Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

1

Два потайных хода было прорыто лесовичами под городские стены. Долго и основательно делались эти проходы, укреплялись своды, выравнивался пол — не на один век. Тогда все делалось так, чтобы детям и внукам не пришлось переделывать, а радостно было пользоваться, и удивлялись бы они мастерству отцов. Так и город строился, удивительной красоты деревянный город — Древляна. Башенки и терема, с любовью украшенные дивной работы резьбой, слюдяные окна со ставнями, на которых хитро переплелись травы, зверь и птица… дорожки, мощенные гладким речным камнем, скамеечки и завалинки в тени густых яблоневых садов… Красивый город.

Только видно нельзя народу, как и отдельно взятому человеку, отрываться от своих корней. Оторвавшись от россичей, лесовичи оказались лицом к лицу с миром, им до сих пор неизвестным. Время словно остановилось для них. Существа, прежде скользившие мимо них тенью, теперь, впустив их в собственный мир, не прятались… Любопытные, иногда назойливые коротышки, называющие себя гномами, домовые… Духи лесные, прежде неведомые и непостижимые, а теперь соседи… Мир чаще недобрый, непредсказуемый…

Но время шло, и появлялись друзья. Северный народ, называющий себя эльфами, — величественные, отважные в бою воины, никогда не отказывали в помощи. Постигая их знания, лесовичи словно учились жить заново.

…Потайные ходы делались во времена Всеслава, когда шло строительство города. Тогда лесовичи полагались только на свою силу и отвагу, стремились защитить свой род от врагов. Но враг в этом мире часто легко преодолевал и стены, и рвы, и поэтому ходы редко использовались и вскоре оказались в запустении.

Пока однажды, в одном из них, в том, который выходил на опушку леса в версте от городской стены, не поселился старый гном Схлоп, полное его имя, как он сам утверждал, было Сахлопивур…

Это был смешной, ворчливый старик, коротконогий, кряжистый, доходивший до середины плеча Мокше. Мокша и так бывал очень часто у Схлопа, а после того, как умерла при родах его Млава вместе с новорожденным сыном, и вовсе поселился здесь, где день и ночь шумел лес, словно убаюкивая его боль. А что еще нужно человеку, у которого отобрали самое дорогое?

Так и теперь, спустившись в знакомый овражек на опушке, Мокша спешился и вошел в еле приметный в кустарнике и клочьях желтой травы проход. Лошадь без всадника легко прошла вслед за ним, вытягивая привычно шею. Здесь можно было стоять в полный рост, было сумрачно и холодно, и если не знаешь, что там дальше теплое, уютное жилище, то можешь принять это место за обычную пещерку в обрывистой стене оврага, созданную природой. Мокша же, стряхивая снег и сняв шапку, шагнул немного вправо и оказался в полной темноте. Еще шаг, второй… Рука привычно нащупала дверь и дернула ее на себя. Свет и тепло хлынули в мрачное подземелье, освещая глинистые стены и корни, которые, словно змеи, свисали с потолка.

— Живой, чертяка… — проговорил Мокша, увидев заспешившего ему на встречу Схлопа.

Гном, широко улыбаясь, хлопнул лесовича сильными короткими руками по плечам, стукнул два раза в бок кулаком, отчего Мокша охнул и уперся спиной в стену. Засмеявшись, Мокша принялся стаскивать с себя промокшую одежду, а гном, насмешливо посматривая на него из-под густых бровей, нахмурился вдруг, увидев свежую кровь на плаще.

— Поганых встретил? Где? — быстро спросил он.

Голос у него был зычный. При его невысоком росте он имел необъятный, мощный торс, короткую шею, и когда начинал говорить вот так, то выглядел довольно сурово.

— Только что… Четверо шли к городской стене… Да в полуверсте от тебя. Все проспал ты, Схлоп… — обернувшись к гному, усмехнулся Мокша.

Гном пожал плечами и тоже ухмыльнулся в жесткие с проседью усы.

— Не могет того быть… Как есть, ни день, ни ночь глаз не сомкнул! Ну, ежели только вот с устатку… — с хитрецой зыркнул он на лесовича.

На столе красовался глиняный, пузатый кувшин с брагой. Наломанный большими кусками ржаной хлеб с салом, в котором торчал большой охотничий нож, лежали на круглом столе. Стол был вырублен из ствола старого дуба, из того же ствола чурбаки служили сиденьем, деревянный ковш был наполовину наполнен брагой, и кисло-сладкий запах забродивших ягод "ударил" сразу по носу вошедшему с мороза лесовичу.

Но, если бы раньше Мокша не отказался бы посидеть со старым другом и поболтать по душам, то сейчас он торопился. Достав из ларя в углу сухую одежду, он переоделся и глянул на Схлопа вопросительно:

— Ты со мной? — сказал он, застегивая плащ.

Тот, на ходу заворачивая в тряпицу и пряча за пазуху хлеб и сало, кивнул головой и схватил короткую меховую куртку. Уже на выходе из жилища он обернулся и щелчком коротких пальцев погасил лучину на столе.

Подземный переход имел множество ответвлений в этом месте. Работящий гном понарыл себе целую анфиладу комнат, которые имели по несколько входов и выходов как в основной туннель, так и обходные проходы к лесу и в город. Была здесь и небольшая конюшня. Схлоп, да и остальные гномы в Заонежье, из-за своего невысокого роста пользовались лохматыми пони, которых приводили из удивительной страны северных эльфов. А эльфы везли их из-за моря… Но и обычные лошади лесовичей, высокие, широкогрудые, с длинной шелковистой гривой, здесь находили приют.

Сейчас, наскоро заглянув в конюшню, и, удостоверившись, что его Саврасый накормлен и насухо вычищен Ригурном, малявкой домовым, который сразу поселился у Схлопа, как только тот обосновался на лесной опушке.

Вообще, гномов в Заонежье было очень много… Они объявились сразу, лишь только лесовичей, назойливо мешавшихся с некоторых пор на каждом шагу вниз по Онеже, было решено принять в древнюю страну Ив. Лесовичи и не ведали, что решается их судьба. Совет Девяти долго присматривался к новому народу, который не только не собирался никуда уходить, а, напротив, строился и обживался, защищал свои новые поселения и не обижал невидимых ему соседей, присутствие которых он не мог не почувствовать. Россичи всегда относились с уважением к чужим верованиям и богам, и лесовичи не изменяли древним обычаям родного племени. Они чтили лесных духов, домовых, им не мешало то, что они их не видят. И такое отношение к существам, населяющим эти места, не могло остаться незамеченным. Их стали уважать.

Больше всех их на том давнем Совете защищали гномы. Они впервые за долгое время почувствовали себя в лесах Заонежья в безопасности, когда сюда пришли лесовичи. Темные силы, обнаружив в этом народе скрытую себе угрозу, затаились, отступили… Эльфы, народ-провидец, давно в своих рукописях видевшие следы неизвестного племени, уходившие в грозное, но славное будущее страны Ив, молчали на Совете. Но когда пришло время принимать решение, они неожиданно отдали свой голос за лесовичей. К этим воинам света прислушивалось большинство, и те, кто были против — промолчали, решив, что неопытные в таинственном течении жизни в Заонежье лесовичи быстро исчезнут, сгинут, пропадут…

2

Княжеские хоромы высились затейливыми башенками и теремами, соединенными переходами и террасами, в самом центре Древляны. Окруженный большим подворьем с конюшнями, сараями, амбарами для зерна, сеновалами, дом сейчас спал. Только красное, украшенное резными перилами крыльцо освещалось факелами. Большие псы-волкодавы, размером с трехмесячного теленка, спали прямо на снегу, изредка поднимая большие кудлатые морды, и тогда в темноте позвякивали цепи.

Лесовичи всегда жили общиной. Равенство было заветом их предков. И не было у них князей, когда они пришли в Заонежье. Это были охотники. Их жены, дети, старики вели нехитрое домашнее хозяйство. Осев в этих местах, и быстро истребив зверье в округе, лесовичи призадумались, как жить дальше. Идти было больше некуда… Возвращаться на покинутые земли они не хотели, а здесь и справа, и слева жил таинственный народ, к войне с которым простодушные лесовичи были еще не готовы. Так и повелось с тех пор, что часть их стала обрабатывать землю, очищая от леса большие поляны и засевая их рожью… А часть, молодые обученные воины, защищала остальных.

Сколько сотен лет и зим прошло с тех пор? Тринадцать веков уж минуло… Изменился лесной народ… Научился заслоны достойные существам темным создавать. Стали строить хорошие дома и носить красивую одежду, многое переняв у эльфов. Но и росскую науку: постоять за себя и за род свой — не забыли. Воины эти отличались прекрасной выучкой и выносливостью. Многочасовые учения верховой езде, стрельбе из лука были каждодневным выматывающим трудом. Взрослый воин легко мог управлять лошадью только лишь усилием ног, а то и так пережать ее бока, что ломались ребра. Выученные обоерукому бою на мечах, легко управлявшиеся с тяжелым двуручным мечом, они были серьезным и неутомимым противником в сражении. Но только лишь злобные рукайи иногда нарушали их границы да дикие племена кочевников-угуров изредка поднимались по берегам Онежи.

Рукайями лесовичи прозвали народец, проживающий на болотах. Смутными тенями скользили они по мшистой поверхности трясины, не проваливаясь, словно паря над ней. Повиснув на ветвях деревьев, они цепляли длинными цепкими руками жертву и утаскивали ее к себе, и никто больше не видел тех людей. Давно поняли лесовичи, что рукайи просто упыри, кровососы, и простым оружием можно долго бряцать перед их носом, да толку от этого мало… С тех пор у каждого воина в колчане были осиновые стрелы с серебряным наконечником, а во всяком жилище припасены осиновые заостренные колья… С волками жить — по-волчьи выть… Приходилось привыкать…

Угуры же появлялись обычно внезапно, в начале лета, как только река возвращалась в свои берега после весеннего половодья. Поднявшись от устья Онежи, они на своих низкорослых, крепких степных лошадях врывались в поселения лесовичей, грабили, убивали, жгли, уводили в полон женщин и детей… Начиная с весенних распутиц, лесовичи стали выставлять дозоры по Онеже, и до самых осенних заморозков слышна была для уха посвященного перекличка воинов, которые, проверяли, жив ли дозор тот, что впереди и тот, что позади своего.

Все чаще лесовичи использовали заклятия и магические заклинания, брошенные случайно в их присутствии гномом, или отправляли детей учиться в край Желтых Гор к эльфам. И стали с ними осторожнее рукайи, а дикие угуры боялись как огня взгляда взрослого лесовича, который мог обездвижить или даже убить противника.

Немногочисленный был народ лесовичей, две крупные крепости были построены ими — Древляна и Заонежье — деревянные города, обнесенные каменными стенами. Большинство же из них жило небольшими поселениями, домов на пять-шесть. Много их было разбросано по Заонежским лесам…

…Сюда в княжеский дом Светослава в Древляне тайным ходом и направлялся Мокша с Схлопом. В темноте, которая привычному глазу не была помехой, они быстро шли друг за другом. Некоторое время туннель уводил вниз, под ров с водой, а потом стал подниматься в горку. Здесь стали появляться справа и слева в стене другие проходы, ответвления, которые уходили к крепостной стене, к сторожевым вышкам, и, наконец, очередной проход оказался заперт кованой дверью. Мокша остановился, глянул на Схлопа и постучал.

Дверь открылась быстро и бесшумно. Удивленное, уставшее от бессонной ночи, лицо воина смотрело на них в еле разгоняемом факелом на стене мраке. Но узнав Мокшу и Схлопа, воин кивнул головой, и коротко сказал, отступив в сторону:

— Вас давно ждут…

Дальше опять потянулся переход, встретился еще один дозорный… Уже пошли стены, выложенные камнем. Еще одна дверь, теперь — выше, и Мокше не надо было нагибать голову, чтобы пройти через нее, и еще один дозорный.

Пахнуло теплом жилища. Здесь, в подвале княжеского дома, куда выходил подземный переход, было светло. Два круглых светильника из прозрачного стекла, которое лесовичей научили делать стеклодувы из страны Желтых Гор, освещали мрачноватое, сырое помещение голубым магическим огнем. Тут никого не было. Но Мокша знал, здесь надо подождать. Да и единственную, уводящую в дом дверь, так просто не откроешь. Хранитель княжеского дома, старый домовой Дундарий хорошо знал свое дело. Его затворы останавливали даже некоторых эльфов. Старый князь посмеивался, глядя на такой конфуз, и приговаривал:

— Ай да, Дундарий, лешачий сын, покажи ты им силушку росского слова!

Мокша вздрогнул от неожиданности, когда Схлоп вдруг пробубнил:

— Тьфу ты, нечисть!

— Кого это ты? — спросил Мокша, нехотя шевельнувшись уставшим от долгого пути телом.

— Да, Завейка сейчас как из угла-то глянет! — Схлопа аж всего передернуло. — Вот не свезло князю с дочкой!

Завея, старшая дочь князя, черноглазая красавица, вот уже десять лет как сидела взаперти в своих комнатах. В детстве на нее напал рукайя. Девчонка самовольничала часто, так было и в тот раз. Ушла без спросу в лес, и словно нарочно к болотам пошла. Ну, а там, известное дело… у рукайи руки длинные, как говорят лесовичи. Потом нашли ее, отбили у упыря, а поздно — попил он ее крови-то. Значит, и она теперь сродни рукайям, только дочь княжеская, вот и держат ее с тех пор под затвором Дундария. Прислуживала ей старая ведунья, гномица Агата. Неместных она была кровей, ее предки с западных земель пришли, и поэтому Агата с упырями умела управляться лихо. Только научилась Завея, оставаясь на месте под присмотром гномицы, в то же время блуждать тенью везде. Вот и сейчас, похоже, подсматривала, что за переполох в доме отца. А то, что дозорные уже наверняка доложили князю о приходе Мокши, сомнений быть не могло. Вездесущий Дундарий справно доставлял все весточки от них Светославу в любое время дня и ночи.

Схлоп, заметно скучая, прохаживался, из угла в угол, бубня что-то под нос, а Мокша, закрыв устало глаза, сидел на лавке, стоявшей вдоль стены, когда, наконец, дверь отворилась, и старый Дундарь ворчливо проговорил, появляясь из-за косяка:

— Мокшу ждут… Проходи… А ты, Схлоп, чего приперся? — его маленькие глазки из-под седых бровей ехидно посматривали на гнома.

Схлоп, у которого левый глаз был косой от давнишней раны, от обиды закосил еще больше. С малорослым хранителем княжеского дома они были старые знакомые. Но Схлопа так просто не возьмешь, он прищурился, зная свою слабость на левый глаз, и небрежно бросил:

— Оно, конечно, некоторым Дундукам все дундарево… — он выдержал паузу, — а кто-то всю ночь, глаз не сомкнувши, по лесу перся… Сколько мы поганых, Мокша, перебили четверых или поболе будет?

Его левый глаз отчаянно то ли косил, то ли подмигивал лесовичу, и тот не устоял:

— Четверых, Схлоп, четверых… — И засмеялся.

Дундарий нахмурился, его лысина в ореоле седых, редких волос порозовела от досады. Потом он откашлялся, прерывая слова Мокши, и громко проговорил:

— А ты меня дослушал, старый мерин?! Я ж тебе когда еще говорил, что не заходишь, сидишь там у себя на опушке!!!

Мокша уже входил в большую княжескую залу, когда расслышал, как Дундарий, уводя Схлопа к себе, говорил, конфузясь, тому в широкую спину:

— Сахлопивур… ты не должен, старый черт… обижаться на меня…

— Не… Дундарь… так просто не отделаешься… — хмыкнул ему в ответ Схлоп.

3

Большая комната, несмотря на поздний час, хорошо освещалась множеством светильников, разбросанных словно звезды по невысокому потолку. Они были меньше тех, которые освещали подвал, но их было много…

В эту залу обычным путем можно было попасть через красное крыльцо. Раскинувшаяся от одной стены большого дома до другой, она освещалась днем шестью небольшими окнами. Причудливые витражи, заимствованные у эльфов, но выполненные росскими мастерами, притягивали взгляд игрой света в многоцветье стекла и спрятанными умелой рукой образами зверей и птиц, солнца и луны… Потолок поддерживался деревянными столбами, изрезанными древними рунами…

Сейчас в комнате находились трое.

Высокий крепкий старик с длинными белыми волосами, собранными на затылке в пучок, в свободно падающей мягкими складками, не подпоясанной рубахе из отбеленного на жарком, летнем солнце льна и таких же штанах, сидел, откинувшись на спинку широкого кресла с высокой спинкой. Его босые ноги утопали в роскошной медвежьей шкуре… То был сам Светослав. Лицо его с крупными чертами, было изборождено морщинами. И печать глубокого горя лежала на нем.

На широкой лавке, стоявшей вдоль стены, на пушистом ковре ручной работы гномов, раскинувшись, спал юноша… Красивое лицо его было омрачено тревогой, иногда его рука вскидывалась во сне и падала…

Внук Светослава Свей сегодня днем прибыл из разбитого города Заонежья с обозом и с теми малочисленными выжившими после страшной бойни, устроенной налетевшими внезапно кочевниками.

Крик и вой снова поднялся по всей Древляне. Вновь и вновь расспрашивая прибывших, измученных виденным и пережитым, узнавая подробности гибели родственников или знакомых, со смешанным чувством любопытства и отвращения выведывая все о темных пришельцах, лесовичи еще долго не уходили от дома князя, куда привезли тело его погибшего сына Игоря, словно могли своим присутствием как-то облегчить горе старика.

Игорь погиб на крепостной стене, когда орки уже вошли в город, и черные потоки крови и смертельного ужаса потекли по его улицам. Не оставив камня на камне, жестоко добивая раненых, не щадя женщин и детей — в полон темные никого не брали, — орки ушли… Выжили лишь те, кого завалило камнем разрушенного дома, те, кто по немощи своей забился в щель, да те, кого раненного завалило трупами убитых врагов, как случилось со Свеем…

Вдоль стены напротив на коврах были разложены доспехи и оружие сына. Светослав, коснувшись взглядом их, мрачнел и замолкал…

Его собеседник сейчас сидел за круглым красивым столом с гладкой отполированной, словно стекло, поверхностью в мягком кресле, покрытом большой медвежьей шкурой. Холеная рука с длинными пальцами, на одном из которых красовался перстень со знаком Совета Девяти, лежала на столе на листе тончайшей выделки кожи. Это был договор, под которым лесовичи уже в который раз отказывались поставить свое согласие. Договор о том, что их земли, земли по Онеже, являются частью владений Совета, о том, что лесовичи согласны выполнять законы и указы Совета Девяти, а в случае военных действий предоставлять военную помощь.

Совет Девяти это была власть древнего установления, времен незапамятных, летоисчисления от первых хроник отшельника Лаккирия. Эти хроники и начинались описанием собрания, когда народы туманных земель Ив решили объединиться. На этой земле оказались соседями и светлые, и темные существа. Бесконечные, кровопролитные войны привели к тому, что был заключен даже не мир, а жесткое соглашение. Выполнение этого соглашения и контролировалось Советом Девяти. А лесовичи чтили закон своих предков, уважали соседей… но на соглашение не шли… Потому что в Совет Девяти входили все племена, а это значит там были и рукайи, и мертвяки с Дальних Болот, и прочая нечисть.

Их чаще всего представлял мрачный Изъевий. Это он сейчас же после известия о прибытии Свея с телом убитого отца в Древляну оказался в столице лесовичей с намерением подписать злополучное соглашение, воспользовавшись минутой растерянности от поражения и горя.

И теперь, поймав взгляд князя в сторону доспехов погибшего сына, в который раз вкрадчиво повторил:

— Ты, Светослав, должен помнить, что Совет Девяти после подписания соглашения обещает помощь, в том числе и военную…

Светослав поморщился. "Всю душу изъел словно ржа… темный — одно слово…" — подумал он.

— Ты не трынди, Изъевий… — устало отмахнулся от него в который раз князь. — В который раз отвечу тебе, не бывать тому… То наши земли, не простят мне лесовичи во веки, если я позволю рукайям или мертвякам ходить по нашей земле… Ты знаешь, что рукайя напал на мою дочь…

— А если бы было подписано соглашение, этого бы не случилось! — охотно подхватил хитрый Изъевий.

Старый князь только махнул на него рукой… Сколько тогда было разговоров, что рукайя словно знал, куда может отправиться своенравная красавица Завея, что не обошлось здесь без происков властного Изъевия.

Темный маг, прищурясь, рассматривал недовольно князя. "Ох, уж эти лесовичи! С ними все не так… С эльфами, пожалуй, тоже непросто, но у тех за спиной многовековая магия, а эти… На чем стоят? Ведь знает, в чем моя сила, но не согнет своей головы этот лесович… Умрет, но не согнет… " — мысли его вяло текли, так и не находя нужных слов для убеждения.

Это соглашение было далеко не так просто, как казалось. На самом деле, подписывая этот договор, Светослав передал бы всех до единого лесовичей в полное владение Изъевию. Договор имел тайную власть над подписывающим его. Он лишал возможности неповиновения, парализовал волю, превращал в раба. Поэтому Совет Девяти давно потерял свое прежнее значение и оказался в безраздельной власти темного мага. Только эльфы Страны Желтых Гор вышли из Совета и изредка появлялись в Древляне, словно подтверждая свое доверие к лесовичам.

И многие жители страны Ив стекались сюда к князю Светославу, чувствуя гнетущее, все усиливающееся давление темных сил. Здесь, на Онеже дышалось вольнее, и "железная" рука Изъевия не так сильно сжимала горло…

Светослав чувствовал недовольство хитрого оборотня. Тяжелые мысли одолевали его. "Все складывается против лесовичей… Сын Игорь погиб… Заонежье разбито… Мерзкие твари теперь уже у Древляны… Хорошо, хоть Мокша вернулся…" — Светослав шевельнулся.

— Изъевий, оставь меня. — Вдруг властно произнес старик, выпрямившись. — Нужно мне отдохнуть, да и внуку наши разговоры мешают… Довольно.

Изъевий замер. Что случилось? Кто-то должен прийти?.. Или правду старик говорит, и он устал? Хороша защита у Светослава, кто дал ему ее? Злость вскипела в темном эльфе, но он улыбнулся.

— Ты знаешь, где меня искать, Светослав… В трудную минуту позови, — мы поможем тебе. — Изъевий многозначительно посмотрел на князя. — Для тебя наступают тяжелые времена, князь… Очень тяжелые… времена…

Образ Изъевия стал медленно истаивать в воздухе, вскоре осталось лишь лицо… Светослав ждал, он знал, что Дундарий не пустит Мокшу без его знака. А Изъевий растягивал свой уход, как мог… Вскоре остались лишь его злые глаза… Радужные оболочки глаз… Зрачок… Но нет, лесович ждет… И он ушел.

4

Мокша вошел и остановился у порога. Перемена, происшедшая в лице князя с тех пор, как он видел его в последний раз, была поразительной. Он уже знал, что случилось, и что сегодня будет погребальный костер, но видеть всегда сильного и спокойного Светослава таким измученным ему было нестерпимо.

— Здравствуй, князюшко… Пришел я поздно и жалею, что не был в Заонежье и не разделил с Игорем его последний бой… — негромко произнес он.

Светослав поднял руку, словно пресекая все, что хотел сказать Мокша. Жалости не хотелось, сочувствие было в тягость, и Мокша его понимал, знал он, что это такое, терять родного человека. И не сказать не мог… Поэтому просто замолчал, опустив голову. Так они некоторое время и молчали. Пока князь не произнес дрогнувшим голосом, взглянув в загоревшееся рассветом окно.

— Хорошо-то как, Мокша… Солнце встало… Очень любил Игорь этот час утренний, когда все словно загорается жизнью… Ну, да что теперь… Говори, друг… Рассказывай… Да, толкни Свея-то… Он ждал тебя… Все мы ждали.

Но парень и так уже проснулся. Солнечные лучи, брызнув через витражи, добрались и до него. Едва открыв глаза, он вскочил…

"Похож на отца… Да чего там, сразу видно — Светославич… И рост и стать ихняя… А взгляд-то дедов будет, отец Игорь помягче был… И молчун… Слова так просто не бросит… А теперь и подавно… — смерть отца и матери видеть — страшно это…" Смотрел Мокша на Свея и вспоминал друга детства Игоря, и снова на сердце становилось тяжело.

Свей, откинув рукой упавшие на лицо длинные волосы, хмуро взглянул на Мокшу и едва склонил голову, приветствуя.

Мокша прошел и сел за стол, там, где совсем недавно сидел Изъевий.

— Путь мой был, князь, ты знаешь — в Сварожскую Пустошь к отшельнику. — Начал раздумчиво Мокша. Хотелось все рассказать по порядку, ничего не упустить — и мелочи могли оказаться важны. — Идти пришлось, через земли людей… до верховьев Итиля. Волгой теперь его зовут. К отшельнику я пришел только в середине лета, и хорошо — болота просохли, дорога к нему открылась мне, и добрался я до него без препятствий. Не принял он меня в первый день, — сказал: "жди… позову…" Спорить с ним не стал я, стал ждать… Скит его небольшой, стоит в глубине болот. Живет он там совсем один. Спросил я его при встрече: "Не страшно тебе одному-то?.." А он засмеялся в ответ: "А чего бояться? Смерти? Так смерть — избавление…" А я ему, дурак, и говорю: "Ну, так что ж не убьешь себя?" Он замолчал, а потом очень серьезно мне сказал: "А убью себя, — не будет мне избавления…" Не понял я тогда ничего, только уже в дороге назад, перемалывая наши разговоры с ним на много раз, подумал, что ведомо ему, куда после смерти мы уходим, и ведомо, что надо весь путь пройти, не сворачивая и не увиливая, а если свернешь, — худо будет… Сильный человек тот отшельник…

— Не то слово — сильный, если про него, про обычного человека, даже Изъевий знает… — Проговорил в ответ князь. — Так что ж он тебе про нашу беду сказал? Кто эти звери лютые, что даже полона не берут, раненых добивают?

Мокша кивнул головой, давая понять, что он помнит вопросы, с которыми отправился в путь, и продолжил:

— На третий день позвал он меня уже к вечеру и так сказал: "Не сразу, говорит, я понял, что за лесовичи такие и откуда взялись… Но было упоминание одно короткое у летописца Прокопия, что племя россичей разделилось… Одни стали вести оседлый образ жизни, а другие, в основном охотники и воины, уходили все дальше на восток, пока их след, наконец, совсем не был потерян… Ты же мне толкуешь, что вы — россичи, теперь лесовичи, и живете в мире, о котором люди и не подозревают. Ведом и мне этот мир. Великая когда-то страна Ив… Про нее ходят предания… Некоторые даже думают, что ее больше нет, но это не так. Она была скрыта лишь от непосвященных глаз запретом Совета Девяти по требованию правителей тогдашних государств. Божественное и магическое не должно быть доступно простому человеку — так рассудили они. То, что россичи смогли преодолеть запрет и вошли в эту страну, объясняет присутствие в племени сильного оберега… Он же помог вам выстоять против могущественных сил этой страны."

Мокша замолчал. Светослав вдруг хлопнул ладонью по ручке кресла и сказал негромко:

— Дундарий… собери нам чего-нибудь поесть…

Свей, сидел, наклонившись вперед, и не сводил с Мокши глаз. И Мокша заговорил вновь:

— Оберег тот — горсть земли, взятая Всеславом с могильного холма нашего племени перед уходом… Старец сказал мне, что она была рассыпана над первой могилой лесовичей здесь на Онеже, поэтому и не смог Совет Девяти нас прогнать отсюда и по сию пору не может.

Мокша замолчал внезапно. Его глаза напряженно смотрели в сумрачный рисунок витражей. Там, где лазурь стекла соперничала с синевой неба, виднелось красивейшее лицо… лицо молодой женщины…

— Завея… Уходи… — Проговорил Светослав, нахмурившись. — Иначе Дундарий совсем не будет выпускать тебя.

Красивые губы изогнулись в усмешке… Завея стала приближаться… Тень ее скользнула к отцу, встала перед ним и… захохотала… Свей вскочил… Она оглянулась на него, и ее глаза сверкнули злобой:

— Игорев щенок! Ненавижу! — прошипела она вдруг, вновь впившись глазами в лицо отца. — Скоро всем вам придет конец… Всем… — шептали ее губы. — И тогда… И тогда Древляна будет моя!

Она снова захохотала, дико взвизгивая, переходя на истеричный плач, бросилась со страшной силой в залитое солнцем окно и… замерли все — ведь сейчас расшибется насмерть!.. Словно забыли, что это всего лишь тень. А Завея в миг исчезла… словно ее и не было.

Седая голова Дундария показалась в приоткрытой двери. Насупленные его брови не сулили ничего хорошего своенравной дочери князя."… зря я ее пожалел… погулять отпустил… ох, и злющая девка…" — думал он. А над его головой плыли под его чутким присмотром блюда с холодным мясом кабана, с теплыми ломтями ржаного хлеба, кувшины с молоком и меды…