Закон Мерфи. Том 1

Глава 19 Кто не пьет — тот не рискует

Посещение космопорта произвело на меня, как и обещал Эйнар, целебный эффект и неизгладимое впечатление. Пока я рассказывал про свою работу, я так всей душой тянулся обратно к моим оперативникам, к черно-белой форме Корпуса, к очкастому другу и его гамадрилам, что почти физически ощутил себя на привычной должности начальника. И расслабился, поведав жадным до специфичных баек техникам в несколько назидательном стиле, что можно делать на Шестом, а что — не очень.

А пока говорил, начал осознавать одну очень сложную для себя вещь — а я все делал правильно. Ошибался, учился, пытался геройствовать — но колонию, колонистов и кремнийорганический мир вроде ни разу не подвел. Оказалось, я настолько привык думать про себя как про самозванца, что это чувство — быть полностью на своем месте — меня очень удивило и выбило из колеи. Впечатлившись этим откровением, персоналом космопорта и его без сомнения странными донельзя, но очень вдохновляющими дружескими отношениями с Эйнаром, я два часа составлял проникновенное письмо для всего оперативного отдела, Вернера и Аристарха Вениаминовича. В нем я каялся во всех возможных прегрешениях, рассказывал, какие у меня ребята молодцы, просил отдать бразды правления Берцу, просил передать запись с утонувшего в зыбуне флаера ксенозоологам, чтоб те с интересом местного зверья к красному цвету поработали, и в самом конце осторожненько спрашивал, а не можно ли мне продолжить работу обычным оперативником. Для нового начала.

И тут подумал о том, что как бы ни сложилась моя судьба, а про друга забывать не стоит. Открыл планшет и начал: «Очкастая ты заноза!» Стер. Подумал, начал заново: «Штатному гению от внештатного первопроходца». Тьфу, пафос какой! Стер и принялся трудиться над посланием. Чуть все пальцы себе не сгрыз, пока писал, но итогом остался доволен.

Отослал оба письма, поставив таймер получения на утро, окончательно преисполнился надежд на светлое будущее и решил приготовить стейк. Задача непростая, прямо скажем. Да и вообще визит к космотехникам произвел у меня в голове небольшой переворот: я окончательно успокоился по поводу ревизора и его склочных наклонностей. Не знаю, почему, но я твердо уверился в том, что Андервуд не гад, просто играет слишком профессионально, настолько, что порядком переигрывает. Поймать бы его где-нибудь вне работы да кофейку с ним испить… Пока я размышлял, с какой стороны начать выкапывать у полковника залежи полезных душевных качеств, руки занимались привычным без участия мозга — доставали продукты из холодильного отсека.

Какое счастье, что к середине двадцать третьего столетия человек додумался до техники, не требующей особых усилий! Я вспомнил, как испугался старого холодильника, и покосился на свою холодильную панель, порадовавшись, что в мое время холодильники изменили свой внешний и внутренний вид. Физики славно поработали над концептом демона Максвелла, но почему-то стремление на практике сделать квантовую оптическую ловушку для быстрых и медленных атомов на макроуровне в науке находило применение медленно, а вот производители бытовой техники и жизнеобеспечения сам принцип быстро освоили. Теперь индивидуальные жилые модуль-блоки для колоний стали поставлять не только с водородными генераторами, но и с набором конвертеров: пищевой мог приготовить тебе все, что душа пожелает, уборочный клинер понятно чем занимался, он еще и мусор сортировал и утилизировал, а вот холодильный стал просто песней.

Конвертер в холодильной панели дома не нарушал второго закона термодинамики, потому что питание на него необходимо было подавать, но конструкторы этого чуда быта решили оригинально подойти к его источнику. Электронный ротор пригонял медленные частицы к полкам, и каждую из них можно было точечно запрограммировать на определенную температуру, а вот избыток тепла, который при этом образовывался, конвертер либо переводил на систему отопления дома, либо с помощью градиентного термоэлектрогенератора конвертировал в электроэнергию для работы самого себя. Если ее хватало — спокойно работал, не хватало — брал из той, что продуцировал водородный генератор при доме, был избыток — заряжал собственный аккумулятор или подавал в общую сеть, вдруг пригодится.

Вместе с колонистами вслед за бытовой техникой на Шестой благополучно приехали и сетевые продуктовые ритейлеры и тут же развернулись от души. Холодильная панель после месяца работы сама составляла список излюбленных покупок потребителя, и следила за присутствием в холодильнике, скажем, яиц или молока, напоминала про их срок годности, а как начинали заканчиваться — можно было взять у магазина в аренду продуктовый дрон на постоянку, и он их сам по домам растаскивал, колонистам только надо было дать себе труд еду на правильную полку в холодильник положить. Хотя если нужны были изыски вроде обожаемой Тайвином текилы, приходилось ходить в магазин ножками, потому как дроны с программами мгновенного удаленного заказа, оплаты и доставки стоили на порядок дороже, и я обошелся стандартным продуктовым дроном. Меня лично задушила зеленая пупырчатая, многих других колонистов тоже.

Зато пищевой конвертер почти не жрал время и деньги, в него просто надо вовремя правильный набор продуктов забрасывать и таймер выставлять. А конвертер сам все почистит, помоет, нарежет и что надо сделает, красота!

Я, правда, считал, что есть отдельные типы блюд, которые готовить надо исключительно вручную, например, стейк. Вот как сегодня.

И только я с умным видом потыкал сначала в исходящую мясными ароматами хрустящую корочку, потом сделал колечко из большого и среднего пальца левой руки, чтоб потыкать в основание большого пальца и так определить степень прожарки мяса, как в дверь постучали. Я улыбнулся — точно знал, кого вечером принесло, кто бы мог стучаться, а не звонить, и бросил в сторону двери:

— Заходи, нежданный, но предвиденный гость!

Дверь открылась, Тайвин переступил порог, принюхался и произнес:

— Мне необходимо с тобой серьезно поговорить.

Я со скепсисом отозвался, не отрываясь от процесса: стейк надо снять с огня, дать ему немного остыть, и в идеале — правильно сервировать.

— Так обычно начинаются классические семейные драмы, Тай. Ты уверен, что оно того стоит? Я как-то не готов за тебя взамуж. Может, несерьезно поговорим?

Тайвин хмыкнул, прошествовал ко мне на кухню и со смесью интереса и голодного блеска в глазах принялся наблюдать, как я филигранно выкладываю на две деревянные доски перечеркнутые полосками гриль-сковороды аппетитные кусочки стейка с каплями мясного сока на зажаристой поверхности, рядом — всенепременно желтое пятно кукурузы, тоже обжаренной на гриле, пара оттенков зеленого, красного и оранжевого: кружочки огурца, помидоры черри и полоски болгарского перца. Еще нужна будет солонка-мельничка с крупной розовой солью и перцем, вилка и нож.

— На сухой сковороде? — осведомился ученый.

— Да, — с оттенком гордости ответил я. — Жарить стейк на ароматном масле — жуткая ересь! Мне надо кое-что очень важное с тобой обсудить.

— А ты эстет! Мне тоже надо кое-что тебе сказать, — вздохнул штатный гений и с молящими интонациями добавил: — И прямо сейчас! Я так больше не могу.

Я вручил ему одну из досок и кивнул в сторону гостиной:

— Успеем. Тащи туда, сначала вкусное, потом словесное.

Тайвин повиновался, и мы в четыре руки накрыли на стол. Я достал из шкафа с посудой два громадных тонкостенных пузатых бокала на тонких высоких ножках и вытащил из холодильной панели бутылочку красного полусладкого.

— Извращенец, — скривился мой очкастый друг. — Вино из холодильника…

— Во-первых, оно не холодное, а охлажденное, во-вторых, красные вина, тем более полусладкие, и надо подавать немножко холодными, так букет будет раскрываться постепенно и полно, — рассказал я Тайвину маленькую тайну энологии с легким ощущением превосходства. Надо же и мне его иногда чем-то удивлять, не только ж ему нам лекции читать направо и налево! — И ты уж определись, я либо эстет, либо извращенец.

— Одно другому не мешает, — отмахнулся от меня ученый, — можно подумать, эстетствующих извращенцев в мире мало. Так вот…

— Стоп! — поднял руку я. — Сначала вкусное!

Я занял диван, Тайвин по сложившейся у нас гостевой традиции оккупировал кресло, и мы вдумчиво отдали должное вину и мясу. Но ученый сильно тревожился и дергался, и я снова испытал очень странное и интересное ощущение: меня щекотало изнутри волнение, стремилось вырваться наружу словами, билось нетерпеливыми искорками — и снова чувство не было моим, потому что слов, которыми оно должно было родиться на свет, я не знал. В отличие от Тайвина, насколько я понял. Так что я постарался штатного гения опередить, прежде чем он это трепещущее облечет в звук.

— Давай сыграем.

— Во что? — удивился ученый.

— В «камень-ножницы-бумага». Умеешь? — хитро спросил я.

— Нет.

Я быстренько объяснил очкастому правила, и мы сыграли три кона. Все три раза я выкинул то же, что и он. Просто прислушался к чему-то немому, но почти осязаемому, чему-то, что чувствовал изнутри, но знал, что идет оно снаружи, что никакими словами я объяснить не мог и сам себе, не то что кому-то еще.

Тайвин уставился на меня в немом вопросе. Он со второго кона заподозрил неладное и теперь ждал, пока я наиграюсь и соизволю ему объяснить происходящее, и он наконец и сам получит право голоса. Я весело ему подмигнул:

— По последней?

Тут я перестал пытаться выйти за пределы себя, продолжая самого себя осознавать и ощущать, и ожидаемо продул: пальцы ножниц сломались о камень кулака.

— Объясняй. — Тайвин был внимателен и краток.

— Короче, я тебе не рассказывал, но на Седьмом со мной что-то произошло.

— Что, и почему ты раньше молчал? — напрягся ученый, подался ко мне и чуть не опрокинул бокал, но я успел подхватить.

— Потому что я так точно и не понял, что это было, а потом ты знаешь, понеслась хромая в баню: то ментат, то Андервуд, то я в зыбун попал и девочку нашел, сегодня вот на изнанке космопорта побывал… — я все больше изумлялся тому, как понеслись вскачь события после того, как мы слетали к новому миру. — Хочешь, расскажу?

— Почему хромая… Про космопорт потом, — ученый нетерпеливо отмел мои попытки перевести тему, — подробности давай.

— А нет никаких подробностей. Я из флаера вышел и вдруг как будто мир заново увидел, знаешь, как в детстве. Все яркое, цветное, каждая травинка почти за душу трогает… Не могу объяснить.

— А дальше?

— А дальше были пляски с ментатом, потом проверка, отстранение… пару раз я что-то такое чувствовал, но только недавно отсек на вменяемом уровне, — я пожал плечами и отхлебнул вина. — Такое ощущение, что я будто понимаю, что у человека на душе творится. Что это может быть? И что ты мне хотел сказать?

Тайвин задумчиво откинулся в кресле, повертел бокал в руках, покачал из стороны в сторону, глядя, как вино оставляет на стенках медленно сползающую маслянистую пленку, понюхал.

— Шоколадом пахнет. И сливками. Есть у меня одно предположение… Но фактов пока недостаточно. Просто рассказывай мне о том, что с тобой будет происходить, ладно? — Он неторопливо отпил пару глотков. Дождавшись от меня кивка, он, глядя в бокал, продолжил: — Я обещал молчать…

— Обещал — так молчи, в чем проблема, — справедливо заметил я, выждав паузу и не услышав продолжения.

— Да нельзя так больше!

Тайвин выглядел взбудораженным, огорченным и очень переживал, и я осторожно спросил:

— Как? Если хочешь что-то сказать, так говори. Если б не хотел или не был готов свой обет молчания нарушить, не пришел бы сегодня.

— Пес с тобой, — сдался штатный гений, выдохнул и произнес: — Тебя специально отстранили.

— Чего-о-о? — немало удивился я. — Это как?

— Проверка липовая, Чез. Тебя хотели не из Корпуса турнуть, а от «Апостола» подальше с глаз убрать, но с максимальным правдоподобием, чтобы и ты поверил, и оперативники. Идет утечка информации, и начальство хочет знать, от кого и откуда.

Я возмутился до глубины души:

— И ты молчал! Я чуть не спился и копыта не отбросил! Могли бы напрямую спросить. — Я злился и не мог нормально думать, только выдохнул Тайвину ледяное: — Утечки от нас быть не может. И точка. Утекло уже, что могло утечь.

Ученый виновато потупился.

— Чез, я…

Я вскочил, чуть не опрокинув стол, и принялся нарезать круги вокруг него, дивана и кресла с вжавшимся в него гением:

— Твою мать! Когда эта свистопляска с «Апостолом» закончится? Понятно, что ты не виноват, и начальству тоже несладко приходится, раз на такие радикальные меры идут. Но, получается, я зря за свою должность столько нервов себе вымотал? Погоди, — я остановился и постарался немного успокоиться и выдохнуть. — Что-то не сходится. Даже если ревизор подставной, зачем тогда столько сложностей? Документы он досконально проверял, инструкции шерстил, в поле с нами пошел, все время что-то спрашивал… Нет, проверка настоящая. Тут что-то еще.

Я залпом допил бокал, и меня швырнуло эмоциями в другую сторону: шарик моей злости лопнул и сдулся вместе со мной, оставив внутри только холодную тоскливую пустоту. Я жалобно посмотрел на очкастого друга и спросил:

— Как ты думаешь, у меня есть шанс вернуться в Корпус? Хотя бы простым оперативником? Я уже ни черта не понимаю…

— Знаешь, когда я только начинал работу в Корпусе, я у всех просил разрешения на предельную откровенность, — Тайвин снял очки, вытянул краешек рубашки и принялся их протирать.

Я от неожиданности склонил голову набок: чтоб этот аккуратист, да вдруг выпростал одежку поверх брюк? А вслух уточнил:

— Это как?

— Это когда собеседник разрешает мне высказываться без обиняков, — пояснил гений.

— То есть хамить без последствий? Ты и так предельно едкий, — с ехидством подколол я.

— Примерно, — с невозмутимым видом пояснил мой очкастый друг, возвращая очки на нос. — Просто с тобой и вопроса не понадобилось, ты и так открыт всем и для всего. Но, пожалуй, сейчас спрошу. Лжи и недоговорок не должно быть не только фактических, но и психологических. Идет?

— Да, — чего ожидать, я не знал, но заинтригован был до крайности.

— Тогда слушай и не перебивай, только по-честному.

Я улыбнулся и кивнул. Будь по-твоему.

— Когда-то я пережил довольно сложный период в жизни. Не сказать, что критичный, не сломался, как видишь, но были события, что меня отучили верить людям и в людей, я тебе уже говорил.

Вид у меня был, видимо, настолько красноречивый, что гений мотнул головой и продолжил:

— Когда-нибудь расскажу, но не сейчас, и не надо мне жалобные кошачьи глазки строить. Если честно, я думал, что органически больше не способен на обычные чувства, кроме радости чистого познания. Если выбирать между всей этой мишурой — приязнью, дружбой, любовью, что там еще между людьми бывает, — я выберу науку. Ты же умудрился мне доказать, что я не эмоциональный калека, как я много лет думал. Если меня тобой до состояния дружбы проняло, как ты думаешь, насколько ты значим для своих оперативников? Для колонии? Молчи, я тебе сам скажу: заменить тебя некем. И незачем. И если ты сам в себя не веришь, предоставь мне такую возможность, заодно потренируюсь верить в людей, а то отвык, знаешь ли, если вообще когда-то умел.

Я смущенно молчал, сказать мне было нечего. Тайвин встал и не терпящим возражений тоном произнес:

— Ситуация требует немедленного употребления повышенного количества этилового спирта вовнутрь. Моя очередь, схожу-ка я за текилой.

Я кивнул: бывают разные коллизии в жизни, какие-то можно пережить, укутавшись в одеялко с кружкой кофе в руках, какие-то требуют почитать, послушать или посмотреть что-то сентиментальное или, напротив, героическое для достижения катарсиса, а сейчас нам требовался только один метод успокоения нервов — хорошенько надраться. Да, вредно, да, проблем не решает. Но очень хотелось!

Ученый вернулся, и мы оторвались от души, обсудив зловредного ревизора, утечку информации и идеальную стойкость моих ребят. Я рассказал про холодильник и космопорт, чем Тайвина очень развеселил. Ближе к концу второго лимона и почти литра текилы я снова вымогал сочувствие: вспоминал Макс, переживал за ее будущее, за свое и пытался доказать сам себе, что я нужный и полезный. Тайвин не отставал: негодовал по поводу действий Андервуда, хвалил оперативников, старательно меня утешал и в конце концов подал гениальную, как нам показалось, идею.

— Надо прямо сейчас на работу лететь, разбираться в этой неразберихе. Как думаешь, кого застанем?

Я икнул.

— Н-не знаю. А что мы там будем делать?

— Как что? — удивился мой очкастый друг. — Будем составлять коллективную петицию по возвращению тебя на работу в должности главы оперативного отдела Корпуса первопроходцев.

— А если там никого не будет? — засомневался я.

— Кто-то да будет. Кто не пьет — тот не рискует. Или как там было… — ученый раздраженно поправил очки и постановил: — Короче, к псам эти подковерные игры и условности, ты должен завтра сидеть на своем рабочем месте. Dixi.

Я растаял окончательно и позволил ему увлечь себя на улицу, к флаеру на посадочной площадке у меня под окнами.

Как обычно и бывает, здравый смысл в головах неугомонной парочки друзей не просто не заговорил, он в ужасе сбежал подальше от лихого хмельного безумства. Ученый и первопроходец забрались во флаер, и Честер, поглядев на заднюю площадку и длинное сиденье на ней, рванулся туда.

— В таком состоянии никуда лететь нельзя, — неожиданно трезвым голосом объяснил он. — Разбиться можно или колонистам что-нибудь разбить. Мне надо немножко… Полежать. В себя прийти. Ты не против? О, пледик…

— Не против, — глядя на то, как уютно оперативник окукливается, заматываясь в плед, неведомо как оказавшийся во флаере, Тайвин и сам был бы не прочь к нему присоединиться. Он пожал плечами — а почему бы и да — и тоже перелез назад.

— Слушай, я так до конца тебе все и не рассказал… — перед глазами плыло, но ученый старался держать себя в сознании и в руках. — Я полагаю, что Андервуд специально тебя бесит. Знаешь, что такое стресс-тесты? Чез?

Оперативник, склонившийся осенним камышом на правый бок, с блаженной полуулыбкой окончательно мягко привалился к ученому, сполз вниз, пристроился к другу на коленки и засопел. Тайвин автоматически поправил на нем плед и вздохнул. Ладно, пес с ним, все потом, а пока пусть спит, и так человек напереживался за последний месяц немало. О, а это что?

Из плеча оперативника торчала маленькая медицинская игла, неизвестно откуда взявшаяся. Ученый сильно удивился, попытался ее вытащить, но промахнулся. Попытался еще раз, почувствовал, как что-то обожгло плечо и ему, и мирно уплыл в сонное царство.