Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

1

Еще не начался рассвет, а в доме Сахлопивура уже никого не было. И если кто-нибудь решил бы теперь зайти к гостеприимному гному, то не нашел бы даже следов, не то что тропинки к небольшому оврагу на опушке леса у Древляны. Снег лежал ровным полотном, словно здесь никто и не бывал…

Старый Ольсинор в полусумраке коридора, еле освещенного крохотным светлячком, повисшим в воздухе, еще раз взглянул придирчивым взглядом на тщательно заметенный снегом вход в тоннель. И остался доволен проделанной работой. Потом нащупал на каменистой стене выступ и надавил на него.

Тяжелая каменная плита выехала справа, перекрыв полностью проход. Нора Схлопа и конюшня тоже были теперь надежно закрыты… Своего коня Ольсинор отдал Свею, когда оказалось, что княжич без лошади, а двух лохматых пони Ригурн уже увел в крепость.

Эльф неслышно уходил в темноту, разгоняя ее летевшим впереди него светлячком. Таких созданий теперь немного осталось даже в стране Желтых Гор. Это был крошечный магнод Ог. Их род издавна жил в Ивии, и, пожалуй, только эльфы про них и знали.

Магноды жили на деревьях. Маленькие, очень маленькие… ростом с большого жука, но имели человеческий облик, если бы не крылья. Да, два небольших светло-розовых кожистых крылышка, которые светились некоторое время, когда магнод попадал со света в темноту.

Но обнаружили это неприметное племя не сразу, и не их самих, а их темных собратьев… Магноды были светлые и темные. И если светлый магнод приносил свет, то темный — тьму… Долго считали, что они так устроены, а оказалось вера у них такая, одни поклонялись свету и солнцу, а другие — тьме и луне…

Любимая притча светлых магнодов была о том, как внесли огонь в темную испокон веков пещеру, и осветилась она, и как ни мало было огня, но вековая тьма не была уже полной… Значит, свет сильнее тьмы, говорили они многозначительно.

Темные же магноды на это лишь язвительно усмехались… Это значит, что тьма возникла раньше света, отвечали они.

Но свет все равно прогнал тьму, возмущались светлые малютки.

И они воевали… Светлые херувимчики жгли огнем неверных собратьев, а те все больше погружались во тьму, отвергая свет, их магия становилась все более мрачной и кровавой. И некому было им помочь в этой войне. Магноды медленно вымирали… потому что про них никто не знал…

А обнаружил магнода однажды эльф-стеклодув, который будучи недовольным отлитым слишком толстым выпуклым стеклом, рассматривал его на свет. Испорченное стекло увеличило вдруг все, что находилось позади него. И изумленный стеклодув увидел человека, сидевшего напротив на дереве, с копьем в руке, на котором болталась змея, но что самое невероятное было в этом человеке это крылья… Это потом оказалось, что он видел магнода с червяком на копье. Эльфы тогда сильно переполошились, как же — в их стране живут еще какие-то существа, а они про них ни сном, ни духом не ведают.

Магнод Ог был, пожалуй, одним из самых фанатичных магнодов. Безудержная ненависть к темной половине своего племени, доводила его порой до исступления. Но это можно было понять, он потерял всю семью в прошлой войне.

Ольсинор же частенько приглашал его к себе. Он любил побеседовать вечером, сидя у огня в своем доме среди высоких сосен на берегу холодного моря, с умным вездесущим Огом. Большая круглая линза в серебряном обруче на тяжелой подставке стояла на его столе. Маленький Ог становился ростом с небольшого гнома, и тогда можно было увидеть его стервозное, умное лицо. Будучи гораздо моложе самого Ольсинора, он все равно был уже в том возрасте, когда во взгляде мужчины появляется, или не появляется, но тогда ее уже и не будет никогда, спокойная, внушающая уважение, уверенность в себе. Он единственный из магнодов, который позволял себя "рассматривать в лупу", как насмешливо говорили об этих встречах его соплеменники.

Потягивая горячее красное вино с пряностями, он понемногу добрел. Ог знал множество притч, сказаний, легенд… Его можно было слушать под шум набегающих на берег волн бесконечно… Но если речь заходила о его темных собратьях, он становился несносен, он сразу начинал обвинять эльфов в попустительстве, в непозволительном бездействии, когда под носом у них рассадник зла… Он призывал его раздавить одним движением… Ольсинор хмурился на такие речи и неохотно отвечал всегда одно и тоже:

— Не могут эльфы начать войну против магнодов… Мы… непозволительно велики…

На что Ог всегда махал обречено рукой и отвечал тоже всегда одинаково:

— Вы непозволительно великодушны… Нельзя оставлять тьме ни единого шанса!..

Сейчас Ог летел рядом с Ольсинором и своим маленьким копьем, испускающим сноп ослепительного света, занимался своим священным занятием — разгонял тьму. Того света, что подарила им природа, хватало ненадолго, поэтому и шло в ход копье света. А сопровождать своего большого друга в его походах Ог повадился давно. Это доставляло ему огромное удовольствие.

Ольсинор следовал за ним, и мысли его были невеселы. "Ночь на исходе… Что принесет нам утро? Орков у ворот Древляны. Лишь бы это отродье не послало поганых сразу в нескольких направления… Если у ворот Гардоала встанут темные, эльфы не смогут прийти на помощь лесовичам, им надо будет защищать собственные земли… И тогда нас разобьют по отдельности…"

Отродьем Ольсинор называл Изъевия.

Издавна эльфы стремились принести равновесие в эту древнюю, прекрасную страну. Они отвергали войну, их магия несла мир. Но никто из живущих в Ивии не решился бы напасть открыто на эльфа, все знали их как искусных воинов и чрезвычайно опасных противников.

Пройдя все дозоры, и, оказавшись в доме Светослава, Ольсинор понял, что о нем уже знают и ждут. Ольсинор улыбнулся грустно, "…старый князь знал, что пришли эльфы, пришли не к нему сразу, а к Мокше, понял, что ими задумана не прогулка на свежем воздухе, знал он и, что Свей уйдет с ними, и не стал останавливать внука… Настоящий воин и мудрый человек…"

Да, хоть лесовичи и оторвались давно от людского племени, считая себя лесными жителями, однако же все их по-прежнему называли людьми, человеками…

Дундарий тихо и предупредительно открывал перед эльфом все двери, вел его по коридорам, и, негромко стукнув в дверь к князю, уже через мгновение впустил Ольсинора в залу.

2

Светослав после поминальной тризны удалился в эту огромную, пустую теперь залу и долгое время сидел в одиночестве в высоком кресле, опустив тяжело руки на подлокотники. Глаза его были закрыты.

Алена, княгиня его, не была даже за столом. Погребение сына отняло ее последние силы, и она ушла к себе сразу после возвращения в крепость.

Доспехи сына Светослав не дал убрать. Не было сил расстаться с этими дорогими сердцу вещами. Остро ранящие воспоминания всплывали тяжело и долго не оставляли…

Время от времени входили воины, докладывающие о том, что ночные дозоры расставлены, что разведка вернулась… О том, что к тайному ходу свернул отряд эльфов, доложили уже в сумерках.

Светослав знал, что должен был прибыть Ольсинор. Значит, у него дело к Мокше. Вряд ли в такое время эльф заглянул к Сахлопивуру просто в гости…

Сейчас, когда Ольсинор вошел в полутемную залу, Светослав сходу спросил его, вставая:

— Куда отправил моего внука, Ольсинор?

Тяжело, словно медведь переваливаясь, он подошел к эльфу и обнял его как дорогого друга. Ольсинор улыбнулся. Среди эльфов не принято было так выражать свои чувства. Но, часто бывая в Древляне, он уже знал этот обычай и теперь в ответ похлопал князя по плечу.

— Он на пути к отрогам Каян. С Рангольфом и Мокшей он, думаю, в безопасности, да Свей и сам за себя постоять сможет… — ответил Ольсинор, разведя руками, словно извиняясь.

— Каяны?.. — быстро подхватил Светослав, приглашая жестом эльфа присесть в кресло возле круглого стола, сам, останавливаясь возле усевшегося гостя в недоумении. — Означает ли это, что они пошли к драконам? — и сам же ответил. — Конечно туда… куда же еще?! Неужели ты думаешь, что Цав, эта неповоротливая махина, еще на что-то способен? Да и могут ли они действовать в согласии с другими, что так необходимо на войне?

— Ты прав, — ответил ему не сразу Ольсинор, — мы не знаем, как себя поведут драконы, но то, что Цав никогда не примыкал к темным — это известно всем. Что это племя великих воинов, считающих гибель в бою самой почетной смертью, тоже известно всем…

— Это все я знаю, но кем прикажешь их считать? — перебил его Светослав. — Ты представляешь дракона, вошедшего в Совет?! Ты представляешь, если он решит идти на север, а мы — на юг, ты сможешь его остановить? Насколько они управляемы?

— Это не огневая машина, Светослав, это союзник, — ответил эльф очень серьезно. — Также как ты и я… И если я тоже решу идти на север, я верю, что ты выслушаешь мои доводы… Погоди, я не представил тебе Ога!.. Вот еще один тебе пример того, какие мы все разные, но если мы мыслим, значит, достойны того, чтобы нас выслушали.

Пятно яркого, словно отражающегося от полированной поверхности стола света ламп неожиданно стало намного мягче, слабее. Светослав смотрел с удивлением в направлении, куда ему указывал рукой Ольсинор. Явно недовольный магнод, сложив руки на груди, сидел на краю столешницы и хмуро смотрел на князя, который разглядывал его словно какую-то букашку, прищурившись и сморщив нос.

— Не стоило, Ольсинор… — проговорил Ог. — Не все обладают величием эльфов, чтобы принять малое во внимание.

Он говорил достаточно громко, хотя что удивляться, — гудение большого жука мы ведь тоже слышим. А Ог обладал прекрасным баритоном. И поэтому Светослав его расслышал очень хорошо. Он улыбнулся.

— Значит, Ог. — Произнес Светослав. — Ну, что ж… пожалуй, ты убедил меня, Ольсинор. Надо меняться… Вот и внук вперед меня понял важность союза с драконами. Да может оно и правильно, уйти теперь из крепости, — кто знает, как оно все обернется, — тихо добавил князь. — Много народу сюда всякого пособралось, крепость готова к осаде, да только воинов мало…

— Эльфы идут вам на помощь, князь, Свей приведет драконов и разобьем мы вместе рать темную…

Светослав кивал головой, слушая эльфа. Он вдруг встрепенулся, стало заметно, что он очень стар уже, горе сломило его сильно.

— Ты знаешь, Ольсинор, отправил я по заимкам клич, справил отряды малые, которые бы словно из-под земли появлялись бы перед погаными, и терялись вновь, будто их и не было, унося с собой их жизни… Чтобы было им на нашей земле нерадостно, чтоб горела она у них под ногами! Очень мне в том помогли гномы, много ходов тайных они знают…

— То хорошая мысль, Светослав! Это заставит орков метаться в поисках врагов, ожидая их из-за каждого поворота… Замечательно!

— Игорь придумал то, мне же довелось лишь исполнить его волю уже после смерти. Много мы об этом с ним толковали… Он и по лесам нашим везде тайники сотворил с оружием. — Хоть и остра еще была боль, но в разговоре и заботах князь забывался. — Дундарий, со стен известий не приносили?

Домовой выглянул из-за двери и помотал головой. Князь встал.

— Все готово, Ольсинор. Хоть и не можем мы выйти в поле и сразиться, слишком много женщин и детей собралось в крепости, но отпор дать в наших силах. Крепость стоит на обрыве, с этой стороны к нам не подойти, стены крепки не только камнем, но и заветным словом, запасы хорошие сделаны, воды вдосталь… Будем ждать подкрепления, оборону держать, а как драконы придут — выйдем… А там уж в честном бою пускай решится, кому жить на этой земле!

Стали слышны крики на улице. Князь быстро подошел к окну и распахнул его настежь. Люди бежали к крепостной стене… Завея завыла… Дундарий вбежал в залу, крича:

— Мертвые, князь, в доме!!!

Воин в кольчуге поверх меховой куртки, вбежав, сходу крикнул, остановившись на пороге:

— Орки под стенами, князь!

— Ну, стало быть пришли… — проговорил Светослав и уже громче добавил, — Иду, Алекша! До рассвета выстоим, ребятушки, значит еще поживем, родные!!! — крикнул он Алекше, позади которого показался отвратительный призрак.

Но свет, падавший в темный коридор из освещенной залы, ему помешал и он, воя, исчез… чтобы объявиться где-то на темной улице… Истошные вопли доносились оттуда… Люди метались по ночному городу, и лишь немногие, зная заклинание, возвращающее мертвого в могилу, противостояли тем, перед кем у живых всегда был исконный, животный страх…

Эльф и князь, молча, словно поняв друг друга с полуслова, вдруг затянули монотонную песню… Слова ее на эльфийском языке зазвучали очень тихо… Продолжая их повторять вновь и вновь, князь с мечом сына выбежал в коридор… Здесь царила паника… Визг и нечеловеческий вой… Ольсинор следовал за Светославом. Ровное пятно света окружало их — Ог летел рядом.

Заунывная песня, несущая древнее заклятие эльфов, подхватывалась теми, кто знал ее… Монотонный гул, многоголосый и мощный, летел отовсюду… Но если бы этого было достаточно, было бы слишком просто… Надо убить мертвого вновь, чтобы он ушел, а древняя песня не позволит ему больше воскреснуть никогда…

Мертвые вставали из-под земли отовсюду. Подрагивающей походкой их гнилостные тела тянулись вдоль улиц, проходили сквозь стены… Цеплялись за людей и тащили их за собой… Слыша песню, они поворачивали в обратную сторону и снова шли, унося все живое…

Зажженные повсюду факелы чадили, и в свете их мелькали люди… Князь ожесточенно, словно в забытьи, рубил и рубил мерзкие безжизненные тела, которые вставали и вставали перед ним… И шептал, шептал слова древней песни:

Ши ангаларх, дра ангаларх

Ил Драисиве, ил Драисиве…

…в Драисиве — город мертвых, навсегда отправляя одного за другим своих врагов… Ему вторил Ольсинор. Обоерукие воины, они словно прекрасное отражение друг друга, сражались, зная, что сзади друг, который друга закроет даже ценой собственной жизни…

Первые лучи солнца, восходящего над вековым, бескрайним лесом, коснулись крыш города, когда с нашествием мертвецов было почти покончено. Но измученные бессонной ночью жители города и те, кто укрылся в его стенах, обрадовавшиеся рассвету, словно видели его впервые, невольно обращались в сторону крепостных стен…

Раннее зимнее утро. Стены крепости во вздрагивающих всполохах факелов. Непрерывный поток темных кочевников словно черная река течет по дороге, раздваиваясь и окружая будто змеями стены крепости. Далеко… Стрелы не долетят… А враг идет и идет… Слышится визг неведомых злобных животных, которые, проваливаясь по самое брюхо в снег, расползаются по всем полям, лежавшим вокруг города…

Скоро, в считанные часы, Древляна была отрезана от всего мира. Застучали топоры в лесу…

3

Небольшой отряд уходил все дальше от Древляны и к тому часу, когда город был окружен, ровной рысью пересек длинный глубокий овраг, по которому бежал довольно широкий ручей… Там, за его высоким берегом была первая заимка, которая должна была им встретиться на землях лесовичей.

Они уходили на восток, к отрогам Каян. Горная цепь должна была появиться на третий день пути, а пока надо было двигаться вперед и вперед, по возможности без остановок.

Впереди отряда ехал на белоснежном иноходце Рангольф. Сразу за ним, почти след в след, шел другой такой же эльфийский иноходец, на нем ехала Айин. Ее не хотели брать, чтобы не подвергать опасности. Но она оказалась рядом, лишь только миновали излучину Онежи. Рангольф хмуро посмотрел на дочь и ничего не сказал. Если девушка не понимала, как опасно было теперь одной путешествовать по этим местам, то он знал, что не пройдет и часа, как по этой дороге, с которой они сейчас свернут, пройдет темная орда…

За Айин следовал на своем Саврасом Мокша. У лесовичей были широкогрудые, выносливые кони, которые и в бою не испугаются, и в походах не выдохнутся… Следом за Мокшей на слишком рослом для него коне ехал Схлоп.

Свей улыбнулся… Он вспомнил, как в предутренних сумерках, когда все уже были в седле, один Схлоп почему-то все медлил… Он делал какие-то знаки Мокше и злился оттого, что тот его никак не понимал в темноте, еле разгоняемой светляком Ольсинора. Благодаря этим пассам, все обратили внимание на них и теперь недоуменно выжидали, чем же это закончится… Схлоп рассвирипел еще больше. Он вдруг начал в сердцах яростно выкрикивать"… тупые тролли… ехидны вонючие…", но понимая, что все ждут, ушел за свою лошадь и, еще несколько раз тихо выдохнув "ехидны вонючие", сделал какой-то невероятный кульбит… Что там произошло, никто сразу не понял… Только, когда Схлоп свалился словно мешок, громко икнув при этом, Мокша рванул к нему…

После того, как и Мокша скрылся за его лошадью, раздался короткий звук, похожий на удар кулаком, потом сдержанное хмыканье… Через мгновение после этого Схлоп уже восседал, как ни в чем ни бывало, в седле… Никто не произнес ни звука. Лишь время от времени сдавленный приступ то ли смеха, то ли кашля одолевал путников. Схлоп придирчиво принимался всматриваться в него, но безуспешно… Никто не хотел ему напоминать это неприятное для него происшествие…

За Схлопом следовал Умо. Дрод размеренно покачивался на своем вороном жеребце. На голове у него была невысокая конусообразная, лохматая шапка, наверху которой была прикреплена связка змеиных высушенных шкурок. Усохшие головки гадюк на ветру развевались в разные стороны и зловеще постукивали друг об дружку…

Последним ехал Свей на белоснежном скакуне Ольсинора. Они иногда менялись с Мокшей, который время от времени озабоченно оглядывался на парня издалека. Дружиннику не давала покоя мысль, что он увез внука князя без разрешения… Хоть парень уже не юнец, но все же…

Дорога становилась все хуже, превращаясь в еле заметную тропку. Лес здесь был совсем непроходим. Заросли орешника, колючего шиповника, старые поваленные ветрами деревья… Но все бы ничего, только вот лес словно вымер. Ни птица не крикнет, ни ветка не хрустнет. Нехорошо это…

И Мокша, и Схлоп настороженно поглядывали по сторонам. Рангольф же, не оборачиваясь, ехал, и ехал вперед.

Неожиданно он остановился. Мокша мгновенно, словно того и ждал, спешился и подошел к нему. Свей тоже стал пробираться вперед. Тропа была такой узкой, что лошади занимали всю ее ширину. Схлоп же благоразумно остался сидеть верхом, и теперь только вытягивал шею и шипел сквозь зубы:

— Ну, что там?

Мокша вдруг указал на что-то в стороне от дороги и пошел, несильно проваливаясь в неглубокий еще под деревьями снег. Свей догнал его и замер… В кустах были свалены трупы орков. Пятеро…

— Кто такие?

Голос, раздавшийся откуда-то сверху, прозвучал настолько неожиданно, что в руках у всех мгновенно появилось оружие. И только тут Мокша произнес:

— Это свои… Ручьевские…

Над ними, на настиле, еле заметном сквозь ветки кедрача, сидел воин. Он, прищурившись, устало всматривался в их лица, под настилом виднелась прикрепленная веревками решетка с острыми железными зубьями, — приспособа, которая падала на жертву и прошивала ее насквозь. Лесовичи такие ставили на тех тропах, которые вели к границам их края, и в низовьях Онежи, там, где проходили пути кочевников.

— Мокша, ты? — спросил вновь воин и, ловко повисая на сильных руках, спрыгнул вниз. — Что это вы — никак гуляете? — неодобрительно он глянул на красивых, бросающихся в глаза эльфов, задержав ненадолго взгляд на Свее, и уставившись на дрода. — А этот что с вами делает? Дроды пошли на сговор с предателем Браггом!

Мокша словно мимо ушей пропустил довольно грубую речь воина и, кивнув в сторону орков, спросил, понизив голос:

— Это вы так их?

— Да… Всю деревню вырезали, уроды, детей порубали… — лесович махнул рукой, оборвав себя на полуслове. — А ты кто будешь? Больно лицо твое знакомо? — проговорил он, уставившись на Свея.

— Свей я… — коротко ответил княжич и добавил. — Славное дело делаете…

— Неужели всю Ручьевку так и порезали? Что ж гады делают-то! Древляну окружили, слышали? — Мокша вновь обратился к воину, который не сводил глаз со Свея, признав, похоже в Свее княжича.

С тропы Рангольф тихо произнес:

— Пора…

Лесовичи и сами понимали, что пора… только тянущее за душу чувство, что может видят они этого самого воина в последний раз, что уходят от осажденной Древляны, что здесь остается все самое дорогое — родная земля, друзья… не отпускало…

Они уходили… Обернувшись, Мокша уже не увидел воина… Схроны, на то и схроны, объяснил ему Свей, чтобы схорониться до поры, а потом напасть на врага неожиданно, чтобы показалось врагу, что земля горит у него под ногами, что за каждым кустом его ждет нож или меч, или смертельное заклятие…

И ведь совсем недавно, неделю назад, они с отцом готовили эти самые схроны. Лесовичи сами себя так и назвали тогда в шутку по названию тайников с оружием.

Свей вспоминал, как отец основательно выбирал места, где могло сохраниться в целости оружие: мечи, большие и малые, двуручные — широкие, тяжелые… короткие, которые воины обычно держали в голенище сапога, пики, луки, стрелы и обычные, и с серебряными наконечниками, палицы… Держали эти места в тайне, рассказывая о них лишь старшинам на заимках, тем, кому и придется вооружать народ…

И не было уже радости Свею оттого, что он идет к Каянам, казалось это детской забавой по сравнению с тем, что начиналось здесь. И эльфы, Айин… казались чересчур прекрасными, словно сказка, а быль… она кровавая, страшная… И лицо матери и отца вновь вставало перед ним в всполохах огня и дыма… Он, Свей, словно бросал их всех, будто предавал…

4

И снова потянулась дорога… Теперь Мокша ехал впереди… Лесович время от времени постукивал по вековым деревьям ладонью, хмурился, словно что-то было не так, но ехал дальше, ничего не объясняя. Разговаривать никому не хотелось. Айин, будто прочитав мысли Свея, закрылась от него, и иногда обращалась к дроду, который, казалось, сейчас вывалится из седла от счастья…

Солнце садилось за верхушки деревьев. Багровый закат обещал мороз, и на самом деле заметно холодало. Пора было подумать о ночлеге и для путников, и для лошадей. Но Мокша словно все ждал чего-то…

Однако, в очередной раз стукнув по сосне, он обернулся:

— Скоро будет Волчья заимка. Там и заночуем… — И добавил, разведя руками, — леший словно провалился!.. Зову, зову его…

И, действительно, скоро, взобравшись на очередной взгорок, все увидели уже в вечерних, морозных сумерках с десяток домов в ложбине, окутанных печным дымом и паром.

Путники заметно прибавили ход. Лошади, покрытые инеем, принялись всхрапывать, почуяв близкое жилье.

Бревенчатые дома стояли близко друг к другу, но не образовывали улицу. Высокие заборы, узкие двери и окна, чтобы не так просто было врагу в дом попасть… Дома добротные, бревенчатые… Слабый свет лучины сочился сквозь слюдяные оконца, да и то в двух-трех домах. Большие собаки, к ночи спущенные с цепи, лаяли за заборами, срываясь на хрип…

Спустившись в овраг, путники устало разглядывали уже почти в полной темноте безлюдный проулок, в который уверенно вел их Мокша. Когда лесович остановился, все по очереди вытянули шею, чтобы взглянуть, что там.

Высокий, худой словно жердь, мужчина в наброшенном на плечи тулупе, стоял, слившись в сумерках с серым забором. Молча, он отворил ворота и, взяв под уздцы Саврасого, ввел его во двор, за ним последовали остальные…

Двор был неширок. Лохматый пес лишь рвался и хрипел от злости, уже посаженный на цепь, — хозяин ждал гостей. Молодой лесович, судя по всему, сын хозяина, быстро управлялся с лошадьми, с удивлением разглядывая эльфов.

Спешившись, каждый первым делом расправлял затекшие плечи, ноги, стряхивали куржак, повисший на бровях, шапках… Усталость брала свое — хотелось упасть и не двигаться. А Айин? Свей с любопытством поглядывал на девушку, которая, казалось, была невозмутима…

И только войдя в дом, и взглянув в ее осунувшееся лицо, он понял, как она измучена. Сев в уголок к печке, она закрыла глаза, сложила руки на коленях и замерла… и уже через мгновение дыхание ее стало ровным, губы приоткрылись… она спала. Свей как зачарованный смотрел на нее — это была такая необычная красота.

Длинные пряди волос выбились из-под плаща, в котором она так и уснула, и теперь мягко подчеркивали нежный овал лица. Все в нем Свею казалось прекрасным: и длинные ресницы слегка раскосых глаз, и тонкий нос, и яркие с мороза губы… Нежное вытянутое ушко задиристо торчало из вороха спутавшихся русых волос — Свей подумал, что эльфы словно нарочно выставляют их напоказ… И тут его кто-то сильно толкнул…

Дрод! Он прошел мимо и… обернулся… и пожал плечами… Извиняется? Или издевается?

Рангольф, заметив, что Айин спит, подошел, склонился над дочерью и, легко подняв ее, понес в дальний, темный угол большой единственной комнаты в доме. Там уже были застелены широкие лавки и забросаны медвежьими шкурами…

У стола улыбчивая, щедрая на ласковое слово хозяйка, назвавшаяся Лесей, собирала ужин. Горшок с густым наваристым супом с зайчатиной, круглый хлеб, солонина, нарезанная крупными ломтями…

Все потянулись к столу. Обхватив глубокую глиняную чашку, Свей жадно принялся есть горячее вкусное варево.

Прова, так звали хозяина, потихоньку расспрашивал Мокшу, который, немного совсем поев, отставил чашку. Удивительно было, что Схлоп молчит… но тот ел, не поднимая головы, и лишь пустела чашка, как он тут же протягивал ее готовой услужить Лесе, которую та щедро наполняла.

— Ты, Прова, нас словно ждал… Предупредил кто? — спросил дружинник.

— Про вас еще от ручья знаем, думали раньше придете… — ответил тот. — Неспокойно теперь. Дозоры ставим и днем, и ночью… После того как Ручьевку вырезали, так и ставим… Хорошо еще до орков князь Игорь схронов понаделал. — Тут Прова посмотрел на Свея, — видел я тебя как-то с отцом… Жаль его, хороший был воин…

Он помолчал, опустив голову и глядя отрешенно куда-то в пол. Чувствовалась и жесткость в нем, и властность. И нельзя было здесь в лесу без этого, не выжить. Небольшие его, глубоко посаженые глаза вновь принялись изучать гостей.

— Вот ты, дрод… — очень пренебрежительно обратился он к Умо, который только вскинул небольшие чернющие глаза на него из-за сальных прядей волос, среди которых болтались сушеные змеиные головки, — почему ты не со своими? Ходишь, трясешь здесь своими змеюками… Знаешь ведь, что противно на тебя глядеть, а все равно трясешь… — Чувствовалось, что Прова решил отвести душу, что называется, и вцепился в несчастного дрода мертвой хваткой. — Ох, не люблю я вас, ненашенские вы…

Умо опустил руки с похлебкой и так и сидел, пристально уставившись на лесовича, словно ждал, когда тот все выскажет, чтобы ответить.

Но Рангольф вдруг проговорил:

— Тихо…

Все и так молчали, раздосадованные злой выходкой хозяина. А тут даже Леся остановилась на полпути, отрезая хлеб, зажав в кулаке большой охотничий нож и прижав к груди круглую булку.

Но пока в этой тишине… была только… тишина… Звякнула цепь во дворе… Вздохнул маленький сынишка хозяев во сне, перевернувшись на другой бок… И только тут не услышали, а скорее почувствовали все… топот… дробный топот неподкованных, быстро бегущих тварей…

Прова мгновенно переменился в лице… Схватив висевший конец толстой веревки, уходившей куда-то на крышу, он принялся его отчаянно дергать, в то же время крича жене:

— Поганые!!! Лезьте в подпол!!! Скорее!!!

Вдруг под крышей задергалась, загремела удивившая всех поначалу связка старого проржавевшего железа… обломки старых мечей, ножей, сохи… которые были увязаны вместе и подвешены к потолку. Все это теперь тряслось и назойливо звякало. Прова досадливо рявкнул:

— Поздно, поздно предупреждают!

В общей сутолоке Прова не забывал подбегать время от времени к своей веревке и дернуть ее хоть раз, подавая сигнал другим домам о надвигающейся смертельной опасности…

Леся торопливо спускала одетых детей в подпол, когда же все были там, она хотела сама остаться, но Прова ее почти впихнул в тянущий холодом проход. Старший сын оставался с отцом, и глаза матери тоскливо смотрели на него, пока дверца люка не закрылась над нею, но так и не произнесла ни слова — нельзя воину жалостью размягчать душу…

В доме уже никого не было, когда по деревне заметались тени.

Неслись орки молча, не заботясь особенно, слышат их или нет… Просто твари они да и все, о чем им говорить между собой, так говорили лесовичи после первого их кровавого набега. Темные, кровожадные твари… В глазницах которых металась дикая необузданная ярость, обличьем которые были страшнее зверя лесного, мерзкие черты которого долго еще помнились и были страшным сном в ночи…

Собаки, срываясь на хрип, рвались на заборы, чуя отвратительный смрадный дух пришельцев… Не успевал Прова увести пса, и теперь он, спрятавшись на чердаке дома, посматривал на него и мотал головой, словно ругая себя…

Когда три десятка орков влетели в узкий проход между домами, была пущена первая стрела Провой, и словно град обрушился на головы завертевшихся наездников — со всех чердаков, из-за углов домов, из-за заборов полетели стрелы… Не все они попадали в цель, темно было, да все равно урон нанесли немалый…

Орки разделились… Одни, ломая ворота, рвались в дома, другие, издавая мерзкий рев, бросались всюду, откуда летели стрелы… Прячась в тени заборов, они высматривали защитников… Лесовичей, защищающих деревню, было от силы десятка два, да и то вместе с гостями.

Рангольф, бросив несколько слов дочери на своем языке, с Мокшей ушел сразу, растворившись в темноте, и сейчас тот и другой появлялись, словно призраки, из ниоткуда перед мерзкими тварями. Их мечи без устали рубили и рубили, мелькая в свете луны, вышедшей к этому времени на небо. Ее неяркий свет залил мертвенной синевой лесную ложбину, и страшные тени носились там…

Схлоп со своими длинными, не по росту, мечами, дико орущий и кружащийся вокруг себя привлек к себе сразу нескольких орков, понадеявшихся на легкую победу… Но не тут-то было. Отважный гном мастерски владел мечами, и они, бросившись на него, один за другим валились молниеносно располосованные острым клинком…

Свей, выскользнувший уже почти в темноту, был остановлен быстрым шепотом Провы:

— Погоди, княжич, здесь рядом дома беззащитные… в одном мальчонка лет одиннадцати остался за отца и в другом одни женщины… Ступай туда! Прикроешь их!

Перевалившись через забор, Свей понял, что здесь орки уже в доме. Отчаянные крики неслись оттуда. Звероподобная тень пошла на него, обдав зловонием, и еще одна… И вспомнилось все… И меч снова рубил, и рубил… Прорвавшись в дом, княжич успел лишь спасти мальчонку, который, забившись в угол, затравленно бился в жутком страхе и женщину, размахивавшую большим для нее, тяжелым мечом из последних сил… Мальчик постарше и старуха были мертвы…

Когда утихли отчаянные крики, когда Свей, Мокша и Рангольф обошли все дворы, чтобы не осталось ни одной мерзкой твари в деревне, страшных тварей, которым и страх-то был неведом, лишь звериный визг издавали они, почуяв смертельную опасность… Когда пересчитали свои потери, только тогда оказалось, что нет среди них дрода.

Айин, которая немало потрепала орков, стреляя из лука, перебираясь с крыши на крышу, она словно легкая тень, скользила над головами и разила их без промаха, прекрасно видя в темноте… тихо сказала, что знает, где Умо.

Умо погиб. Маленький дрод был просто смят орком… Он убил одного, но подоспел следующий… Айин достала его стрелой, но было поздно…

И Прова был ранен, и в других дворах были убитые и раненные. Но деревня была сохранена. Живы дети, а это главное…

Утро наступило солнечное, да тихо было в домах, кровь и порушенные заборы, неубранные еще трупы пришельцев, собранные в одном месте… и приготовления к погребальному костру…

Только к вечеру, похоронив маленького дрода, путники решили тронуться в путь… Лошади отдохнули, а ночная темень — не помеха эльфу и лесовичу. Да и была надежда у Мокши, что Корча все-таки откликнется, хоть теперь и зима, и леший в это время года спит.

Недалеко ушли от деревни, когда лесович вдруг присмотрелся к одной из сосен и, свесившись немного в седле, ударил ладонью по широкому неохватному стволу, проговорив негромко:

— Пусти, леший, я тебе еще пригожусь…

В стволе небыстро стало открываться отверстие, из которого потянуло затхлостью и теплом…

Бешеные глаза вдруг глянули из темноты прохода, и голос Корчи произнес:

— Куда, Мокша? Тю-ю… и Схлоп здесь!

— Здоров будь, Лешак!!! — стараясь, чтобы его услышали, заголосил, молчавший до сей поры, Схлоп.

— К Каянам, Корча, к Цаву… — говорил тем временем озабоченно Мокша.

Пока он говорил, вдруг целая лавина снега с ветвей сосны съехала на Схлопа, который сразу превратился в сугроб. И лешачий хохот разлетелся по всему лесу, вспугивая мертвую тишину, поднимая затрещавшую на все окрестности сороку… Словно было все как обычно, словно не было войны…