация?

— Добро пожаловать в средневековье.

ВЫ ЗАБЫЛИ!

Мы уже отъехали метров двести, когда сзади послышался крик той самой бабули, которая уговаривала жируху не нервничать:

— Девушка! Девушка-а-а!

Голос звучал скачка́ми. Судя по всему, бабушка бежала изо всех сил.

— Де-ву-шка-а-а!.. Вы за… ах-х-х… заб… забыли!..

— Тебе что ль кричат? — придержал коня Вова.

— Скорее всего. И чё я там забыла?

— Ну, не знаю…

Мы остановились.

— Девушка… Вы забыли… ох… — дышала она и вправду тяжело. — Голос… Голос Татьяне Филипповне…

— Во-первых, можете обращаться ко мне «госпожа баронесса». Во-вторых, кто такая Татьяна Филипповна?

— Вы разве не помните? — она неверяще смотрела на меня. — Соседка моя, полная такая…

— Эта невоспитанная баба, которая позволила себе орать на моего мужа?

В этом ракурсе ситуация выглядела вовсе непривлекательно, и бабушка замялась. Скорее бы они уже перестроились на адекват, а?

Я поморщилась:

— Видите ли, уважаемая. Если бы речь шла просто о муже и моих личных эмоциональных привязанностях — дело одно. Но эта хамка позволила себе орать на барона. На барона — вы понимаете? Правителя земель и всё такое. Да ещё и при его людях, а это усугубляет. Позволь она себе такое поведение непосредственно в баронстве, ей бы, скорее всего, сразу отрезали язык за хамство. И отправили на исправительные работы, лет на десять. Поскольку дело происходило на нейтральной территории, и вы новенькие — законов не знаете, правил… баронесса Белого Ворона — я — в своём неизъяснимом милосердии ограничилась лишь уменьшением громкости звука наглой бабе. А ведь могла бы не ограничиться.

Стоящие вокруг мужики согласно закивали — мол, да. Могла бы. Бабуля растерянно затопталась:

— Но ведь она едва слышно говорит…

— Она говорит! — рявкнул Вова, которому надоел разговор в пользу бедных. — Так что могла бы подойти и поблагодарить, а не пыхтеть по кустам!

Кусты у профлистовой ограды замерли и перестали дышать.

Мне тоже надоело торчать колом:

— Всё, закончим разговор. В прошлом году была сходная ситуация, и я не вижу повода менять условия. Исцеление возможно при условии искреннего раскаяния. Стоимость лечения пятьсот тысяч. Рублей, — уточнила я; до сих пор некоторые пытаются заначенные баксы всучить — кому они, нахер, сейчас нужны… — И пожалуйста, Антонина Ивановна, не надо мне жалостливых мыслей о благотворительности. Это должны быть её личные деньги. Не ваши. Спокойной ночи.

И ВСЁ ЕЩЁ ЧЕТВЁРТОЕ ИЮНЯ:

ДНИ РОЖДЕНИЙ, ЦЕЛЫЙ БУКЕТ

Кельда

Мы вернулись домой и собрались урвать часа четыре сна, а потом начать готовиться. Четвёртое июня — день нашего перехода же! День рождения: у меня, у Василисы, у бабушки.

По идее, в тот же день с нами перешёл и Миша, но теперь, после сброса лет, ему было всего четыре года, и мы записали его в тот же день, что и Петю — двадцать девятого мая, с разницей в один год.

Я бы и не стала писать про день рождения, но.

Василисе исполнялось двенадцать.

Мы ждали Сингкэн.

Я почему-то думала, что она снова придёт лично, как это уже раза три было — громко, ярко и весело, но Васька примчалась ни свет ни заря и затарабанила в дверь нашей спальни:

— Мама! Дядя Вова! Вставайте, что покажу!

Сингкэн пришла во сне. И теперь Василиса могла зажигать огоньки и разводить костёр по щелчку пальцев. Начала, так сказать, с малого. Вова сразу напридумывал ей кучу упражнений для тренировки, чтоб использовать то что есть с максимальной пользой. В этом он у нас мастер.

КИТАЙСКИЙ ЛЕКАРЬ

Новая Земля, Иркутский портал и его окрестности, 05.02 (июня). 0005 // СтЗ, то же четырнадцатое сентября 2022

Татьяна Филипповна

Татьяна Филипповна была в полном раздрае. Её голос! Она привыкла гордиться им — звучным, властным, с хорошо поставленными начальственными интонациями. Её излюбленное: «Ну, что тут у вас⁈ Показывайте! Где отчёты и чеки⁈» — заставляло трепетать любую опекунскую семью. И вот теперь этот жалкий сип…

В первый день после ночного непрошенного явления беловоронцев она почти не выходила из фургона, пребывая в некоторой прострации. К вечеру немного отошла, поставила на место нескольких хамов… точнее, попыталась поставить, взбесилась от того, что её указания, произнесённые слишком тихо, проигнорировали, и остаток дня вновь просидела на кровати, лелея планы мести.

Сегодня она лично планировала обойти все наличествующие у портала дворы и опросить хозяев на предмет информации о неучтённых бегунках. И провести разъяснительную беседу! Все планы насмарку… В каждом дворе сидело две-три шавки, и даже если хозяин запирал их и выходил за ворота, из-за собачьей брехни её го́лоса было решительно не слышно. После третьей попытки она плюнула и побрела к порталу. В посёлочек госслужбы идти вовсе не было возможности: уж больно злорадно на неё поглядывали некоторые служа́ки, которым она позавчера неоднократно указывала на изъяны в их поведении. Хамло и быдло! Мужланы!

Татьяна Филипповна шагала, пыхтя и фыркая, и подошла к столам уже в совершенно рабочем настроении (бодром и гневном). Если бы не голос!..

Она плюхнула на стол папку с пачкой нетронутых листов и сделала вид, что погружена в работу. Посидев так какое-то время, она вдруг вспомнила, что отчёт по беловоронским детям должен был быть составлен в первую очередь, и на несколько секунд замерла, неподвижно уставившись в одну точку, а затем со страшной скоростью начала копаться в бумагах, отыскивая нужные бланки.

Вот они!!!

Будет вам отчёт! Закачаетесь! Бурлящая внутри гневная энергия нашла точку выхода и начала изливаться на разлинованные листки патетическим фонтаном. Сейчас-сейчас! Мы вам и про эксплуатацию детского труда, и про ущемление прав, и про чудовищные условия жизни…

Она так увлеклась, что даже не заметила упавшую на листки тень. Так что у профессионально улыбающейся цыганки начало сводить скулы, она не вытерпела и потрясла соцдаму за плечо.

— Что⁈ А⁈ — сипло вскрикнула Татьяна Филипповна, выдернутая из объятий бюрократической музы.

— Здравствуй, говорю, дорогая! Давай погадаю, всю правду тебе скажу. Всё как есть!

Татьяна Филипповна подгребла к себе листки и сделала строгое лицо, яростно засипев:

— Не надо! Идите! Я не гадаю!

Лицо второй гадалки, невесть откуда выросшей за плечом у первой, сделалось хищным:

— Ай, дорогая! Всё вижу, правду говорю! Заколдовала тебя во́ронская ведьма!

Соцдама вскинулась и впилась глазами в лицо цыганки. И в этом была её главная ошибка. Опытной ворожейке не надо было говорить, что она удачно угадала. Как удачно! И как повезло, что Давидик позапрошлой ночью увидел, как беловоронцы выезжают из новой усадьбы госслужбы. И самое главное — разглядел, что ворон с воронихой сами там были! Дальше только сложить два и два — и чтоб в прибытке восемь получилось! Толстая Земфира преисполнилась скорби и подсела на лавку, дружески заглядывая инспекторше в глаза:

— Ай, бедная моя! Как же тебя угораздило-то, а? — разросшийся до восьми человек хор подпевалок дружно включил сочувственные причитания. — Она ведь что делает, а? Подкарауливает, ловит — на пустяках ловит, скажите девочки? — девочки свою работу знали хорошо и сказали как надо. — Вот! И я говорю! Голос у людей отбирает! — на Земфиру снизошло вдохновение: — Слух отбирает! Зрение! Совсем инвалидами делает людей! А потом лечить предлагает за большие деньги!

— Ай ба-а-альши-и-и-е-е-е… — дружно взвыл хор.

— Пятьсот тысяч попросила, да? — ткнула пальцем в небо Земфира и по глазам Татьяны Филипповны поняла, что опять угадала. — Ай, бессовестная! Стыда у ней не-е-е-ет! Вот, девочки не дадут соврать: в прошлом году также подловила нашу девочку, Розу — да, девочки?

Ну, конечно же, да… Социнспекторша смотрела в пронзительно-чёрные омуты, ощущая глубочайшее расположение и проникаясь ценностью доверенной ей информации. Вот ведь, оказывается, в чём дело! Это были мошенники! И она, заслуженный и уважаемый сотрудник, стала жертвой мерзкой аферы! Цыгане, заметив, что наживка заглочена, разливались соловьиным хором.

— Ой, Роза как мучилась… ой, мучилась м-м-м, совсем говорить не могла, совсем! Тоже с неё пятьсот тысяч просила эта ворониха! А потом… — Земфира воровато оглянулась, голос её упал до таинственного шёпота, — мимо нашей деревни шёл лекарь… китайский! — девки выпучили глаза, удивляясь такому выверту воображения, но мелко согласно закивали. — Он Розку вылечил, ты не поверишь! — кричать шёпотом — это особый талант, и Земфира давно довела его до совершенства. — Голос ангельский стал! Поёт как соловей, я говорю тебе! На твоё счастье, он с севера возвращался на той неделе, да… В свою китайскую деревню… Погостить у нас остановился, очень мы ему ещё с того раза понравились, деревня у нас хоро-о-ошая, доброжелательная, хлебосольная. Вечером собирался дальше идти. Если сейчас поторопимся — успеем застать! Ты понимаешь, повезло тебе как⁈ Сильно, сильно дешевле лечит, за… — Земфира попыталась навскидку оценить немедленную платежеспособность жертвы, — за сто семьдесят тысяч всего!

Глаза у Татьяны Филипповны слегка потухли.

— Что⁈ Не хватает⁈ Да ты не расстраивайся. Сколько не хватает? Да-а-а!.. — цыганка широко махнула рукой, дескать — развернись, душа! — Девки! Для хорошей женщины чего не жаль, да⁈ Скинемся, сколько не хватает, а⁈

Татьяна Филипповна смотрела в эти искренне готовые помочь лица и наполнялась надеждой.

— Я быстро! Не уходите!

Она торопливо запихивала исписанные листы в папку, не замечая, что сминает их как попало.

— Ты только, слышь — никому не говори! — Земфира придержала клиентку за подол. — У воронихи везде свои люди! В прошлый раз китайца нашего чуть не убили, мы всей деревней сражались, прямо война была! Он же у них клиентов уводит, понимаешь? Они бесстыжие там, за деньги у них всё! Так что — тихо!

— Аха… аха… — она торопливо кивала и сипела: — Вы не уходите!

— Быстрей беги, а то уйдёт китаец!

Этот приказ стал последним маячком. Закладкой. Или программкой — кому как нравится. Татьяна Филипповна, мало что видя вокруг, бегом добежала до фургончиков, закрылась в своём, уронила под ноги папку, рассыпав ворохом листы, и лихорадочно начала вытряхивать из чемодана вещи. Там, в потайном кармашке, вшитом под дно, лежала маленькая сумочка с наличностью. Была, правда, ещё банковская карта… Она, секунду подумав, сунула в сумку и карту.

В дверь застучали:

— Танечка, что случилось?

Как же её уже достала эта старая карга! Вот вернётся голос — надо срочнейшим образом хлопотать об ускорении постройки домов! Она вылетела из фургона, постаравшись толкнуть соседку дверью (ещё увяжется следом!), и понеслась к порталу — скорее, скорее! Весь ужас и мерзость ситуации теперь представлялся ей с отчётливостью необычайной. Это же надо, какие подонки! Провоцируют людей, нарочно, чтобы впоследствии вымогать с них деньги! В обязательном порядке следует написать докладную! Но сперва — китайский врач!

У портала толпилась куча народу, но цыган не было. Сердце Татьяны Филипповны ухнуло в самые бездны отчаяния! Она заметалась вдоль каменного полукружия, отделяющего равновременную зону от прочего мира. Как же так⁈

Земфира!!! Она выглянула с другой стороны рамки, призывно махнула рукой и скрылась за серебристо-голубым бортиком. Издав сдавленный сиплый крик облегчения, инспекторша забежала туда. В изнанке портала отражалась маленькая повозочка, запряжённая парой косматых лошадок.

Цыганка махала из открытой двери:

— Скорей! Охотятся на тебя уже! — глаза у неё были такие натуральные, что Татьяна Филипповна сразу поверила и влетела внутрь, заставив всю повозку заколыхаться.

Дверь захлопнулась.

— А кто?.. Кто охотится? — испуганно просипела она, озираясь на уже закрытую дверь.

— Эти, из Белого Ворона! Узнали, что ты целителя другого ищешь — вон, народу сколько нагнали! Всех про тебя расспрашивают! Сволочи! Принесла деньги?

— Д-да, конечно.

— Ай, молоде-е-ец! Счастье твоё, что успела. Скорей поедем к доктору! — словнов ответ на этот вскрик повозка качнулась и двинулась вперёд. — На́ вот пока, попей чайку, пока бежала, должно быть во рту пересохло…

Татьяна Филипповна почувствовала, что во рту у неё действительно до невозможности сухо, схватила чашку и сделала несколько жадных глотков. Земфира, внимательно следившая за убыванием жидкости в чашке, сделала сочувственное лицо:

— Ну что, много не хватает?

— Почти двадцать тысяч, — еле слышно просипела Татьяна Филипповна, теребя в руках сумочку.

Лицо цыганки умильно-масляно просияло (всё-таки сто пятьдесят тысяч на дороге не валяются!):

— Ну, это ничего, скинемся! Поможем!

Татьяна Филипповна не успела рассыпаться в благодарностях, как стенки фургона вдруг потемнели и начали оплывать. Улыбка цыганки сделалась огромной, как у чеширского кота, закрыла собой всё пространство, от одной стенки повозки до другой. Поблёскивая золотыми зубами, она расползалась всё шире и шире, превращаясь в ночь, в которой вместо звёзд светили острые как у акулы золотые зубы.