Запах снега

Глава четвертая

Грудь у нее была небольшая, чуть вздернутая, с зеленоватыми маленькими сосками. Казалось, холодная вода её сделала твердой как камень, но этот камень упруго вздрагивал от движений, и эта упругость почему-то волновала так, что жаром в голову ударяло. Лит, затаился, стараясь даже не дышать.

Нава лежала на воде, раскинув руки и подставляя солнцу узкое личико. Жмурилась неярким лучам. На коже, покрытой едва заметными узорами-чешуйками, играли солнечные блики. Вдруг искусительница дрогнула, нырнула, в очередной раз явив тайному наблюдателю хвост. Здесь речная душительница походила на стройного окуня. Лит не был уверен, бывают ли стройные окуни, раньше как-то не присматривался. Очень хотелось, чтобы нава еще разок вынырнула. Уж очень красива она была, зараза.

Плеснуло. Вынырнула, взмахнула головкой, с волос сверкая полетели брызги. Пока в воде — девушка. Личико немного странное, кожа зеленью отливает. Узоров, если не присматриваться, так и вообще не видно. До чего ж все-таки красивая. Высунулась повыше, словно нарочно грудь показывая. Снова нырнула, балуясь, подбросила из-под воды щуренка. Перепуганный рыбеныш плюхнулся в воду, тут же за ним прокатился короткий водяной вал, в котором мелькнул зеленоватый хвост охотницы.

Лит заставил себя дышать и попятился. И так невесть сколько простоял, подглядывая. Пора и честь знать. Нава играться сколько угодно может, она дома. А углежогу еще идти и идти. Лит выбрался из кустов, неслышно зашагал сквозь влажную траву.

За спиной снова плеснуло. Лит оглянулся. Нава вынырнула куда ближе к прибрежным кустам. Закинула локоток, поправляя темные пряди, и вдруг показала язык.

Лит от неожиданности присел. Язык у навы был не очень-то страшный, узенький и темно-розовый. Только с чего ей вздумалось ракитнику язык показывать? Ведь не могла она наблюдателя заметить.

Разогнулся Лит только под деревьями. Слабый ветерок неторопливо снимал с кленов листву, широкие листья кружились, легко ложась на желто-красный ковер. День выдался мягким, праздничным. На небе ни облачка, на полянках ощутимо пригревало солнце. Лит шагал между стволами и улыбался. Вот хитрющая эта нава. Жуть какой страшный дарк. Нет, может где-то и есть злобные кровожадные тетки с рыбьими хвостами, но вот эту погубительницу Лит и сам бы без труда скрутил, что в воде, что на берегу. Только душить ее не хотелось. Врали про них, наверное. Может, кто к ним по своей воле и уходил, но вот чтобы девчонки с хвостами на берегу мужчин зазевавшихся хватали, да в воду силой утягивали — что-то не верится. Впрочем, проверять не стоило.

За двенадцать дней, одинокого путешествия, Лит много о чем успел поразмыслить. И о том, что на барке приключилось, и вообще о жизни. И о Ёхе думал. Оказалось, вовсе не успел расспросить северянина о его краях. Вроде неудобно было. Теперь вот и не узнаешь, как там живут.

Идти было несложно. Побитый и подраненный организм с болячками справился, только вот садиться на левую часть было все еще больновато. Впрочем, большую часть дня Лит все равно двигался. На ходу собирал ягоды и грибы, привалы делал короткие, благо особо и уставать то было не с чего. Бывали дни дождливые, когда идти было тяжело. Зато потом углежог больше солнцу радовался. Через широкий Тюр переправился без труда — свалить сухую сосну да сделать короткий плотик заняло полдня. Скреплять жердями, вбивая в пазы «волчьим зубом», было даже в удовольствие. Топор Хабора, пусть раки тухлым «хозяином» сто лет плюются, оказался годен не только черепа сносить. Плотик получился на загляденье. Лит не торопясь вырубил шест и отчалил. Снесло, конечно, изрядно, но юный речник не огорчился. Помнится, в Книге тоже про плоты писали. Не та, конечно, река, никаких чудесных «пароходов» здесь не было, но все равно интересно.

Не торопился бывший углежог. Оказалось, без ежедневной рубки да закладывания новых костров, вполне можно жить. Еще бы котелок хоть какой-нибудь, немножко фасоли, да пшена пару горсточек. Тогда, ого-го — до конца мира можно прошагать. Конечно, скоро снег ляжет, тогда особо не расшагаешься. Топор Литу хороший достался, но с инструментом охотиться не будешь. За эти дни только дурной заяц в силок, на ночь поставленный, попался, да удалось случайную тетерку подбить. Было вкусно, хотя и маловато. Но если всерьез силками заняться — толк будет.

На самого Лита никто пока охотиться не собирался. Раза три ночами углежог слышал далекий вой. Серьезная тварь, хорошо, что где-то в отдалении бродила. Лесных волков за врагов пока считать не приходилось, — сыты, своими делами заняты. Горные зверюги раньше первого снега с гор не спустятся. Ледяная кошка еще позже придет. Вот с медведем можно столкнуться. С обычным — еще ничего. Вот если с рыжим бальдром-людоедом…

— А топор тебе на что?

— Топор топором, а бальдр-людоед вообще не медведь. Тут-то обычного медведя неясно как брать…

— Бальдр-людоед не умнее трех человек. Ты скольких на барке срубил?

— Не помнится. И вспоминать не хочется. Лучше как-нибудь без рубки обойтись.

— Само собой. Но если придется — сможешь. Главное — с умом.

Лит вздохнул. Придет же такое в голову — «рубить с умом»?

Разговаривал сам с собой Лит часто. Стесняться в безлюдье было некого. На вонь, — а углежог не сомневался, что она бывала, — зверье не сбегалось, обмершие птицы с веток не сыпались. Лесной человек — углежог.

Беседовал сам с собой Лит беззвучно, лишь иногда губами шевелил. Сам себя понимал неплохо, только иногда вопросы вопросами и оставались. Голова-то одна, и много мыслей в нее не втиснешь. Вот у Ёха в голове просто лавка сумасшедших идей. И про равноправную жизнь всех людей скопом, и про нечестность оплаты за поденную работу. И всех лордов подчистую нужно изничтожить, а все деньги необходимо через выбранный народом совет поровну распределять. Эх, нормальный вроде парень, а мысли как блохи. Бешенный, что с него возьмешь? Придумывает, вроде заманчиво, а если вдумаешься…

Вот давно в Кэкстоне существует Совет Закона. Городские дела решает, сам наместник их советников принимает. А польза? Лит не слыхал, чтобы Совет хоть один «щиток» кому-нибудь в Дубовке просто так дал. Да и к чему ихние деньги? Небось, не нищие, сами зарабатываем.

Поровну. С одной стороны, соблазнительно. Вот поделится какой-нибудь купец или лорд серебром, можно хижину отремонтировать, печь новую сложить. А то и всерьез о торговле дегтем задуматься. С другой стороны, как-то скучно получается. Сам-то, значит, сиди и жди денег? Топор есть, руки есть, на гвозди денег скопить — хижину и самому можно отстроить. Зато ждать не придется, когда купец проторгуется и придет — мол, давай ты теперь делись.

Эх, не договорили с Ёхой. А интересно было. Парню бы объяснить, что жизнь, она из разных кусочков складывается. Силой честности не добьешься. Да он и сам понимает, только иногда горячится. Ничего, повзрослеет. Он, вообще-то, не тупой. Даже странно — читать толком не умеет, а столько знает.

Размышлять помогала колдовская книга. Понятно, не молитвами. Лит в очередной раз просматривал страницы, и гадал — отчего столько людей к Светлому тянется? Ведь помощи новый бог даже не обещает. И советов не дает. Один от него совет — трудись, терпи, потом отдыхать и бездельничать будешь. Не очень-то заманчиво. Лит твердо знал — обязательно придет время перейти в Верхний мир. Встретить отца и деда, маму наяву увидеть. И Грыз там ждет, будет прыгать, хвостом по ногам колотить. Работа, понятно, и там есть, повозиться придется, жизнь налаживать. Небось, там и трудностей хватает. Зато рядом со своими окажешься.

Пока Лит умирать не собирался. Шагал, спал в наскоро построенных шалашах, ел то, что посылали снисходительные местные боги. Лес был добр. Как-то одинокий путник вспугнул сокола-чеглока, только начавшего ощипывать добычу. Куличок с расклеванной головой был крошечным, но таким вкусным, что Лит дважды поблагодарил обиженного сокола. На склоне лесистого холма удалось набрать лесных орехов. На углежога цокали сердитые белки, а возмущенный дятел-пеструн громко выстукивал на дубе по-соседству.

По подсчетам Лита идти оставалось дня три-четыре. Где-то неподалеку должна была быть дорога на северо-восток, ведущая от столицы к Фурке, и еще дальше, в глухомань — к Дубнику. Дед когда-то смеялся — мол, своя Дубовка рядом, да дубов в ней нет, а у дикого Дубника древних дубрав не сосчитать, только попробуй, дотянись до них. Да, вот в какую даль река да ноги занесли углежога. До Дубника таинственного отсюда почти столько же, как и до дома. Жуть. Вот в чем Ёха прав, так в том, что без карты ходить трудно. Вот так промахнешься мимо дороги к столице, и шагай тогда до края земли. Море со змеями-драконами, что стурвормами зовутся (про них на барке много болтали), а дальше всё — пропасть бездонная и тьма. Ёха как-то сказал, что земля вообще круглая. И как он себе это воображает? Северный сказочник.

Первый шквал пришел еще вечером. Лит рубил лапник на шалаш, а тут налетело, захрустело-застонало в кронах. Посыпались сухие ветви, закрутил ветер листву и сухую траву меж стволов. Лит даже на корточки присел, спиной к стволу прижался. Сосна содрогалась, за шиворот посыпалась кора. Взвыло вверху вовсе неистово, парень испугался, что дерево может сломать, но тут все мигом утихло. Еще крутились в сумраке между стволов водовороты желтой листвы, переговаривались, скрипели ошарашенные деревья, но все уже кончилось, будто и не было натиска северного ветра. Костер разметало, Лит поспешно собирал разбросанные головни и ругался шепотом.

Днем все повторилось. Лит шел вдоль берега, место было довольно открытое, росли лишь старые коренастые сосны. Вдруг в ушах насмешливо засвистело, потом свист превратился в угрожающий вой. Лит едва успел спрыгнуть под склон, втиснулся в щель-нишу, промытую водой в песчаном откосе. Корень уперся в спину, но парень изо всех сил пытался втиснуться поглубже. Наверху выло, словно громадное стадо взбешенных вег-дичей неслось вдоль реки. Скорчившийся Лит видел, как на противоположном берегу гнутся и ломаются верхушки деревьев. Рухнула в воду ива, летели беззвучно огромные ветви с сосен и кленов. В ушах стоял сплошной гул, на голову катились струйки песка с содрогающегося склона.

И исчез шквал, словно кто-то невидимый рукой махнул. Выбираясь по склону, Лит подумал: «Уж не колдуны ли Светлого за беглым гребцом охотятся, сдуть со свету хотят?» По правде говоря, не верилось. Не велика птица голожопый углежог. Поймают, шкуру, конечно, сдерут. Или палками прилюдно забьют. Нынче это модно. Но магию насылать — это вряд ли.

Но ветер был странный. Вроде бы вдоль речной долины буйствовал. Лес, что на холмах рос, почти и не затронул. Может, местные боги меж собой разбираются? Тогда нормальному углежогу о таких вещах думать не подобает. Убраться бы быстрее из мест таких нехороших.

Ночь прошла спокойно, а днем опять началось. Лит собирал грибы, — уже набрал в подол рубахи десяток крепких беловиков, как снова загудело, посыпались сучья. В чаще было не так жутко. Лит поспешно сел под мощный дуб. Здесь ветви вряд ли вертикально рухнут, да и сам старик последним повалится. Вихрь оказался несолидным, — пролетел, — градом посыпались желуди и мелкие ветви. Стихло наверху. Лишь желуди все сыпались. Парочка щелкнула особенно звонко. Вот еще один, словно в котелок угодил. Удивленный Лит отряхнул макушку от насыпавшейся трухи и пошел смотреть.

В слегка пожухлой листве обнаружился металл. Плоская, неправильной прямоугольной формы штуковина. Лит повозился, выдергивая ее из земли. Видно, давно лежала. Темно-зеленая краска местами облезла, из-под нее виднелся потускневший, но не тронутый ржой металл. Штуковина оказалась сосудом небывалым, с крепкой тройной ручкой, с торчащей горловиной, закрытой угловатой сложной крышкой. Внутри бултыхалась жидкость. Не меньше трети.

Джин! Что еще в таком редкостном сосуде может быть? Крепкий и дорогой напиток Литу пробовать не приходилось. Джин голову пьянчугам мигом сносит. Литу, он, конечно, без надобности. Но можно продать. В таком сосуде не иначе как знаменитый королевский джин, что в Тинтадже делают. Три «короны». Или четыре. Да еще сама металлическая штука хорошо потянет. И приодеться можно будет, и харчей в дорогу купить. И котелок, само собой.

Может там и не джин?

Лит повозился с крышкой. Она не снималась, — хитроумно, с поворотом, откидывалась вбок. Лит справился с тугими рогами-защелками, осторожно нюхнул…

Нужно было еще осторожнее.

Лит сидел на траве, чихал и отплевывался. Глаза слезились. Нифига себе, как любил повторять Ёха. Это не джин. Тот запахом хоть слегка должен пиво напоминать. А от этого снадобья сдохнешь в два счета. Должно быть, сам Лит и то приятнее воняет, когда заклятье наваливается.

Магическое снадобье. И что вся эта дрянь в последнее время сама в руке лезет. Лит тщательно запер отраву хитрой крышкой. Тщательно осмотрел окрестности дуба. Может, лес еще какие подарки припас? За деревом обнаружилась след вытянутой ямы, давно уже заросшей травой и молодыми дубками. Видно был клад колдовской. Выкопали, забрали нужное, а отраву бросили за ненадобностью? Лит посмотрел на дуб. Со стороны ямы ветви когда-то опалило. Костер жгли? Сапог наступил на что-то острое. Лит выдернул из земли лоскут металла. Именно лоскут, — края рваные погнутые. Металл небывало легенький, таких и не бывает. Литу стало не по себе. Дурное место, лучше бы уйти отсюда.

Шагал Лит ускорено и на душе легче становилось. Лес как лес, сойки переговариваются, ветви поскрипывают. Может, нужно было и сосуд бросить? Жадность не позволила, — уж очень ценная штука. Такому сосуду сносу нет. Сколько лежал, а как новый. Еще бы некрасивую краску ободрать. Вонючую жидкость вылить можно, прополоскать как следует.

Лит остановился, присел на находку. Не сказать, что сильно тяжелая, но вес имеет. Отвык от работы углежог. А если начнешь выливать снадобье, а оно тебя удушит? Нет, это вряд ли. А вот цену эта дрянь может иметь. Если знающего человека найти, возможно, и задорого купит. Запах, конечно, ужасный. Но на яд не похоже. Может масло для благородного светильника? По запаху что-то общее есть. В Кэкстоне, у господина Ирнима (да подавится он плесневелой коркой), светильник стоял. Запах похожий был. Точно, светильное масло.

На ночлег Лит остановился рановато. Во-первых, сосуд порядком оттянул руки. Во-вторых, от него ощутимо попахивало, — видимо, ядовитое масло порядком растрясло. Лит развел костер, приготовил шалаш. Любопытство мучило, — осторожно налил на кусок коры масла. Резкий запах так и лез в ноздри, приходилось морщиться и отворачиваться. Это и спасло. Когда сунул уголек, проклятое масло так полыхнуло, что волосы опалило. Лит, ахнув, отшатнулся.

Масло сгорело, лес не подожгло. Лишь в воздухе стоял едкий запах колдовской гари. Лит опасливо закрыл сосуд и решительно потащил к реке. Топить не стал, закопал под приметной сосной со сломанной верхушкой. Пропади оно пропадом, это снадобье со своим хитроумным вместилищем. Такое продашь — потом всем миром за тобой охотиться будут.

Ужинать еще было рано, Лит решил прогуляться вокруг лагеря, — глянуть, что еще к надоевшим грибам можно добавить. Не зря пошел, прямо день чудес какой-то. На этот раз — приятных. Набрел углежог на рощу каких-то неведомых деревьев. На склоне росли, поодаль от реки. Крепкие деревья, с широкими листьями. От северного ветра рощу склон холма прикрывает, место солнечное, тихое, вот и вымахали деревья могучими. И что интересно — орехи на них были. Лит сроду подобных орехов не видел. Едва ли мельче куриного яйца, под верхней, мягкой зеленой шкуркой еще и крепкая имеется. Обухом пришлось стукнуть. Ядро из двух половинок. Вкусное. Лит подождал, — в животе было нормально, хотелось еще. Углежог съел с десяток, — ни опьянения, ни тошноты. Вкуснотища. Принялся собирать, изредка не выдерживая, и раздавливая орешек-другой. Забавные плоды, — морщинистые, все в извилинах.

Набрал Лит прилично, — приходилось шарить в траве на ощупь, — темнело быстро. В кустах что-то зашуршало, — Лит опустил на землю рубаху с завязанными рукавами, в которую собирал нежданную добычу, потянул из-за пояса топор.

— Вор, — хрипловато и убежденно сказали из кустов. — Конец тебе.

Голос был неубедительный. Несмотря на хрипотцу, тонкий какой-то. Хилый кто-то в кустах прятался.

— Чего это я вор? — в меру возмутился Лит. — Купленные орехи, что ли? Что-то я здесь забора не вижу. Да и полно здесь орехов. Всем хватит.

— Вор, — с некоторым торжеством повторил хрипатый. — Вор и шпион.

— Еще и шпион? — удивился Лит. — Это еще почему?

Не ответили, зато что-то кольнуло в лоб. Лит почесался и обнаружил, что там торчит колючка — не очень-то большая, но острая.

— Чего кидаетесь? А если в глаз?

Ответом его не удостоили.

— Здесь он, — сказал хрипатый неизвестно кому. — Я его выследил. Не отрицает, что крал. Вон — целый мешок нагреб.

— Смерть ворам! — сурово прохрипатили из соседнего куста. — Забьем шпиона!

Лит разглядел две красные точки. По соседству светились еще пара глаз. Левее — еще одна.

— Это не тот. Этот здоровый. А тот, что удрал, нормального роста.

— Их шайка! — с торжеством догадался самый сообразительный из сидящих в кустах.

— Послушайте, какая шайка? — с легкой оторопью возмутился Лит. — Я просто мимо шел и…

Кольнуло в руку. Лит успел заметить невысокую фигуру, на миг поднявшуюся из-за куста.

— Да я вас, коротышки! — рявкнул углежог, выдергивая из ладони миниатюрную стрелку.

В кустах поспешно зашуршали, отползая.

Тут где-то у реки послышались вопли и шум. Казалось, сквозь прибрежные заросли ломится добрая сотня охотников.

— Наши! — возликовали в кустах. — Окружаем! Забиваем!

Лит сомневался, что коротышки со своими детскими стрелками могут забить бывалого вооруженного углежога, но проверять не собирался. Развернулся, подхватил набитую рубаху, и, соблюдая достоинство, зарысил к лесной опушке.

— Не уйдешь! Слева заходи! — засуетились в кустах.

Лит уже догадался, что о спокойной ночевке можно забыть. В лесу, конечно, от мелких безумцев улизнуть удастся, но нужно еще в лагерь заскочить, забрать сумку да куртку теплую. Но прямо к шалашу вести этих непонятных красноглазых незачем. Крюк придется сделать.

Выбранное направление оказалось неудачным. Шум от реки резко приблизился. Там выли и визжали десятки хрипатых голосов. Лит повернул прямо к опушке. За спиной перекликались, подбадривая друг друга загонщики. Мелькали красные глаза.

— Мешок, ворюга, не бросает!

— Ничего, сейчас окружим.

Лит забеспокоился. Красноглазые не отставали. Справа приближались вопли. Да еще лоб начал странно неметь.

Углежог влетел в темноту под деревьями, поднажал. Вилял между стволов, перепрыгивал через валежник. Красноглазые оказались цепкими, не отставали. Во тьме их глаза горели ярче, — словно россыпь угольков меж деревьев скакала. Шум справа еще приблизился, как ни старался Лит уйти от него подальше. Визгливо перекликались:

— Держи! По ногам, по ногам!

— К реке не давайте! Нырнет!

— Не уйдет ворюга!

Лита кольнуло в голую спину. Зарычав, выдернул стрелку, швырнул в темноту. Тут прямо под ноги выпрыгнула мелкая фигура, охнула перепугано. Лит бить топором не стал, — снес коленом. Коротышка с визгом отлетел, пробил кусты. Лит приободрился, — с виду человечек, только ростом по пояс углежогу. Да кто ж они такие? Неужто дарки дикие?

За спиной вовсю улюлюкали:

— Шире бери! Отжимай!

Перед Литом оказалась согнутая, улепетывающая со всех ног фигура. Углежог примерился наподдать ногой. Человечек обернулся, мелькнуло темное пятно лица:

— Не трожь, здоровый! Я не они!

Окончательно обалдевший Лит только выругался. Что значит «не они»? А кто?

Существо впереди скакало как заяц. Как порядком уставший заяц, — сипело и задыхалось.

— Слушай, ты что… — начал Лит, но тут впереди открылась поляна. Здесь росли две сосны, еще одна лежала, вывернув корни из земли.

— Держать! Здесь забьем! — завопили впереди на разные голоса. — Бей их!

Лит взвыл, — укол в ухо был на редкость болезненным.

— Сдавайся! — обрадовались сзади. Что-то попыталось схватить за штанину. Лит лягнулся, — легковесный красноглазый кубарем улетел в заросли. Но впереди вопили, — красные огоньки наступали с опушки. Не меньше полусотни пар.

Существо, драпающее впереди, пискнуло и с разбегу взлетело на сосну. Лит подумал что идея не такая дурная, подбежал к дереву. Навстречу, из кустов, с устрашающим гамом кинулись мелкие загонщики. Лит и сам заорал, широко взмахнул топором, — красноглазые немедленно шарахнулись, — до рукопашной они были не очень охочи.

Лит бросил мешок, сунул топор за пояс, подпрыгнул, подтянулся, и быстро полез наверх.

— Хорошо лазишь, — мрачно заметил мелкий беглец, устроившийся на верхних ветвях.

— Угу, — согласился Лит, выбирая сук потолще. — А ты неплохо прыгаешь.

Сосед фыркнул:

— Что тут такого? Эта ель почти как лестница.

Голос у мелкого существа был тоже тонкий, как у красноглазых, но без всякой хрипоты. Лит сообразил, что здесь коротышки разных пород собрались. Очень интересно.

— Эй, там, сдавайтесь, — завопили снизу. — Все равно не уйдете. Мы будем судить честно. Может быть даже не казним.

— Лезьте и обсудим, кто кого казнить будет, — заорал Лит, пытаясь рассмотреть, что происходит внизу. Рубашку было жалко.

Внизу возмущенно загомонили.

— Они не полезут, — пояснил сосед. — Корреды по деревьям не лазят.

— Это хорошо. А что они еще не делают? И что делают?

— Человек, ты совсем тупой? Не видишь? Это корреды.

Лит глянул наверх, — босые широкие ступни знатока корредов крепко обхватывали ствол над головой углежога.

— Слушай, умник, я всего лишь случайный путник из мест, где корреды не водятся. Стыдно признаться, но я необразованный и в темноте плохо вижу. Увалень деревенский, что с меня возьмешь? Ты держись крепче, заерзаю, стряхну ненароком.

— Понял, — поспешно сказал коротышка. — Я запыхался, не сообразил сразу. Вы же люди, вы днем живете. Извиняюсь. Внизу корреды, довольно мерзкие существа. Умеют пророчить, знают все про клады. По орехам с ума сходят. Обжоры.

— Нас-то они забить чего собрались? Мясо с орехами любят?

— Раньше вроде не любили, — коротышка заскребся, неуклюже заползая повыше. — Берегись, плюются!

Внизу десятка два корредов выстроились под сосной. Задрали головы и, что-то держа у рта, издавали странные звуки. По стволу и ветвям что-то едва слышно постукивало.

— Ну и порядки, иглами плеваться, — заворчал Лит, на всякий случай, забираясь повыше. — Срамной лес. И шутки здесь срамные и дурацкие.

— Какие шутки, — пробормотал сосед. — У меня лапы немеют. Холод смертный к нутру идет.

Лит пощупал руку, неприятно, но вроде теплеет. Спина тоже ничего, неловко только двигаться. Хуже уху, словно отморозил.

— Слушай, до нутра яд, наверное, не дойдет, — успокоил Лит соседа. — Поверхностный яд. У меня уже проходит.

— Ты же здоровый, — простонал коротышка. — А я лап уже не чувствую. Ой, упаду сейчас.

— Не торопись, — Лит взобрался выше, снял веревку с пояса и привязал мелкого незнакомца к стволу. — Вниз башкой не перекинешься?

— Левая нижняя еще чувствуется, — выдавил коротышка.

На первый взгляд незнакомец имел нормальные руки-ноги. Четырехпалые, естественно, как у всех дарков, но явно не звериные. Ни когтей, ни копыт. Ступни, правда, мозолистые, но попробуй тут по лесу осенью босиком бегать.

— А ты вообще-то кто такой? — на всякий случай спросил Лит.

Вряд ли коротышка признается, что он брэг или еще какой-нибудь оборотень, но спросить вежливость обязывает.

— Бубах я, — довольно сухо ответил дарк. — По-моему, это очевидно.

Выглядеть невеждой Литу не хотелось, поэтому он доброжелательно сказал:

— Я, собственно, хотел имя узнать.

— А, имя, — дарк в замешательстве потерся сплюснутым, видимо когда-то сломанным носом о собственное плечо. — Бух — меня зовут.

— Бубах Бух?!

— Именно. Если желаешь полностью — Бобухан Бухтиис, домоуправитель-козловод.

Лит кивнул:

— Споймал. А я — Лит Ароматор, углежог-лесовал.

Дарк хихикнул:

— Титулы пока оставим?

— Придется. Что будем делать?

— Так что здесь сделаешь? Доплюнуть они до нас не могут. Спускаться к ним не интересно. Придется ждать, пока им нас надоест сторожить и они разойдутся.

— Они нетерпеливые? Или забывчивые?

— Вряд ли так можно сказать, — с сожалением признался Бух. — Зловредные они. Хуже людей, прошу прощения. Да и непонятно откуда их взялось столько. Я больше одного никогда не встречал.

— А я и одного не встречал. И вообще бы обошелся без таких знакомств. У тебя как тело? Проходит зараза?

— Медленно. Без веревки брякнусь. Кстати, спасибо.

— Кстати, на здоровье, — Лит глянул вниз. Корреды там кишмя кишели, шушукались, пихались, не забывая поглядывать на дерево. Похоже, собирались делить собранные Литом орехи. Помешать этому было трудно. Придется ждать, когда рассветет.

Бух рассказывал про корредов. Лит пытался слушать. Было холодно. Луна выглянула из-за туч, Темная Сестра висела за ее спиной. Прозрачный свет залил поляну, сделал траву почти белой. Будто изморозь. Литу стало еще холодней.

— Слушай, Бух, пожалуй, я до утра не высижу. Без всякого яда одеревенею и свалюсь.

Дарк пожал плечами:

— Не удивлюсь. Вы, люди, чувствительные существа, а ты полуголый. Странно, что еще не замерз. Когда упадешь, попробуй придавить парочку красноглазых. Мне будет приятно.

Лит только кивнул.

Бух поерзал и сказал:

— Если серьезно — я не знаю что делать. Они крайне упрямые существа даже в одиночку. А если такой толпой… Будут нас стеречь, жадюги проклятые.

— Тогда нужно самим спускаться.

— Ты крупный и с топором. Но всех и тебе не победить. Они увертливые. Будут бегать и оплевывать. Когда свалишься — удушат.

— Ну, всех я побеждать и не собираюсь, — пробормотал Лит. — Вообще-то, они кривоногие.

— Спорить не буду. Видел я дарков и постройнее, — согласился Бух.

— Кривоногие и тонконогие.

— Не понял. Ты их жрать собираешься?

— По обстоятельствам. Ты шевелиться уже можешь?

Прыгнул Лит рискованно. Ноги вполне мог переломать. Но свалился относительно мягко, — прямо на кучку корредов. Несколько дарков повалились как подкошенные, остальные с визгами и проклятьями бросились врассыпную. Ждать пока они опомнятся, Лит не стал, — схватил одного оглушенного. Второго пришлось утихомиривать пинком колена. Приготовленная петля захлестнула по ноге у обоих. Лит грузно подпрыгнул, дотянулся до ветки. Лезть было тяжело: пленники, вися вверх ногами, выли и брыкались, спину Лита осыпали стрелки корредов. Хорошо, Бух спустился пониже и постарался помочь. Толку от него было мало, разве что отравленные стрелки из спины живо повыдергивал.

Лит, отдуваясь, перекинул веревку с пленниками через ветвь.

— Здорово получилось, — без особого восторга сказал Бух. — Ты быстр, как молния. Что дальше?

Спину Лита начало морозить, и явно не только от холодного воздуха. Углежог поспешно принялся сдирать одежду с пленников.

— Грабеж! — решился прошептать тот корред, что был потяжелее.

— Вор и грабитель, — подержал его товарищ по несчастью.

Лит слегка качнул веревку, — корреды, висящие вниз головой, придушенно застонали.

— Сблюют, — предупредил Бух.

— Ой, какой ты добрый! — буркнул Лит, пытаясь натянуть куцую дарковскую курточку. Одежка на корредах была не первой свежести, но добротная. Только втиснуться в нее удалось бы разве что ребенку.

— Свяжи рукавами, — посоветовал Бух.

Одна куртка на одном плече, другая на другом, — Лит чувствовал себя глупо, но стало чуть теплей. Под деревом бегало и возмущалось воинство дарков. Пора было начинать переговоры.

— Эй, уважаемые!

Оба корреда бесчувственно покачивались, — выбившиеся из штанов рубашки накрыли головы, руки бессильно повисли. Литу стало не по себе, — ткнул пальцем в брюшко Тяжеленькому. Тот вздрогнул и простонал:

— Я сейчас скончаюсь.

— Не обязательно. Можем поговорить. Здесь сидеть и висеть довольно скучно.

— Нам не о чем говорить с ворами и похитителями, — буркнул Легонький из-под завесы рубашки.

— Уверен? — мозолистый палец углежога подцепил несчастного за пояс с серебряной пряжкой.

— Разумные должны говорить друг с другом, — мужественно признал корред.

Проявив миролюбие, Лит поднял обоих на ветвь. Судя по тому, как пленные вцепились в ветвь, попытки бегства ожидать не приходилось. Высота не являлась стихией корредов.

Переговоры оказались делом непростым. Бух был прав — созданий, более склочных, чем красноглазые дарки, нужно было еще поискать. Пришлось выдержать целую бурю негодования и выслушать сотни обвинений.

— Послушайте, откуда нам было знать, что эта роща священная? — защищался Бух.

— Ты должен был знать! — вопил обнаглевший Легонький. — Человек, ладно. Они глупы и высокомерны, это все знают. Но бубахи раньше считались приличным племенем.

— Да никто никогда не слышал о вашей роще!

— А! Так мы должны были болтать о наших орехах на всех углах?! Оставьте ваши шпионские уловки.

— Мы здесь случайно.

— Они случайно! — завопили из собравшейся у сосны толпы. — Они случайно свернули с тракта, они случайно вынюхали нашу волшебную рощу. Вруны!

— Заткнитесь! — заорал Лит, не выдерживая бессмысленного шума и гама. — Курью ногу вам в…, хвосты подорванные, чтоб вам…

Толпа внизу примолкла. Бух и тот с опаской отодвинулся. На барках Лит научился изъясняться немного витиевато, но доходчиво.

— Я с тракта никуда не сворачивал, — объяснил Лит. — Я по реке шел. И с уважаемым бубахом познакомился только во время вашей глупой беготни.

— Лжешь! — осмелился возразить Легонький. — Вдоль реки люди не ходят. Неоткуда им ходить.

— Барки по реке ходят. Для их удобства поселки будут строить. Я место выбираю.

Внизу ахнули. Тяжеленький горестно пробормотал:

— Конец роще. Отпустить вас — вы других воров приведете. Не отпустить — поселок построят.

— Все можно решить, — многозначительно сказал Лит. — Думать нужно.

Думали в относительной тишине. Внизу бурно шушукались, временами переходя на взаимные оскорбления и тычки. Единства в рядах корредов не было.

Легонький и Тяжеленький, лишенные возможности обмениваться мнениями и пихаться, ерзали на ветви. Бух наблюдал за происходящим скептически.

Лит пересчитывал ногтем выщерблины на лезвии топора.

«— Ты собираешься их нагло обмануть.

— Почему нагло? Пусть убедятся сами. Строить деревню или водить сюда любителей редкостных лакомств я не собираюсь.

— Но ты ведь и не можешь построить деревню?

— Понятно, не могу. Это военная хитрость. Показать, что ты можешь многое, но не делаешь это по доброй воле. Герой в Книге так частенько поступал.

— Ты становишься наглым, углежог.»

Все трое дарков уставились на Лита. Бух неуверенно спросил:

— Ты колдовать собираешься?

Лит поморщился. Отвлекаться не хотелось. Топор, лежащий на коленях, и беседа с самим собой здорово успокаивали. Может, поэтому и голова стала ясной и умной.

— Вот что, сначала мы должны убедиться в искренности наших намерений. Собственно, таким мудрым существам как корреды особые доказательства не нужны. Вы ведь обладаете даром предвиденья?

— Бесспорно, господин… э-э, путешественник, — Тяжеленький приосанился. — Лучшего провидца, чем я не найти в лесах к западу от Тинтаджа.

— Это ты-то лучший?! — изумился Легонький. — Да тебе и в весну не заглянуть.

На рассвете Лит и Бух ускоренно шагали вдоль реки. Плечо углежога оттягивала сумка, набитая орехами. Половину добычи пришлось отдать мелочным корредам, — четверо добровольцев пересчитали орехи поштучно. Впрочем, Лит остался вполне доволен. Больше все равно не утащить, — ночью пожадничал, за что и был наказан.

— Не пойму, — задумчиво сказал Бух. — Для человеческого колдуна ты действовал удивительно примитивно. Поэтому они и попались. Корреды терпеть не могут чего-то сложного. Они же самые умные, и не стоит доказывать обратное. В общем, ты метко сработал. Что это было за заклинание?

— Я не колдовал. Не умею.

— Скромность делает тебе честь.

— Я не колдовал.

— Ты почти не колдовал, — уточнил бубах. — Там, на дереве, я все-таки уловил кое-что. Внизу, когда они начали спорить, было все чисто. А ты не промах, Лит. Так обмануть толпу корредов не каждый сможет.

— Я не обманывал. Все было честно. Каждый из них заглянул в будущее и убедился, что поселка здесь не будет.

— Несомненно. Самое замечательное, что они забыли, какого демона речь вообще зашла о поселке

— Они увлеклись.

— О, да! Такого шума и визга, должно быть и на рынке в Тинтадже не бывает. Теперь я точно знаю, как называется самое глупое племя королевства Ворона.

— Ты несправедлив. Мы должны признать, что они самые неутомимые прорицатели в королевстве.

— Еще бы! Главное, они сами в это свято верят.

К дороге вышли уже в сумерках. Пустынный лесной тракт тянулся на северо-запад. С неба снова моросил холодный дождь. Кленовые листья печально мокли в неглубоких лужах.

— Мне нужно торопиться, — озабоченно сказал Бух. — Постараюсь добраться до Фурки за два дня. Хорошо бы службу до холодов сыскать.

— Ты в Фурке был? Хороший город?

— Деревня, — раздраженно буркнул бубах. — Большая, правда, деревня. Я там восемь лет прожил, пока меня хозяин не попросил убраться. Не имею ни малейшего желания возвращаться.

— Что-то я не понял.

— Что тут понимать?! Мне нужно сказать пару слов одному дальнему родственничку. Он, видишь ли, был мне кое-что должен. Когда я собрался уходить из Фурки, этот крысоед мне тайну открыл. Оказывается вот здесь, почти рядом с дорогой, живет один корред.

— Один?!

— Так он сказал, — сумрачно подтвердил бубах. — Кто ж знал, что осенью они здесь целыми стадами собираются? Видишь ли, считается, что встретить одного корреда — это к удаче. В одиночку они трусоваты. Если изловчиться и поймать, можно попросить о небольшом одолжении. Показать ближайший клад, или еще что-то в таком роде.

— Я думал, ты за орехами ходил.

— Орехи? Вкусные, конечно, но мне не до орехов. Без службы плохо. Не знаю, как зиму протяну. Бродить по снегам — это не для бубаха. Нужно быстрее в Тинтадж перебираться.

— А чем Фурка плоха? В столице беспокойно.

Бубах фыркнул:

— Ты из какой глухомани вылез-то? В Тинтадже король порядок и закон еще соблюдает. А здесь совсем житья не стало. С хозяином-то мы неплохо ладили. Он без дела не сидел, я тем более. В хлев приятно войти, крыша свежая, весной переложили. Погреб… Ну, что там говорить. Хозяин со слезами просил — уходи пока не поздно. Обоих подвесят и дом сожгут. Понаехали с Кэкстона мудрецы безмозглые. Всё учат, на путь истинный наставляют. Кого сталью острой, кого железом каленым, кого петлей пеньковой. Трудолюбивые… — Бух сморщился. — У вас-то получше? Или тоже «крестовые» набежали?

— Я родом из Дубовки, — с некоторой неловкостью признался Лит. — Это полдня от Кэкстона.

— Болтаешь?! — бубах непроизвольно попятился.

— Да я сам «крестовых» не люблю, — буркнул Лит. — Они у меня инструмент отобрали и вообще…

— В бегах значит? — догадался Бух. — Видно, и вас, колдунов, с места Светлый стронул.

— Да не колдун я.

Бубах кивнул:

— Не волнуйся, я язык за зубами держать умею. Ты, конечно, совершенно случайно в одиночку лесом шел. И живым случайно остался. А на сосне той глупой мы отсиделись благодаря счастливому стечению обстоятельств.

— Нет, с сосной — это опыт, — объяснил Лит. — Я ж лесовик немытый, у нас в обычае на деревьях сидеть и с дарками разговоры разговаривать.

Бух ухмыльнулся:

— Тогда ясно. Спасибо, что меня вниз не спихнул. Ну, мне поспешить нужно. Ты, кстати, имей в виду — у моста застава стоит. Королевские стражники, в общем-то, нормальные вояки, но вопросы задают.

— Я с королем не сорился, — не очень уверенно пробормотал Лит.

Бух кивнул и резво зашагал по дороге. Маленький, бездомный, в продранных штанах и испачканной вылинявшей красной куртке. Лит подумал, что у него самого штаны еще хуже, а до дома как до луны. Зато есть топор. Нет, даркам еще хуже живется.

Реку Лит переплыл утром. На всякий случай спустился гораздо ниже моста. Стражники, что местные, что королевские, особого доверия не вызывали. Плыл Лит на двух кое-как связанных стволах. Вода была такой студеной и прозрачной, что были видны камни глубоко на дне. Лит стискивал зубы, греб, смотрел в глубину. Неплохо было бы глянуть в дохлые глаза господина Хабора. Небось, успокоился шутник. Впрочем, вряд ли течение аж сюда дотащило падаль утопшую. Да и нет теперь глаз у всесильного хозяина, еще на барке вышибли. Дерьмо был, не человек. Как бы он навам жизнь не испортил. К речным девам-душительницам Лит в последнее время начал отчего-то относиться гораздо снисходительнее.

Нет, пора к людям возвращаться. Лит, клацая зубами, скакал, разводил костер. Трава ломко хрустела под босыми пятками. Выглянувшее, было, с утра солнце затянули облака. Огонь, наконец, затрещал. Лит скорчился, растер ноги, осторожно натянул истрепанные сапоги. Нужно что-то решать. Через два-три дня выпадет снег, и углежог-недоумок рискует бессмысленно замерзнуть. Хочешь не хочешь — нужно к людям выходить.

К людям Лит вышел на следующий день. Вернее, сначала к следам вышел, а потом догнал небольшой обоз. Подходить сразу не стал, присмотрелся издали. Две повозки, несколько верховых, с десяток пеших двигались вдоль опушки. Видимо, давно шли. Даже издали видно, что устали, плетутся с трудом, верховые часто сползают с седел, давая лошадям отдохнуть.

Лит двигался в отдалении, раздумывал-прикидывал. Сразу видно, что не разбойники — ухватки не те. Но идут не дорогой, украдкой идут. Видимо, есть что скрывать. Это ничего, Лит и сам такой повадкой пробирается. Может, товар у них запрещенный? Тот же орех нутт, к примеру? Или беженцы? Время сейчас беспокойное. Но идут к тракту. Видимо, или на Тинтадж метят, или к Фурке поворачивать и дальше к Дубнику. Двигаются с юга. Что там за города, Лит толком и не знал. Вроде до моря сказочного только несколько хуторов и застав. Может, по хуторам и торговали, а потом дорогу срезать решили? Глупо. По тракту с лошадьми куда удобнее двигаться. Если, конечно, скрывать путникам нечего.

Рискнуть?

Обуревали сомнения углежога. Лучше бы к обозу вообще не подходить. Но без теплой одежды и обустроенного ночлега долго не протянешь. Что, собственно, терять нищему и раздетому? Топор отберут? Это вряд ли. За топор Лит и сам согреется, и кого угодно согреет.

Вполне может быть, что люди с руками им нужны. Пробивать дорогу для повозок занятие утомительное, тут и топором намашешся и вообще. Нужно рискнуть.

Обгоняя отряд лесом, Лит вспугнул сороку. Растрещалась проклятая. Углежог погрозил птице кулаком, побежал дальше. Эх, сам в чистого разбойника превратился. Подойти бы честно, попросить работу. Только подозрительного бродягу в лесу кто примет? Хитрее нужно быть. Как в Книге писалось «если ты захочешь, я покажу тебе мой волдырь на ноге».

Звонко стучал топор. Лит подрубал молодой дубок, работал с удовольствием. От спины шел пар, топор исправно вгрызался в дерево. К новому инструменту Лит успел приноровиться. Хорошая вещь — топорище ловко выгнуто, к любой работе сподручно. И сталь хороша. Еще бы выщерблины на лезвии окончательно зашлифовать. На коленке, камнем, не исправишь. В кузню идти нужно. А так топор хоть куда. Вот острая «шишка» на обухе в работе ни к чему. Но, опять же, время нынче не простое. Кто знает, в какую сторону топориком махать придется?

Подойдут или нет?

— Эй, парень!

Лит вздрогнул, обернулся и попятился. Очень натурально получилось.

— Прошу прощенья, милорд, — топор покрепче в руках сжать. Лес, дело известное.

Всадник тронул коня, выезжая на поляну. Глупый углежог не зря незнакомца титулом наградил, — явно из благородных гость. Дорогой плащ за спину откинут, бархатный дублет, под ним кольчуга тускло блестит. Круглая шапочка мехом оторочена. Лицо гладковыбритое, властное. Правда, одежда не новая, поношенная. Плащ прожжен. Лес, дело известное.

— Подойди сюда, лесоруб.

Лит тупо посмотрел на благородную руку в перчатке, — манит пальчиком, словно дурачка деревенского, — и попятился глубже в кусты:

— Ох, милорд, не извольте гневаться…

— Да не бойся, подойди сюда. Стой, говорю!

Второй всадник показался, — крепкий мужчина, смуглый. Поперек седла лук со стрелой на тетиве. Наконечник шевельнулся с намеком. Лит застыл, — была бы нужда, нырнул бы за ствол, — разбрасывайте потом свои стрелы сколько влезет. Но сейчас здесь лесоруб глуповатый, ему-то зачем по лесу бегать?

— Сюда подойди. Мы не разбойники, — устало сказал молодой лорд.

Лит бочком приблизился. С искренним уважением глянул на коня, — хоть и исхудал скакун, но даже поблагородней хозяина выглядит.

— Лес рубишь, парень?

— Точно, ваша милость. Ищу дуб на красивые подкладенцы. Заказ, значит, на них есть. С работой сейчас того, значит. Слабо с работой. Вот и приходится в чаще рыскать, значит. По «щитку» за подкладенец обещали, значит.

Милорд раздраженно дернул углом рта. До забот оборванцев благородному человеку дела нет. И это очень хорошо, потому что толком объяснить, за каким демоном одинокий человек в чащу залез и что за таинственные подкладенцы по «щитку» за штуку идут, будет трудновато.

— До Тинтаджа далеко, лесоруб?

— Ох, далеко, милорд. Месяц туда иду. Подрабатывать на харчи приходится. Но тракт тут рядышком.

— Это хорошо, — рассеянно сказал лорд. — А ты ведь малый здоровый. Заработать пару «корон» не откажешься? Мне знающий человек нужен.

Полумордый говорил — «держи себя в руках, и все получится». Ох, верная мысль. Хвалить себя Лит не стал даже мысленно. Шагал рядом с конем и рассказывал про дорогу на столицу. Врал ровно половину, о дороге кое-что знал от Ёхи и опытного Буха.

Обоз стоял, ждали предводителя. Усталые люди сидели под деревьями и прямо у колес. Двое возчиков осматривали копыто мерина. Все настороженно уставились на ободранного лесоруба. Лит неловко поклонился сразу всем. От смущения загорелись уши, — среди путешественников были и женщины. Кажется, молодые.

— Вперед шагай, парень, — сказал лорд. — Повозкам путь поможешь расчищать.

Лит закивал, пошел к переднему фургону. Благородный лорд послал коня ко второму фургону, осторожно постучал в борт. Лит не выдержал, обернулся и обомлел: из фургона выглянула юная прекрасная королева.

Лит шагал рядом с пожилым мужчиной, по очереди работая топорами, расчищая путь. Особо не напрягались, головные всадники вели отряд толково, выбирая путь поудобнее. Слева тянулась пустошь, спускающаяся к реке. Там, у низкого берега, заросли выглядели совсем уж непролазными. Напарника звали Олав. Топором он работал умело, разговорчивостью не отличался, но кое-что из его коротких фраз Лит понял. Олава с его упряжкой наняли в Ивовой долине, — забытое богами местечко на самой границе королевства Ворона. Туда Олав возил припасы на королевскую заставу, а обратно еще подработать взялся, — как раз остатки неудачливого каравана с гор спустились. Растрепали караван случайные разбойники, и большей части лошадей лишили, и почти всего груза. Отчего пострадавшим людям не помочь? Тем более, что заплатить обещали неплохо.

Большего за полдня Лит так и не узнал. Собственно, и не спрашивал. Отчего новый хозяин решил не дорогой идти, а глухолесьем пробиваться, отчего столько женщин в караване — не наше дело. На обед останавливались, — накормили нового работника просто дивно. Каша хоть и холодная, утренняя, но сладкая, и с маслом. В каше попадались кусочки сушеных фруктов, а в придачу дали половину большой, пусть и сухой лепешки. Это вам не грибы. Ныне устроился углежог недурно.

После краткого отдыха тронулись дальше. Видимо, были причины торопиться. В пару Литу встал молодой длиннорукий парень, который с утра первым фургоном правил. Пыхтел парнишка, топором махал чрезмерно, оттого и на каждый ствол, что с пути убрать требовалось, уходило втрое больше сил, чем нужно. Болтать у парня не было ни сил, ни желания. Оно и к лучшему, Литу требовалось подумать. Работа топором думать не мешала, с болтовней было бы хуже.

Случилось с углежогом то, что истинным приключением называется. Вон он, второй фургон за спиной поскрипывает, везет тайну прекрасную.

Не думал Лит, что наяву столь красивую особу доведется увидеть. В грезах, оно само собой. Мимолетен был тот взгляд, а описать теперь красавицу Лит в мельчайших подробностях взялся бы. Капюшон, светло-коричневым мехом опушенный, под капюшоном еще что-то, — легкое, в складках невесомых, шафрановых и бирюзовых. И в этой нежности разноцветной лицо прелестное светится. Губки сочно-розовые, носик тонкий, глаза… Нет, подобные глаза Литу и в грезах не являлись. Большие, чистые, лучистые, лучащиеся, лучезарные, лучеподобные…. У, словами не скажешь. Словно в небо заглянул, что на грани зимы и весны бывает. Безоблачное, с первым намеком на солнце. Вот-вот расцветет, ослепит, и глаза зажмуришь от красоты да чистоты беспредельной.

Как всё это успел рассмотреть за миг кротчайший, Лит объяснить не мог. Собственно, и не пытался. Королева юная. Откуда возникла уверенность в титуле, понять было трудно. Но королева, иначе и быть не может. Изгнанница, наверное. В Тинтадже убежище ищет. Или Король-Ворон решил заново жениться? Может, колдуны что-то такое наколдовали…

Думать и гадать, что теперь дальше делать, вовсе не хотелось. Лит поднатужился и заставил себя признать, что ошеломлен. Кто бы поверил, что углежог-вонючка так на женскую красоту падок? Зачаровала, что ли? Ведь взглянула всего разок, да и то бегло.

Держи себя в руках. Ух, как прав Полумордый. Нужно изо всех сил держать. Обеими руками.

На ночлег остановились с первыми сумерками. Усталые люди разбивали небольшой шатер и две палатки. Литу возиться с выцветшей тканью не доверили, приказали дровами заняться. Парень рубил сушняк, таскал охапками в лагерь. Потом ходил к ручью за водой. Воды требовалось много, и для лошадей, и для ужина, и для иных, недоступных глупому углежогу, надобностей. Когда Лит, отдуваясь, присел у костра, лагерь уже приобрел обжитой вид. Стояли на поляне палатки и шатер, висели над кострами котлы, — пахло аппетитно. Повозки сдвинули вплотную, рядом стоял часовой с копьем, второй страж брел между опушкой и лошадьми, привязанными под старой березой. Охранные костры разложили треугольником, в отряде старинные традиции соблюдали.

В сторону господской повозки Лит старательно не смотрел. Изволит выйти королева или с дороги предпочтет отдыхать — не дело лесовика интересоваться. Командира, его лордом Остедом подчиненные величали, тоже не было видно. Поднимался из трубы над добротной крышей фургона дымок — видимо, господа в уюте и благородной компании ужина дожидались.

— Эй, лесовик, отчего ведра пустые?

Лит бодро поднялся. И вправду, заняться нечем раз думать взялся?

Принес воды, подрубил еще дров. От костра окликнул Олав:

— Иди, поешь, лесоруб.

Миску дали не то чтобы очень большую, но наполненную доверху. К каше полагался солидный ломоть солонины и хлеб. Не жадничают — уже хорошо.

— Что, и ложки нет? — проворчал Олав.

— Я так привык, — Лит загребал кашу коркой хлеба.

— Одичал совсем.

— Есть немного. Переправлялся через реку, часть вещей потопил.

Олав кивнул, показывая, что расспрашивать не будет. Тоже хорошо, — возчик из местных, начнет разговор, — мигом собьешься и запутаешься.

— Тебе велено у костра ложиться, — буркнул Олав. — В палатках места нет.

— Хорошо. Я привычный. Не замерзну.

— Ха, какой жаркий. Оттого и плащ не носишь? — у костра стояла пухлая женщина.

— Утопил добро, — смущенно признался Лит.

— Вот, пользуйся, — женщина небрежно кинула углежогу свернутый плащ.

— Леди очень добра.

— А ты думал. Мы, благородные дамы, всегда к благодеяниям склонны, — женщина присела у огня, налила в кружку травяного чая. — Меня, кстати, Фредке кличут. А ты, дикарь, кем будешь?

— Что ты, баба, к человеку пристала? — пробурчал Олав. — Парень весь день топором махал.

— Ничего, он молодой, отдохнуть успеет. А ты, старый пень, не завидуй.

Олав уже ушел спать. Лагерь быстро затихал. Еще переговаривались в палатке, там раскачивался, подсвечивая парусину, фонарь. Дремали под попонами уставшие лошади. Раскачивалось на ветру тряпье, которое успели выстирать и развесить у фургона. Ночь пришла холодная, звездная.

Лит сидел плечом к плечу с Фредке. Под двумя плащами было тепло, да и бок пухлой молодой женщины грел лучше костра. Лит старался не коситься на её курносый профиль. Держал себя в руках изо всех сил, даже заставлял язык слова правильные выговаривать. Впрочем, Фредке выспрашивала мало, разве что интересовалась, далеко ли до Тинтаджа осталось? Сама рассказывала про долгую страшную дорогу через дикие горы, потом через леса безлюдные. Лит слушал с интересом, даже дыхание от близости живой женщины перестало спирать.

Вдруг Фредке подняла голову:

— Доброй ночи, моя леди.

Лит вздрогнул, — у костра стояла благородная красавица. Теплый капюшон плаща откинут, лишь легкая блестящая ткань накрывала белокурые волосы. Огромные глаза пристально изучали лицо углежога.

Лит попытался вскочить, — ноги корнями трухлявого ствола в землю вросли. Королева вскользь улыбнулась, качнула узкой ладонью в перчатке, — сиди, человечек. Лит замер, а красавица вдруг протянула яблоко.

Лит, не веря, осторожно взял яблоко с кожаной ладони. Язык к гортани прилип, — поблагодарить мог только кивком. Королева тоже кивнула, — дивно ласково, и неспешно пошла к фургону, где ждал молчаливый лорд Остед. Благородный господин помог фее подняться по складным ступенькам. Качнулись тени от фонаря.

Лит оторопело сжимал яблоко. Фредке вздохнула:

— Как же она вас околдовывает. И никакой магии не нужно.

Углежог судорожно сглотнул. Ерунду Фредке болтает. В том взгляде серых, даже ночью прозрачных глаз, магии таилось столько, что хоть всю жизнь по колдунам ходи, и десятой части не наберешь. Только об этом молчать лучше. В руках себя держи, лесовик.

— Нож у тебя есть? Поделюсь яблочком, — голос углежога хоть и хрипел, но звучал спокойно. Впору очередным подвигом гордиться.

— Нет уж. Сам слопаешь. Или сгноишь на память? — в голосе Фредке мелькнула вялая злость. — Ну, что, спать будешь, дикарь?

— Так посидим еще, если не торопишься, — пробормотал Лит и взболтнул котелок с мутной бурдой. — Вот, чай еще остался.

— Ладно, если не брезгуешь, — Фредке смотрела в костер. — Давай-ка я тебя кое-чем лучшим угощу, чем настой прогорклый. Только смотри, чтобы те не заметили…

Лит, отвернувшись от часовых, машинально глотнул из глиняной баклажки. Уфф, — рот наполнился можжевеловой горечью, клубок крутого кипятка прокатился по горлу, скользнул в живот. Лит замер, ожидая, когда огонь проест брюхо изнутри и вытечет под рубаху.

— Крепкий, а? — довольно прошептала Фредке, прикладываясь к глиняному горлышку. — Ох, как проняло. Еще в Ивовой долине пойло купили. Господа брезгуют, а я ничего, пробую потихоньку.

— Ловко, — пробормотал Лит, обращаясь больше не к молодой женщине, а к собственному брюху. Огненный клубок там никуда не делся, но вел себя довольно мирно, лишь кишки ощутимо прогревал.

— Да, с джином веселей, — согласилась Фредке. — Хорошо, меня пока хоть в фургон пускают. Снисходят к бездельнице. Я ж теперь груз бесполезный, только место занимаю.

— В раньше что делала?

— Кормила. Пока было чем, — неохотно сказала Фредке. — Еще глотнешь?

— Нет. Развезет еще.

— Давно не пил? — догадалась женщина. — Ну, с отвычки мигом обмякнешь. Ты молоденький, тебе отрава не в прок. Девчонка у тебя есть?

Лит отрицательно помотал головой. Изнутри пригревал джин, но что-то всего углежога в жар бросило. Похоже, Фредке никуда не торопится. Совсем никуда. Здесь, у костра и останется. А спать под разными плащами глупо.

Ой, только в руках себя держи.

Нужно было срочно подумать, посоветоваться с собой.

— Ты чего? Надоела, что ли? — прошептала Фредке.

— Нет. Пройтись мне нужно, — пробормотал Лит.

Женщина понимающе кивнула.

Лит прошел мимо часового, спустился к ручью. Вода тихо звенела, скользили искры-отражения, светила сверху Луна, насмешливо выглядывала из-за ее желтого плеча Темная Сестра.

— Она хочет с тобой спать.

— Здесь?! Под плащами?

— А ты думал в господский фургон пригласит? Или в палатку на тюфяки? Или влюбится, и в твою несчастную промерзлую хижину следом потащится? Она ведь очень даже ничего.

— Симпатичная. Мягкая. Только как же так вдруг?

— А ты как хотел? Пользуйся случаем. Такого везения больше не будет.

— Ой, помоги тебе боги!

Жарко стало, хоть рубаху выжимай. Лит скинул одежду, ломая прибрежный ледок, вошел по колено в воду. Умылся торопливо. Неужели она и вправду ждет?

Поднимался из пологой ложбины ручья, как впереди возникли две фигуры.

— Куда ходил? — негромко поинтересовался смуглый боец, держа руку на рукояти меча.

— Так… известное дело, — Лит покосился на часового с копьем наперевес. — Прошу прощения, милорд. Каша жирная была.

— У огня сиди. И до утра терпи. А то, не ровен час, спутаем с кем, — процедил мечник. — Иди с бабой грейся, раз подпустила.

Лит поспешно пошел к огню.

— Эй, еще вздумаешь у воды гадить — зубы пересчитаю, — сказал в спину смуглый. — Понял, сопляк лесной?

Лит кивнул, не оборачиваясь. Ясное дело, раз меч на боку — так и милорд величайший. Только лесной сопляк сам топор у пояса имеет. Хватит, натерпелся. Так что зубы считать или плетью охаживать будете, когда всмерть зарубите. Если получится. Хотя честно сказать, поперся углежог к ручью опрометчиво. Человек в обозе новый, как бы за шпиона не приняли. А то еще и дарком каким-нибудь вообразят.

— Чего они пристали? — озабоченно спросила Фредке.

— Приказали от костра не отходить.

— И то правда. У нас третьего дня вот так часового утащили. Всего пару шагов от костра и сделал. Только вскрикнуть успел. Даже с факелами ни следов, ни его самого не нашли.

— Меня с факелами искать не нужно, — пробормотал Лит. — Я местный. Свободный. Сам кого угодно найду.

— Ишь, храбрец, — тихо засмеялась молодая женщина, накрывая плечи парня плащом. — Ты на них не злись. У Абеля под командой дюжина охранников была. Сейчас четверо осталось. Злятся они, конечно.

— Чего им злиться?

— Да не на тебя, глупый. У нас тут один повод для расстройства — леди Мариэлла. Если взглядом забыла одарить, слово доброго не сказала — темный день. Без нее жизнь — тоска сплошная.

— Чары какие, что ли? — неуверенно прошептал Лит.

— Вот, скажешь тоже! Она когда к тебе подошла, колдовала разве? А ты теперь ей служить будешь с радостью. Светлый человек наша леди. Любят ее все. Со страстью искренней. Она ведь меня с собою в Новом Конгере забрала. А кое-кто за ней еще из-за моря пошел. С самого-то края мира.

— Надо же.

— Да не понял ты еще! Любят ее, правда. Она, хоть и человек, но с дарковой кровью. Мать у нее из паирик. Слышал про таких? Они только на юге жили, да все вымерли. Леди Мариэлла одна такая осталась. Потому одни служат ей преданно, а другие со свету сжить хотят. Много злодеев. Они и сейчас за нами идут. Оттого и тайно к королю пробираемся.

— Ты мне лишнее не болтай, — слабо воспротивился Лит.

Фредке держала за руку, шептала в самое ухо. Теплая, мягкая.

— Я тебе лишнего и не говорю, — пробормотала женщина, касаясь губами отросших волос парня. — Ты теперь наш. Разве я не видела, как ты на нее смотрел? Надейся. Ты молоденький, тебе повезет. Я же понимаю. Теперь никуда от нашей леди не денешься. Без всякого колдовства попался. Только не торопись. Пусть и мне малость перепадет. Не пожалеешь…

Лит уже лежал. Спереди пригревали угли костра, сзади обнимала Фредке. Под плащами было диво как тепло. Фредке украдкой ласкала замершего углежога. Все шептала, неразборчиво и вкрадчиво. Лит только рот безмолвно открывал, — приятно было так, что криком на весь лес кричи. Молчал из последних сил, лишь задом плотнее к женщине прижимался. Потом она заставила повернуться…

Опомнился Лит, когда собственный придушенный хрип еще в ушах звучал. Закусил складку плаща, — сердце барабаном колотилось.

— Да не бойся, — шептала Фредке. — Спят все. А не спят, так какое им дело? Ни от кого не убудет.

Лит попытался на ощупь завязать штаны.

— Не спеши, — Фредке гладила по щеке вздрагивающей рукой. — Поспишь, может, под утро еще обо мне вспомнишь.

— Слушай, у меня в первый раз, — ляпнул углежог.

— Я поняла. Ты славный парень. Сильный, горячий. Вон как меня помял.

— Извини.

— Вот глупый. Сладко ведь. Ты верно госпоже понравишься.

— Да ты что такое говоришь?!

— Я же не осуждаю. Наоборот. Ты ведь про неё думал. Это хорошо, что ты неопытный. Сразу правильному научишься.

Она шептала, трогала так умело, что Лит снова онемел. Не слушал, — волны, что от бедер блаженство гнали, из головы все до одной мысли вымыли. Снова край плаща закусил, — издыхал парень, но жаловаться и не думал. Потом Фредке чуть подвинулась, не то, предлагая, не то, заставляя нежданного ученика работой заняться. Грязная та работа была, влажная, и до того жгуче-приятная, что нестерпимо умереть хотелось.

Проснулся Лит от холода. Жаркой Фредке рядом не было. Мир едва начал светлеть. Женщины уже встали, начали возиться у костров. Над людьми кружились белые мухи. У, вот и первый снег. Лит плотнее закутался в плащ.

— Эй, кобель! За водой вали, да поживее.

Лит вздохнул и сел. Работа есть работа, кончилась жизнь, в которой сам себе хозяин.

К ручью Лит сходил раз десять. Лагерь ожил. От котлов над кострами несло чем-то сладким и вкусным. Лошадей уже запрягали. Из господского фургона на промерзшую землю спрыгнул лорд Остед, поправил пояс, перетягивающий расшитый нарядный дублет:

— Ешьте поживее. Выступаем сразу. Эй, лесовик, воды в рукомойник принеси.

Лит в очередной раз рысцой отправился к ручью. Этак до дна вычерпаешь. Ручей и так мелкий, а теперь еще и ледок пробивать приходится.

Черпал потихоньку, стараясь листвы и прочего мусора не начерпать. Для господского мытья вода. Раскричатся, если что не так. Вот оно как обернулось — прислуживаешь бегом, весь при деле. И днем, и ночью. Даже поразмыслить некогда. Странно. Нет, Фредке — женщина добрая и приятная, как ни посмотри. Но в голове у нее, как в гнезде разоренном — не поймешь, где правда, а что ветром случайно нанесло. То, что про леди Мариэллу рассказывает — сказки несусветные. Хотя фургоны, вот они, за взгорком стоят. Очень хочется на благородную леди еще раз взглянуть. Если Фредке хоть десятую часть правды сказала, то… Нет, благородная леди потому и благородная, что двусмысленностей не допускает. А тут не двусмысленности, а трехсмысленности и даже четырехсмысленности, вразуми нас боги…

Лит подхватил ведра, полез наверх. Тропинка стала скользкой, сапоги разъезжались…

Наверху закричали, тут же раздался устрашающий рев десяток глоток. Из-за склона Лит ничего не видел. Поскользнулся, с трудом удержался на ногах. Поставив ведра и, уцепившись за траву, вылез.

В лагере во всю резались. Десятка два чужих схватились с охраной и возчиками, от опушки на помощь нападавшим бежали еще фигуры. Свистели стрелы, мелькали копья и тесаки, визжали женщины. Лорд Остед, видимо раненый в первое же мгновение, успел обломить древко стрелы, засевшей в плече, и командовал, взмахивая длинным мечом. Сунувшийся с разбегу разбойник, свалился с рассеченным лицом. Ловко, — вот оно, благородное уменье.

Лит отпустил траву и благополучно съехал к ручью. Они ловкие, а мы еще ловчее. Только мы не благородные, посему под копья соваться, ни за пару «корон», ни даже за десяток, желания не имеем.

Лит перемахнул через ручей. Порядком замочил левую ногу, но сейчас было не до мелочей. Поработал, как говорится. Сумку жалко, орехи в ней остались и книга колдовская. Нет, деру давать нужно. Пусть орехи победители грызут. Разбойники — народ мерзкий, да и странные путники по трезвому размышлению не слишком-то Литу понравились.

Углежог мигом достиг деревьев. За взгорком орали от боли и ярости. Истошно завизжала, потом зашлась криком женщина. Лит чуть с размаху в ствол сосны не врезался. А Фредке? Она же нормальная, добрая. Пусть чуть сумасшедшая. Бросать нехорошо. Мало ли как разбойники с ней сгоряча обойдутся?

Лит завертелся на месте, держась за топор на поясе. Ох, демоны их возьми! Ну не лезть же в битву?! Углежогу надлежит своим делом заниматься. Небось, не воин и не охранник. За свою жизнь постоять — это одно, благородные деяния изображать — роскошь не по чину. Ничего разбойнички Фредке не сделают. Она там не одна симпатичная. Переживут, небось, не девицы.

Обратно за ручей Лит перескочил еще быстрее. Ох, и глупость делал. Но Герой в Книге еще в детские годы сражения за честь прекрасных дам изображал. Значит и углежогу-вонючке позволительно бескорыстно башку под меч сунуть.

Шум в лагере вроде бы потише стал. Отбились? Или наоборот? Лит выполз ближе к терновым кустам. Благородная глупость — это само собой, а держать себя в руках нужно. Полумордый никогда бы сгоряча на копья не бросился.

Битва в лагере действительно близилась к концу. Разбойники брали верх. Только до грабежа и пленных дело еще не дошло.

Лит машинально сунул в рот пару ягод терна (синий, морщинистый, — уже сладкий). Жевал и пытался сообразить, что там произошло. Дрались у самых фургонов, — шестеро разбойников окружили двоих из обоза, тыкали короткими копьями. Уцелевший охранник ловко отмахивался тесаком. Его товарищ отбивался охотничьим копьем. Больше, собственно в лагере никого не было. Только тела.

Они, что, побили всех? Смысл-то бить какой?

Лит, не веря, смотрел на валяющиеся у костров фигуры. Котел опрокинулся, почти залил огонь, — сильно воняло подгоревшим. Еще мясом жаренным пахло, — кто-то лежал ногами в костре, дымились штаны и меховая безрукавка.

Порезали всех. Может, это не разбойники, а дарки?

Лит сунул за щеку еще ягоду, вынул из петли топор и поднялся. Обогнул кусты, шагая быстро, но без спешки. Уже на ходу разглядел еще двоих бандитов. Один возился возле верховых лошадей, другой хромал у крайнего костра, злобно колол копьем в спину пытающегося отползти к лесу человека.

Ну, начнем, с помощью богов.

Разбойник обернулся к целеустремленно шагающему парню:

— Вот упырь — кишки уж растерял, а меня ножом изловчился…

Лит, глядя в давно небритую рожу бандита, кивнул:

— Ты бы ногу замотал. Истечешь.

Копейщик машинально глянул на свою ногу, на серой штанине расплывалось пятно крови, потом изумился:

— Эй, а ты кто?

Отвечать Лит не стал, — еще один длинный шаг, одновременно взлетел топор. Острие копья лишь успело начать движение в сторону парня, — и копейщик повалился. От щетинистой морды осталось чуть больше половины.

Лит осуждающе качнул головой, — убить медленно соображающего человека куда проще, чем дерево свалить.

За спиной заорали. Кто-то из сражающихся у фургонов заметил смерть товарища. Лит не оборачиваясь, подобрал копье и неловко затрусил к лесу. Притворяться не умел — глупо припадал то на одну, то на другую ногу. Хромая утка всегда заманчивее.

Снова заорали, витиевато ругаясь, — кто-то бежал вслед. Лит вроде как прибавил ходу, захромал нагляднее. Тут у бедра что-то свистнуло — стрела с пестрым оперением, оказалась торчащей в бурой траве шагах в четырех по ходу. Лучник, демон его задери! Проглядел, глупый углежог.

Лит сиганул под защиту деревьев, вокруг стояли березы вперемешку с худосочными сосенками. С треском и хрустом, как заблудившаяся перепуганная корова, побежал напролом дальше от лагеря. За спиной тоже хрустели и ругались. Значит, двое. Лит предпочел бы одного. Но двое, опять же, не трое. Управимся как-нибудь.

Изображать дурного зверя Лит прекратил шагов через сто. Скользнул в сторону, прижался к толстому стволу.

— Где он? Смотри, потеряем.

— Куда ему от нас слюздить? У него ластвы траченные.

— Смотри, сам не напорись.

За сосенками мелькнули две фигуры — одна здоровенная, в мешающем бегу плаще, другая попронырливей, в добротном жилете и хорошей, явно чужой шапке. Лит глянул на них вскользь, — добычу вспугнуть пристальным взглядом дело нехитрое. Когда проскочили мимо, двинулся следом. Деревья прикрывали, позволили догнать в несколько шагов. Хрипели разбойнички громко, видимо, порядком умаялись, лагерь вырезая.

— Да где он, ноги ему скоге загни?

— Послушать нужно… — здоровяк все-таки учуял Лита за спиной, начал оборачиваться…

Лит ударил копьем, — не слишком удачно, — зацепил лишь руку. И кто эти палки-копья только придумал?

Здоровяк ахнул, отшатнулся, толкнув товарища.

— Ах, ты…

Лит кинул в мелкого копье, — тот вертко отскочил, взмахнул короткой глефой, которую так любят охотники и проводники.

— Оскоплю, лещок сопливый!

Лит в разговоры вступать не думал — от копья отделался, пора и делом заняться. Прыгнул прямо к врагам, почти напарываясь на тесак здоровяка, но концом топорища лезвие пониже отклонил. Коротко ткнул-ударил вверх, боевая «шишка» обуха топора смяла врагу кадык. Детина мигом тесак выронил, глаза расширились, руки к горлу потянулись. Сотоварищ его не понял, взвизгнул:

— Дай я полосну!

Здоровяк продолжал торчать столбом, колени только дрогнули.

— Да отойди! — взвыл мелкий, не понимая медлительности товарища. Здоровяк начал садиться…

Литу показалось, что он прыгает прямо на острие. В последний момент успел зацепить длинное лезвие глефы «бородой» топора. Лязгнул металл. Разбойник, взвизгнув, отскочил. Наткнулся спиной на сосну, будто и не помнил, что дерево здесь растет. Острие глефы задралось…

Лит рубанул вмах, во всю силу. Удар, второй, третий… Разбойник отлетел в сторону, от разрубленной головы разлетелись кроваво-серые комья. Рухнул, широко раскинув руки…

Лит остановился. Хватит с него. Покойник. А второй что?

Здоровяк безмолвно корчился на хвое. Двумя руками сжимал смятое горло, точно сам от обиды удушиться хотел. Лит коротко тюкнул его в затылок.

Пока топор о ствол испуганной сосны вытирал, да потом хвоей обтирал, руки дрожали. Нет, углежогам иная работа богами назначена. Чистая да приятная.

Мертвяки лежали как положено — тихонечко. Мелкий, оставшийся без башки, и на человека-то походил лишь отдаленно.

— Что-то звереешь ты, углежог, словно душегуб последний.

— С испугу. Привычки нет.

— Мог бы в мокроту его и не плющить. Вон — шапку испортил.

— Да пусть подавится он своей шапкой! Чуть под ребра не поддел, попрыгун тощий. Что дальше-то делать?

— Взялся, так доделывай. Там дружки этих толкутся, твоего топора ждут.

— Неужели всех путников в лагере порезали? Как думаешь?

— Хочешь, не хочешь, а придется посмотреть.

Лит сделал крюк и вышел к лагерной поляне поближе к фургонам. Здесь изменений было мало. Раздавались голоса, — трое склонились у самых колес, возились, то ли раздевая, то ли обирая тело. На них поглядывал лучник с оббитой парусиной крыши господского фургона. Еще двое стояли у костра, — невысокий разбойник в огромной меховой шапке суетливо заматывал тряпкой плечо коренастому мужчине. Тот от боли или нетерпения яростно пинал труп, лежащий под ногами. Трупов на поляне имелось предостаточно. Лит, выглядывая из-под прикрытия еловых лап, начал было считать, да в ужасе сбился. Может, хоть кого-то в плен взяли? Знакомый плащ Фредке пока рассмотреть не удавалось.

— Убей их всех!

— Это ты правильно придумал. Только они тоже стоять не будут.

— Боишься?! Тут мертвецов хватает. И ты ляжешь, жалеть-то тебя всё равно некому.

— Держи себя в руках. Лечь каждый может. Чего торопиться?

Взмокшая спина медленно остывала, сквозь прорехи рубахи поглаживал ледяной ветер. Но Лит не мерз. В голове, как всегда после разговора с самим собой, прояснилось. Лит перекатывая за щекой косточку терна, напряженно думал. Как к ним подобраться? Лучник проклятый следит, да и вообще их многовато. Не дубы же они ждать, когда поочередно положат? Нахрапом тут не кинешься. Пойти следом и поочередно подстеречь? Они лошадей заберут, уже выпрягли из фургонов. Добычей навьючат, зашагают. Небось, на хуторе каком-нибудь заброшенном логово имеется. Большая шайка.

Коренастый мужчина отпихнул незадачливого лекаря. С трудом натянул на замотанное плечо куртку, пошел к фургону:

— Ну, живой?!

— Нет, ваша милость, кровцой изошел, — сказал один из склонившихся над телом.

— Будь проклят тот день, когда я вас нанял! Я же велел одного из троих живым оставить. Одного! Трудно было запомнить?

— Вас, ваша милость, не поймешь, — нагло заметил разбойник в рваном алом дублете. — То режь всех подряд, то вам живые понадобились. Мы же даже ни единой бабы для согреву не оставили. Все как вы велели.

— В бабах зараза, я же объяснял! — рявкнул коренастый. — А для вопросов эти трое были нужны.

— Мы люди темные, — скорбно сказал Алый. — Вы, если кто для вопросов нужен, забирайте. У вас на юге очень даже просто с мертвяками разговаривают. Сплошь некроманты заумные.

— Ты мне языком поболтай, — зловеще посулил коренастый, кладя руку на рукоять меча.

— А что будет? — угрюмо поинтересовался Алый. — Я здесь две трети людей положил. Мы так не договаривались. Вы-то про баб да серебро болтали.

— Последний раз говорю — пасть заткни. Серебра и тряпья здесь столько, что не увезете. А вот свидетеля вы мне не оставили.

— Так резались они до последнего. Ваша милость сами видели, — пробормотал Алый, и неожиданно покаянно добавил: — Вы уж извините, что пленного взять не словчились. Виноваты.

Коренастый презрительно сплюнул:

— Фургон мой. Остальное барахло забирайте и проваливайте. Мне делом заниматься нужно.

— Будет сделано, ваша милость.

Коренастый внимания на главаря шайки больше не обращал. Поднял голову, — на поляну опускались редкие пушистые снежинки.

— Эй, плащ мой кто-нибудь принесите, — властно приказал коренастый.

— Ну-ка, за плащом его милости сбегайте, — подхватил Алый, и украдкой кивнул лучнику на крыше фургона.

Лит, затаив дыхание, следил. Кто-то из бандитов рысцой отправился куда-то в кусты, остальные, тихо переговариваясь, разбрелись. Один нагнулся, принялся стаскивать с трупа сапоги. Остальные разглядывали тела на поляне, словно не решаясь начать грабеж. Показался разбойник, несущий сумку и скатанный плащ.

— Сейчас, ваша милость, согреетесь, — пробормотал Алый. — У нас не юг, у нас погоды не те.

Коренастый южанин бросил на него короткий взгляд, протянул руку за плащом. В этот миг лучник в него выстрелил.

Каким чудом стрела, выпущенная с десяти шагов, не свалила странного южанина, Лит так и не понял. Взмахнул полураскрытым крылом плащ, — южанин рявкнул от боли, — пробившая плотную ткань стрела засела в левой руке. В следующее мгновение, южанин резко взмахнул здоровой рукой. Коротко свистнуло, — лучник схватился за лицо, сел на крышу фургона.

— Режь! — в ярости взревел Алый.

Звякнула сталь, тут же кто-то завопил от боли. Разбойники били копьями и топорами, дважды раненый южанин вертелся среди них. Его странный, слегка изогнутый меч, не подпускал противников, обрубая наконечники копий и отводя удары легких топоров. Разбойники лезли отчаянно, но один из них уже лежал на траве, второй, раненый в бок, побрел к фургону…

Этого Лит уже не видел, — он сам бежал к фургону. Неслышно вспрыгнул на колесо, подтянулся, — крыша у фургона оказалась добротной, под тканью прощупывались плотно сбитые доски. Лучник лежал, подогнув ноги. На искаженное лицо опускались медлительные снежинки, в левом глазе покойника торчала красивая звездочка из полированной стали. Разглядеть чудную штуку Лит не успел, — ухватил лук, потянул из колчана, придавленного мертвецом, стрелу…

Четверо против одного. Лит глазам своим не поверил, — за какие-то мгновения южанин успел свалить еще троих. Правда и самого зацепили, — с трудом ступал на левую ногу. Но почти все удары разбойников приходились в обмотанную плащом руку. Лит сроду не думал, что от плаща в бою бывает хоть какая польза. Южанин коротко рычал, отбивал удары, умело отступал, бил сам. И главное, не слабел…

«Колдун!» — понял Лит, накладывая стрелу на тетиву. Лук был добротный, но самый обычный, охотничий. Лит несколько раз из похожего стрелял, все мечтал денег подкопить да себе купить. Только вот руки как-то вмиг стали чужими. Не взять ведь колдуна простым железом.

Видимо, разбойники тоже так решили.

— Бежим! — завопил Алый, смахивая со лба кровь.

Четверо оставшихся на ногах кинулись к лесу. Колдун-южанин опустил меч, провел рукой у пояса. Короткий взмах, — разглядеть, что полетело вслед разбойникам, Лит не смог, но бегущий Алый вдруг пошатнулся, замедлил шаг. Колени его подогнулись, и разбойник, так и не издав ни звука, ткнулся лицом в траву.

Если Лит и не скулил от страха, то исключительно потому что горло перехватило. Лук уже был натянут, — колдун начал поворачиваться к фургону, — Лит, сам не веря, что решается стрелять в колдуна, пустил стрелу…

Был колдуном южанин или не был, стрелы останавливать он не умел. Широкий охотничий наконечник пронзив шею, вышел сквозь воротник куртки. Человек запрокинулся, сел на труп, лежащий лицом вниз.

Обрадоваться Лит не успел. Проклятый южанин умирать явно не собирался. Оперся мечом, с трудом, но встал. Взгляд его уже нашел человека на крыше фургона. Колдун медленно двинулся вперед, на ходу обломил древко стрелы. Лит, дурея от страха, тщился вытянуть из колчана следующую стрелу. Наконец она легла на тетиву, Лит спешно прицелился.

Поляна с мертвыми телами. Серый лес. Снежинки, кружащиеся и тающие в дыму угасающих костров. Темная фигура, неотвратимо ковыляющая к фургону.

Лит выстрелил навскидку. С такого расстояния и ребенок не промахнется.

Не промахнулся. Только колдун, словно знал, махнул комом плаща, стрела увязла в складках. Может и зацепила, только колдун даже не поморщился. Его темные волосы прилипли к запавшим щекам, взгляд намертво вцепился в парня на фургоне.

Намертво. Именно что намертво. «Мертвяк», — осенило Лита. «Конец. Теперь не отцепится».

Ладно. Углежоги, как известно, вечно не живут. Пришло твое время, Дикий Вонючка.

Лит выпрямился, не торопясь потянул из петли топор. Южанин улыбнулся, показав месиво крови и осколков зубов, и, приглашая, махнул плащом.

— Нет уж, тебе надо, ты и лезь, — сказал Лит.

Слова повисли в неспешном кружении снега. Молчал лес, молчала мертвая поляна, даже лошади, привязанные под низкорослым кленом, замерли неподвижно.

Колдунский мертвяк глянул с ненавистью. Лезть на высокий фургон ему было трудно. Вблизи стало заметно, что он и дышит с трудом. Хотя зачем мертвецу вообще дышать?

— Не тяни, — пробормотал Лит. — Срублю тебе башку, да и дело с концом.

Южанин хотел что-то ответить, не смог, — на сизый подбородок сползал густой комок слюны и крови. Обломок стрелы, пробившей горло и ключицу, вздрагивал от судорожного дыхания. Наконец, мертвяк коротко двинул мечом, показывая, как вспорет брюхо парню.

— Да пошел ты, дохляк несчастный. Хуже меня воняешь, — буркнул Лит и сплюнул надоевшую терновую косточку на голову колдуну.

Вот теперь во взгляде южанина мелькнуло бешенство и изумление.

— Точно, заплюю тебя! — грубо захохотал Лит и нагнулся, с всхлипом собирая слюну. Одновременно подцепил за пояс мертвого лучника.

Швырнули одновременно, — колдун миниатюрную, драгоценно сияющую штучку, а Лит свалил на противника тело оказавшегося непомерно тяжелым лучника. Щеку углежогу ожгло болью, он пошатнулся, теряя равновесие. Внизу тоже малость пострадали: упавшее тело лучника сбило неустойчивого колдуна, — теперь сидел черной вороной, спихивал с себя мертвеца. Лит изловчился не упасть, а прыгнуть. Метил прямо на южанина, да тот хоть и был придавлен, умудрился увернуться. Лит все-таки задел врага каблуком в правое плечо. Сам на ногах не удержался, — окровавленная рука колдуна мигом ухватила за сапог, свалила. Колдун поволок к себе, в его левой руке, обмотанной плащом, возник узкий клинок. Лит, взвизгнув, лягнулся-отпихнулся обеими ногами. Узкий клинок как тряпку пронзил истертое голенище, кольнул в икру, но углежог уже вырвался. Откатился, вскакивая на колени…

Топор — вещь изначальная. Тесать, ровнять, плахи и лучину колоть. Ну и рубить, понятное дело.

Рубил Лит, рыча барочные ругательства. Раз — рука вражеская, что к топору тянулась, — напрочь. Два — лоб раскололся прямо промеж страшных глаз. Три — башка в траву слетела.

Лег безголовый мертвяк, успокоился. Лит еще прошелся, покружился, сжимая топорище двумя руками. Очень хотелось еще разок рубануть. Только это уже лишнее. Если и трехчастевый колдун начнет шевелиться, тогда остается только бежать без оглядки. Может, без башки не найдет в лесу.

Колдун лежал мирно. Лит, отдуваясь, посмотрел на отсеченную голову. Это уже и головой не назовешь. Много ли костяной коробке нужно? Небось, не дубовая.

— Брат, помоги…

Лит вздрогнул. Стон раздался от второго фургона. Лит вытер топор о траву, уже припорошенную снегом и, взяв оружие наизготовку, пошел на живой голос.

Разбойник лежал, двумя руками стягивая полы овчинной куртки на животе. На штанах и под задницей чернела лужа.

— Брат, лихо ты его, — простонал разбойник. — Храбрец редкостный. Помоги мне, а? Тряпье бы, замотаться. Брюхо он мне пропорол, и хребет попортил. Кишки наружу лезут.

— Сам заматывайся. Я не лекарь.

— Так подай тряпку брат, а?! Богами молю, спаси. Я ж ног не чую. Живой буду — верным рабом стану. До конца жизни, ослепнуть мне на месте.

— Нужен ты мне, что зрячий, что слепой, — Лит подобрал припорошенную снегом тряпку, кинул раненому. Близко на всякий случай не приближался, — разбойничкам только поверь.

Раненый поспешно запихал скомканную рубаху в липкое месиво под курткой.

— Ох, добрый ты парень. Дай еще, а? И глоток бы джина, кишки прижечь.

— Найду, дам, — буркнул Лит. — Вы откуда взялись, и что это за волк бешенный был? — углежог махнул топором в сторону южанина.

— Истинно волк, — простонал раненый. — Неужто мы бы пошли, если б не гад этот? Соблазнил, собрал ватагу. Мы из Тинтаджа, да еще человек шесть местных, хуторских. Платил щедро. Говорил, что обоз тайно идет, с контрабандой. Никто и не хватится. Добыча богатая. Вот она, добыча. Кто ж думал…

Что такое кон-тра-банда, Лит не знал. Собственно, не так уж и важно.

Лит подобрал платок, лежащий рядом с женщиной, заслоняющей затылок руками, — вроде бы одна из служанок милостивой леди. Снежинки на измазанных кровью ладонях уже не таяли. Не нужен уже платок-то.

— Держи, безбрюхий. У тебя дружки-то остались?

Разбойник потянул платок под куртку, но глянул исподлобья:

— Ты что, парень? Кончились все, ты же видел.

— Видел, — согласился Лит. — И сейчас вижу. Мучаешься ты. Может того? Помочь? Предки тебя примут.

— Ты что?! Я ж сейчас только кровь уйму. Из наших только трое утекли. Да еще двое коноводов. Остальные лежат.

— Не путаешь с перепугу?

— Да что б мне на ноги никогда не встать! Мы ж здесь почти одиннадцать дней мерзнем. От реки до самого Ласточкиного хутора дозоры выставили. Я каждого из ватаги как облупленного…

— А этот-то кто?

— Так мы разве знаем? Южанин. Как зовут, не ведаю. Просто лорд с юга. Серебро у него имелось, а настоящее имя нам ни к чему. У него двое слуг было…

— Куда делись? — обеспокоился Лит.

— Так их здесь у фургона и срубили. Лорд с обоза, ох и лихим рубакой оказался. Слушай, найди джину? Невмоготу мне. Залить рану нужно. Я тебе потом помогу…

Лит кивнул и пошел к костру.

Охранник, — шлем кожаный слетел, в спине стрела, кровь подмерзает. Вот один из возчиков, — топор так и не выпустил. Истыкали всего, вместо глаза дыра кровавая. А это, видно, из разбойников, одежда незнакомая, да и не было в обозе бородатых. Снова женщина… Нет, эта худенькая.

Совсем плохо стало Литу. Жутко ходить между трупов припорошенных, словно уже месяца здесь лежавших. Ведь утром были живы. Много их как…

Фредке нашел у крайнего костра. Бежать, видно, пыталась, — рубанули по затылку. Это хорошо, — сразу умерла, не мучилась. Других вон как корежило. А Фредке уже снежок тонким пухом укрыл, — остыла сразу.

Лит дошел до последнего тела, — парень, что пытался в лес уползти. Недавно кончился, — рука в мерзлую траву вцепившаяся, еще чуть теплая на ощупь.

Тишина. Лит стоял, обеими руками сжимая топор. Жуть наваливалась со всех сторон. Лес небывало тихий, небо вовсе на деревья легло, — темное, тяжелое. Только снег светит, все гуще кружится. Мертвые молчат.

Фыркнула лошадь. Лит вздрогнул, но обрадовался. Не весь же мир помер? Так не бывает. Оживет мир. Вот разбойники уцелевшие где-то здесь бродят. Не ровен час…

Лит быстрым шагом пошел к фургонам. По пути быстро сунул сучьев в костер. Если кто с опушки следит, пусть призадумается. А углежогу нужно харчей побыстрее собрать, да и сматываться. Да, плащ, нож какой-нибудь подходящий. Ага, и лошадь можно взять. Верхом гарцевать, это, конечно, не для углежога. Но навьючить вполне получится.

К раненому в брюхо Лит возвращаться не собирался, но тот что-то примолк. Пришлось подойти, — разбойник сидел, открыв рот, в дыру с гнилыми зубами залетали неспешные снежинки. Глаза, выпученные, изумленные, вглядывались во что-то невидимое.

Кончился. Ладно, без него скучать не будем.

Плащ нужно выбрать. Тут их полно, только как-то…

Тело южанина Лит на всякий случай обошел. С другой стороны фургона мертвецов лежало гуще. В основном, разбойники. Лихо здесь рубились. Лит с трудом распознал лорда Остеда — этот рукой в кольчужной перчатке сжимал горло долговязого бандита. Тела здесь валялись одно на другом. Обломки копий, тесаки и хищные топоры-чеканы едва угадывались под снежком. Лит осторожно перешагнул через ноги Абеля. Старший охранник, даже мертвый, застыл напряженным комком. Благородный меч из руки не выпустил, между лопаток снег еще алел. Живучий был воин. Кстати, сапоги неплохие.

Вот так они, значит, до конца за свою леди прекрасную резались.

Лит вздохнул, и глянул на приоткрытую дверь фургона. Из нее свешивались ноги в странных мягких сапогах с мудреным шитьем. Ноги явно мужские, но в фургоне тишина стоит. Только над трубой теплый воздух едва заметно колышется. Значит, несравненная Мариэлла, тоже… к своим сиятельным предкам ушла. Наверное, не так королевы свой путь заканчивать должны? Впрочем, кто сказал, что она королева?

— Ты и навыдумывал, углежог-сказочник.

— Ну, похожа она на королеву. Спорить не будешь?

— Что тут спорить? Лезь, полюбуйся в последний раз. Пусть и не королева, а все равно жалко.

— Угу. А что такое кон-траб-анда? Тоже колдовское ремесло?

— Вряд ли. Бандит без особого страха кон-траб-анду помянул. Вообще-то, не дело углежога о таких вещах думать. Ты же здесь задерживаться не будешь?

— Еще чего не хватало! И в фургон бы ты не лез. Но вроде как подряжался работать. Придется по-честному.

Лит потянул за штаны мертвеца, и тело послушно сползло из двери. Тоже оказался смуглый, сильно загорелый. Видно, один из слуг колдуна. Кто-то ему метко ножичком в горло засадил. Лит на всякий случай перевернул труп лицом вниз, взгляд прищуренных глаз южанина уж очень нехорошим показался. Кто их знает, этих прихвостней колдовских.

Короткая куртка с бронзовыми нашитыми бляхами задралась вместе с желтой рубахой, и на спине мертвеца Лит увидел чудную татуировку: корабль с парусом, к кораблю неведомое чудище тянется пастью разинутой. Само чудище скрывалось где-то в штанах, видимо, восседало прямо на заднице мертвеца. Жуть! Ну и дикари там на юге.

Лит перехватил топор повыше, чтобы в случае чего, было удобнее работать в тесноте, и полез внутрь. Две удобные ступеньки, полумрак. Тепло еще не выветрилось. Под ногами мягко, — ковер. Пахнет кровью и еще чем-то сладким, благоуханным. Да, мертвецов и здесь хватало. Лежали двое, обнявшись. Внизу женщина, — Лит разглядел изящную ступню в мягком белом носочке. Пришлось стащить мертвеца, — ага, еще один южанин. Понаехали тут. Девушка лежала, запрокинув голову. Губы разбиты, на щеке кровавые ручейки, набежавшие из сломанного носа. Красивая девушка. Но явно не королева. Темноволоса и явно помоложе будет. Наверное, не старше углежога глупого.

Лит растерянно присел, осторожно взял девушку за тонкие запястья и попробовал посадить. Нехорошо, что она так валяется. От движения звякнули украшения, — наряжена красавица была богато, — одних браслетов не меньше трех десятков. Тело, хоть и тронутое неживой тяжестью, оказалось послушным. Лит усадил мертвую спиной к чему-то мягкому, — вроде бы лежанка узкая, вся подушками заваленная. Одну из подушек Лит сунул под затылок девчонке. Длинные шелковистые волосы закрыли окровавленное личико. Нарядное платье под левой грудью блестело мокрым, — туда ее сталью били, и не один раз. В руке девушка сжимала широкий короткий кинжал. Значит, тоже дралась. Эх, и что же боги такую миловидную не пожалели?

За спиной раздался стон. Лит дернулся, стукнулся макушкой обо что-то висящее, звонко зазвеневшее. Рванулся назад, распахнул дверь. Серый снежный свет неохотно вполз в тесноту фургона. Лит рассмотрел еще одну фигуру, скорчившуюся под пристроенным к борту фургона разбитым столиком. Королева смотрела сквозь упавшую на лоб светлую челку. Бледные губы разлепились:

— Привет, лесовик. Знала, что придешь…