Рассказывать о больших орудиях не интересно, они скорее относятся к разряду эксклюзива и не отображают основной технологии производства, обычные полковые пушки, вот они нам и расскажут как и где и как они появились на свет. Именно они являлись символом победы или поражения, это про них в победных реляциях говорилось — 'Захвачено столько-то орудий' — да и не каждый день города берутся.

Рассказывать о древности не буду, своими глазами не видел, а врать не хочется. Анисим показал кованую пушку… Безвестные кузнецы я только могу снять шляпу перед вашим мастерством…

ЭТО ещё и стреляло. Хотя почему бы и нет. Старые оружейники, изготовив такого монстра, забивали в ствол максимальный заряд и, стреляли не менее трех раз, случалось, что орудие разрывало, нерадивый мастер погибал, происходил эдакий естественный отбор.

'Да уж, а что было бы, если вместо манекенов в ладу- калину или газель, посадить её конструкторов и устроить краш-тест, как думаете, наши машины стали бы лучше?'

На двенадцать литцов колокольных, над пушками трудилось аж сорок два человека, пять мастеров и тридцать семь подмастерьев. Парадоксальная ситуация, мужикам уже и лет немало у некоторых почитай внуки есть, а они все в подмастерьях числится, хотя и работают вполне самостоятельно. Для того чтоб стать мастером не достаточно было отучится энное количество лет, этого было мало, надо было писать челобитную, лишь государь мог определить мастером на литейное пушечное дело. А уж там как рассудится…

'Царю, государю и великому князю Михаилу Федоровичу, всея Руси, бьют челом холопи твои пушечнова дела ученики мастера Олексея Якимова — Кирюшка Комонов, Воинко Логинов. Делаем мы, холопи твои, с тем мастером своим с Олексеем твой государев наряд: и верховые пушки, и дробовые, и тюфяки, и меньший наряд полковой. Да мы же, холопи твои, с мастером своим сделали тебе, государь, пищаль 'Аспид' ядром тридцать пять гривенок. А ныне, государь, мастер наш при старости, а мы, холопи твои, делаем пушечное дело двадцать другой год. Милосердный государь, царь… пожалуй нас, холопей своих, вели, государь, на пушечное дело дать, какое ты, государь, произволишь на опыт'.

И было за что идти на риск, связанный с возможной неудачей в испытании, литейные мастера, которые числились 'государевыми мастерами', получали определенный, твердо установленный оклад.

Раз в год мастера получали, кроме того, 'царский подарок' так называемое 'годовое сукно'.

'Генваря в 8 день (1620 г.) по указу государева жалованья пушечному мастеру Ондрею Чохову 4 арш. сукна английского, багрового по рублю аршин, да пушечным литцам: Кондратию Михайлову, да Григорию Наумову, да Олексею Якимову, по 4 арш. без чети сукна настрафилю лазоревого, цена по 2 рубля портище (дано), а пожаловал государь их годовыми сукнами'.

За отдельные работы выполненные по прямому указу царя, мастерам давали 'премии' Например, за отливку большого, в 2000 пудов, колокола 'Реут' Андрей Чохов получил в 1622 г. '4 арш.: сукна лундышу, маковый цвет, цена полтора рубли аршин да 10 аршин камки куфтерю червчатого, цена по рублю аршин, да сорок куниц, цена 12 рублев'.

Но, это так, лирика, проза жизни куда более нервная…

— Сгорит!

— Не сгорит.

— Пришквариться! Будешь потом с мясом отдирать, если сможешь.

— Ни чего с ней не будет.

— Будет.

— А я говорю, что не будет. От этого только прочней станет.

— Чугун приварится к укладу, вжисть не достанешь.

— А с чего им свариваться? Она сразу охладит расплав, он схватится и будет очень твердым. Мы как бы изнутри начнем ствол остужать.

— И это тоже плохо, хрупко будет, при первом же выстреле ствол разорвет.

— Не разорвет.

— Разорвет, не с первого так со второго аль с третьего…

— Анисим, а что мы спорим, давай маленькую пушечку отольем и на ней посмотрим.

— А как будешь воду прокачивать? А вдруг паром в обрат даст, народ побьем. Федор грех на душу возьмем.

Я склонился над чертежом, ткнул в него пальцем, — Вот здесь клапан будет. Он только в одну сторону пропускает, если обратно пойдет, закроется.

'То, что было понятно мне, иногда приходилось на пальцах разъяснять другим. Давным-давно на глаза мне попадался материал об отливках пушек, у которых канал получался сразу, суть его была в том, что сердцевина принудительно охлаждалась водой под давлением. Чертежей не было, да и сама заметка была всего три десятка слов, в ней говорилось, что так делалось, и ствол получался крепче обычного.

Здесь практиковалось другое, на деревянную оправку лепился слой глины, потом наматывалась веревка, опять глина, выравнивание. Всё это с промежуточными сушками, которые длились по нескольку дней.

Выравнивание… Снова сушка, предварительный обжиг, заливка, при всем при этом казенная часть при литье была наверху и все частицы шлака оставались в самой ответственной части, камере сгорания.

Дальше остывание, шлифовка внутреннего канала ствола. Наружная отделка.

И после всех этих бед испытание, его обычно проводили за городом, ставили ствол на временный лафет и вели стрельбу усиленными зарядами, каждый должен был выдержать не менее тридцати выстрелов разными зарядами. Не все выдерживали это изуверство, часть взрывалась сразу, другие только на усиленных, а вот испытание на утроенный проходили единицы. Все прошедшие испытание получали казенную печать, которая ставилась рядом с запальником, она свидетельствовала о принятии пушки на службу. Отсюда и пошло название 'казенная часть'

В один из вечеров, будучи в гостях у Анисима, предложил сделать разъемные формы и лить сразу с готовым каналом. Изготовить из стали (уклада) сердцевину с внутренней системой для охлаждения присобачить насос и начать гнать пушки одного калибра массовым потоком. Вот с тех пор и бодались'

— Сорвет, этот твой хлапан и что тогда?

— А возиться седмицу канал, выравнивая это нормально?

Обсуждение идеи затянулось на три долгих вечера, по прошествии которых Анисим взял на себя всю подготовительно исполнительную работу. Я сразу ему сказал, — 'Не знаю, не ведаю, не могу. Да и своих дел по горло'

Он поворчал для виду. Но деда сильно зацепила идея отливки в многоразовых формах, и если не удастся делать сразу с готовым каналом, то хрен с ним. Поставим сверловочную машину и будем сверлить. Но и при таком способе выход брака не маленький, из тех пушек, что для Петра на Урале делали, до сорока процентов в брак уходило. Вот если лить с охлаждением канала, качество возрастает и время изготовления меньше…

С такими мыслями я шел к кузнецам, третьего дня привезли 'доски' так здесь называют заготовки для стволов. Вот ещё одна головная боль. В среднем три коваля и шесть учеников сваривают в день по четыре ствола, ещё трое, но с девятью помощниками делали шесть, работая по шесть дней в неделю.

Василий по моей задумке вытягивает в среднем девять, но работают он сам, да ученик. По качеству, на его поделки очередь на пять лет вперед, ровные, крепкие… Но здесь надо брать в расчет подготовительные работы по засверловке.

Меня не устраивала, такая выработка, но такое положение дел устраивало самих кузнецов, они получали по два алтына за штуку. В год набегала приличная сумма. Каждый ствол проходил рассверловку и обточку на вертельных станках, и здесь также по два алтына платилось.

Замки, или как их называли местные 'жагры' делали три мастера, им помогало восемь работников. По уговору они должны были изготавливать двадцать четыре замка за шестидневную неделю, каждый… Но зачастую вместо семи десятков у них едва выходил полтинник. Они сам делали все и трудились над каждой деталькой по отдельности. Если раньше заготовки для замочной доски отливалась, и долго подгонялась. То теперь её штамповали со всеми отверстиями, какие были нужны. Вообще — то из двенадцати деталей замка удалось наладить штамповку только трех деталей но и это ускорило сборку в разы. Но мастеров нет, обещали пригнать из Тулы, а это те ещё грабли, но вид с боку, единственно чего не придется учить работе с металлом, но учить обращению с шаблонами.

Когда доберусь надо обсудить вопрос о боевых и подогнивой пружинах, попробовать и для них отработать просечку, отжиг и закалку. Подсмотрев, как делают ось для лодыжки и курковые винты, решил привнести сюда немного технологии, шаблоны и перки с метчиками, для стандартизации.

Ложечных мастеров, делающих приклады, был всего один человек да ученик и мой станок был встречен не то что бы на ура, во всяком случае, хоть какая-то капля благодарности была.

Единственно куда не сунул свой нос, была мастерская по лафетам. Скажем так его в дверь я просунул, и получил по оному отлуп, а по здравому размышлению…

Через меня скаска прошла, привожу выдержку из неё…

"а делать крепей на всякой станок с колесы по 24 шины, по 24 обоймицы одинаких, да двойных по тому ж, по 260 гвоздей, по 16 обручей, по 4 закрутья, по 4 наконешника к осям, по 2 поддоски во всю ось, по 4 стремяни, по 2 полосы на станок длиных, по 2 полосы поперек станка, по 4 полосы, чем станок перевязать, по 250 гвоздей, чем станошные полосы прибивать, да под исподь во весь станок под вертлюг по полосе, по 4 веретена связных, по 8 втулок, по 4 чеки, по 2 полосы сверху да с-ысподи на переднюю ось, на чем станок станет ходить, по 2 крюка да по 2 конца с пробоями и с репьями, по 2 кольца с обоимицами в брус, по полосе на дышло клепаных да по наконешнику с крюком и с чепью х коромыслом и к борон-кам по 2 крючка по сторонам к дышлу, по 3 веретена, по 4 гнезда петель да под ручки по 2 кольца, по 2 клепани да по ушам на вертлюгах, а под ними по тарели, на дышло по 3 обруча, к лисице по 2 веретена, по стремяни на лисицу, по наконешнику заварному, по середнику к станку"

Взгрустнулось малек, посидел вечерами, попытался вспомнить все что знал по откатникам и понял что не в этой жизни их строить. Отсутствие резины и технических масел и токарно-фрезерные работы.

Ещё бы знать, как эти станки работают. Опять же гидравлика…

Много разного рода идей умирает после проверки технологической базы современности. В сущности, она не плохая… Для своего времени. Но делать… Сделать можно. Как с теми же гильзами, штучно для себя, да возможно, для охоты, для мелких диверсий, но не как для оснащения армии и создания массового производства, для его основания, надо… Застрелиться и не жить.

За что не возьмешься, сразу вылезает здоровенный клубок проблем, гордиев узел. Вот и приходится больше ломать голову не КАК это сделать, а КАК приспособить местные технологии для производства.

Кузнецы, веселые ребята, но помимо них нужны токари, фрезеровщики, лекальщики, да просто грамотные специалисты, мой уровень знаний равен младшему подмастерью младшего дворника. Слышал здесь, увидел там, как любой современный человек, очень твердо усвоивший принцип по 'гуглить'

Но больше всего бесит, и к чему так я не смог привыкнуть, это ритм жизни. Мне иногда кажется что вокруг меня мертвые мухи, сдохшие прошлой зимой на чердаке. Двух часовой послеобеденный сон…

Спит вся Москва!!! Норма и всех это устраивает.

Два моих помощника, по началу изводили меня, тем что я отобедав за пол часа был вынужден ждать их… Зато сейчас, трудятся аки пчелки, трутни надомники, но стоит отвернуться или дать свободу выбора, можно потратить с час разыскивая по разным укромным местам. Вот что не отнимешь, так изобретательность по изысканию всяких лежек, если спалилась, второй раз туда не лезут.

Со второй бедой, информационным голодом справиться помог Анисим. Не знаю, каким образом, он мне не говорит, но мне разрешили читать старые документы из архива пушкарского приказа.

Всё что удалось запомнить, записываю по вечерам.

После первого похода туда, и поверхностного ознакомления, осталось понимание того что это работает государственная машина, с моей точки зрения, медленно и неповоротливо, но она как трактор, прет по целине оставляя после себя вспаханное поле.

Пока вспомнилось, чиновник, человек имеющий чин, ни чем не отличается от своего собрата двадцать первого века. Абсолютно ни чем, та же жадность до денег, так же ленив к исполнению своих прямых обязанностей. Хотя нет. Знаете одно отличие есть, у нынешних морды не бритые, все с бородами.

Удобная штука, когда бабы дерутся они друг друга за лохмы таскают, а этих прихватил и об стол.

Новым думцам надо внести решение: — Человек пришедший на государственную службу должен отращивать бороду. Чтоб было видно издалека. Госслужащий!

'Ну, их всех, я тут с одним козлом сцепился. Какой-то дьячок, а вони от него было, как от хорошей падали. Не смейтесь. Он на самом деле, смердел…

В торговых рядах дело было. Понадобился мне один человек, ювелир или как здесь говорят, златокузнец.

Про него говорили что он разумник, изобретатель ежели по-нашему. Меня интересовали два вопроса, шестерни. Те, что могли сделать в кузнице, можно было назвать диском для циркулярной пилы.

А вторым было изготовление запалов, не самих конечно, но отдельных частей.

И вот я такой счастливый пробираюсь через гомонящую на все лады толпу, и тут меня в плечо толкает какая-то кляча, я отшатываюсь в сторону. Наступаю этому козлу на сапог, сбиваю с ног и падаю вместе с ним на землю. На асфальт упасть неприятно, грязно, но представьте, что творилось на деревянном тротуаре в шестнадцатом веке.

Мне повезло, оказался сверху, а вот он…

Минут так пять назад проехала телега и оставила великолепную кучу 'каштанов' каковая и была им раздавлена. Я попытался ему помочь, он в раздражении отпихнул руку, обложил по матушке, приплел собаку страшную, что нажрется с утра блевтины и шастает по округе, на честных людей бросается.

Понятное дело, я, за словом в карман не полез, предположил — что данная харя, имеющая родственников по линии борова лесного и что ему место там же где и живут домашние представители этого славного семейства. Он обиделся почему-то, потянул ко мне свои копытца, ну и огреб маленько. После чего уже задницей сел на ту же злополучную кучу.

А потом подоспели стрельцы, городские, эта свинья верещала как резаная. Бравые парни повязали меня, жертву и пяток свидетелей, которые не успели смыться под шумок. Всю нашу компанию под белы ручки потащили на правеж, то есть на судебное разбирательство и дело, как оказалось потом, было не шуточное. Меня обвиняли в нанесении побоев, оскорблении, и чуть ли не в государственной измене.

Хоть я числился мастером, в пушкарском приказе, но рассчитывать на какое либо снисхождение не мог, мастер, но иноземный. А их по Москве недолюбливали и городские искали повода, чтоб прижать иной раз. Это в разговорах мне пояснили мужики — а что, не такие как все, форсу много, зеленого вина не потребляют, денег получают чуть ли, не вдвое больше. Им все почести, а местным шиш с маслом.

А работать нормально, не пробовали?

По себе знаю, приходишь к челу, — ' надо через пять дней десять штук. Вот этого и этого. Можешь?'

— 'Да могу'

— 'Сколько?'

Он называет цену. Бьём по рукам и расходимся. Прихожу через неделю, узнаю, что скоропостижно скончался тесть. Ладно, жду ещё неделю. Умирает теща… Надеюсь, вы поняли, что за месяц этот урод похоронил всю свою родню, скотину и остальную дворовую живность. В итоге я плюнул на него, и дело было даже не в пятиалтынном задатке, срок поджимать начал. Пошел на поклон к немцам, дорого, но качественно и самое главное в оговоренный срок, все было исполнено по высшему разряду.

Я уже сдал заказ и тут этот крендель через неделю, приперся, приволок свое творчество, косое, кривое, сделанное на 'Оте…ь' и на честном глазу стал требовать с меня денег. Дал… в пятак, и спустил с крыльца. В прошлом будущем достали…

Судья, дедок лет семидесяти, с разумлением к делу подошел, опросил свидетелей, они все как на подбор указали на то что я, потерпевший, а этот дьячок на меня сам с кулаками бросился. Рассказали о лошади, даже кто-то назвал имя водителя кобылы, куда ехал и где живет. Его тоже хотели позвать, но потом решили, что ничего не поведает нового.

Судья покопался в толстенной книге и зачитал нам: — 'А кто кого поймает приставом в бою, или в лае или в займе, а на суд итти не похотят, и оке доложат судьи да помирятся, а судье пошлин и продаж на них нет, опричь езду и хоженого. А которые жалобницы заданы судьям и оба истца до суда помирятся, и по тем жалобницам судьям пошлин не имати ж.'

Пока я собирался с мыслями, за спиной послышался шепот, — ' Соглашайся на мировую, дешевле будет'

— А дьячок?

— А что, Митроха горластый, глотку подерет, да успокоиться, не враг же он себе. Ты думаешь один такой? Его почитай, раз за седмицу кто ни будь, да уронит аль сам в канаву свалиться, ежели в кабаке засидится. Он, верно, думает, раз на писаря выучился, в голове прибавилось?

Я усмехнулся, вспомнив перлы в свой адрес. — Тебя как звать-то?

— Стешка бондарь, в торговом ряду лавку держу.

— А меня Федором кличут, здесь-то как оказался?

— Позади шел, не успел остеречь, как тебя зашибло, да ничаво, упал-то, на мягкое… — И рассмеялся тихим смешком. — Хошь верь, хошь не верь, токмо я туточки ужо в третий раз, и каждый раз одно и то же. Кричит, ногами топает… Стрельцы, в вдругорядь… сами тишком, ему ребра намнут…

А всё зелено вино виновато, нет бы пива, да с раками, аль рыбкой солененькой…

— Будешь?

— Угощаешь?

— Приглашаешь?

Домой я попал, когда на небо взошла луна. Человек аквариум, литров пять пива, и рыбы не меряно. Прежде чем уснул, мелькнула мысль — какие же мы херовые потомки, так обосрать все вокруг себя…

Раки вкуснейшие, местные, Московские, из речки Яуза'

***

— Тебе, что было сказано? Как надо было делать? А ты что сотворил… — Я, бросил на стол изуродованную оправку. Сказать, что был зол, не сказать ничего, меня душило бешенство…

А это чмо, в кожаном фартуке, дурацком сером колпаке, который у предков назывался шапкой, переминался с ноги на ногу и, опустив очи долу, пыталось что-то пробасить в ответ. Не давая ему открыть рта, я ругался почем зря… Да было с чего, моя попытка перестроить работу производства стволов с целью увеличения количества и качества, тихо, мирно, шла ко дну. Один этот кадр за последние три дня запорол два комплекта оснастки. Первый просто сварил вместе, во втором случае не до грел и на холодную расплющил.

— Так… Это… — кузнец стащил с головы шапку, — Федор…

— Что Федор? Я уже сорок лет Федор, а таких криворуких в первый раз вижу. Мил человек, я тебя сказывал, КАК это делать? — И голосом выделил вопрос. Коваль кивнул.

— Показывал? — спросил его

Последовал кивок.

— Так с какого х… хрена ты оправку вместе с заготовкой в горн пихнул? — Плечи его поникли настолько, что я видел только затылок.

— А во второй раз что учудил? Только не говори, мне, что побоялся, снова приспособь сломать. Ты хотя бы знаешь, сколько одна такая стоит?

Я смотрел на стоящего передо мной человека одетого в серую рубашку, холщевые порты, лапти…

'А в честь чего он в лаптях-то? Насколько помню, народ сюда приходящий, худо-бедно, но в сапогах ходит, а этот… Он бы ещё онучи намотал — бы в кузню…' И в моей голове зашевелилась мысль…

— Тебя как звать?

Он пробурчал что-то невнятное.

— Как?

Опять, двадцать пять, неразборчиво.

— Что ты мычишь, как телка перед первой дойкой. Отвечай как на духу…

И наконец, услышал, даже скорей понял по губам, — Ефросиний.

— Из каких мест будешь?

— Стародубские мы, князя Рамодановского Григория Петровича холопы будем, нас по государеву указу, сюда определили. Иные на Тулу пошли, а мы вот…

— Погодь, — Перебил его, — Это который присягу Тушинскому вору принес?

Кузнец как-то сгорбился, от чего его фигура приобрела виноватый вид и смущенно улыбнувшись, кивнул головой. — Так… Это… Яго народ заставил…

— А ты там был, — Как можно язвительней задал следующий вопрос, — сам, небось, глотку драл, подбивая князя на измену.

— Почто лжу молвишь, Григорий Петрович, честный человек. — Ефросиний расправил плечи, взгляд засверкал…

— Нуда, нуда, кто бы спорил, только жареным запахло… Куда только его честность девалась?

Если говорить откровенно при упоминании фамилии, вздрогнул…

'Каменный свод, из обожженного красного кирпича, местами украшенный черными подпалинами от факелов, давил своей мрачностью. Свисающая по углам неопрятная паутина… Тонкий лучик света, с танцующими искорками пылинок, пробивается через неплотно заткнутое куском тряпки маленькое слуховое оконце. В дальнем, темном, углу массивный стол из дубовых плах, бронзовый подсвечник, почти скрытый под восковыми потеками, огарок свечи в три пальца высотой. Крохотный язычок пламени освещает лист серой бумаги, гусиное перо, выводящее буквы. Тускло поблескивает массивный золотой перстень. Глухой голос, доносящийся из густой тьмы — Сказывай тать, что за хулу ты измыслил супротив государя нашего, Петра Алексеевича?'

Это про него сказал Куракин, — 'Сей князь характеру партикулярного; собою видом, как монстра, нравом, злой тиран; превеликий нежелатель добра никому; пьян по вся дни; но его величеству верней был так, что никто другой…'

Высокий лоб, прямой нос, крупные уши, полное, округлое лицо, тонкие губы под небольшими усами, маленький подбородок и карие округлые глаза…

Пришлось, даже зажмурится и потрясти головой, прогоняя видение. Господь миловал, минула меня сея чаша… Хотя от сумы и тюрьмы зарекаться…

Князь-кесарь, грозный глава Преображенского приказа Петровских времен, внушал уважение, а Григорий Петрович, как ни как принадлежал этому многочисленному роду, и я решил свернуть с опасной темы, на более насущные вопросы. Ну, эту семейку к черту…

Стародубское княжество, занимавшее территорию по среднему течению Клязьмы. Выделилось из состава Великого княжества Владимирского в 1218, а в 1238 в Стародубе утвердилась династия князя Ивана, младшего сына Всеволода Большое Гнездо. Успешно отражая всякие притязания со стороны соседей просуществовала до XIV в. Затем княжество распалось на ряд мелких уделов — владений князей Пожарских, Ряполовских, Палицких, Ромодановских, Ковровых, Голибесовских, Гагариных, Гундоровых, Ковровых, Кривоборских, Татевых, Тулуповых, Хилковых, Небогатые и князь Неучкин.

И все они вели свою родословную от Рюриковичей.

Но из всех выше перечисленных фамилий нас интересует только одна, Ромодановские, потомки Рюрика в шестнадцатом колене. Этот род всегда верой и правдой служил своим государям, окольничими, боярами, послами в Персии и Копенгагене, но самый знаменитый это Федор Юрьевич Ромодановский, князь-кесарь, государства Московского, второй человек после Петра I.

Вот так в истории и бывает, один человек, Иван Всеволодович, а сколько осталось потомков, разные они были. Были трусы и предатели, тихие обыватели, не оставившие после себя ничего кроме имени. Но были и такие, кто сложил свою голову на поле брани, отдав жизнь за милое сердцу отчество'

Так что было от чего вздрогнуть.

— Бог с ним, с твоим князем, с тобой что делать. — И замолчав, стал в упор рассматривать стоящего передо мной человека, тот задергался, пальцы суетливо начали теребить зажатую в руках шапку. Выдержав паузу, я продолжил, — А ты в кузне работал?

— Без малого двадцать весен

— В малом сколько?

— Семь.

— А что делал?

— Наконечники для сохи, ножи…

— Какие ножи?

— Всяко разные, — Кузнец пожал плечами.

'Угу. Каков вопрос, таков ответ'

— Оружие ковал?

— Токмо рогатины, шеломы, шишаки, мисюрки… — Он задумался вспоминая.

Я переставал, что-либо понимать, этот Ефросиний, имеет опыт, и судя по его словам не маленький.

Почему он так упорно ломает оснастку. Попробуем ещё…

— И чтоб тебе, Ефросиний, ведомо было, оправка, которую ты намедни сломал, в немецкой слободе за рубль сделана. — Тут я приврал малек, каждая обходилась в два алтына и три деньги, но для пущего страху, надбавку за свои нервы сделал.

''Ганс' сперва даже обиделся, когда я стал при нем проверять его работу, но потом сам даже стал показывать те, которые требовали, по его мнению, дополнительного осмотра. Если честно какой он к черту немец, датчанин по рождению и волей своих неправильных богов оказавшийся в Москве. Из его изделий с третьей партии я отказался платить только за одну штуку из десяти. Его мне посоветовал Анисим, поход к дану я откладывал, сколько мог, пытаясь наладить местное производство.

Стою у своих ребят над душой, ковка, обточка, закалка, шлифовка, получаются. Проторчал в кузне до обеда, сделали три комплекта, два хороших один так себе. Разошлись. Я задержался в другом месте до вечера и когда пришел проверить готовое, мне показывают четыре железяки, а по другому этот хлам не назовешь. Беру первую в руки и сразу вижу, гавно. Посмотрел на вторую… Третью и трогать не стал. Набрал полную грудь воздуха, поворачиваюсь и… И медленно выдыхаю. В кузнице никого, ни одной живой души, было их человек восемь, когда пришел, испарились сволочи…

Наши мужики могут и умеют работать, но над ними надо стоять с кнутом. Ну почему так? Этот самый датский немец, он ведь за деньги работает, все условия и договоры блюдет. А может все потому что…

'Неясная мысль мелькнула в воздухе, вернулась обратно, проскакала по извилинам. Уселась посередь многострадальной головы, высунула язык, зачем-то, и хитро прищурившись, постучала себе по темечку… Что бы это значило?

Что значило, что значило, а то и значило, что я своей опекой достал всех, надо переходить на нормальные отношения, товар — деньги — товар. И еще одна проблема встает в полный рост, психологи из прошлого — будущего будут утверждать, что человек после сорока, пятидесяти лет начинает жить своим опытом, совершенно не воспринимая или принимая с огромным трудом что-то новое. Средний возраст моей 'железной братвы' сорок пять. Может в этом, сокрыта тайна моих не успехов.

Надо будет найти молодых, лет двадцати пяти, максимум тридцати и попробовать с ними. Этот возраст здесь принято считать молокососами и они ходят в учениках… Вот такая мысль посетила меня''

А пока надо было закончить с этим интересным человечком, он уже побледнел слегка и кажется, даже стал меньше ростом. После всех своих размышлений, я по-новому смотрел на свою жертву.

— Ефросиний, тебе сколько лет?

— На Николу, пятьдесят будет…

'Что прикажете делать с этим бедолагой? Его князюшка, согласно царскому указу, собрал в своей вотчине всех 'толковых', с его точки зрения, людишек и отправил в Москву и далее. Может для своего села или деревни этот кузнец и был супермастером, но здесь он… Он просто растерялся. Ему дали к исполнению работу, которую он никогда не делал. Всё, что он умеет, это делать котелки да клепать ножи, расплющивая на наковальне и вытачивая на оселке. Сваривать может только прямые куски. А в моем деле нужен был опыт другого свойства, глазомер и определенная сноровка, но они отсутствовали. Он побоялся сказать или может гордость, взыграла, хрен его знает, но Ефросиний не отказался, а наоборот сам вызвался, на эту работу, посчитав её легкой.

— Хотел я с тебя кучу денег взять, да… — Я ещё раз оглядел затрапезный вид своего собеседника, — Решил тебе ещё один урок дать, ежели справишься, долг за инструмент прощу. А понадобится мне…

Ты говорил, что ножи делал. Так?

— Да.

— Поведай о них, любопытно мне. Может и для себя, что попрошу, может, мастером окажешься.

Ефросиний переступил с ноги на ногу, из подлобья посмотрел на меня, вздохнул чему-то своему и заговорил…

'Сабли, мечи, палаши, ножи, до появления огнестрельного, холодное или как здесь иногда поминают, белое оружие.

Говорить о нем можно долго, со вкусом, смакуя тончайшую серебряную проволоку инкрустации на гарде, восхищаться идеальной полировкой лезвия, тончайшей гравировкой…

Совершенно забывая об основном предназначении оружия, оно создано, что бы убивать и у него есть своя, особая, смертельная красота.

Наверно многим из вас знакомо это чувство, оно возникает где-то в глубине души, заставляет трепетать каждую жилку. Стоит только взять оружие в руки, как начинаешь чувствовать себя по-другому, и кто был слабым становиться сильным.

Правда здесь надо помянуть, что не оружие делает человека сильным, а человек оружие…

Вы можете возразить, что мечи, сабли, шпаги, рапиры, палаши, ножи это холодное оружие, наверно это так. Только я не припомню сводок про преступления связанных с длинными клинками, а с ножами…

Здесь парадокс, охотничьи ножи под запретом, их можно купить только по специальному разрешению.

А статистика говорит, что почти все бытовые убийства совершаются кухонными ножами, можете проверить, но прежде нужно просто сходить в хозяйственный магазин и посмотреть на тот ассортимент, что там предлагается.

Только в кино тати ходят с боевыми ножами, а жизнь гораздо прозаичней.

Зачем спрашивается разрешение, для кого и чего оно нужно? Охотники, ответьте на один вопрос, часто ли вы ножом убиваете дичь? Убиваете, а не добиваете? Чтоб умертвить, раненое животное не нужен клинок, требующий разрешения, достаточно простого ножа с лезвием в десять сантиметров, а если он ещё будет типа 'финского' его хватить на все случаи в жизни.

А хрен ли толку про это трепаться, все равно найдутся защитники законов и противники, каждый будет прав по-своему. Вон разрешили травматику, только его величество закон, опять в глубокой дупе.

Потому что мало разрешить, должно быть четко прописано, — ' применил не правильно, отвечай, на полную катушку, лет на десять, сосны в тайге потом поливать'

Правильно в старину говорили — не обнажай оружия попусту, а раз достал, ответь…

Люди здесь меня окружающие, все ходят с ножами, он есть у каждого. Если присмотреться даже местные бомжи, юродивые, кажется, имеют и даже не по одному. Мои два помощничка, не исключение и тот случай, о котором они рассказали, сам по себе примечателен.

Эти крендели, дружат с пеленок, папаши у них дальняя родня. Они везде ходят вдвоем, пьянки- гулянки, глянул как-то раз одним глазом, издалека. Даже трудно сказать против колхозных посиделок тридцатых годов под патефон, почти тоже самое, только песни другие. Обязательно найдется парочка сорвиголов которым обязательно нужно устроить что — то эдакое… Вот мои голуби сизокрылые и куролесили из всех сил. Им ничего не стоило утащить из дома корчагу бражки и устроить попойку, всё бы ничего, да только алкоголь вреден был во все времена и это было не исключением.

Я не спорю они нормальные пацаны, толковые, когда разжуешь, что нужно сделать, двадцать раз покажешь и полдня отстоишь над душой, сделают в лучшем виде.

Так вот, испив хмельного напитка, кто-то, молчат Павлики Морозовы, припомнил, как прошлой весной один у другого девку увел, слово за слово сцепились, и рыженький как солнышко Ванечка, загнал Сергию на два пальца в задницу нож. На том драка и кончилась, пришло отрезвление, как родители прознали, мне не ведомо, но, что их отходили вожжами и они седмицу могли только лежать, это я знаю, батя одного дитятки рассказал. Показательно то, что драл папенька свое чадо не за пьянку, а что в драке за нож схватился.

Выдрали обоих, невзирая на правого и виноватого, одного сразу второго спустя пару недель, как задница поджила…

На улице можно встретить ещё меньшую детвору, и у большинства на поясе в кожаных ножнах лежит нож.'

Судить вам, о том, что мне поведал Ефросиний, в одном, я оказался прав, он не умел и не знал, как работать по огнестрелу. Кузнец не стал отвечать на вопрос, почему, как-то замкнулся, и потребовалось ещё время, чтоб он продолжил рассказывать. Только для меня осталась неясной причина, толи обет, может запрет аль ещё чего… А могЕт быть он из пацифистов… Потом правда по здравому размышлению, решил, что поступил правильно не став давить на него.

— Тебе каковский нужОн, для охоты, рыбаря нож, скорняцкий али ты поделками по дереву балуешься, могу Серенский сделать…

— А это ещё что за зверь?

— Тот же что и суздальский, токмо попроще изяславского будет…

— Та — ак, погодь… — Я остановил его, чтоб собраться мыслями, что они разные есть это понятно, но вот чем отличаются…

— А чем они друг от друга отличны, этот как его, Серенский от Суздальского?

— Да ни чем, на обоих обушок в треть ногтя будет с ладонь длинною, два пальца шириной, черен клиновой и на рукоять они завсегда липу берут.

— А в чем различие?

— У них жалезо разное, супротив Киевского совсем плохое, угорает, заточку не держит… Плохие они — Он махнул рукой, с брезгливым выражением на лице.

— А про Московские, что поведать можешь или они тоже худые? Как есть говори.

— Тати…

Я чуть не подпрыгнул от такого ответа, — За что ж нам хула такая?

— Людишек против евонной воли под себя берете… — Начал Ефросиний тоном Ильича, ему ещё кепку и броневик…

— Стой мил человек, не то наговоришь себе на задницу. — Осадил его, только агитации меж удельной не хватало. Какая хрен разница, кто и откуда. В Турцию приезжаешь, он с Кемерово, я с Москвы — 'Земеля!' две недели окрестные кабаки по швам трещат…

— Давай лучше о ножах. Про Московские ты так ничего и не сказал.

— Разные они, кто Новгородское жалезо берет, это почитай что свейское, те добрые делают, а кто из Рязани везет али из Берестья, его переваривать надо.

— А можешь мне… — Я стал подробно описывать виденный мной японский способ изготовления заготовок, там брали стальную полосу, припаивали с боков железные накладки и расковывали. Получался эдакий пакет. Договорить он мне не дал, перебил на полуслове.

Махнул рукой, и эдаким ленивым тоном произнес. — Какой длины делать? На рукоять, тебе кожу или дерево? Навершие литое али как? Носить где будешь, на поясе, в сапоге или на руке?

— А есть разница?

— Поясные ножны жесткие, засопожные в сапог вшиваются, мягкие значиться, ручные в виде петель кожаных, это чтоб вынуть быстро.

— А на спину? — Припомнил я, кадры из боевиков.

— Покажешь. Сработаю.

— А ещё какие можешь?

— Красный делал, но это для князя и то один раз, мне дед мой показывал.

Я хотел переспросить, но потом понял что, — 'красивый' Правды ради, поинтересовался, что это такое.

— Уклад нужон и жалезо. Прутки варишь в доску с нее, потом один нож как раз и выходит… — Ефросиний стал подробно описывать процесс, и до меня дошло, что сделал он дамаскированный булат. Низкотемпературная проковка, промежуточный отжиг, вскрытие рисунка с помощью кислот все это присутствовало в его повествовании.

Мне всегда нравились японские ножи, тонкие, острые. На кухне самое то. С полки достал папку, вынул из неё лист бумаги и нарисовал три разных формы лезвия в натуральную величину.

— Сможешь? — спросил у кузнеца, протягивая ему чертеж.

Он внимательно рассмотрел изображения, задал несколько вопросов. После чего поднял на меня взгляд -

То работа дорогая будет.

— Не дороже испорченного тобой… — И постарался, как можно милее, улыбнутся.

— То так, токмо на это надобно будет не меньше двух седмиц, а у меня…

— Делай. Надобно будет, на уклад, железо и уголь, денег дам. — Хотелось Марфе, жене Никодима, подарок сделать. Теми тесаками, что она кухоньке орудовала, можно было головы рубить смело.

Ефросиний кивнул головой соглашаясь. Мы обговорили цену, где и когда он будет работать, приступит он завтра, забрав задаток на материал, кузнец на прощание поклонился и вышел.

А я собрался и пошел к себе, дел на сегодня больше не было.

Дома, умывшись и переодевшись в чистое, на кухне настрогал бутеров сложил горкой на глиняную тарелку и уселся за стол, чтоб свет из окна не загораживал. Приготовил пузырек с чернилами, ручку самописку потом присел на табурет с мягкой подушкой, и принялся записывать, пока свежо в памяти все, что узнал сегодня. Попутно уничтожая свой легкий ужин.

'В древности, да и сейчас на Руси делали и делают много ножей, кухонные, столовые, сапожные, костерезные, бондарные, боевые, складные, типа перочинных, бритвы.

Особым рядом стоят ножи, целиком изготовленные из железа, узкое и длинное лезвие со стальной наваркой, короткая рукоять, довольно увесистая штука. Подобное видел у стрелецких лекарей. Для чего они? Не знаю, до конца не уверен, но кажется это что-то хирургическое.

Ножи универсальные — одна из наиболее массовых форм ножа. Для нее характерна прямая ручка — ее ось идет параллельно прямой спинке клинка. Деревянные и костяные рукояти, чаще всего были без каких-либо украшений.

Столовые ножи отличались от кухонных размерами клинка, они удлиненные и более крупные, а также качеством отделки лезвий и рукояток, украшенных резным орнаментом.

Сапожные ножи по форме сходны с обычными хозяйственными ножами, но более короткие, с широким полотном и плавно закругленным острым концом клинка. Лезвие всегда имеет стальную наварку. Для кроя кожи использовались специальные раскроечные ножи двух типов:

Лезвие специальных ножей для резьбы по дереву имело особую форму: его режущий край был оттянут вниз с таким расчетом, чтобы острие находилось значительно ниже оси рукоятки ножа.

Инструментарий костореза состоял из набора ножей, что обеспечивало выполнение разнообразных операций по изготовлению большого количества предметов разнообразной формы.

И напоследок вернемся к бритвам. Первый тип — маленькие бритвы с ручкой в виде петли, заключенные в широкий футляр. Бритва с плавным дугообразным лезвием свободно закреплялась на оси в железном футляре, имевшем только две боковые стенки. Близки к новгородским экземплярам берестейские находки. Различия малосущественны. По конструкции бритвы второго типа близки современным опасным бритвам. Различие заключается лишь в форме полотна. У современных бритв лезвие прямолинейное, а у бритв второй половины XIII в. дугообразное. Тонкая режущая часть полотна бритвы длиной около 100 мм имела стальное закаленное лезвие'

Использованные материалы.- ' Древняя Русь, быт и культура'

На улице темнело, я уже с трудом различал что пишу, плюнув на всю свою бюрократию, отложил самописное перо и потянулся до хруста в суставах. Вспомнилось. — 'Анисим. Разговор. Ученики'

Нищему собраться, подпоясаться. Подхватил с вешалки кафтан и двинулся к выходу. Остановившись на пороге, оглянулся, осматривая свое жилище. Свеча погашена, печку не топил, обойдясь сухомяткой, бадью под рукомойником вылил ещё с утра, все никак руки не дойдут доделать канализацию. Хорошо хоть бак для воды на чердак поставил, хоть это радует. Сдвинув занавеску, заглянул на кухоньку, проверить свой самопальный холодильник, здоровенный ларь, разделенный внутри на три части. Слева и справа лежали бруски льда, завернутые в рогожу и присыпанные опилками, а посередке несколько кульков с мясом и рыбой, пара кувшинов с пивом да и собственно больше ничего. Что ещё можно найти у холостяка в доме? Пиво и чипсы.

'Если уж разговор зашел о моем быте то на новом месте он устоялся, и я даже оброс кое, каким барахлом. Знакомы плотники, сделали шкафчики, полки и полочки, табуретки. Сидеть на местных лавках так и не привык, обратите внимание, везде и всюду нас в быту окружают мягкие сиденья, а на этом прокрустовом ложе, через полчаса задница отваливается.

Свободными вечерами, когда от усталости не валился с ног, оббил все сиденья кожаными подушками, сшитыми на заказ, а одну отнес на работу. Кожевники народ веселый, я ещё не успел за порог выйти как они мигом окрестили подушки-седушки, поджопниками.

Дьяки, бояре, купцы и остальной люд, по долгу службы проводящий в сидячем положении половину дня использовал подушки, но они не в какое сравнение не шли с моими. Разделенная на квадратики и туго набитая шерстью, не потеряла своей формы даже за месяц.

Одежка у меня была местная но с маленькими дополнениями, типа врезных карманов. Носить короткие портки, в которых щеголяла вся Москва, не хотелось, мне никогда бриджи не нравились в них только от долгов бегать. Распотрошил старые джинсы на запчасти, сотворил из них выкройку, и найденная через знакомых вдовушка за неделю сваяла грубое подобие, почти похоже, но самое главное их носить можно.

Материя дорогая, но могу, себя любимого с получки порадовать хорошей вещью, заказал ещё пару.

От завязок отказался сразу, как только осмотрел исподнее, предлагаемое на базаре, со времен советской армии стойкая антипатия к любому виду кальсон. Завязочки имеют свойство затягиваться в самый не подходящий момент…

Так что там я покупал только обычные рубахи из беленого полотна с воротником стоечкой в пару сантиметров и запахом на левую сторону. Уже на выходе заметил бабку, ну знаете, эдакий божий одуванчик, торгующий у каждой станции метро своими поделками. Подошел посмотреть, и мое любопытство было вознаграждено, вязальщица, перед ней лежали связанные из овечьей шерсти, довольно грубые носки, приценившись, взял пару, и слово за слово зацепились языками. Теперь я у неё самый лучший покупатель и заказчик, и у меня в гардеробе есть три свитера, правда без воротников и несколько пар шерстяных носков и варежек. Но самое главное она связала из тонкой шерсти, шапочку, в которой я привык ходить дома…

Короткая куртка, пошитая прошлой осенью, себя не оправдала, здесь она не к месту пришлась. Когда приходится подолгу сидеть на телеге или санях есть риск застудить поясницу али ещё чего…

В прошедшем году, теплую осень буквально за ночь сменила суровая зима, вечером подул ледяной ветер, а под утро выпал снег. Первые оттепели случились только где-то в начале марта, так что тулуп, подаренный Никодимом, пришелся, кстати, я на него только пуговицы пришил.

С обувью проблем не было, есть на любой вкус, но мой выбор остановился на сапогах. При здешней распутице на городских дорогах, это самая лучшая обувка, ну, а портянки, слава богу, мотать умею'

' Э — эх. Счаз бы Балтику троечку, пару банок, да рыбки соленой…'

Пока вспомнил, достал из своего монструозного холодильника сверток с копченым балыком и забросил в сумку, в последний раз оглядел свою берлогу, распахнул дверь и вышел во двор.

Моя идея с набором молодых, требовала совета более опытного в таких вопросах, товарища из числа местных.

Открыл калитку, прошел по дорожке, поднялся на крыльцо, — Кто, кто в теремочке живет?

Застучал кулаком в дверь, — Открывай хозяин, незваный гость лучше боярина.

— Ужо не ведаешь, кто лучше, ты или боярин. По мне оба хороши.

Анисим, стоящий на пороге посторонился, пропуская, — Заходь, гость незваный, вино будешь угорское?

— Не откажусь, — Пригнувшись, я вошел в дом.

Однажды попробовал выяснить, почему делают такие низкие двери, и как-то задал этот вопрос Никодиму, — 'Так ты сразу, поклон отбиваешь, а ежели тать какой полезет, зараз по загривку поленом приласкаешь' — Пожал плечами и улыбнулся в бороду.

***

Стандартная малолитражная квартира шестидесятых годов, 'хрущевка', совмещенный санузел, кухня на три с половиной квадрата, двух конфорочная плитка, один табурет, столик по размеру, чуть больше томика Льва Николаевича Толстого, на стене мелкий шкафчик на пять тарелок в углу мойка, минимальных размеров. Комнаты больше похожи на кладовки, если бы не окна, и довольно низкие потолки, люди с большим ростом, задевают головой люстру. Поставить можно узкий диван, журнальный столик в изголовье, напротив узкий комод, проход в полметра. Так и кажется что сидя на кухне можно спокойно дотянутся до книжной полки в соседней клетушке и взять любимую книгу. Если сосед с первого этажа ругается с женой, то весь дом об этом знает, и не дай бог, если у вас с супругой скрипит семейное ложе…

Вопрос! Когда была придумана такая стандартизация в строительстве домов? Не ломайте голову, очень давно, во всяком случае, её следы были обнаружены мной в Москве, а именно в Пушкарском приказе. Думаете, казенная квартира, за которую отрабатывали лимитчики, изобретение советской власти? Как бы ни так.

Дом, предоставленный мне для проживания, стандартная изба, по цене полтора рубля штука. Их привозят на кораблях по реке с ранней весны и до поздней осени, пока не встанет лед. Но и это не помеха, по зимнику будут плестись обозы. Маркированные бревна вываливают на берег, сруб собирают, накрывают временной крышей из корья и он выстаивается год иногда два. Хороший дом должен быть темного цвета, бревно должно звенеть, но не бухать глухим звуком. Щель над притолокой недолжна, быть более одного пальца и над оконцами по половинке. Нижний венец варом мазан, ежели без подклети ставиться.

Пришел покупатель, выбрал что ему по нраву… Доставка, сборка… Обидно. Почему-то вид этих услуг принято считать иностранной привилегией. Все как всегда, у кого есть лишняя копейка, две, договариваются, им привозят и собирают на указанном месте, заказчик фундамент только сам ставит.

Если только четыре булыжника по углам считать за оный. Дом и дворовые постройки в большинстве своем могут быть проданы за долги.

Так что, жил я, вот в такой 'хрущевке'. Мастера, кто побогаче, пристройки возводили, горенки, летники, сени ставили…

'Мы с супругой, (оставшейся там) на даче жили в крохотном домике в три десятка квадратов, и не жаловались на недостаток метража. Уборка в городской квартире задолбала, буду я возводить хрен знает какой особняк, чтоб выезжая за город, весь выходной тратить на всякую ерунду'

Я только загородку поставил для кухоньки, и печники переложили печь, чтоб топить По-белому, не хватало еще угореть за триста лет до своего рождения. Здесь я холостой, Анисим тоже, расспрашивать его о семье, мне почему-то не хотелось, а он и не говорил.

Так что наши холостяцкие жилища были практически одинаковыми, за исключением дворовых построек, да у старого мастера пара человек работала по хозяйству.

Вытер жирные руки о рушник, балык был просто превосходен, но печеная на углях стерлядь, выставленная Анисимом, выше всех похвал, бросил полотенце на край стола. Из кувшина плеснул себе в кружку немного красного вина.

— Вот поэтому и нужны мне молодые, с них должно быть толку больше чем от стариков. — Закончил я изложение своей просьбы.

— Они ещё за мамкину титьку держаться, а ты им доброе дело доверить хочешь… — Анисим покачал головой, — Негоже это.

— А со старыми, можно подумать, каши сваришь. — И проблеял козлиным голосом, пародируя, одного дедка из кузни.

— так не по канону будет, отец мой так делал, а его дед учил, которого прадед мой…

Мне тогда осталось только мило улыбнутся, снять шапку и с поклоном выйти вон, чтоб не слушать родословную говорливого старпера.

— Рукосуй… — Вдруг вставил свое слово Анисим.

— Кто?

— Ты, — ответил и отвернулся.

— !? — Я только и смог, рот открыть от изумления, недоуменно смотря на собеседника.

— И не смотри так, как будто не разумеешь, о чем речь веду. — С раздражением в голосе ответил, на мой взгляд, старый мастер.

— Анисим, я ей богу, не разумею. — И горячась, продолжил оправдываться, — Да у меня язык к концу дня на коровье ботало похож, между коленок болтается. Иной раз пожрать не успеваю…

Он меня слушал и кивал головой на каждое сказанное слово, потом поднял руку останавливая, — Погодь, трещишь как сорока на плетне. Есть вина, а какая, токмо мне решать, велика она, аль мала.

Ты почто свои порядки заводишь?

— Не понял?

— Морду-то, не криви, сказывай как духу.

— Так, вы же сами говорили, что с мушке…

— Мне лучше знамо, чего и сколько кажный день сработано. Тебе кто право дал мастеров наказывать?

Разумник ты, Федор, а иной раз как дитя малое…

Эх, так и знал, что та история просто так не кончиться.

— Так ты про Гришку рваного? — Был в кузне мужик звероподобного типа, он по молодости увязался с ватажкой, купцов потрошить, только заместо торгашей на местного боярина нарвались, вся гоп компания украсила собой окружающий ландшафт, а Гришеньку, как самого мелкого, отходили батогами так, что шкура со спины лохмотьями слезла. Толи палач пожалел его, бил только чтоб кожу порвать, толи ещё почему… Короче, оставили его под осиной, на которой сушился главарь. Каким-то чудом пацан выжил, но слегка умишком тронулся. Стоит на него только чуток прикрикнуть, бухается на колени и начинает истово молиться. Он не стригся, зарос по самые уши, вечно ходил в одной и той же рубахе, кажется менял её раз в год на пасху. Но мастер от бога, лучше него никто не мог работать у домницы. У него глаз алмаз, температуру выдерживает безо всяких градусников и пирометров.

— И про это. С ним ты что сотворил? Чем тебе убогий не угодил?

— Да не трогал я его, только и сказал в сердцах, слово бранное. Нужен мне этот сирота. Мимо проходил, они там…

— В плавильню почто приходил?

— Говорю же, мимо проходил.

— А зачем зашел?

— Так мне обещали клин отлить, как я тебе сказывал, для пушки скорострельной, хотел посмотреть, готово али нет.

— А с мастерами почто собачился?

— Дались они мне, пришел, спросил, ответили — что не готово, ругнулся и пошел к себе.

— Мне другое сказывали. Пришел, мол, Федор, злющий аки змей, токмо искры из глаз не сыплются и с порога начал народ поносить почем зря.

— Брешут, вот те крест, брешут, — Я перекрестился и с самым честным видом уставился на мастера.

— Кто и брешет, так это ты, — Он вытянул в мою сторону палец. — Был я там и всё видел.

'упс'

Мой честный вид начал истаивать, как ночной туман под утренним ветерком, и скоро от него остались только клочья. Мне осталось только развести руками и склонить в покаянии голову.

— Не об этом речь веду, я сам туда шел, поторопить иродов, на седмицу ужо опаздывали. В кузне, что сотворил? — Маска милого дедушки, постепенно слезала с лица Анисима и передо мной, скоро уже сидел убеленный сединами начальник, жаждущий моей крови.

— Ведомо ли тебе, Федор, сколько на тебя писулек писано? Зараз отвечу, много. Хватит на то чтоб в приказ тебя сдать как вора. Ежели не знал бы, скока ты своих грошей в дело тобой затеянное положил, давно бы стрельцы в темную сволокли. Вот намедни, от кузнеца пришлого, не казне урок даешь на прибыток, а своему животу на потребу…

'От сука сиволапая, тринздец тебе Ефросиньюшка. Бля, гадом буду, тварь поганая, отдашь ты мне мои денежки, с процентами. Три алтына красная цена за оправку, вот как хочет, так и отдает, правдолюб хренов. Вот это оперативность у местных стукачей…' Я только головой покачал от таких мыслей, и озвучил вопрос.

— это кто ж такой умный, уж не Ефросиний ли?

— А ежели и он? Было такое?

— Было. Что ещё этот наветчик на меня показал? Сказывал ли он, что задаток взял на уголь и уклад?

Сказывал, как сговорились мы опосля, за ножи те, им три алтына получить в уплату должен? — Потихоньку я начал закипать, от несправедливых обвинений. — Добра мне желатели, ещё чего на меня кажут?

— Не положено, на государевой…

— А я что за каждым ходить должен, — Перебил Анисима, поняв к чему он клонит, — В кузнечном ряду за деньгу горн на день взять можно, мне, что надо было на пальцах объяснять, кому, где, чего и как делать? Анисим, я даже в уме не ведал, что он здесь делать будет. — Я почти что выкрикнул эти слова ему в лицо.

— Никто ему здесь и не дал бы. А на меня не кричи, молод ещё. Молоко на губах не обсохло, телепень. — И с силой стукнул по столешнице, аж кувшин подпрыгнул, а чарка на бок упала, благо пустая была и ничего не разлилось.

— Вот что Федор… — Анисим замолчал, покусывая седой ус и внимательно смотря мне в глаза. Потом словно решившись, продолжил, — Поведай мне, откуда ты родом, кто твои родители, где учился мастерству своему?

— Так я же все уже рассказал.

— Как на духу, правду поведай. Мниться мне, что не тот ты, за кого себя выдаешь.

— Это как не тот? Он самый и есть…

— О тебе токмо два человека просило, они про Федора, племяша Никодимова и сказали слово, сам медник, да Степан, стрелецкий десятник.

— Так там ещё боярин…

Анисим поморщился, — За мзду сей муж, на черта укажет и будет говорить, что это ангел. Более никто до прошлой осени, никогда и нигде Федора, не встречал. Други мои в Клину всех опросили, не видели тебя тама, но вот в селе Рогачевском, тебя помнят.

— Так я приехал из…

— Ой, Федька, не бери грех на душу, узнавал я давеча у купцов тамошних, нет такого мастера в городе сим, и никогда не было. Не нашего в тебе много, вроде говор твой московский, но слова по-другому говоришь. Лаешься, больно уж заковыристо, речь-то бранная, но ты словеса по-особому произносишь с чего обида горше. Одежа твоя, не нашенская, и не ходишь, а словно жеребец молодой носишься, нет в тебе степенности. — Произнося все это, он не отводил от меня взгляда. И с каждым словом, мне становилось всё неуютнее, и тревожней да игра в гляделки надоела.

— Что ты знать хочешь?

— Кто ты и из каких мест.

— Анисим Михайлович, — начал с некоторым пафосом в голосе, на миг замолчал и продолжил обычным голосом. — Меня действительно зовут Федор и родился в городе Москве, где проживал, живу сейчас и буду жить дальше.

— Самозванец! — Сказал, как припечатал Анисим, с какой-то гримасой брезгливости на лице.

— Нет, не самозванец. Это истинно так, только… — Я замолчал, пытаясь подобрать определения помягче.

— Что так? — Анисим даже чуток привстал с лавки и наклонился в мою сторону, — Не тяни…

— Побожись что не побежишь за стрельцами, чтоб меня в тайный приказ уволочь.

Он отрицательно покачал головой, — Не можно.

— А ежели смолчу?

Он развел руками, дескать, — 'Это твой выбор'

— Но все что я скажу, покажется тебе очень странным, даже невероятным…

— Не спытвай мое терпение.

— Анисим Михайлович, скажи мне, ты пишешь устав ратных, пушечных и других дел?

Сказать, что удивил старика, значит не сказать ничего, он чуть, на лавке не подпрыгнул. — Откуда прознал?

— Начал ты его давно, ещё по указу Василия Иоанновича Шуйского, кажется, где-то в 1606 году, когда его на престол выкрикнули. Мне не ведомо как ты сумел пробиться к царю, может сам, может, помог кто…

но тебе наказали написать эту книгу, и отказаться нельзя, сам государь поручил дело сие. Начал ты с того что на выданные деньги купил много книг о трудах пушечных и иных розных ратных дел и мастерств, понеже в те лета различные ратные хитрости в воинских делах изрядными и мудрыми и искусными людьми в разных странах строятся. Многие лета ты трудился не покладая рук, сам разумник великий, по крохам выискивал зерна истины достойные земли Русской.

Беда пришла через четыре года опосля начала, царь Василий, погиб в польских застенках, тебе, Анисим Михайлович, человеку далекому от палат царских, пришлось на некоторое время бежать из московского государства. Вороги твои не забыли, как ты пришел… да-да, именно сам пришел к Шуйскому.

Нынешний государь не очень-то к тебе благоволит ибо не могут простить тебе того что ты самозваному царю служил, которого кучка братьев на престол выкрикнула. Да что я тебе рассказываю, ты сам все видел и слышал. Ежели не так, могу напомнить как, родовитые бояре, поддержавшие род сей, померли неурочно. Кого на охоте тур истоптал, кто по пьяному в бане угорел, иных грудная жаба, задавила. Посмотришь, на всё воля божья, а присмотришься… Здоров был боярин, никогда на сердечко не жаловался, а тот сроду скоромного в рот не брал. Но вот бяда, в одночасье представились…

Умные люди, а ты вроде как неглуп, разбежались по своим городкам и селам, как можно дальше от Москвы и тем самым спасли свою шкуру. И хотя ты никто для нынешнего царя, но вот людишки у трона стоящие могли не простить тебе службы той. Пришлось тебе в бега удариться, а бежать ты мог только на родину. Только ляхи там и Литва, а с ними ты воевал немало, могли тебя и порешить как ворога и разумника воинского. Где ты был, где прятался?

Старый мастер сидел с белым, как снег лицом и остановившимся взглядом, неподвижно смотря куда-то за мое правое плечо. Хриплым голосом, лишенным всякой интонации, он ответил, — Во Италии, и во Франции, и во Ишпании и Цесарской земле, в Голландии, и во Англии, и в королевстве Польском и в Литовском, и во иных разных господарствах.

— Да уж, воистину, хочешь что-то спрятать, положи на видное место. Вот что странно, ты враг полякам и литвинам и у ворога прятался. Помотало тебя, но вот, только одна мысль на ум приходит.

Я склонился над столом, — Поведать какая?

Анисим отшатнулся к стене, — изыди сатана, — и перекрестил меня.

В ответ, я перекрестился сам три раза, достал из-за пазухи крестик и поцеловал, проговаривая вслух слова молитвы 'Отче наш'

— Мне много о тебе ведомо, очень много, знаю что твой устав, будет напечатан в друкарне только в тысяча семьсот восемьдесят первом году по воле императрицы Екатерины второй.

— Врешь, ирод. Никогда баба не взойдет на престол…

— Эти, — Я кивнул головой в сторону кремля, — готовы Софью на трон посадить, только для того чтоб к власти не пришел Петр, боятся они до усрачки, бояться. Но не к этому я тебе все это говорю.

Ранее говорил, что москвич я, ты же мне не поверил, самозванцем обозвал, а зря…

— Ты молвил, что эта, императрица, — При этом его лицо сморщилось как печеная репа, — Екатерина, но на Руси цари правят…

— Петр, внук нынешнего государя, примет на себя титул императора, далее Романовы, так величаться будут, а она приходиться женой его внуку.

— Откуда тебе сие ведомо… — С какой-то непонятной интонацией в голосе, спросил Анисим.

— Сразу скажу, я не знаю, когда ты умрешь, но, то, что от старости, знаю достоверно. Если ты ещё не понял, я твой потомок.

— Лжа это! — Сказав это, он с каким-то облегчением, вздохнул и потянулся за вином.

Я рассмеялся и двинул свою чарку в его сторону, — Не веришь, а зря. Это правда, не могу тебе показать ничего такого, что убедило бы тебя, рассказывать о будущем… — Пожал плечами, — это тоже не доказательство. Что бы проверить, надо дожить. Моя странная одежда… Есть люди что голяком ходят. Моя речь… Немцы тоже слова русские коверкают. Но есть знания, которые ты не встречал в своих странствиях. Подумай немного, откуда мне ведомо о том, что пищаль или пушку можно с казны заряжать и палить, так часто, как это только можно. Говорили тебе или видел ты такую науку?

Проговаривая это, следил за струей вина, рубинового цвета, льющейся в мою посудину. Когда она наполнилась, я поднес её к губам и наткнулся на взгляд Анисима, он смотрел с каким-то состраданием, жалостью что ли, так глядят на больных кошек или собак, а здесь на юродивых.

'Попусту, всё за зря, он не поверил не одному слову. Эх, матушка, как же ты права…

Нужно убойное доказательство, джинсы — кусок тряпки и вдобавок порезанный на выкройку, футболка и плащ давно износились и выброшены за ненадобностью, обувка сгнила в мусорной куче, нож давно уже обменял, так что материальных следов, нет. Знания? А что, я, знаю? Да ни хрена не знаю, исторические моменты времен Петра первого, касаемые северной войны, наполеоновские войны, гражданская, финская, великая отечественная, блин, одни войны.

Рассказывать о том, чем закончиться правление Романовых, изощренный способ самоубийства'

Я отвел взгляд в сторону, залпом допил вино, рукавом вытер губы и поставил чарку на стол.

***

Превратности жизни

На смену золотой осени, пришли холодные затяжные дожди, дороги развезло, и пока не пришла зима с морозами, только сильная нужда могла выгнать людей из теплых домов. Торговая жизнь замерла, передвигаться можно было только на своих двоих или верхом, любая телега всенепременно застревала, едва выехав за ворота. Купцы и прочий люд, волею судеб, оказавшиеся в столице, отъедались и отсыпались, а местные сократили свои передвижения до самого минимума, ежели только в торговые ряды, зачем-либо сбегают, да обратно на свое подворье поскорей возвращаются. Практически три недели просидел в четырех стенах, помогая Никодиму в мастерской, а вечера коротал, составляя планы на будущее, верней сказать пытался.

Моё возвращение было воспринято спокойно, правда пришлось немного приврать, об истиной причине не было сказано ни слова, спасибо Анисиму, и он никому ничего не сказал.

На следующий день, после возвращения, я вошел в мастерскую, ничего не изменилось, такое впечатление, что ушел только вчера, а не полгода назад, нацепил поверх рубахи кожаный фартук, взял заготовку и стал наводить на ней полировку.

Приблизительно через неделю, был готов завыть от тоски. Все размерено, расписано, отлажено и работает с точностью швейцарских часов, добавить или убавить нечего. С мелочью возиться лень, что либо, новое затевать, неохота. Собрал свой перегонный аппарат, из Никодимовской бурды выгнал дерьмового, вонючего самогона, пропустил через уголь и нажрался до потери себя, три дня беспробудного пьянства, вогнали в ещё большую тоску. Посудите сами, мне привыкшему суете многомиллионного города, к огромному информационному потоку, перекрыли кислород, даже эту маленькую капельку, которая обнаружилась здесь. Я как та лошадь, осажен на полном скаку, тулово стоит, а ноги бегут…

***

— И за каким лешим, оно мне надобно? — Никодим, вытер усы ладонью и стряхнул капли на пол. — Я и так лучший. Почто мне эта морока? Ведь ежели я со стрельцов уйду, и как ты говоришь, посадским стану, так ко мне тут же за деньгой прибегут мытники из большого прихода — полтину отдай. За ними следом с земского двора пожалуют, им тоже пять алтын отдай и не греши, со слободы съезжать придется, казна за подворье два рубля даст, а хороший двор с домом меньше чем за восемь не выйдет. Опять же в городе места хорошего не найдешь, да и у медников жить… Спалят нас вот и весь сказ.

— Да пойми мил человек, на своей земле мы хозяева будем…

— Так я и здесь хозяин. — Никодим невозмутимо смотрел на меня.

— А ты что купил эту землю? Тебе сколько осталось, пока тебя из реестра не спишут?

— Пока не сдохну.

— А потом, потом что будет с делом твоим. Вспомни, как по началу осени дед Митроха помер.

'Этот дедуля был колоритной личностью, в любое время года одетый в старую, протертую до дыр шубу, якобы полученную с плеча самого Ивана Грозного. Он пережил всех своих сверстников, детей и внуков. Последние лет тридцать прожил один, найдя себе отдушину в разведении куриц. Все бы ничего, но житье в одиночестве наложило отпечаток на его характер. Как говорили старики, знавшие его лучшие годы, уже тогда дед Митроха не отличался особой разговорчивостью. Так вот, у старого что-то переклинило в голове, он дал каждому своему петуху имя и разговаривал с ними как с людьми, а те ходили за ним как собаки. Как говориться, все бы ничего, да только содержать птичник довольно трудоемкое дело, если кормить поить у него сил хватало, то на уборку их уже оставалось. Постепенно он забрал всех несушек в дом и можно себе представить, как вонял этот дед. Это так же как по телеку как-то раз показали чокнутую старуху, содержавшую дома пятьдесят кошек. Только здесь была почти две сотни птиц. После его смерти с подворья в течении недели вывозили куриный помет скопившийся за многие года, все постройки были разобраны, вывезены и сожжены. Но земля до сих пор пустует и никто, даже из пришлых, не хочет жить на таком вонючем месте, благо усадьба стояла на отшибе. В приказе решили это место оставить пустым на год, а по прошествии времени ежели дальше смрад стоять будет, оставить ещё на год.

Только беда, вот какая, Митроха помер, а хватились его только через три седмицы. На что уж предки народ не впечатлительный, но стрельцы, которые тело нашли, блевали как заведенные. И дело на в смраде от разлагающегося тела, а его питомцах. Курица, это крыса сухопутная, жрет все подряд, если не доглядели и они пробрались на огород, то происки свиней покажутся вам милой забавой, порося копает только там где есть что-то съедобное, а эти пернатые твари гребут от себя и до забора.

Так что скушали дедушку его оголодавшие питомцы. Пришлось стрельцам всю эту живность рубить и резать. Косточки старика собрали по избе, сложили в мешок, уложили в домовину да закопали на краю кладбища.

А дед Митроха, был знатным птичником, у него было два десятка кур разнообразных пород, он снабжал яйцами половину слободы, пока не свихнулся окончательно. И все дело, которому он посвятил остаток своей жизни, пошло прахом, было сожжено и развеяно сизым дымом'

— Это ты к чему вспомнил?

— А к тому что… Кому ты свое дело оставишь? — Я намеренно надавил побольней. — Можно будет внуков сюда забрать, что постарше, ремеслу обучить, а там глядишь, и молодшие подтянутся, дело твое забытым не будет. А можно сирот взять…

— Федька, ты перепил, своего зелена вина, вот те крест. Может сразу богадельню построить, велишь?

— Это потом. Поведай, ежели у отрока отец с матерью померли, куда он денется?

— к деду с бабкой…

— Ага! Только вот беда, они тоже преставились. Так куда дитю деться?

— К родне пойдут, дальней. — Хмурым голосом ответил Никодим.

— Или подберут их люди добрые на большой дороге живущие, и глядишь через пяток годков ты по головушке кистенечком и получишь. Давеча не у тебя ли мошну срезать пытались в хлебном ряду? Сколько тому отроку лет от роду, восемь? Десять?

— Ты что хочешь от меня, ирод? — Рыкнул на меня медник.

— Никодимушка, — Марфа стояла, придерживая рукой занавеску, — что ты как телепень, ей богу, дальше своего двора носа не кажешь, дальше забора не зришь. Феденька…, - Всхлипнув, она уголочком платка прикрыла лицо и исчезла из вида.

— Федор, идтить тебе надобно, — Что-то смурное, мелькнувшее во взгляде Никодима, просто подняло меня с лавки и вывело за дверь.

Вот на такой минорной ноте закончилась моя первая попытка поговорить со своим компаньоном о будущих перспективах.

Следующая была в мастерской через пару дней… Просвистевшая над головой заготовка крышки ведерного самовара, отложила разговор до вечера. В обед не дали открыть рот, предупредив, — 'что если раззявлю варежку, то жрать буду на конюшне' А вечером, Марфа принесла пайку в мою 'келью'

Я попытался с ней заговорить, но она, молча, сдвинула бумаги на край стола, поставила миску гречневой каши, крынку молока, кусок хлеба и ушла, не проронив, ни слова. Но взгляд… заставил поверить, что у меня, кажется, есть союзник. Подскочил к оконцу и, прислонившись к стеклу, рассмотрел нашего хозяина стоящим на крыльце. Так и есть, пасет бабку, чтоб мы не сговорились.

Думаю, она дожмет своего деда, женщины в некоторых вопросах более упертые чем мужики.

Прошли ещё сутки, полного отчуждения. Только и слышал, — 'принеси, отнеси, положи. Пошел вон' Всё это время питался отдельно, еду приносила молчаливая хозяйка, забирала грязную посуду и, не говоря ни слова уходила.

Поздним вечером я сидел на кровати, привалившись к стене, на столике справа, стоит горящая свеча. Мерцающий огонек заставляет напрягать глаза, разглядывая вязь букв из которых были сложены мои расчеты. Сколько и чего надобно чтоб построить свой маленький заводик. За все время работы на государство, так и не сумел выбрать время, чтоб доработать свою винтовку. Чужие прожекты, собственные попытки наладить производство гильз, как мне кажется, я выбрал не ту форму, надо взять саму простую и калибр делать миллиметров десять, двенадцать, чтоб компенсировать слабый черный порох, более легкой безоболочечной пулей. Шесть нарезов в стволе, качающийся затвор американца Пибоди, он как раз рассчитан на мощный патрон, длина будет как у прототипа. Но это так, для себя, а на продажу пойдут капсюли и охотничьи патроны с картонной гильзой. Для казны хочу предложить бумажные патроны на манер шведских, есть задумка по машинке. Единственное узкое место это бумага и даже не она, а то, что её ещё не делают в рулонах, листовая, в пачках. Лишний человек, лишняя операция по обработке, лишние деньги… Надо думать, что и как.

Например, казенным мастерам, которые работали на выделке заготовок для стволов, платили шесть денег за пуд, это считай три копейки…

Сначала послышался легкий шорох на лестнице, ведущей в мою коморку, а потом в дверь чем-то бухнули, кажется сапогом. На вопрос, — ' А головой постучать не пробовал?'

Ответил Никодим, — Ежели не отопрешь, так по твоей настучу. Федька, открывай, зараза, пока я с твоей чертовой лестницы не сверзился.

Надо сказать, что это самое сооружение довольно крутое и перед дверью нет площадки. Я сам, пару раз забывшись, чуть не улетал вниз, шагнув слишком широко через порог.

— Ну! Тябя долго ждать?

— Да иду уже, иду. — Слез с кровати и пошел открывать.

Когда он вошел, на волосах и плечах ещё блестели капельки воды, на улице пятый день шел дождь, мелкий нудный противный дождик. Дождь не дождь, а просто висящая в воздухе влага, но стоит побыть десять минут во дворе и почувствовать, что промок до последней нитки. От него пахнуло чем-то мокрым и каким-то домашним запахом, едой…

Так и есть он двумя руками прижимал к животу кувшин литра на три с запечатанной воском горловиной, большую глиняную плошку, накрытую разделочной доской с лежавшей на ней половинкой краюхи хлеба.

Он подошел к столу, бедные мои бумажки, их просто сгребли в кучу, поставил принесенное. Достал нож, из кармана вытащил холщевый сверток, развернул его, там оказался кусок нежнейшего окорока, — У тебя хотя бы досканы есть?

'Вы никогда не задумывались, почему у граненого стакана такая форма? А ведь раньше он назывался 'Досканом' из-за того что это были деревянные строганные доски обвязанные веревкой вокруг донца'

— Только кружки.

— Давай. Не из горла же, мед пить.

Пока я доставал с полок посуду, он порубал мясо, напластал хлеба, а в миске оказалась капуста и пяток соленых огурцов с головкой чеснока.

Пододвинув табурет, Никодим осторожно сел на него. Поерзал, хмыкнув при этом каким-то своим мыслям и взяв в руки кувшин, стал осторожно срезать воск, складывая его кучкой на край стола.

А когда ароматная струя полилась в кружки, мне почему-то вспомнился другой напиток.

— Никодим, а хлебное вино не пробовали в дубовых бочках хранить?

— Так его и так в них наливают, — Рука его дрогнула, и несколько капель упало на столешницу, — От пролил.

— Я о том чтоб их обжечь изнутри и оставить года на три или пять, оно настоится, добрый напиток будет.

— Так-то оно так, только кто же столько времени ждать будет? Сварил и выпил.

'Попробовать вискарь сделать что ли? Или что там получиться из наших дубовых бочек'

Он взял в руки посудину, понюхал, — Мёд, мёд, мёд — и по цокал языком от удовольствия. — А ты винокурню построить хочешь?

— Да, нет. Просто к слову пришлось, уж больно у тебя медок хорош, дай бог тебе здоровья на многие лета Никодим и супружнице твоей Марфе. — Сказав это, я выпил благословенный напиток и потянулся за закуской.

— Ох и тварь же ты Федька. Как лиса, ей богу.

— Так вроде не рыжий…

— А в кажную дырку, пролезешь.

— Это ты про что?

— Ты чем старуху мою смог улашшить, что она за тебя меня поедом который ден жует?

— Так она, на мою старшую сестру похожа, — с честным, невинным взглядом взял из миски горсть капусты и принялся медленно пережевывать. Ну не рассказывать же, что я при каждом удобном случае, оказывал женщине мелкие услуги, типа тех ножей сделанных на заказ. И она действительно похожа на мою сестру.

— Поведай.

Я посмотрел, на Никодима, сидящего напротив и жующего бутерброд с окороком и соленым огурцом, его взгляд был, сама заинтересованность. Вздохнув, ответил своему гостю, — Никодим, твои хитрости белыми нитками шиты, ты же не за этим пришел.

— Одно другому не мешает.

' Во как, общение со мной не прошло даром. Уже моими поговорками сыпет. Хотя анекдот про волка который ширнулся кожаным шприцом в тухлую вену, рассказанный по пьяни, не нашел понимания, а вызвал только кучу вопросов на следующий день. С трудом отбрехался. Как таковой мат есть, и предки мастерски им владеют, но им ещё далеко до своих потомков. По первости, когда попал сюда, было трудно вообще воспринимать местную речь как таковую. Это как поехать на нынешнюю Украину, пока ближе к России, понимаешь девять слов из десяти, а во Львове два из десяти. Потребовалось не меньше полугода чтоб я смог общаться практически на равных с любым собеседником.

Продираться через дебри всяких — Али; Ато; Ажно. Что в переводе на нормальный язык звучит как — Если; Так что; А вот. — довольно затруднительное занятие, я мог бы передать весь разговор в оригинале, но к нему потребуется второй текст с переводом. Особенно меня добило что слово — Братан, — имеет самую нормальную окраску, — это брат по кресту, крестный брат и ценится этот человек родом, наравне с остальными родственниками. Особенно это распространено среди стрельцов, людей рискующих своими жизнями на военной службе'

— Э — э, — Я погрозил меднику пальцем — С ума, не сбивай, я и так с него с вами скоро спрыгну. Ты почто давеча меня чуть крышкой самоварной не зашиб?

— Под руку лезть не надо, дома Марфа как улей пчелиный с утрева до вечора жужжит, думал в мастерской тише будет, так тама муха осенняя надрывается, вот и захотел её прихлопнуть… Ты уж извини… Что не попал. Ладно уж, посмеялись и будя. — Он как-то враз после этих слов подобрался, исчезла смешинка из глаз, зрачки сузились, ноздри расширились, а сам подобрался весь и вот передо мной сидит готовый к бою пушкарь.

'Ну что ж биться так биться'

— Давеча, когда меня выставили прочь…

— И поделом…

— Договорить не дали…

— Сам виновный, мякину жуешь, а до головного так…

— Да потому что, старый ты дурак, мне рта открыть не даешь — Заорал я в полный голос.

— А ну цыть. Слова доброго сказать не можешь, а поучать вздумал, — На таких же обертонах ответил медник. При этом стукнул по столу кулаком, подсвечник подскочил и опрокинулся на бок. Свеча потухла, и мы оказались в полной темноте.

— Ну, Федька… — Послышался шорох бумаг, он шарил по столу в поисках чего-то. Потом я услышал бульканье и, в воздухе потянуло запахом медовухи. — Свечу затепли.

Я как раз достав из под подушки огниво, пытался добыть огонь, минут пять у меня ушло на это, а когда фитиль разгорелся, общими усилиями запалили наш светильник. На всякий случай, поставил подальше от нас, на нижнюю полку, стало немного сумрачней, но хотя бы не потемки.

— Никодим, ты молодец, пока я по всему столу за поставцом гоняюсь…

— Спасаю самое ценное.

— Наливай, — Помолчал немного и добавил, — Ты, это, не серчай на меня…

— А… Пустое. Бери. — Он двинул мне кружку, налитую до самых краев, — токмо не расплескай.

Пришлось склониться и отхлебнуть малек.

— А тапереча поведай, об чем твой сказ был давеча. — Никодим протянул мне огурец, — Зажуй.

'Вот блин, ситуевина, что там, в бане все решал под выпивку, так и здесь, то же самое, что ж за страна такая, ни один вопрос на трезвую голову не решается'

— Я тебе предлагал… — На миг задумался, потом продолжил, — из стрельцов в посадские перейти. Земли купить…

Никодим поднял руку, останавливая меня, — Это и так можно, для этого не надобно в посадские писаться, да и выгоды нету, здесь я токмо в приказ наш деньгу несу, да за лавку поместное отдаю, что в ней наторгую все мое. — Он наклонился ко мне ближе, — И от казны хлеба и овса получаю, а в посаде скорей без портов оставят.

— А…

— За землю завтрева пойду разговаривать, ежели ничаго не случиться, — И усмехнулся. — Откель ты только проведал, что мне давеча Огофонко Иванов, сын Булатова, молвил в лавке, что старик Шадровитый удумал часть своего надела продать. Сына евонного ляхи полонили, с казны рублей дали да токмо мало, из своих добавил, а вот самой малости не хватат.

— сын вернется, обратно не потребует земельку — то? А то всяко бывает… Да и не каждая подойдет…

— Федор, чай лопух я, понимаю что надобно, как мне сказывали, деревенька есть на сорок душ, пятнадцать десятин, из них пахотных осемь, остатнее луговина лесом поросшая, ручей есть хороший.

Огофонко, болтун, трещал как сорока уже и не упомню всего.

— И сколько хозяин за неё хочет?

— Эта, смотря за что, за пахотную, меньше чем по три рубля не отдаст, а вот за остатнее можно и поторговаться от полтины. Плохая у него земля, не уродивая, вспомнил я, об чем Огофонко сказывал, еле-еле сам два собирают, — На миг задумался и прищелкнув пальцами продолжил, — хрен ему, а не три рубля и двумя обойдется, могет и меньше будет.

— Посмотреть на неё надобно, да только из дома выедешь, а придется…

— Не торопись, торопыга, енто голую земельку завсегда покупают как надобно, а с душами, токмо по концу лета. Кто ж энтих задарма всю зиму кормить будет?

— Наверно нам с тобой придется. Давай ещё по одной, для беседы, — Кивнул на кувшин с выпивкой.

— Верно молвишь, — Согласился со мной Никодим, разливая по кружкам настойку.

'Пьем, пьем, а не в голове ни в жопе'

— Что-то у тебя медовуха слабенькая какая-то, почти всю посудину осушили, а в голове не шумит.

— А ты встать попробуй, — Ответил Никодим довольно хитрым тоном.

Я отлип от стены, свесил ноги с кровати и… И остался на месте, мослы были как ватные, словно без костей и казалось, что гнуться в разные стороны. Чтоб не упасть пришлось ухватить медника за плечо и только это спасло от позора, иначе лежать мне на полу мордой к низу.

— Сядь, а то лапаешь меня как девку. Добрая медовуха?

— Добрая. Только мне тапереча что уссатся здеся?

— Так, заедать надоть было, а ты все языком балоболишь, погодь маненько, отпустит. — Взяв свою кружку и залпом допив остатки, Никодим встал, слегка пошатнулся и со словами, — 'Завтрева договорим'- вышел, оставив меня сидеть на кровати.

С трудом дотянувшись до полки, загасил свечу и с облегчением рухнул на ложе, жалобно скрипнувшее под моим весом. Подгреб подушку, закрыл глаза и уснул.

***

Утром проспал все, что только можно, завтрак, поход в церковь на заутреннюю службу, а если бы не пришли и не растолкали, дрых бы до обеда и дальше. Будить послали Силантия, тот не мудрствуя лукаво, просто стащил меня на пол и вылил полведра воды, и с чувством выполненного долга, провожаемый моими воплями, удалился восвояси. Матерился самую малость, всего чуть-чуть, пока переодевался в сухое. Спустившись вниз, ни застал в мастерской никого, пусто, словно все вымерли. Ну, фиг с вами, золотые рыбки, пойду в дом, глядишь, чего на зуб перепадет. От вчерашней закуски осталась только капуста, малость повядшая за ночь, да и завтракать, солением, с утра, моветон батенька. Пересек двор, под непрекращающимся дождем, открыл скрипнувшую дверь и вошел в уютное, жилое тепло.

И тут же уперся носом в чью-то спину, она прогудела (спина, то есть)- 'Благодарствую Марфа Никитична'

Развернулась и оказалась бородатым мужиком, показавшимся смутно знакомым. Мне тоже достался поклон от него, если можно так назвать эту попытку согнутся и, тот же гудешь, — 'Благодарствую, Федор'

Потом эта туша с непостижимой грацией просочилась мимо и вышла, прочь, оставив меня в одиночестве стоящим на мостках, Марфа успела уйти.

Шагнул во внутрь, остановился на пороге и, подняв руку, чтоб перекрестится на образа стоящие в красном углу, замер в полном охренении.

На меня смотрели десять пар глаз.

'…!..!!!!..!..!'

Это были единственные слова, пришедшие мне на ум, все, что я сейчас мог, так это материться самыми черными словами, разглядывая детский сад, сидящий передо мной. Пять штук. Пять!!! Да за каким…!!!

На первый взгляд, самому старшему, если судить по росту, лет десять — двенадцать, а может и больше, младшему, могу и ошибиться, лет пять. И пока я рассматривал это притихшее воинство, у меня закралось подозрение, что один из этой банды, девка, вторая слева.

'Тринздец, дохрюкался придурок, заполучи ответ на свои 'мудрые' высказывания, это у тебя, чтоб усыновить, кого либо, надо прождать туеву хучу времени, здесь все решается проще, не удивлюсь, если выясниться что эти двое обобрали всех дальних родственников. А те только рады будут, учитывая, что семьи здесь все сплошь многодетные и пятеро детей считается нормой'

Послышались легкие шаги и, с женской половины вышла Марфа, я поначалу её даже и не узнал. Принарядившаяся в лучшие одежки, опрятно одетая, она как бы лучилась вся, на миг даже позавидовал этой банде разбойников (точно всяких вкусностей для них напекла), не сомневаюсь, они доставят мне кучу неприятностей, особенно вон тот с хитрыми глазами.

' Если правильно понимаю, весь этот детсад, ответ на прошлый разговор. И что мне с ним делать?

Я могу их взять на обучение, чему учить не проблема, затык во мне, не владею я нынешним письмом с его всякими оборотами и буквами, мой счет отличается, другая метрическая система. Дети в подобном возрасте как губки, впитывают все, и боюсь, мое влияние будет не самое лучшее. Могу слепить из них вторых 'себя', это будут самые просвещенные люди, но с другой, они станут самыми несчастными. Они любопытны. Каждый день для них это познание мира, в котором они живут с его верой и верованиями, легендами и сказками. Достаточно одного неосторожного слова и появиться масса вопросов, на которые надо будет давать ответ. А я не хочу делать из них русских Коперников и всяких Брунов. Уже и не помню, кого спалили, а кто отрекся, только за то, что солнце является центром мироздания, в мои планы не входит борьба с мракобесием церковников. Так что придется очень и очень тяжело. Придется следить за своей речью, тщательно подбирая слова.

Вон смотрят, как кролики на удава, с каким-то затаенным страхом или любопытством?

Судя по скорости с какой их собрали, похоже, что они местные, тогда вопрос, а почему раньше не видел?

Слушай, Федя, с какого ты перепугу, трясешься, может они погостить приехали?'

Она прошла и встала позади детей, — Это, — она положила руку на голову первого ребетенка, — Клим, Ерофейки Позднякова сын, его ещё на слободе Шиширей кличут…

'Не помню такого. Хоть убей не помню

Клим, ну что ж, пусть так, взгляд прямой, спокойный, кажется, что на меня смотрит человечек и оценивает по каким-то своим меркам. Ох, и намучаюсь я с ним. Серьезный, даже не улыбнулся. Масть его только подкачала, светленькая типа рыжий блондин. Оказалось, что хитроглазого зовут Дмитрий Слобиков, эдакий красавчик, чует мое сердце, далеко парнишка пойдет, есть в нем 'кобелиные' задатки. Его курчавые волосы не одну девку с ума сведут.

Двое оставшихся носят фамилию Рябовых, одного зовут Александр, второго Михаил. Оба невзрачные, серые какие то, отвернешься и забудешь, как выглядят.

Пятый, верней пятая, это Маша Стрельцова. Она полная сирота, мать умерла прошлым годом, отец на полгода раньше преставился, от ран так и не оправился, тетка только рада была сбагрить лишний рот, у неё своих восемь душ, свекор старик на ладан дышит, а муж, объелся груш, ещё тот лентяй.

Господи, какие они худющие, одни глаза только и есть. Их как минимум полгода откармливать надо, а не то они на первом же уроке с лавок попадают'

Занятый разглядыванием и собственными мыслями пропустил момент, когда вернулся Никодим, вздрогнул, когда на плечо легла рука и, услышал его довольный голос, — Вот, Федор, они таперича с нами жить будут.

Если раньше была хоть какая надежда, то после этих слов она пискнула и испустила дух.

— Садись. Марфа, стол накрывай, снедать пора.

Хозяйка поманила ребятню за собой, уводя её на кухню. Мы сели, в молчании посмотрели друг на друга и отвернулись. Я стал с независимым видом разглядывать мох, торчащий из щелей между бревен.

Когда все было готово, поставлено и налито мы приступили к трапезе, за обедом не проронили ни слова.

Зато потом… А потом был суп с котом. Все мои попытки наехать на сошедших с ума хозяев были разбиты всего одним словом, Марфа поклонилась мне поясным поклоном, — 'Благодарствую' это было все, что она сказала. И увидев её глаза, я заткнулся и смолчал. Все мои доводы и резоны, бродившие в голове, испарились как утренний туман. Она была счастлива и, мне этого оказалось достаточно.

Вздохнув, начал другой разговор. Верней попытался переключится на тему земли, но не смог, впалые щеки так и стояли перед глазами, — Никодим, откуда этот цыганский табор? Ты посмотри, какие они худющие, их откармливать сначала надо.

Марфа встала у него за спиной, сложив руки на животе. Медник прикусил ус, провел рукой по лицу, собрав бороду в пригоршню, пропустив сквозь пальцы, — Правда твоя, Федор, нет у нас никого кому мы можем оставить добро свое. А они, — Он мотнул головой в сторону занавески, — последыши да сироты, им при дележе, от старших, только хвост свинячий достанется.

— А здесь? Ты, как поступишь?

— Давай опосля… Когда с утрева в церковь шел, все твои слова в голове крутились, опосля службы с батюшкой поговорил, он благословил на благое свершение. Про Машку Стрельцову, давеча бабы у колодца языками трепались, так я мимо шел и слышал. С робятами… Этих други мои привели, когда я им поведал что хочу учеников себе взять. — Он на миг задумался, потом усмехнулся, — окромя одного, оный сам ко мне подошел и честь по чести испросился.

— Дай угадаю. Думаю, это был Клим.

— Не — а. Митька Слобиков.

'Вот как'

— А тебе Клим приглянулся?

— Да, есть в нем что-то. — Перевел взгляд на хозяйку, — Марфа Никитична, а можно пивка, самую малость, не то голова трещит.

В ответ получил укоризненный взгляд 'типа', - 'алкаши проклятущие' но пошла.

Дождавшись пенного напитка, пригубил самую малость и продолжил разговор. — Сколько им годков?

— Погодки, ежели есть разница, то самая малость.

— Ну а все-таки?

— Робятам двенадцать годков, а Машке восемь, — Стряхнул пену с усов, — Почто испрашиваешь?

— Да вот думаю, а чему их учить будем?

Он с каким-то удивлением посмотрел на меня и, мне вспомнилась поговорка про ученичество, — 'мясо ваше — кости наши' — говорили родители, отдавая свое чадо на обучение. Бедолаги становились по существу батраками, исполняя разную работу по дому и хозяйству, да и уже, будучи здесь, навидался разных обучителей.

— А главное как? И не смотри на меня так. Я что-то не то сказал?

— Ну… Девка, с Марфой по дому, а отроки… Отроки в мастерской…

— Будут всякий хлам из угла в угол таскать, ты на них рычать будешь, а ежели что не так сделают ещё и поколотишь.

— Не без этого, чтоб наука впрок пошла…

— Позволь спросить, сколько годков ты их учить будешь?

— Покедова в разум не войдут.

— Ага… — Я отвернулся к стене и пробарабанил по крышке стола короткую дробь.

'Ну более-менее понятно, все пойдет в лучших традициях древности, по началу неспешный показ:- ' бери оттуда, неси сюда, вот этим трешь и выкидываешь нафиг' Грамоте научат самой минимальной, лишь бы расписаться мог, а то и этого не будет. Счету жизнь и нужда обучат.

Решай Федя, чего ты хочешь, полноценных помощников себе уже через полгода, с которыми ты будешь разговаривать на понятном языке цифр и определений, но исковеркаешь их судьбу. Потому что после тебя они будут не годны со своими знаниями, если только твоя система не войдет в обиход и не распространиться на всю страну.

Эк тебя куда понесло, а хо-хо не ху-ху?

Но можно обучать сразу по двум направлениям, нанять какого ни будь дьяка, чтоб учил ребят местному счету и письму, со своей стороны, преподаю математику, геометрию, черчение и немного того что помню по химии, физике. Что уж точно я сделаю, так это пусть растут как нормальные дети, работа в мастерской пару часов, всей толпой будут помогать по хозяйству, уход за скотиной, работа на огороде. К сожалению, здесь нет супермаркета с его набором полуфабрикатов и, большую часть продуктов приходится выращивать самим.

Картошка!!! Черт возьми, тебя уже больше ста лет знают в Европе и жрут, буржуи проклятые, надо усилить поиски среди гостей заезжих, с тем, чтоб привезли мешочек, ну хотя бы пару клубней…

Если бы вы знали, как хочется жареной картошки с салом и луком… Хочу, хочу, ХОЧУ!!!'

От таких мыслей я, настолько явственно почувствовав вкус во рту, что нервно сглотнул слюну…

Пришлось запивать пивом.

— Грамоте учить будем?

Как я и ожидал, Никодим пожал плечами, — Так они ж не дьяками будут.

— Всякое умение потребно будет. Авось в Твери или Дмитрове лавку откроешь? Как тебе, тот же Мишка Рябов письма писать будет, ежели ты его этому не научил? К дьячку пойдет, за монету мелку отпишет тебе прошение, а писец тот, в кабаке вечером деньгу пропивая, поведает всем, что отписал в Москву, купцу Никодиму. Недруги торговые враз опередят его или купят подешевле али продадут дороже. Понесет убытки негоциант наш, только потому что пожалел деньгу когда-то, чтоб грамоте…

— Нет!

— Но почему? — Я был само изумление от такого твердого — 'нет'. Но потом когда повнимательней присмотрелся к Никодиму… до меня дошло, да он сам не умеет, писать, уж больно смущенно выглядит.

Но великолепно разбирается в цифрах, в чем я уже успел убедиться при совместной работе. Теперь становятся понятными его словеса на старость и плохое зрение и просьбы прочесть, что там написано. Вот и на ребят смотрит как на работников, а для них такое умение считает избыточным.

Да уж если он упрется… Отложим, разговор.

Окончание дня было напряженным, занимались обустройством всей гоп-компании, поселить их решили в горенке, там пока не было отопления, стоял всего один топчан. Но с этим решили быстро. Доски были, руки на месте и легкие походные кровати были готовы за два часа. Потом притащили и поставили на кирпичи жаровню. Для девчонки пока решили не выделять что-то особенное, просто отгородили угол, полотняной занавеской.

Весь вечер меня не покидало чувство в нереальности происходящего, я все ждал, что за детьми придут их родители и весь кошмар развеется как дым. Но поздний ужин убедил в обратном.

Разогнав мелких по койкам, мы, то есть взрослые посидели ещё немного, поговорили так не о чем, пустой треп, потом расползлись спать.

Поднявшись к себе, сел на кровать и бездумно уставился на стенку.

Вдруг накатило, до дрожи, затрясло, так что челюсти залязгали и меня накрыла волна черного отчаяния. Я один. Один на всем белом свете и никому не нужен, никому нет дела до меня. Помимо воли из глотки вырвался глухой стон, обхватив голову руками, стал раскачиваться и тихо подвывать, а слезы сами по себе потекли по щекам. Давно мне не было так хреново.

В последний раз такая тоска нападала, когда в больнице лежал, мне тогда лет семь было, матушка приехала, мне показалось что серо-зеленые стены в палате, солнышком озарило, когда она вошла. Мы сидели рядышком. Она держала мои ладошки в одной руке, а второй гладила меня по голове. Она что-то говорила, спрашивала, я отвечал не впопад, торопливо как-то взахлеб. Потом окончилось время, она засобиралась домой, там младший брат под присмотром сестры, отец на работе. Я уже был большой, все так вокруг говорили, а я в этот миг не хотел им быть. Больше всего хотелось остаться маленьким и что бы мама, всегда была рядом со мной. Закусив губу и пряча слезы, попрощался с ней. Она вышла, а я подошел к окну и прижался к нему, пытаясь через запотевшее стекло разглядеть её, идущую по аллее больничного сада к выходу. Смотрел и ждал. Смотрел и ждал, ждал, что она обернется и помашет мне рукой. Смотрел и ждал…

Я простоял до самой темноты, пока не пришла нянечка и не уложила в кровать. Вот тогда она меня и посетила черная, безысходная тоска.

Что бы там не говорили, о чем бы психологи и наркологи не писали, а спирт все-таки самое лучшее лекарство. В потемках пошарив на полках, нашел заветную баклажку, откупорил, и на одном дыхании высосал, чуть ли не половину. С трудом переведя дыхание и занюхав рукавом выпитое, плашмя рухнул на койку, жалобно заскрипевшую под моим весом. Не успела голова, коснутся подушки, как провалился в черные объятия пьяного морфея.

Мне снились какие-то черти, пьяные бабки разевая щербатые рты, орали матерные частушки. Старый седой бес, размахивая трезубцем пытался танцевать канкан на столе, но он сломался под его весом и, падая случайно попал своей дубиной мне по плечу, занывшему от удара. Упав на пол, он ворочался, пытаясь встать на ноги, но копыта разъезжались и он снова и снова падал, каждый раз стуча своей проклятой деревяшкой по многострадальному плечу, потом он просто протянул свою клешню ухватился и с такой силой сжал что я, не выдержав боли, вскрикнул и открыл глаза.

— Вставай! Не уж то забыл, о чем вчера говорили? И перестань орать как баба на сносях не то Силантий приходить будет. — Никодим, держал перед собой зажженный светильник, посмотрел в лицо и, убедившись что я открыл глаза, ушел.

'Да что же это такое, то всякая хрень сниться, то эта морда… Не… похоже на самом деле утро или все-таки нет…'

Повернул голову на скрипнувшей шее к темному окошку, там темно, как у известного персонажа в персональном месте, когда он ночью уголь грузит. Всегда мучил вопрос. Как местные умудряются вставать в одно и тоже время, особенно зимой? Надо будет спросить… Как ни будь… Потом…

Веки мои стали тяжелеть и закрываться…

Не успели они опуститься, как меня тут же принялись тормошить по новой, но делали это как-то аккуратно, я бы сказал осторожно.

Не открывая глаз пробурчал. — Ну кого там черти принесли? — Продолжить не успел, потому что от услышанного глаза открылись сами.

— Никто меня не приносил, я сама пришла, меня Деда Никодим тебя, будить послал. — Рядом с моим лежбищем стояла Машка, скромненько сложившая ладошки на животе.

Больше всего меня поразило, как она назвала Никодима, Деда, именно так с большой буквы.

Я сел, помял ладонями лицо, прогоняя сонную одурь, повернулся к ней. — Подняла? А теперь брысь отсюда.

Её как ветром сдуло. Провозившись с утренним туалетом минут десять (я так думаю) выскочил во двор и уткнулся в маленькую толпу. Осмотрев всех, взрослых и детей, мысленно взвыл '- Идиот двугорбый'

Ну забыл, с кем не бывает… Утренний поход в церковь. Сегодня он был немного особый, мы в первый раз шли все вместе…

***

То угожее место, — заявил мне дьячок из поместного приказа, после принятия подношения в виде гуся (живого) и алтына, оставленного рядом с образами. Не знаю чем, но мне этот тип не понравился с первого взгляда, редкие, сальные волосишки выбиваются из под шапки и неопрятными прядями обрамляют худощавое, какое-то крысиное личико. Добавить козлиную бородку, будет, ну вылитый грызун. Так и тянуло заглянуть под стол, а вдруг и правда хвост есть…

Пообщавшись с ним немного, понял, что ничего особенного от него не узнаю, 'сарафанное' радио на торгу и то знало больше. Одно выяснил точно, мне лично, землю могут продать, только с царского разрешения и никак иначе или же могу её получить в дар за заслуги. Виной тому мой гражданский статус иностранного мастера, даже владея наделом и, то не могу его продать на сторону, только как в казну. На все это от государя нашего указ имеется. Вот так. Будь здоров и не кашляй.

В легкой обиде на себя что просто так потратил алтын и гуся за копейку, решил прогуляться на торг. Была у меня одна задумка, надо к сапожникам зайти, они с самого краю сидят, а потом надо будет дойти до Мустафы, я у него обычно покупал хлопчатую бумагу, цена правда кусалась. Но с другой стороны это как посмотреть, другие ткани продавали аршинами, а эту на вес по два с полтиной за пуд.

На трусы и майки, вообще на исподнее самое оно.

— Еще не околел? — поздоровался с хозяином лавки, — Насколько помню, ты уже давно должен быть дома, персики кушать, пилав готовить, а ты все тут.

— А… — Все что он смог ответить, сокрушенно взмахивая руками, — Должны были мне кожи привести… День жду, нету. Второй, нету. Седмица прошла, нету. Земляки говорят, — 'Мустафа, ехать надо'

А я отвечаю, — 'не могу, слово дал' Пришел караван, товар привез, я взял, серебро отдал, дождь пошел дороги развезло, теперь жду, когда холода придут.

Он чуть ли не приплясывал, от легкого морозца, опустившегося за ночь на город и сковавшего грязь тонкой ледяной коркой. В прошлой жизни видел фиолетового негра, здесь увидел иссиня синего турка или кто он там.

Потрепались, он рассказал мне последние сплетни, в перерывах между ожесточенным торгом.

Я хотел взять всю штуку ткани сразу, купец запросил за нее три рубля. В итоге сошлись на рубль девяносто и то только потому, что ему, мол, надо ехать, он меня уважает, но запрошенные полтора рубля взять не может, сам купил за столько. Согласился на два девяносто. Сказал ему, что аллах наказывает за жадность и что рубль шестьдесят, самое оно, чтоб не прогневить бога.

Так слово за слово мы доползли до заветной стоимости, ещё немного потрепухались и согласились.

Оставив небольшой задаток, попросил Мустафу, — Уважаемый, оставь пока у себя, до вечера, мне тут потребно в одно место наведаться и надо, чтоб там руки свободными были.

Из разговоров с уважаемым купцом, прояснил одну вещь, обоз с кожами, должен уйти завтра. Когда он отбирал товар, было забраковано порядка полутора десятка шкур, почитай целый тюк, толи выделка, толи ещё что, но он от них отказался. Хочу посмотреть, что это такое, может и прикуплю, на распродаже. Идти было недалеко, и скоро я был на месте. Честно скажу, воняет здесь, духан стоит ещё тот, от кож чем-то кислым прет. Хотя чему удивляться если в технологическую цепочку входит квашение оных в киселе из ржаного 'кваса' с овсяной мукой и 'какши' что это такое так и не понял, сапожник мне попытался как-то объяснить, но я запутался в терминах применяемого сырья. Единственно чего понял, что процесс выделки, первое производство с непрерывным технологическим циклом. Во, в одно предложение свел получасовой рассказ.

В среднем шкура забитого скота скупалась за двадцать, тридцать копеек, после выделки, дорожала процентов на пятьдесят.

Я собирался скупить их по закупочной, опосля того как в нашем доме поселилась банда оглоедов, остро встал вопрос, во что одевать и в чем ходить. С верхней одеждой проблем не было, с рубахами тоже, но во мне проснулся эдакий червяк, о котором я даже и не подозревал. Червь воспитатель, въедливый, настырный, упертый… Ну и куча остальных эпитетов, которыми меня потом наградят воспитанники. Мне почему-то стала не безразлична их судьба, захотелось сделать для них, что ни будь хорошее. И вообще, с моей подачи они появились в этом доме…

— Эй, кто здесь Данило Волков, — окликнул мужиков суетящихся у телеги, один махнул рукой, — 'Вон тот, в чекмене'

Пройдя через весь двор, остановился рядом с худощавым мужчиной средних лет, наблюдающим, как разгружают сарай, выкладывают на возы и увязывают товар. — Здрав будь, Данила.

— И ты добрый человек, с чем пожаловал?

Я честно рассказал ему про Мустафу, от которого прознал о неком несчастии и вот решил выкупить эти шкуры.

Взгляд моего собеседника оживился, — У меня самые лучшие… — начал он было, но осекся под моим насмешливым взглядом, — отдам по полтине за аршин.

Я протянул руку и со словами, — 'что с ним было приятно познакомиться' — попрощался и пожелал удачного пути, развернувшись, пошел к выходу. Дошел почти до ворот, когда до меня донеслось, — По сколько купить хотел?

— По семь с половиной за аршин.

Он аж дар речи потерял. Потом как то собрался, улыбнулся, развел руками, как будто собрался охватить весь свой обоз. — Ежели уступлю, по миру пойду, прибытку не будет.

Если честно, я с самого утра на ногах, все что успел сожрать, так это пирог с тухлой зайчатиной и запить все кружкой горячего сбитня, так что устал и вдобавок хотел писать.

— Данило, они порченные, я хочу купить у тебя то, за что тебе настоящую цену не дадут, ты, или выкинешь их или отдашь задаром. — И тут до меня дошло, а за что хоть торгуюсь? В глаза не видел товар, а уже продавцу руки выкручиваю.

По губам было понятно, что купец материт Мустафу по-черному, отбрехавшись, он видимо принял решение. Кликнул одного из работников, что-то сказал тому и буквально через пару минут у моих ног лежал свернутый рулон кож. — Тута осемь штук, моя цена гривна и три деньги.

В голове загудел калькулятор, зацокали кластеры, производя вычисление, итогом было, рубль тридцать два. — По рукам, — Ответил ему и полез за кошельком.

Домой добрался за темно, меня почти выбившегося из сил, подобрал знакомый стрелец и довез почти до самых ворот нашей усадьбы.

По закоулкам памяти бродила идея про таксистов, — ' в стрелецкую слободу.

— Сколько дашь дарогой?

— Две деньги.

— Давай за три, овес нынче в цене.

— Поехали.

— А дорогу знаешь?'

Ввалившись в избу, свалил свои покупки прямо на мостках, тащить их дальше более не было сил. На шум вышел Никодим следом появилась Марфа.

— ужо хотел в лапоть насрать да за тобой послать, — Приветствовал меня медник, осматривая кучу кульков и свертков. — Ты зачем ходил?

— Никодим, я тебя тоже люблю. Марфа, хоть ты заступись… — Я сидел на каком-то чурбаке, с которого было лень вставать, и смотрел на нашу хозяйку как кот из 'шрэка'

Даже не удивился, когда это сработало, — Старый охальник, сам все жданки проглядел, а тапереча лаешься. Пойдем в дом Феденька…

'Меня когда никогда, Никодим точно, чем ни будь охреначит…'

***

Ночью пришла зима. Температура, только грозившая прошедшим днем, провалилась в самую глубокую ледяную дыру. Я проснулся посреди ночи от того что у меня замерзла голова, задувало в небольшие щели. Пришлось вставать и, ворча на самого себя, ковыряться в здоровенном комоде в поисках вязаной шапки. С трудом уснул, а поутру, обнаружил, что в кувшине с водой, плавает лед.

Мои опасения, из-за того что в горенке детям будет холодно, не оправдались. Когда поднялся к ним и расспросил, все в один голос утверждали.- ' тяпло, дюже был' Может врут? На сегодня запланирован поход к тетке, шьющей для меня исподнее, надо отвести мелких, снять мерки.

А сейчас смотрел, как они едят, для них было в диковинку, что каждому в этом доме полагалась своя глиняная миска, кружка и ложка, наконец-то моя 'хомяческая' натура получила маленькую награду.

Никодим ворчал поначалу, — 'куда класть, зачем стока'. Ну не объяснять же каждый раз про оптовые закупки.

На завтрак была пшеничная каша с молоком, взвар из яблок с медом, масло, яйца, хлеб правда был вчерашний, но ещё, на удивление мягкий. Поначалу прикалывало, что Марфа, только в выходные опару ставит, а на следующий день печет хлеб сразу на неделю.

Если припомнить присказку, — 'кто как ест тот, так и работает' можно сказать что Машка, даст фору любому из парней, пока они дружно искали клад в своих плошках. Она уже смолотила свою пайку, испросила разрешения у хозяйки и, цапнув с тарелки яйцо, хрустела скорлупой, очищая его. Масло сливочное, желтое, комковатое, а вкусное… Не та лабуда из 'пятерочки'

Во, отвалилась, от стола и глазенки под лоб закатывает, а у самой рука шарит по столу, ухватила горбушку… Потащила… Надо будет подсмотреть, где эта белка припас прячет.

Поглядим, как вечерять будут, упросил нашу хозяйку из пшена сарацинского, запеканку сделать с изюмом, э-эх, к ней еще кисельку бы клубничного, но придется пить черничный. И пусть попробуют морды скривить. На будущий ужин потрачено четырнадцать копеек. Два фунта риса и фунт изюма.

Никодим с утра пораньше, запряг кобылку и умотал, с ним поехали Силантий и Сидор, по разговору понял, что ещё одного должны на околице подобрать. Свершилось, ну почти, поехал заработанное менять на клочок никчемной земли. Пока не решил, может завтра, а может и попозже, сгоняю, посмотрю на наше приобретение. Скрестим пальцы, Никодим заявился в тот день, почти за полночь, сыт, пьян и ус в 'табаке', довольный как два слона. Не поленился поднялся ко мне, разбудил и сообщил радостную новость. — 'Сговорились, за двадцать осемь рублев, двенадцать алтын и две деньги'

— Вместе с деревней?

— А на хрена они мне нужны? — Он пьяно икнул, — По весне он их сабе заберет.

— Чтой так дешево, как-то…

— Земля моя! — Он махнул рукой и чуть не сверзился с края кровати, — до марта по деньге с души, что у меня жить будут.

— Где? — спросонья тупил немного. Спросил, а потом дошло, деревня до весны на месте остается.

Так что остается дождаться возвращения команды и обмыть грамотку на земельный надел.

Когда мы за стол садились, я уже видел что Марфа дерганная какая-то. Понятно, простава есть, а вот закусон готовить надо. И не обойдешься, всякими там канапе, как на фуршетах, вроде еда, а микроскоп не прилагается… А что, рыбки поставить надо, беленькой и красненькой, не настругана должна быть, а нарезана ломтями. Зря, что ли двугривенный отвалили за десять килограмм, икры на гривенник вышло ещё кило, свинину и баранину, Семен привел и за сараем уже и освежевал наверно.

Марфа не хотела отпускать со мной Машку, говорила, — 'что сама ей все пошьет' отговорил её от этой глупой затеи, пока есть заработок, надо его тратить, так чтоб потом не думать о всяких мелочах. Кажется, она обиделась. Клятвенно пообещал, вернуть всех в целости и сохранности, как можно скорей. За что получил тряпкой по спине и пинок под зад, когда выставляли с кухни.

Вернулись мы где-то часа через два, два с половиной. Я хренею, пацаны цирк устроили, отказывались чтоб им такое шили, голыми коленками мол сверкать, не хотят. Пришлось давить авторитетом, и на пальцах объяснять экономику. Из одной пары исподнего можно сшить четыре пары трусов и оставшиеся деньги идут на оплату, труда швеи. Машка молодец, уперлась как бычок, — ' хочу такие'

У швеи нашелся кусок ткани другой расцветки, она предложила обменять его на мой и сшить для дивчины, — 'красные портки'

Опосля, двинулись к сапожнику, дед отвел в сторонку и отчихвостил по первое число. Было бы за что, кожи, которые принес, можно было пустить только подметки. Пришлось успокоить, и попросить пока оставить их у себя. Одну порезать на подошвы, а на другие… Другие должны стать приводными ремнями на станках, обещал вскорости дать размеры и ещё добавить материала. Оглядев детишек, он хмуро поинтересовался, — ' Обувку надоть?'

На эту зиму, только девочке были нужны сапожки, у мальчишек ещё были крепкие сапоги. Я выложил перед мастером образец новой обуви. Одно время носил мокасины, они состояли из трех деталей, подошва, мысок, задник, что здесь не добыть, это резинок, вместо них попросил сделать чуток повыше и пробить отверстия для шнурков. Сандалии решил заказать попозже, в них по снегу во дворе не набегаешься, да и фурнитура пока только на бумаге. Её ещё делать предстоит.

Дед только головой покрутил, рассматривая макет, пошитый из куска тряпки, на живую нитку. — Разумник, ты Федор…'

Оговорив с ним оплату и сроки, мы выдвинулись в сторону дома.

'Пятиалтынного как не бывало, за такие гроши можно спокойно прожить целый месяц, а с учетом того что яйцо стоит восемь копеек за сотню… Можно и закукарекать…

Четверть ржи, это примерно пятьдесят семь килограмм с довеском грамм в триста стоит сорок копеек, овса четверть, тридцать восемь кг, обойдется в тридцать копеек.

Жратва относительна дешевая как и рабочая сила, но вот заметил такой парадокс, пока продукт или товар сырой, не обработанный, за него просят копейки. Но стоит его хотя бы с места на место переложить, и цена сразу подлетает до небес…'

Там все было в ажуре, наши ещё не вернулись, Машку сразу припахала Марфа, встретив меня ворчанием, — 'Эх, Феденька, обманываешь ты меня…' Парням тоже нашлась работа, ну на четверых её не так и много было. Проследив за фронтом работ и раздав ценные указания, пошел к себе переодеться.

Только поднялся, как наша псина, охраняющая двор, залилась истошным лаем, так подвывать он мог только в одном случае, в слободу въехал Никодим.

А потом был небольшой праздник, отмеченный в узком кругу друзей. Человек так на сорок. Они приходили и уходили, поздравляли, выпивали стаканчик, говорили слово и исчезали. Уступая место другим.

Это они пили стаканчик, а мне приходилось пить с каждым… окончание, помню смутно.

Лица, лица, лавка, стены, ступеньки, ступ-п-пеньки, снова ступеньки. Огромная деревянная стена, оказавшаяся дверью, высокий порог. А вот и он, милый сердцу четвероногий друг, он никогда не предаст, нас мужчин, не обманет и, не будет ругаться, если мы чуток задержимся. Он всегда ждет нас, он очень терпелив и когда мы приходим, встречает ласково, нежно, слегка ворча пружинами, когда мы ложимся на него. Это наш любимый диван.

***

Белые блестки свежевыпавшего снега, искрились на ярком солнце. Легкий морозец пощипывал нос и холодил ступни ног, несмотря на шерстяные носки и портянки, пальцы стали подмерзать и уже подумывал, что надо соскочить с саней и пройтись пешочком. Старая кобыла лениво тащила наш транспорт, поскрипывающий полозьями. Одна из подков, кажется, левая задняя, позвякивала, когда лошадка ставила ногу на промерзшую землю, и могла вскоре потеряться. Сказал об этом своему вознице, мальчишке лет десяти, тот только головой кивнул и молча, уставился на конский круп.

Обычно мне удается разговор с незнакомыми людьми, но вот такой собеседник мне попался впервые, а по мне так совсем без разницы с кого за подкову в гривенник стоимостью, с задницы шкуру сдерут.

Всё что выяснил так это то, что его зовут Даниил, когда попробовал назвать Данилой, был вежливо поправлен, — 'Немочно, иным именем зваться' На все мои вопросы следовали односложные ответы.- 'Да или нет' Никакой ответной реакции, никакого любопытства к незнакомому человеку, такое впечатление, что разговариваю со столетним, глухим, стариком.

Сделав несколько неудачных заходов, в итоге заткнулся сам.

Я ехал на осмотр будущих владений, через своих немногочисленных и многих друзей Никодима, удалось найти подходящее место, хозяин которого испытывал затруднения с деньгами. Его сын, служивший на границе, был ранен и попал в плен, денег которые ему дали от казны на выкуп, хватало едва ли наполовину, что-то было в заначке, отложенной на 'черный день' поэтому он решил продать надел и деревеньку, чтоб выручить недостающее…

Занятый своими мыслями, пропустил момент появления на дороге, непонятных личностей, обратил внимание, только когда сани остановились…

Здрав будь, — осклабился щербатый мужик в суконном армяке опоясанный веревкой, — Хто таков?

Спросил, а сам огляделся по сторонам.

— а те зачем? — переспросил и подобрался, что-то мне не понравились эти 'лесорубы' один из подошедших, встал позади саней, другой взял лошадь под уздцы, третий остался у говоруна за спиной, вставшего напротив.

Загрузка...