Залив белого призрака

МЕХАНИКА НЕБЕСНЫХ ТЕЛ

Это может показаться смешным или странным: я — моряк с двадцатилетним стажем лечу в космос. Зачем?

— Зачем я вам, командир? Объясни! Зачем нужен в звёздном полёте моряк? Рыбак — тем более… Какая рыба на Марсе? Марсианское море — песок и фантазии.

— А может, там настоящее море нашли? Океанище? Веришь, моряк?

— Другое? Такое, как у нас на Земле? Другого такого нет. Я точно знаю, — ответил я, чувствуя комок в горле. — Видишь? — расстегнул ворот рубашки и показал татуировку рядом с сердцем: — волна, русалочка, душа…

— Волну вижу. Рыбу на камне вижу. А душа? Душа где, рыбак? Или эта? — Он указал на кисть правой руки, которой я обхватил подлокотник кресла. Эту наколку я сделал в первом атлантическом рейсе. Первая нежность! Романтика юности! Жажда ласки и муки разлук! Вся мальчишеская любовь моя! Всё это осталось в трёх маленьких синих буковках, неуверенно точечных на наружной стороне волосатой кисти — двадцать лет уже пляшут как паруса над волнами три буковки «АСЯ». Счастливая глупость на всю жизнь.

Наверно, я сжался всей мышечной массой, будто втянулся в раковину. Космонавт понял, что переборщил — он деликатно притронулся и пояснил мягко:

— Прости, друг. Я и сам много раз хотел сделать…

— И что? Мама не разрешила?

— Может, девочку такую не встретил? — Он искренне улыбнулся. — Что говорить? Ну, нет у меня на руке любимого имени! Но оба мы — гончие по натуре. Я — слегка звёздный, ты — морсковатый. Бродяги?

— Умеешь сказать. — Я был согласен и подал ему руку. — Куда и зачем?

— Сам не знаю ещё. Ты в прошлой жизни, когда в океан уходил, спрашивал кого-то «зачем?». Так и сейчас: летим, брат? Я рад, что нас двое. И наколки твои мне нравятся. Кому-то покажутся глупыми, а мне — верными.

Шёл второй месяц полёта, а задание ещё не было озвучено до конца, обозначено лишь направление. Моряка это устраивало: «На море главное — курс держать!» — смеялся он. Космонавта это тревожило. Он знал: космический зонд регистрации жизни дал странную локацию о живой планете, на которой всё так похоже на нашу, что на ней и двойники наши есть — представляете? Такой же моряк? Такой же двойник командира? Только встречаться нельзя нам, как атомной бомбе нельзя прирастать до критической массы — взорвёмся.

— Понимаешь, моряк, пока мы летим, База получает сигналы, которые уточняют наши с тобой задачи…

— Это я понимаю. На море любой выход за горизонт — удивление и открытие!

— За одним горизонтом увидеть другой?

— Не надо иронии, командир. Ты думаешь: дальнее плавание — это «с ума сойти от безделья», да? Нет, дальнее плавание — это как женщину встретить! Увидел — и мчишься за ней. Кураж и восторг. Испытание счастьем!

— Ты, моряк, фантазёр и мечтатель. Это я тебе мягко, по-дружески говорю. Другой тебе скажет — бабник…

— Нет, командир. Ты не прав. Женщина — она всякий раз рыбка. Я её всегда чувствую: ветром ко мне прикоснётся — у меня от волнения волосы на руках дыбом встанут, как от первой жены.

— А сколько их было?

— Одна. Мне — хватило. Намучился я этой сладостью. Знаешь, как это?

— Как?

— Кончаются в рейсе продукты, остаётся только варенье, любимое твоё…

— Сливовое?

— Пусть — сливовое. Завтрак, обед и ужин. Наешься — аж скулы заклинит. — Посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись:

— Понимаю…

— Близко она, чувствую.

— Откуда? Космос вокруг. Пусто, как в шляпе без головы.

— Здесь она, командир. Догоняет. Я от неё в океан убегал, а она за мной.

— По волнам?

— По воздуху. Шёпотом! Телепатия!

— Телепатия?

— Точно. Только подумаю, а она — шепчет на ухо, дыханием тёплым.

— Что шепчет?

— Как обычно, про шляпку, помаду и платье со звёздами. Я — в космос сбежал. Догонит? Как думаешь?

— Моя требует туфли с Венеры! Я говорю: какие туфли? Венера-богиня босиком бегала! — Он изображает голосом каприз жены: — туфельки для богини, босяк! Немедленно!

Я киваю, улыбаемся оба. Только женщины могут так упростить мир, что историю выразит причёска жены Тутанхомона, великие войны — очередь за босоножками, счастье — крестик на голенькой шейке. Женщина — это носик для поцелуя…

— Ты в носик целовал, командир?.. — спросил и задумался. Где эти жёны? Слышат ли, что и в космосе помнят о них? — Слушай, а вдруг не вернёмся? Ты инопланетянок видел? Какие они?

— Тебе, моряк, снилось, что падаешь в пропасть, а пропасть тебя на руки подхватывает?

— В каком смысле?

— Волна! Тайфун. Вал над мачтами. Как цунами. Шторм и штиль в одной фигуре. Тепло и холодно. Как повезёт. Женщина, если её просканировать на экран — всю физику волн и полей мира увидишь, как северное сияние! Голограммы симпатий и нервных энергий, потоки локаций, пучки телепатии, грации, гравитации, танец полных фигур и изящных волнений… Солнечный ветер по полю ромашек!

— Ты это про женщин? Вот это мне радостно! А мы?

— Голова на двух ногах и бантик в центре. Запомни! Мы — в космосе! Космонавт — потенциальный переносчик вирусов. У нас с тобой — миссия. В космосе нам и чихнуть нельзя!

— Космос забрызгаем? Звёзды испугаются? С траекторий посыплются? Равновесие звёздных тел сместит ось мира? Небесная механика даст скрип, как колесо на плохой дороге. Кашлять опасно? А что можно? Ты думаешь, что звёзды живут по формулам и расчётам? Нет! Нет в них расчёта! Вращение звёзд, командир, как вращение мужчин вокруг женщин. Вся механика неба — притяжение и отталкивание — это, как люди на улицах: видят друг друга, улыбаются или отворачиваются.

— Мечтатель! Все траектории — чистая математика.

— Это потому, что математики ищут законы кривых. А я бы другой закон вывел.

— Какой, интересно?

— Что мир от дождя, от улыбки, от женщины…

— Стоп! Стоп, стоп… Женщин к небу не притягивай. У них своя функция.

— Ты, командир, заучился, я думаю. Женщина — это не функция. Женщина — это фокус. Не тот фокус, который в цирке, а фокус зрения. Видишь её — и небо тебе как живое: летит, цвет меняет и форму, ляжет туманом, заплачет дождем по изогнутым соснам, будто след утомленного одиночества. Веришь? Представь, может, каждый из нас — микрокопия космоса? Генная клеточка? ДНК механики звёзд? Наклонись ко мне! Дай, скажу шепотом важное. Во мне спрятан код всей Вселенной. Вот здесь, где наколка с душой моей. У тебя это есть? Не чувствуешь? Почему меня взяли с тобой в космолёт, командир?

— Потому, что ты живчик до мозга костей, и тебя не исправишь. Сдаюсь! — командир, улыбаясь, поднял руки.

— Прощаю. Я добрый сегодня. Механика вращения небесных тел крутится вокруг чувств. Я чувствую. Поверь, космонавт, на море эту карусель тысячи лет крутили. А иначе как жизнь продолжается? Мы — зачем? Зачем мы про жён вспоминаем? Мы, может, никогда не вернёмся к ним… — Он умолк, посмотрел в иллюминатор, было темно и многозвёздно, и где там Земля, не поймешь сразу.

— Ты, никак, загрустил, моряк? Трагедии делать не надо. Жена купит робота в магазине, роботы заменят меня (тебя, нас) в той части, в какой твою роль она видит главной…

— Как это?

— Как в жизни. Мусор выносят, со стола убирают, продукты в дом… тепло в постель…

— Ты чего говоришь?

— Незаменимых нет.

— Почему же тогда эти роботы в космосе нас не заменят? Тупые? Летать не хотят?

— Могут, но мы — надежнее. Тебе в темноте неуютно? А робот темноты не боится. Но по комнате ходит вдоль стенки, чтобы не заблудиться. А нам надо, как древним мореходам, переплыть океан, выйти на берег, улыбнуться человеку с копьём…

— И подмигнуть жене вождя племени? — я включаясь в игру, потому что мы с ним одни в пустоте чёрных дыр и в сиянье галактик, надо поддерживать трёп и общение, говорят, это стабилизирует психику и снимает нервное напряжение. Все, как дома: дети играют с котёнком, собака гоняется за кошкой, мужчина смотрит на женщину, а моряк развлекает космонавта:

— В царстве львов, командир, главенствует царица…

— Читал. А скажи, лев морской, правда, что моряки умирают по многу раз?

— А живут многократно, как я: пиратом, китобоем, погонщиком верблюдов, звездочётом, канатоходцем…

— А жил где? Где дом был?

— Моряк как улитка устроен. Где я — там и дом. В космосе так же? Живут?

— В космосе не живут, а решают задачу: решил — передай на базу!

— Понятно: программу готовят под алгоритм примитивного действия. Под контролем. По схеме. Не наследи. Не брызни. Если не знаешь ответа, читай инструкцию. Не нашёл инструкции — жди вопрос-уточнение или команду на самоуничтожение. Через тысячу лет за тобой прилетят, чтобы проверить логистику темы.

— За нами не прилетят. Топлива не хватит на обратный путь.

— Вот ты и прокололся! Летим в один конец? Это уже интрига. Это я люблю. Нормально. Глотнём пивка, командир?

— В космосе пива не пьют.

— Я знаю. Это я так, к слову. Я буду жить, как на море, понимаешь? Главное — людей сохранить, чтоб головы не разбухали от вопросов и не сужались от пустоты мыслей. Если для этого надо выпить, выпей!

— Каких людей? Нас двое всего — ты да я! Двое!

— Не факт. Всегда кто-то может прицепиться. Может?

— Кто?

— Параллельный двойник.

— Какой двойник?

— Параллельный! Сидит рядом с тобой и хихикает в хобот…

— Какой хобот?

— Заметь, командир, ты уже допускаешь, что он сидит, но возражаешь, что с хоботом? Могу согласиться — может быть и без хобота. В таком маленьком экипаже, скажу по опыту, важно уважать собеседника. Первое: радуйся прибавлению в коллективе — третий нам не помешает. Второе: соглашайся в спорных вопросах, чтобы конфликтов не было.

— Большой экипаж лучше? Ты так считаешь?

— Больше людей — больше рисков. Но третий — всегда к месту. Мы будем обсасывать его косточки, чтобы не покусывать друг друга.

— А он что будет делать?

— Сидеть в зеркале! Чтобы каждый из нас подхихикивал и считал себя главным, если останется один! — Я поднял вверх указательный палец. — Ты сможешь меня заменить? А я тебя? Тебя научили вкручивать лампочку вместо сгоревшей? Отлично. — Палец наглядно воткнулся в висок. — Вкрути и посветлей мыслями… Согласен?

— С чем?

— Ни с чем, а со мной. Соглашайся и делай, как я, — моряк перешёл на шёпот: — Выпьем… Я самогоночки наварил. Если у нас корабль, то я аппаратик ему приделал, как в настоящем морском рейсе. Для праздника. Праздник нам нужен? — Он сделал большие глаза и выразительно погладил горло. — Полезно, когда для души и с песней… Нас не увидят. Мы — потихоньку.

— На космолёте каждая каюта под постоянным видео-контролем.

— Каждая каюта? А я нашёл параллельный мир. Не веришь? Маленький, но свой — вторая дверь слева…

— Моряк! Ты в порядке?

— Конечно, командир. Посуди сам! Каюты — в одном пространстве с нами на борту космолёта. Летают. Мы их содержимое, как мухи на стенке.

— В космолёте мух не бывает.

— А мы кто? Мы где? Мы уже в параллельном мире? В созвездии Гончих псов? В стиральном барабане? Мухи не живут долго — им не надо, они ведь не думают. Бабочки по весне в тёплой комнате оживают — потому что красивые. Я, извиняюсь, красивый и… Что смотришь? Красивый! Мне женщина это сказала… И добрый! Облако плакать начнёт дождевыми струями, а я его успокою. Под деревом сяду, чтобы сверху не капало, и небо поглажу. А небо согреется солнцем. Закон согревания лаской.

— Трепач ты, моряк?

— Всегда бы так завершать беседу — без обид и на лёгкой ноте. Эх, Ася! — Я погладил руку с любимым именем. Это — моё!

Командиру я не говорю, но знаю, что в голове у меня крутится шарик всех направлений и осей вращения звёзд. Био-гирокомпас, как на корабле или в самолёте. Мне не нужно крутить головой из стороны в сторону, как вожаку гусиной стаи над Тибетом, я и так чувствую — курс верный, полёт нормальный, впереди — страна белой гусыни, го-го-го-го-гочет, меня ждёт. Зря болтают, что моряк ленив, как спящая собака: а ты подойди к нему… Моряк спит, вахта идёт, смысл — предназначение! Зачем я здесь? Мне надо поддерживать психику командира, и я потрошу мою память, как старый сундук, и раскладываю перед командиром сокровища моих фантазий и памяти, превращая их в глупый треп. А он их глотает, как вареники перед сном, и засыпает в легком удовольствии.

— Командир, я помню один вечер. Она вошла и посмотрела на меня, будто только меня увидела. Что со мной стало! Бог ты мой, что я вытворял! Такая магнитная буря! Компас-аа… Командир, по-морскому, на последнее «а» ударение делай! Компаса-а полюса-а перепутали, стрелка пропеллером закрутились, улететь хочется, а руки и губы заняты. Богиня!

— А ты?

— Мне даже сейчас дышать трудно стало. Видишь, я улыбаюсь? Где она сейчас?

— Далеко…

— Нет, командир. Не догадываешься. Никогда они нас не оставят. Рядом! Поля, волны, взаимное притяжение — вся это физика с метафизикой… Энергия тайных сил, волны разума, волны света, кольца Сатурна, поля звёздных карликов, корабли космические, океаны звёздные, бури песчаные — всё из книжек фантастов? Морской опыт подсказывает: всё, что шевелится — всё от женщины. Живое и тёплое — оставляет след в памяти и душе, как белый ребёнок на острове чернокожих есть след ласкового мореплавателя. Это мы проходили. Почему меня взяли в полёт? Что замыслили наши Заказчики? Что там зонды-разведчики разглядели на нашем пути? Какие моря? Волны? Я знать должен. Готовиться. Моряк так устроен, что вроде бы спит, а мозгом и мышцами весь в деле, пружина! Вас, космонавтов, натаскивают на тренажерах и тестах, учат работать точнее робота, думать быстрее компьютера, дышать без воздуха и не мечтать о женщине. Но если меня запихнули в этот чудо-корабль и рядом с тобой посадили… Чуть сзади, согласен… Ты — главный, принимаю. Только я — запомни! — не таблетка для допинга! Моряки уходили на край света и приносили туда улыбку, просвещение, веру… оттуда — дары новых друзей… Согласен? Моряк — это ключ в параллельный мир: ты здесь, а они — там, у тебя — цивилизация и защита диссертаций, а у них — пляски шамана… Выкатывают мальчишки прутиками из горячей золы печёную картошку… едят и смотрят на наши звёзды.

— Картошку в костре? Прошлый век! Мы — в ракете, мы — посланцы великой цивилизации! Образец технологий и разума! Мы — на сцене Вселенной!

— Ты образец разума? Взырывопожароопасный ты для Вселенной.

— Почему это?

— У тебя за спиной бочка с топливом, не боишься, что ухнет? У нас навигация умозрительная — на базе видят, а мы догадываемся? У нас по корме занавес, впереди — зал со зрителями и прожектор в глаза слепит… Не боишься, что упадём?

— Куда?

— В оркестровую яму в театре Галактик. На скрипача с пианистом. Эх, ты, образец разума?

— Не унижай меня, морячок.

— Знаешь, чего боялся великий Эйнштейн?

— Полётов со скоростью света?

— Людей. Освоят расщепление атома, начнут бросать бомбы, в научных целях?

— Это когда было?

— Сегодня! Научились летать к звёздам. А что мы несём им? О чём рассказать можем? Показать? Разрушенную Хиросму? Вьетнам в огне? Югославию без мостов? Рекламу искусственного яйца в супермаркете? Яйцо сделали из пальмового масла — желток, белок и скорлупа! И всё как в яйце — раздельно! Разбей — потечёт. Свари — ешь. Размер — в соответствии с ценой и рекомендацией острослова: большие — по пять! Но цыплёнок из этого яйца не вылупится. Слышал? Стыдно, технолог? Идиоты надевают шлемы из «Звёздных войн» и топчут людишек, города топят волной океана… А людишек куда? Кого в космос на прогулку воскресного дня? Кому два билета на корабль науки? Пассажиром вместо учёного?

— Зачем пассажиром?

— На учёного денег нет! Фотосессия за пультом управления? Счет, пожалуйста… Солнечный загар в кресле командира? Извольте… Бросить бокал в летящую мимо Луну? Что разобьётся? Луна или бокал? Кто платит? Кто купит? Кому из нас верить? Какому богу молиться?

— Здесь в бога не верят. Это — небо и космос.

— Жаль. Может, бог таки есть? Поговорил бы я с ним? Глаза отведёт, конечно. Помолчим, если совесть в нём. Бога придумать не грех, командир. Если с ним как с тобой, то и он к нам — по-божески… Я тоже не верю, но остаться без бога — не греет меня такая перспектива. Я привык, командир, к океану. В нём весь небосвод отразился и плавает, как бумажный фонарик в японской реке — кружит медленно тающей свечкой. Мир, командир, я думаю, параллельно устроен, как пальцы на моей руке. А наколка любимого имени — как пароль. Ты согласен? — Я глажу мою руку от плеча до наколки, а иголочки в моём сердце, как мягкий шиповника куст.

Полёт продолжается…

Командир отмалчивался, моряк напрягался, словами и голосом, ударяя себя в грудь, для наглядности:

— Я селёдку в Атлантике носом чуял, тунца догонял, акул на крючок брал, а ты меня, как червя на прикорм? Зачем? Вместо психотерапевта на роль клоуна? Для разрядки напряжения? Психо-молниеотвод? А если я сам взорвусь как гром среди ясного неба? Это опаснее, чем взрыв топлива за спиной… Не тяни мою душу, космический… Куда мы летели? Откуда? На Земле рассчитали маршрут и пустили нас, как в детстве мальчишки пускают кораблики в лужу, или с пятого этажа бросают из окна самолётик из белой бумаги. Лети-и!

Я, конечно, командира стараюсь поддерживать, куда без меня?

— Нам в Космосе надо вести себя, командир, как на море. Главное — критерий психологической атмосферы!

Моряк наливает в колбочку и смотрит на свет.

— Сложно говоришь, аптекарь, — командир принимает колбочку, — прозрачнее надо.

— Упрощаю, просвечиваю. Вчера — пил, а сегодня — не пьёт.

— Кто?

— Член экипажа. Сегодня не пьёт, задумчив, глаза отводит… О чём говорит?

— Кто?

— Не кто, а поведенческая реакция? Критерий показывает, что в экипаже зреет конфликт. Скрытно. Как его предупредить?

— Как?

— Наливай и пей! Выпил — закуси. Закусил — спой! Как гагаринцы пели: «Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет…» Или это: «Надежда — мой компас земной!» Критерий важно проверять. По рюмочке? Надо бы в мастерской грибы выращивать. На закуску. Мне паста в рот уже не лезет, червяком вертится… Вот с корейцами в море ходил — они собачек подкармливают… Да. Надо беречь голову от идей, а то, чего доброго, изобрету чего-нибудь? А где здесь собаку взять?

— Зачем собаку?

— Грусть. Грусть — основа души. У собаки глаза грустные, всё понимает. Без грусти душа сохнет.

— Грусть — не груздь. С чем её есть?

— А она есть?

— Передразниваешь? Или в дурку играешь?

— Можно и в дурку, командир, но — вместе. Проверено! Где-то весело, что-то грустно, а? Хорошо пошла.

— Летим мы с ним в космосе, двое нас. Он — командир, я — капитан. Какой капитан? — спросите. Отвечаю:

— Намечено нам приводниться на волны, в Галактике трёх китов, в Океане полярных бурь. Я не путаю, командир? В Галактике полярных бурь, в океане из трёх китов? Какая разница? Нам, морякам, что в океане трёх китов, что Землю им на спины. Был корабль космическим, а станет океанским. Приму в свои руки штурвал, и задача моя тогда мне по плечу и понятна: найти берег, поймать в сеть инопланетную особь женского пола, гуманоидную особу. Зачем? Ясное дело — научный эксперимент, политический шаг, сближение рас и национальностей, дружба народов и мир во всём мире! Как говорил нам в армии усатый старшина, улыбаясь, как конь на ярмарке: мы за мир им нос утрём! В порошок весь мир сотрём! — Кого сотрём, товарищ старшина? — Кому надо, тому и утрём… Руки в брюки не совать! Ать, два… Ать!

Летим в космосе, разговариваем или молчим, ошарашиваем глупостями и новостями:

— Командир, верните меня на Землю, пошлите меня электронной почтой!

— Нет больше Земли.

— Как нет?

— Взорвали дураки какую-то бомбу, а бомба взорвала цепочку вулканов, вулканы погнали волну… Смыла волна половину мира.

— Не скучно. Это, догадываюсь, старшина заступил на боевое дежурство.

— Какой старшина?

— Который за мир боролся…

— Ты шутишь?

— А ты, командир, пошутил насчёт взрыва?

— Не знаю. Пытаюсь уточнить, но связи нет. Непонятно…

— Чтобы понять непонятные вещи, сынок, — учил меня отец, — которые с тобой происходят, нужно их упростить. Возьми лист бумаги и нарисуй: ты — в центре, вокруг тебя летают и вертятся — мама, папа, сестры… скамейка в саду, утро, птичка, которая прилетела ко мне и села совсем близко, смотрит на меня быстренькими яркими глазками и подпрыгивает на веточке, раскачивая её… При этом выкатывается над горою солнце, блестят капли в траве, блекнут и исчезают следы ночных звёзд в небе, шумит море и бьётся о берег, и бьёт камни, перекатывая их по склону, вверх — вниз, вверх — вниз, шипит, утекая назад, нарастает и пенится волной и звуками, когда бежит в мою память, закручиваясь и дробясь брызгами… Птичка улетела, солнце высоко, трава высохла. — Отец потирает руки, подводя итог: — Механика небесных тел… Всё крутится вокруг чего-то, например, вокруг умывальника по утрам, или вокруг зеркала. Сестры подходят к зеркалу и крутятся вокруг него. Все, кто приходит в дом, подходят к нему и смотрят, будто делают фото на память или отмечаются в книге «пришёл-ушёл». Книга эта должна быть совсем фантастическая, ведь зеркало стоит в нашей прихожей много-премного лет. Бабушка была молодой и смеялась, а теперь она ходит с палочкой… Папа был лейтенантом, а теперь он майор и лысый… Дедушка носил меня на руках, а теперь его самого вынесли, нет в доме… А в зеркале? В зеркале он должен быть. Я вырасту, стану учёным и обязательно раскрою тайну «пришёл-ушёл» и верну бабушкину улыбку. Механика всех вращений, командир, крутится вокруг людей. Так отец сказал: «Каждый человек — в центре своих вращений, а все вращения — люди вокруг зеркала. Смотри и увидишь…»

Птичка прилетела опять, знакомо качается веточка, солнце уже высоко-высоко, собака соседа опять прибежала и смотрит на меня, словно кто-то из нас инопланетянин. Кто? Она улыбается мне, высунув длинный язык и дыша нежно.

Странные вещи, дружок, происходят со мной иногда. Редко. Всю жизнь. Когда я хочу упростить — это значит, что я совсем запутался в моих беглых привязанностях и хочу одиночества и любви. Пусть они будут, как в играх моих сестёр, когда они брали друг друга за руки, откидывались назад, одновременно, как две отклоняющиеся берёзки в углу сада. Сестры, кажется, сейчас упадут, но они мелькают, визжат и вращаются, быстро перебирая ножками в стремительном танце… Косички сестрёнок летят по воздуху, визг летит над домами, собака скачет прыжками, не успевая, но радуясь, лай её всем нам понятен: «И я-а! Ия!.. Я!»

Когда это было? Умывальник. Зеркало. Собачья улыбка. Папа с мамой и бабушка… Механика небесных тел. Всё вращается. Девочки взялись за руки…

Мы приходим к согласию:

— Инерция покоя и память сердца. Поле энергий в состоянии равновесия, — произносит командир звездолёта в странной задумчивости. — Совсем, как ромашки в море.

— Ромашки в море?

— Качели Вселенной.

— Какие качели?

Так мы и летим с ним. Тестируем законы всемирного тяготения, баланса сил и энергий, вращения тел и нарушение всемирного равновесия. Вспоминаем о жёнах и, странное дело, две жены превратились в одну. Так, с течением времени, разноцветные розы в саду осыпаются, превращаясь в узор лепестков под кустистыми ветками. Идеальная тема для разговоров. Беспокойная явь сновидений: работа, жена, одиночество…

— Ты пошутил, командир, насчёт взрыва?

— Не знаю. Пытаюсь уточнить, но связи нет. Непонятно… Куда нам теперь? Пространство мелькает быстрее, чем волчок гирокомпаса. Что думаешь, водоплавающий?

— Я всегда о ней думаю, и это спасает. В пространстве нужны полюса. У тебя — гиросфера и База инструкций, у меня — я и женщина. Нюх меня никогда не подводит. Найдём в этой бездне живое дно. Положись на мужское и женское тяготение… Курс верный.

— Где ты, любимая? Странные вещи происходили со мной каждый раз, когда уходил в океан и надолго. Уходил, словно убегал от тебя и радовался, что вот избавляюсь. Как от ненужной бумажки в кармане. От твоего раздражения. От моих сомнений. От мелких забот… суеты незначительных слов. Я знаю, что вся напряженность спадёт, когда я в океане взгляну на высокое небо. Придвинусь лицом к лобовому иллюминатору, губами к волшебному горизонту, и пью из него, как из чаши безбрежной — напиток предутренней вахты, прохладную даль поднебесья… Семейная жизнь в моей памяти, будто умоется вместе со мной росой океана. И вспомнится чисто и ясно, с улыбкой и грустью. И я тебя вспомню.

— Командир, замечал, что жена — она вроде зеркала в комнате: вижу себя в нём, а стою совершенно отдельно!

— Параллельно, что ли, моряк?

— Точно! Параллельно мы с ней. Вроде, вот я в ней и полностью, вот она — тоже в зеркале, а совпадения нет.

— Параллельные плоскости не пересекаются.

— Математики говорят, что пересекаются, только далеко, в бесконечности. Нам долго лететь, командир? Как думаешь?

— К ней, в одно с нею зеркало?

— Зачем ты так…

Было. Моряк кричал в своих снах взволновавшимся голосом, как песни лихих флибустьеров: «О-а-тдать швар-то-а-вы… Поше-о-л трал!.. Отдать кляч!». Ему не привыкать. Моряк упирает на опыт: «До нас здесь ходили и плавали, и мы, видит бог, не слабее». Он, как рыба в воде, движением собственным ориентирован: «Шевели хвостом! Хвост упругий — зигзаг выправит… Думай потом — понимай хребтом…». Мужик возбуждён. Вспоминает жён. В глупый раж вооружён, смело лезет на рожон: «Я иду, куда хочу. Зубы стиснул и молчу. Глаз, улыбка и компас — в бар пивной приводят нас!». — «Дурашка, не бойся, ха! — объясняет подруга подруге: — Моряк — он совсем как ребенок, только писуля большая, хи!»

Примитивно, скажете вы? А жизнь, вообще, примитивна. Не замечали? А то, что делает её необычной, удивительной и дорогой нам — мы делаем сами. И сами не знаем — как?

Моряк многое видел, прочувствовал, потерял и пережил потерю. У него есть море, море — огромное. Моряк тоже волнуется. А волна его — грусть. Его страсть — одиночество. Одиночество — свист высокого ветра. А ветер, вы спросите, что? Ветер — живая душа рядом. Где? Где этот ветер в Законе человеческого тяготения?

Загрустил моряк. Время идёт. Связь с Землей потеряли. Летим в темноте и мелодиях космоса — струн натянутых и высоких. «Это, морячок, космический ветер гудит. Волны гравитации дуют в магнитное поле, как шквал завывает в снасти…» Не знает командир, как завывает шквал. Я ему не рассказываю. Шквал в мачтах — это радость морского простора. Это — петь хочется! Командиру об этом нельзя. Его научили по тестам и тренингам, что в полёте нельзя за корму оглядываться: уменьшается контур Земли — рождаются мысли потерь, невозвратности, ностальгия, слабость вместо ответственности… Космонавта учат не отвлекаться: смотреть только вперёд, чувствовать перемены в психике… не спать, не зевать, не кашлять… не загудеть головным трансформатором, как космический ветер.

Моряк пока пассажир. Он может молчать и грустить.

Грусть завладела им сразу, когда он пришёл из последнего рейса домой, мечтая, что теперь будет дома всегда. Каждый день будет приносить в дом цветы, каждый день целовать ей ручки и пальчики. Каждый день будет тихо будить её нежными ласками, новыми звуками слов, незнакомыми ранее, произносимыми шёпотом и поцелуями. Намечтался в морях. Он соскучился ждать. Он соскучился сдерживать в себе эти слова и эмоции, любовь и фантазии. Буря кипела в нём жадным порывом… Вернуться, как ветер! Ворваться потоком! Какая морская стихия — любовь! Как водой ледяной обожжённая. Как луной на песке обнажённая. Как словами в ночи — только шёпотом, только мукой горячего тела… О-жи-да-ни-е-а-ммм мук и восторга…

Это я понимаю, — поддерживал себя моряк. — Это у нас, мужиков, в крови. И в море, и в космосе. Была бы луна в небе. Помню?! Белая ночь над Невой. Волнистые кудри на женские плечи. Где это? Купол Исаакия? Запах сухого Израиля? Небо Марокко? Тысячи лет ожидания радостных песен и сок винограда… Азовское море и Пересыпь, Струями — звёзды и лунный дождь. Шелестят мотыльки, ударяясь по листьям. Луна золотит руки веток сквозь тени. Длинный берег песка засверкал — это море бежит серебристым потоком. Далеко под луной виден промысел ночи: рыбаки на широком баркасе тянут дорожкой в серебряных крестиках сеть с золотыми рыбами. Звёзды сливаются с морем, а море качает луну. Время ночных бедолаг, бесприютных мечтателей и влюблённых. Они счастья не ищут и счастья не просят… Им хватает луны… Они пьют бесконечность от шёпота волн по песку… Шепчут лень и усталость. Тенью ночного дерева, лицами лунных сияний, светом серебряных лилий, росой на поляне дрожит ожидание. Ластами тонких ножек лягушка топчет звезду на поверхности лужи. Звезда разлетелась, как брызги и скрылась. Всё замерло. Всё — в нервной истоме прикосновений. Ещё одна яркость на небе оставила след и упала. Лягушка скакнула за ней с освященной коряги в тень, коряга нырнула и вынырнула. Ночь закричала на тысячу голосов… закричала о жажде любви.

Мы всю ночь истязали друг друга. Ласки нежных касаний и чувственных буйств. Мышцы стали упруги, сплетаясь в объятья. Муки разбуженных сил разрывали тела изнутри. Твоё чрево любви распушилось, раздвинулось. Моё древо желаний разбухло и капало соками. Губы наши горели, шептали, кусали, дразнили и пели, как хоры небес среди звёзд и ночных плодородий, поощряя к безбрежью. Звуки сочных соитий в листве падшей ночи, восторженных ахов и вздохов наполнили воздух. Мы нежились счастьем Адама и Евы, соблазна и Змея, и сами себя увлекали к волнующей тайне. Хотелось! Хотелось растаять друг в друге. Хотелось раскрыть своё тело навстречу. Стремились растаять, изнежить, измять. Бездна сладости обещаний! Глупых слов! Жажда смутных желаний. Эта бездна меня увлекла как поток, река половодья, каскад, водопад и фонтаны восторгов. Игривые птенчики жизни раскрыли нам тайны лобзаний. Ты прижалась губами греха и слизнула ненужную робость, и села, как в кресло, расцветая бутоном на ветке. Бездна глупости и любви. Сон без неба и небо без дна. Всё вокруг опустело и стихло, словно мир вдруг остался из нас двоих. Целый мир обнажённого счастья! Ты хочешь движений, ты рвёшься всё выше, ты стоишь, ты летаешь, срываешься в бездну. Ты падаешь в омут ликующих брызг, словно в дождь, как на солнечный свет, как смеётся счастливая ласточка в небе. Опять — водопад и фонтаны и нежная дрожь по безбрежью разбросанных тел. Тела обнажились, потеряв всякий стыд, а одежды нам стали тесны и мешали. Мешали прозрачные ткани. Простыня показалась тяжёлой, как мокрая цепь — её сбросили на пол. Нам хотелось простора и света, хотелось фантазий и воздуха. Мы всё находили друг в друге, входили, дразнили и плакали. Ночь не кончалась. Мир был прекрасен. Игра наших тел чуть устала… замедлилась, побежала…

Когда он вернулся из последнего рейса и ждал этой ночи мечтательной, мучился в ожидании вечера, прикасаний к жене, её чутких и предупредительных жестов. Её мимолетный жесткие фразы: «Не надо… не надо… потом…» — выжимали всю душу. Он изнемог в нетерпении и готов был её подхватить, как когда-то, на руки, нести, как на крыльях. Все закончилось не начавшись: «Это грустно, — она повернула лицо, глядя за горизонт окна… встала и прошла мимо… уронила слова, как чашку из пальцев на пол: — Разбилась, — сказала. — Я устала… — сказала. — Все поздно… — сказала. — Не надо… Не трогай… Я теперь не хочу… Я устала тебя ждать…»

Моряк промолчал. Проскрипел. Промычал: я кому-нибудь нужен? К жене — опоздал. В море — поздно. В космос — бороться за мир и другие цели? Грузить горы звёзд в именные контейнеры? Собирать на планетах смертельные вирусы? Разбрасывать бомбы, испытывать прочность механики связей и тел во Вселенной? Зачем? Ведь сказала мне ясно: «Не надо… Не трогай… Я этого не хочу… Устала». Что со мной? Кто сказал? Кто из женщин, которых встречал я? Как понять? Упростить? Упросить? Подойти к умывальнику в доме родителей, глянуть в зеркало, бросить в лицо себе чистые струи воды. Детство? Это зеркало нашей жизни. Я так хотел в море. Я так удивленно мечтал. Я просто сбежал на минуточку в Космос.

И мы полетели…

— Мы падаем с неба, моряк! Готовь запасные штаны и спасательный круг! Есть? Держись! — кричал командир, а сам дёргал рычаги управления, кнопки и тумблеры. — Не слушается! Управление сдохло! Идём на снижение… Быстро! В кресло и пристегнись!

— Есть! Исполнено!

— Шлем на голову!

— Шлем… Забрало… Перчатки… Нагрудник… Дыхание в норме! Связь в норме…

— Молодец!

— Что случилось? Ты говорил — нам лететь ещё долго? Посадка? Куда? — Моряк, скорее, был возбуждён, чем напуган. Голос спокойный. Взгляд любопытный. Вопросы простые, отвечать было легко:

— Вселенная разбалансировалась. Одна планета взорвалась, остальные — с орбит съехали, как снег с крыши, когда подтаяло.

— Я понял. Вектор поддержки стал короче вектора обрушения. Крыша едет, звёзды сыпятся, переборки волнуются и плывут. Протечек не наблюдается.

— Сигнал базы потерян, моряк. Навигация отключилась. Межпланетной ориентации больше нет. Улетели с траектории, как лыжник с трамплина.

— Я понял. Что дальше?

— Дальше? Первый закон испытателя: если падаешь и не знаешь, что делать — не делай ничего.

— Есть, не делать ничего!

— Подпрыгиваем! Влетели в атмосферу какой-то планеты? Если инерции хватит — прошьём её и полетим дальше.

— Как нитка с иголкой?

— Если поле притянет, то мы упадём на поверхность песчаного моря.

— На море? Но запах не моря, а дыма, горим?

— Мы трёмся и греемся! Обшивка уже потекла, морячок! Сейчас сваримся… Кипяток! Термометр лопнул!

— Свалимся?

— Сваримся, парень, как яйца на завтрак…

— На завтра?

— До завтра дожить надо…

— Понял. Я тоже позавтракал. Кофе горячий и булочка с сыром.

— Держись, балагу-у-аррр! — Голос командира повис в воздухе кабины, вместе с каким-то прибором, вылетевшим из гнезда и повисшем на двух проводках, белом и красненьком.

Стало тихо. Командир попробовал шевельнуться в кресле, но что-то мешало.

— Моряк! Беги, осмотри отсеки…

— Не торопись, командир, меня тут заклинило малость. Почувствуй корабль, как рубашку на теле.

— Бежать надо. По отсекам, каютам… Тренинг не зря проходили.

— Дыма нет? Аварийная не сработала? Свет — светит? Холодильник — не отключился? Сами шевелимся? Не торопись. Дай чашку — кофе налью, по глоточку. Руку протяни, командир!

— Я протягиваю!

— Я вижу, что ты протягиваешь — где рука? Долго чашку держать мне?

— Стой, морячок! Здесь зеркало!

— Это не зеркало — это грань параллельного мира! Мы застряли на стыке миров, командир.

— Три, два, один. Успокоились. Кофе в термосе… Корпус под нами вздрагивает? Чувствуешь?

— Живой. Утечки, протечки, дефекты конструкций — само пусть проявится. Торопиться не надо. Кораблик живой, выдержал. Проверю по списку: медицина… лекарства, запчасти-протезы, трансформеры, глаз запасной, один… На всякий случай. Слушай, у нас глаз запасной — один… на двоих? Ног в запасе — пять пар. Представляешь? Как они нас готовили — пять раз ноги ломать можно? У них что — такая статистика? Есть три электронных сердца. Почему три? Тебе — два, а мне — одно? Однако. Вопросики возникают.

Морячок был спокоен, будто ему каждый день приходилось кого-то вытаскивать из-под обломков, кому-то отрезать ноги и пристёгивать кнопками новые, осматривать горизонт и принюхиваться:

— Ну, как, командир? Смотри, что нашёл я? Вездеходы-протезы, примерю? Удобно. Смотрюсь выше. Ноги обрезать не будем. На танцах, если найдём танцплощадку здесь, я буду первым.

— На протезах не потанцуешь.

— Ты не прав, командир. На море пираты, лихие ребята, прыгали одноногими, видели одноглазыми, объяснялись единственным словом.

— Каким?

— Каррамба!

— И что это значит?

— Принимаю командование на себя. Выхожу на разведку.

— Перевод очень длинный? Не врёшь?

— Вру. А что делать? Твоя задача — проверить состояние космолёта — герметичность, работу систем, связь… Топливо на обратный путь! Тебя этому учили.

— Топлива, точно, не хватит.

— Придется рубить на дрова всё, что может гореть, и переходить на паровую тягу. Дел много. Я — в разведку. Как ты там жужжал про мореходов? Подзорная труба и бравый вид — капитанский индивид? Пойду обозревать остров, на который нас занесла буря. Включи камеры и прожектора наружного контура… Вижу. Красивое место, похоже, что я уже был здесь. Давно. Вон то кучерявое дерево было совсем маленьким, а теперь, смотрю, выросло. Это ель, командир. Точно, как на даче в Подмосковье. Елки-палки, лес густой, я весёлый, холостой… начинаем новую жизнь! Привела меня моя ориентация, носом чую — есть здесь жизнь! Копья со стрелами, костры по берегу, жена вождя улыбается в кустиках, а?

— Бабник ты, а не моряк.

— Бабы, чтобы ты знал, эликсир жизни. Но, согласен, с изъяном: сколько ни перебирай — окажутся чем-то похожи… Негритянки бывают с такими носами-пампушками, как у веселой хохлушки с Полтавщины. И так же пальчик к уголку улыбки прикладывают.

— Так уж и все?

— Все. Выберешь вечером королеву Африки, а утром шумит как жена из ванной… Стой! Здесь справа от дерева валун лежал мохом покрытый? Есть? Лежит! Был я здесь, был! Весело! Туда прилетели, туда. Я же говорил, у меня в мозгу такая навигация от природы, что если к какому берегу принесёт нас, так это точно — берег невест и весёлой жизни. Смотри, командир! Вверх смотри! Человек в небе. Мираж? Начинаются приключения! А что показывает анализатор внешней атмосферы? Дышать можно? Я и так знаю, что можно…

— Моряк начал откручивать задрайки люка, намереваясь выйти наружу. Атмосфера за бортом в точности повторяла земную — дыши полной грудью.

— А где человечек? Исчез? Командир!

— Я здесь, капитан. Человечка не вижу.

— Или мираж, или наше отражение в небе отсвечивает. Обычное дело, хоть в тропиках, хоть во льдах, хоть в чужой галактике. А где-то ещё и жена моя рядом? Ау-у, ты где? Хочу посмотреть на тутошних…

— У тебя, моряк, что-то не так с головой.

— На море говорят: «хочешь разглядеть берег, настраивайся на мираж». Мне однажды жена моя в небе привиделась. Я её вижу, зову её, а остальные на меня пальчиками показывают, будто я спятил. И музыка…

— Музыка? Слышишь? — Оба замерли.

Моряк начал подпевать слова:

— «По берегам замерзающих рек — снег, снег, снег…» — Это же наша песня, геологи пели. Смелей, командир! Урра! Мы домой прилетели! Хорошая собака домой бежит быстрее хозяина. Умный конь кобылку слышит. Моряк дорогу всегда найд… Открываем? Можно?

— Нет. Открывать нельзя. Мы должны дождаться команды.

— Какая команда? Мы — дома! Открывай, командор! Мне не терпится выйти вон!

Над головой зашелестели винты вертолёта. Прожектор осветил ярко, хотя и так видно было. Неужели это Земля? Неужели — нам солнце светит? Может, прав моряк? Дерево? Действительно, ель. Валун, как медведь из берлоги лезет, горбом вверх. Вертолёт крутанулся и улетел. Стало тихо. Оба присели, задумались.

— Командир, ты о чём думаешь?

— Валун твой похож на медведя, который из ямы свой горб высунул.

— Точно! Анекдот знаешь? Упал охотник к медведю в берлогу. Испугались оба, друг друга разглядывают. Мужик спрашивает: — Медведь, тебя как зовут? — Зимой — мясоед, весной медопас — А как же мы проживём до весны? — До весны? Да ты оптимист, дядя…

Раздался стук по крышке люка.

— Открыть, командир?

— Подожди. Поговорю сейчас. — Космонавт стал под люком и прокричал:

— Кто там? С базы полётов?

— Нет. Это Куваев Олег, геолог. Мимо шёл — глянул. Любопытно.

— Подожди, командир, это же наш, с северов парень. — Моряк прокричал радостно: ты тот Куваев, который «Территорию» написал?

— Да. Тот самый.

— Не врёшь?

— Открывай, увидишь.

— Подожди, открывать нельзя пока. Не уходи только. Давно хотел тебя встретить. Почему не успел — не помню… Ты такую мне вещь открыл…

— Какую вещь? Любопытно.

— Что у каждого есть своя территория. Территория души. Своё место святое и дело. Дом, горы, море, работа, причал, дорога. У каждого в жизни своя территория, верно? Их защищать надо. Моя территория… женщина в доме…

— Мы — в зеркале… — ответил голос снаружи.

Космонавт делал знаки рукой, звал моряка подойти к компьютеру. Пояснил шепотом: Куваев Олег давно умер, компьютер не врёт… — Моряк хлопнул себя по лбу: — Я же знал! — подскочил к люку: эй, наверху! Куваев ведь умер давно?

— На Земле — умер.

— А мы где?

— В параллельном мире. Здесь много знакомых. Не всем умирать есть причина: у вас — умер, а здесь — жив я.

— А я?

Повисла долгая пауза. — Эй, Куваев? Уходишь? Постой! — прокричал моряк, но командир его остановил:

— Не надо, моряк. Нам нельзя контактировать с ними. Даже слов говорить не надо… Слово в космосе — тот же вирус.

— Я понял. Раб? Война? Жена, босоножки, политика мира и мир без галстуков…

— Соображаешь?

— Мы к таким островам подходили, где нет слов «украсть» или «обмануть»… Нет слова честный и частный…

— А жёны?

— Жён у них много. Никто не в обиде. Но должна быть симпатия… обоюдная. Симпатия кончилась — уходи.

— А налог на жену есть?

— Надо платить, чтобы всем весело было. Поросёнок на стол, или танец вечером…

— Налог есть — воровать будут. Жены есть — обманывать… Ты моряк, хоть и опытный, а думать не можешь.

— Почему?

— Слаб ты к женскому полу. Тебя и в полёт взяли, потому что ты к сколопендре прижмёшься, из любопытства, только бы она улыбнулась. А в полёте контакт — половина успеха. Такая Программа.

— Программы мне не интересны. А вот сколопендра… Была у меня одна девушка. Ласковая. Будто у нее этих рук обнимающих — сорок, а может и больше. Губ поцелуевых — море… Я её обнимаю, от плеч и до пальчиков ног хочу, а она — не кончается и не кончается…

Снова раздался шум вертолёта. Другой прилетел, весь наполненный кино и фотокамерами, журналистами, лозунгами на нескольких языках: «Господа космонавты! Вы нарушили пределы параллельного мира. Это грозит нашей жизни. Мы уже удалялись от вас, чтобы не повстречаться. Высокие технологии — не повод вламываться в чужое окно. Улетайте!»

— У нас топлива нет на обратный путь! — крикнул командир.

— Пока вы летали, эту проблему уже решила. Атомный двигатель вашего ракетоносца мы заменим на солнечный парус. Моряк на борту? Он умеет под парусом? Мечту ему в руки!

— Эй! Я не умею с солнечным… Он не умеет! — закричали из космолёта.

— Ему не надо уметь — надо вспомнить!

— А если останемся с вами?

— Нельзя! В вас вирусы бомб, грязных мыслей и зависти.

— Эй! Я здоров! Эй, вы, там! У меня — настоящая справка с печатями…

— Улетайте.

Космолёт, без участия командира, сам запустил двигатели и взлетел. Автоматически? Или по воле команд из другого мира?

— Командир! Мы летим? Улетаем? Куда? Давай здесь останемся? Мне понравилось…

— Ты слышал — заразные мы?

— Слушай, он сказал — параллельный мир? Значит, и мы с тобой есть в нём? Какие мы в этом мире?

— Как в зеркале.

— Я нравился женщинам… Командир, ты как думаешь, море здесь есть?

— Море, думаю, есть.

— Ух, ты! Посмотреть бы? Куда мы летим?

— Возвращаемся на базу. Ты сам видел — нас здесь не приняли, попросили не лезть в окно.

— Мы только одной половинкой просунулись… Я кофе тебе не сумел передать. Я был за гранью нашего мира? Ты здесь, я там, чашка — не лезет… Забавно?

В это время мелькнула чужая тень за их спинами, они обернулись — на них смотрела земная женщина.

— Вы кто? — спросил командир.

— Жена, — она кивнула в сторону моряка.

— Это правда, моряк?

— Похожа… Только я не пойму, как она здесь оказалась… Ты как здесь?

— Ты сказал мне: хочу посмотреть…

— Как ты попала внутрь корабля? Здесь закрытая территория?

— Волнения. Гравитация. Магнетизм. Левитация… Хотела пойти за тобой и прошла…

— Сквозь грань параллельных миров? Командир, мы открыли Закон! Можно бегать туда и сюда…

— Как в чужое окно ночью? Забудь. Ничего мы с тобой не открыли.

— А жена? Умнее нас, что ли?

— Умная жена — не закон, а случай! — он повернулся лицом к женщине и спросил:

— А дальше куда вы?

— Домой. С ним. — Она кивнула в сторону мужа. Он вдруг закричал:

— Каррамба! А как ты появишься в моём доме? Там другая жена меня ждёт? Она нам с тобой руки-ноги повыдергает?

— Я думала — ты за любовь. Зря за тобой пошла?

Неужели это она? — думал моряк и смотрел на жену. Как она здесь оказалась? Улетит сейчас снова в свою параллель? Но она вдруг заговорила, откровенно и жалостливо, как обычная женщина, когда хочет, чтоб её пожалели:

— На этой планете скучно. Луны нет. Соловьи не поют. Мужики ленивые. У тебя на даче лучше было. Я к тебе хочу.

— Командир! Ты это слышал? Я просто в шоке! Я от неё, а она за мной. Мы прожектор включили, а она — вот она, залетела на минутку. Просто — моль какая-то! Так бы и хлопнул! — он сделал взмах рукой — ладонь веником…

— Моль? — Она хлопнула мужа по лбу:

— Я тебе покажу моль!

Моряк и космонавт молча смотрели на то место, где она была… и исчезла. Моряк прервал молчание первым:

— Так всегда. Мы думаем, что делаем вселенское дело, а они нас ладошкой по лбу…

— Женщина — это поле случайных чисел и рефракция волн.

— Рефракция? Глупо.

— Глупость расширяет границы возможностей.

— Я сам себя глупо чувствую! Зачем моряку в Космос? Что я дома скажу, когда жён будет две?

— Считай — успокаивает! Пять, четыре, три, два, один. Контролируй себя, моряк. Мне ли тебя учить? Все великие дела — войны, походы, экспедиции — придуманы мужиками для оправдания нашего отсутствия. Трёп — это глупо, кто спорит. Но, поверь, это лучше, чем объяснения с женами. Короче — куда летим? Не молчи!

— Пробежимся под парусом?

— Солнечным? А мы не заблудимся?

— Мы однажды попали в созвездье Блудниц… Я вышел на берег первым.

— Это треп или правда?

Рядом с ними, у центрального пульта космолёта, опять возникла жена моряка — грудь вперёд, подбородок вверх, руки потирают ладонь в ладони, и хрустят пальцами:

— Созвездье блудниц? Ты и там плодородия?

«Связь с Базой потеряна, — подумал командир. — Надо искать запасной космодром и ждать инструкций. В космосе главное — не терять связь с базой».

«Блуд — уклонение от прямого пути в буквальном и в переносном смыслах, — думал моряк. — Космонавт сказал, что Земли больше нет. Заблудили с перекроем границ — и не стало счастливых лиц. Взлетали мы вверх — улетели вниз. Что можно сказать? Женщина на борту — плохая примета. Жена рядом — мозгуй за двоих! Прощать женские слабости — удел сильных. Шептать глупости — испытание умных. Фантазировать счастье — сильная сторона обреченных».

— О чём задумался, моряк?

— Как бы далеко мы не улетели, командир, всё равно что-то будет казаться рядом.

— Казаться?

— Конечно!

— Что?

— Моя территория. Понял? Жена! — крикнул моряк громко. — Готовь на стол! Будем в Космосе жить по Закону моря. Гость на борту…

— Кто, желанный мой? — засмеялась она с готовностью. — Давно не принимала гостей!

— Ты слышал? Желанный мой — это мне, командир! Умеет женщина подчеркнуть в муже главное. Ты сегодня наш гость, космонавт. Каждая встреча может стать виртуальной. Но ты — козыряй! Разжигай кураж!

— Почему?

— Под хороший кураж и коньяк хорош. Не бойся оторваться от берега. Простор океана — музыка сердца. Жена, ставь бокалы для всех. Принимаю командование на себя! Под парусом — это праздник.

Сам подумал: «Вторая жена моряку не помеха…».